1. Мехмед-Гирей I (1515—1523)

В очерке III этого тома была довольно подробно рассмотрена история прихода к власти Менгли-Гирея. Было отмечено среди прочего, какую цену пришлось за эту власть заплатить не только хану, но и его крымским соплеменникам и множеству их потомков, попавших в зависимость от турок на два с лишним века. Тем не менее, повторяю ещё раз, политика ханов в отношении Османской империи была далека от вассально-подчинённой¹, и менее всего можно назвать Крым послушным проводником политики «агрессивной Османской империи», направленной, в частности, против Московского государства, Польши или Персии. Таким политиком был сын Менгли-Гирея, Мехмед-Гирей I, родившийся в 1486 г., правивший Крымом в 1515—1523 гг. и умерший в том же 1523-м. Он был одним из ханов, «вонзивших меч в тело Москвы», то есть совершивших успешный поход на Московию и осадивших её столицу.

Выбор, перед которым в своё время оказался Менгли I — отказ от престола или престол, но под эгидой турок — перед его сыном-калгой не стоял. Внимание Мехмед-Гирея, который уже в последние годы жизни отца фактически руководил внешнеполитическими, а отчасти и внутренними делами ханства (Виноградов, 1999. С. 60), было обращено в противоположную от Стамбула сторону. Во-первых, он должен был время от времени совершать набеги на польские земли, хотя бы для того, чтобы напоминать о необходимости выплаты дани, составлявшей немалую сумму — 15 000 золотых в год (Греков, 1984 «а». С. 143).

Во-вторых, его внимание было постоянно приковано к ордам, широко раскинувшим свои кочевья по обоим берегам нижнего течения Волги. Отсюда в начале правления Мехмед-Гирея всё чаще отправляются летучие отряды степняков, нарушающих границы Крымского ханства, угоняющих отары овец, а нередко и табуны лошадей в заволжские степи. Это были кочевники Ногайской Орды и Хаджи-Тархана.

Хаджи-Тарханский Юрт (его ещё называют иногда, не совсем точно, «Астраханским ханством»), являвшийся, как и Крым, частью распавшейся Великой Орды, располагался в неправильном четырёхугольнике, образуемом берегами нижней Волги, Дона, Кубани и Кумы. В своё время эти ногайцы были разгромлены Менгли-Гиреем I, как и Ногайская Орда, располагавшаяся восточнее. Однако после смерти великого хана властители обеих орд копили силы, кажется, лелея мысль о воссоздании Великой Орды, с присоединенным к ней «мятежным» Крымом.

Возможными союзниками татар в борьбе с приволжскими ордами могли быть Москва или Литва (но вряд ли обе сразу по причине их наследственной вражды). Однако Мехмед не только пытается лавировать между ними, не желая упустить ни одну, ни другую, но и стремится усилиться за счёт казанских татар, выдвигая на тамошний престол своего человека — Абдул-Латыфа.

Крымскому хану стало известно, что воины Ногайской Орды начали переправляться через Волгу, соединяясь с хаджи-тарханцами, явно имея в планах вторжение в пределы Крымского ханства. Поэтому Мехмед-Гирей вывел в начале 1515 г. своё войско за Перекоп, начав поход на восток. Этот взрыв политической активности крымского хана ни к чему не привёл — воины обеих орд вернулись на свои кочевья, едва прослышав о наступлении крымских воинов. Крымский хан не преследовал противника и, как показали ближайшие события, был прав. Вскоре один из двух предводителей Ногайской Орды, Шигим, опасавшийся полной узурпации власти вторым, предложил Мехмед-Гирею I своё подданство. Хан согласился, скрепив новые отношения родственными узами: он взял в жёны сестру Шигима, одновременно женив на дочери ногайца своего сына (Гайворонский, 2007. С. 123). Очутившись в одиночестве, правитель Хаджи-Тархана оставил мысли о вражде с Гиреем, а Ногайская Орда вошла в состав Крымского ханства. Это событие получит самые далекоидущие последствия, особенно когда ногайцы уйдут из-за Волги на Кубань, а границы ханства и Орды сомкнутся.

Шигим принял своё решение в 1519 г., когда с востока на его владения ударили бесчисленные орды казахов под водительством хана Касыма. Сопротивляться им было бесполезно — слишком неравными оказались силы. И ногайцы попросили у Мехмед-Гирея разрешения поселиться на ханских землях. Хан, помнивший, как Менгли-Гирей на протяжении всего своего правления стремился поселить в Крыму как можно больше ордынских кочевников, последовал примеру отца и радушно пригласил кочевников на свободные земли ханства. Между тем в прикаспийских степях произошло эпохальное событие: Ногайская Орда разделилась надвое — на Большую и Малую. Предводители первой решили остаться в Заволжье, пытаясь всячески уклоняться от столкновений с казахами. Малая же Орда, ведущее место в которой принадлежало клану Мангытов, продвинулась на территории Северного Кавказа и отчасти Северо-восточного Причерноморья.

Очередным направлением внешней политики Мехмед-Гирея I стала Казань, второй очаг древней ордынской культуры. К той поре «казанцы сохранили всё лучшее, что было в Орде: личную доблесть и мужество, изворотливый ум, искусство ведения войн, организованность и дисциплинированность...» (Жартков А.Е. Этногенез и социально-политические процессы (концепции, теория, политическая практика). М., 2005. С. 247). Казанским ханством управлял сводный брат крымского хана Мехмед-Эмин, ещё в 1505 г. освободившийся от «покровительства» московских князей. Однако через десяток лет бездетный властитель Казанского Юрта тяжко заболел и в 1518 г. умер, не оставив преемника.

Этим попыталась воспользоваться Москва. Великий князь Василий III, сменивший на престоле своего отца Ивана III, направил на Волгу покорного ему Шаха-Али (русские летописи называли его Шигалеем), сына касимовского хана Шейх-Авлияра, принадлежавшего к ордынскому роду Намаганов. Это была очередная попытка столкнуть в Казани крымские и ордынские интересы — с пользой для Москвы, естественно. С новым ханом в приволжскую столицу пришли отряды стрельцов, а перед тем Шах-Али дал «запись» в том, что во всём будет подчиняться велениям Москвы. С его прибытием в Казани начались репрессии, направленные прежде всего против местных мурз. Их бросали в тюрьмы, приговаривали к смертной казни и т. д. (Смирнов, 1948. С. 27, 35).

Поэтому представители ведущих казанских родов просили Мехмед-Гирея избавить их от московской марионетки, направив в Юрт его младшего брата Сахиба с приближёнными. А далее произошло то, чего следовало ожидать: едва ханский сын прибыл в Казань (1521), как местное население подняло восстание против Шаха-Али, и наводнившие столицу стрельцы были перебиты. Победа стихийного возмущения казанцев была столь неожиданна и быстра, что в московских хрониках её объясняли вооружённой «рукой Крыма», хотя в данном случае хан достиг успеха без применения силы².

Однако эта политическая победа легко могла быть перечёркнута новым нашествием ордынцев, тем более, что им всячески помогал московский великий князь. Нужно сказать, что Мехмед-Гирей прилагал немалые усилия для того, чтобы возродить традиционно дружеские отношения с Москвой. Чисто внешне ситуация оставалась прежней. Как, собственно, и предполагалось — ведь ещё задолго до того, как Мехмед стал ханом, Василий предусмотрительно завязывал с ним добрые отношения. Он заранее дал согласие на то, что когда Менгли-Гирея не станет, из Москвы в Крым будет доставляться дань, равная прежней. Так, княжеский посол В. Морозов должен был, согласно инструкции, сообщить ханскому сыну в 1509 г., задолго до смерти его отца: «Князь великий велел тебе говорить, чтобы ты был со мной в братстве и в дружбе потомуж, как был с нами в братстве и дружбе отец твой Менли-Гирей царь; а мы как на чём своё слово молвили отцу твоему Менли Гирею царю, и мы ныне по тому и тебе хотим правити» (цит. по: Памятники, 1895. С. 66).

Подобные же уверения в безусловной преданности, дружбе и братстве были повторены Василием III слово в слово и после смерти Менгли-Гирея, когда Мехмед стал ханом (Памятники, 1895. С. 135). Укреплению этих отношений служили и новые инициативы хана. Случилось, что в 1518 г. польские и литовские войска одержали ряд побед над московскими вооружёнными силами. И Мехмед-Гирей совершает в 1519 г. ряд набегов на литовские земли — киевские, волынские и люблинские, «поддержав вместе с тем веру московского правительства в возможность успешного продолжения войны» (Греков, 1984 «а». С. 143). Конечно, хан отправил войска против короля польского и великого князя литовского, опасаясь, что Сигизмунд I принудит Василия Ивановича к миру, чем развяжет ему руки на востоке. Тем не менее, объективно западная политика Мехмед-Гирея была по отношению к Москве безусловно дружественной.

Однако теперь речи московского князя стали расходиться с делом, причём чем дальше — тем больше: готовился новый поход на Казань. Нужно заметить, что хан стал искать какой-то выход, лишь убедившись в бесспорно враждебной Крыму политике князя. Увы, выбор средств здесь был невелик — не мог же Гирей, предупреждая желания русских, отозвать из Казани своего брата, чтобы там снова утвердился ставленник Москвы и явно проводник её ордынской политики. Оставалось одно: ввиду возраставшей угрозы нового нападения с востока нанести упреждающий удар по московским сторонникам ордынцев, нарушившим старые договоры о дружбе и взаимной поддержке.

Для того чтобы подготовить Порту к одобрению его собственной инициативы, Мехмед-Гирей шлёт в Стамбул своему близкому родственнику-султану³, недавно воссевшему на престол Сулейману I Кануни, три серьёзных и добротно обоснованных анализа внешней политики московского князя. Во-первых, пишет хан, Кремль наладил подозрительно тёплые отношения с Персией, давним противником Турции. Во-вторых, православная Москва по определению всегда являлась злейшим врагом Турции (этим он на всякий случай напоминает молодому правителю историю его предков). Наконец, в-третьих, захватив Казанский Юрт, московиты начали всячески притеснять коренных жителей, и прежде всего в отношении отправления мусульманских обрядов. Этого же стоило ждать и в других областях, захваченных гяурами, предупреждал Гирей (Смирнов, 1948. С. 37).

Что же касается Казани, то хан нисколько не преувеличивал опасности сложившейся ситуации. Ради решения старой задачи — возврата Гиреям казанского престола — он даже заключает союз с Польшей (1520), чем оставляет Москву один на один с польско-литовской опасностью. Причём, стоит отметить, хан решил эту проблему собственными силами, без турецкой помощи. Сковав Москву польской угрозой, он, как мы помним, уже весной 1521 г. отправил на Волгу Сахиб-Гирея с вышеупомянутым результатам: тот взошёл на казанский престол. Теперь оставалось лишь пожинать лавры этой славной победы.

Прежде всего, конечно, необходимо было решать московскую проблему, становившуюся при новом великом князе всё более острой. И вот летом 1521 г. на Москву одновременно двинулись две армии — крымская и казанская. Василий III не успел подготовить к обороне ни дальние подступы к Москве, ни сам город. Пожалуй, он лучше других знал об этом, отчего и бежал из столицы ещё до подхода к ней крымско-казанского противника; говорили даже, что великий князь «в отчаянии некоторое время прятался под стогом сена» (Герберштейн, 1988. С. 173). В своём стремительном беге на запад он остановился лишь у Волоколамска.

Тем временем в оставленную князем Москву стеклось едва ли не всё население окрестных сёл и городков. Имперский посол в Московии Сигизмунд фон Герберштейн, составлявший свои «Записки» по горячим следам этих событий, сообщает, что в результате у крепостных ворот столицы «возникла такая давка, что они мешали друг другу и топтали друг друга. От множества народу стояло такое зловоние, что побудь враг под городом три или четыре дня, осаждённые погибли бы от заразы, поскольку в такой тесноте каждый отдавал долг природе там, где стоял...» У оборонявшихся не было пороху и пушек на стенах: «таков неизменный обычай московитов — держать всё под спудом и ничего не приготовлять заранее, но если приступит нужда, тогда только делают всё впопыхах». В целом же приближение татар «...привело их в такой ужас, что, побросав пушки на улицах, они позабыли даже о защите стен. И если бы тогда сотня вражеских всадников напала на город, она смогла бы без всякого сопротивления сжечь его до основания» (Герберштейн, 1988. С. 173—174).

Однако взятие Москвы, судя по всему, не входило в планы Мехмед-Гирея, стремившегося лишь к устрашению Василия. Поэтому, когда братья встретились в подмосковной Коломне, а затем разбили лагерь у стен Москвы, они приняли богатые дары и пошли на предложенные князем мирные переговоры. В результате была составлена грамота, в которой безоговорочно признавалось верховенство Крыма над Москвой, а князь обязался «быть вечным данником царя (т. е. хана. — В.В.), какими были его отец и предки» (Петрей, 1997. С. 196; также: Герберштейн, 1988. С. 174—175). То есть за крымскими ханами утверждалось их законное право на получение золотоордынской дани. Перед возвращением оставалось сделать немногое: получить за огромное число русских пленных (800 000 чел., согласно последнему источнику) выкуп, дабы оправдать военные расходы. Но татарские войска снялись со стоянки и спешно отправились домой.

Причиной этого внезапного отхода было, конечно, не явленное чудо, о котором говорят хронисты и историки, — возникновение у стен Москвы огромного русского воинства, как бы соткавшегося из воздуха и устрашившего татар (Лызлов, 1990. Л. 145 об. — 148 об.; Малиновский, 1863. С. 177). Всё было проще: в ханскую ставку пришло известие, что на Крым, оставшийся беззащитным, напали ордынцы Хаджи-Тархана. И в самом деле они успели увести с собой огромное количество скота и массу пленных и удалиться в свои степи ещё до подхода грозного ханского войска. Это первое нападение хаджи-тарханцев на полуостров, свершившееся во время первого похода крымских татар на Москву, лишний раз убедило Мехмед-Гирея в необходимости покончить с неизменно грозившей ханству ордынской опасностью.

Поход на Хаджи-Тархан, организованный Мехмед-Гиреем совместно с беем Малой Ногайской Орды Мамаем в 1522 г. окончился полной победой. Хан Усеин, сын Зенебека, был принужден бежать, оставив хаджи-тарханский престол, который туг же занял ставленник Мехмеда, его калга Бахадыр-Гирей (Малиновский, 1863. С. 234). Мехмед был как никогда близок к великой цели — объединению трёх государств под бунчуком Гиреев. Вероятно, он мог рассчитывать и на благосклонное отношение к столь знаменательным переменам и Сулеймана I Великолепного.

Однако этот выбор оскорбил беев Малой Орды, рассчитывавших вернуться на старые кочевья (казахи к тому времени полностью ушли в свои степи) и тем самым избавиться от крымского покровительства. Теперь получалось, что Крым простёр свои пределы до Волги и даже Заволжья. И ногайцы решили одним ударом покончить с этим двусмысленным положением.

После чего оба Гирея, Мехмед и Бахадыр, приглашённые на ужин в шатёр Мамай-бея, были там предательски убиты; с ними пал и нуреддин, а также ряд приближённых хана⁴. Сразу после этого ногайцы набросились на ничего не подозревавших крымских конников и, воспользовавшись ночной порой, перебили часть их — примерно 3000 человек⁵. Уцелевшие воины, лишённые предводителей, помчались на запад «с пятью десятью знатнейших князей и мурз» (Малиновский, 1863. С. 235. См. также в: Герберштейн, 1988. С. 184). За ними скакали ногайцы, жаждавшие добычи в богатом Крыму. Остановить их на Перекопе не удалось, полуостров был обречён на разграбление.

Кочевники ворвались в Крым через Перекоп, в то же время с кавказской стороны крымские владения разоряли и жгли казаки под руководством атамана Евстафия Дашковича. Поэтому, несмотря на сопротивление, которое пытался организовать 19-летний Гази-Гирей, жители полуострова фактически оказались беззащитными (Соловьёв, 1988. Кн. III. С. 260). Кочевники и казаки в течение месяца опустошали его города и сёла. Это было великое разорение, пожалуй, одно из самых жестоких, которые когда-либо довелось пережить крымцам.

В его пламени погибло почти всё татарское население степи и предгорий. Именно они приняли основной удар завоевателей. Южный берег, кажется, уцелел, но пострадало и население гор, и укрывшиеся у них степняки: «Злосердые победители, извлекая скрывавшихся в лесах и горах жен и малолетних детей, без пощады их убивали» (Малиновский, 1863. С. 235). Многие тысячи крымских татар стали пленниками воинов Мамай-бея. Среди них оказались и члены мурзинских родов, и даже Ислам-Гирей, второй по старшинству (после погибшего Бахадыра) сын Мехмед-Гирея. Ещё больше крымцев бежало через Перекоп в западные приморские степи, чтобы избавиться от угрозы ногайского рабства. Крым обезлюдел: русский посол боярин Л. Колычев сообщал, что татар вообще осталось не более 15 000 (Сыроечковский, 1940. С. 58).

Скорее всего, это было преувеличением, но оно отразило одно из важнейших в истории крымских татар событие. Произошла первая трагическая селекция складывавшегося этноса, в результате которой погибло или было насильственно уведено большинство степняков, появившихся в Крыму в XIII в., тогда как наиболее древнее, аборигенное население пострадало гораздо меньше лишь благодаря географическому положению их селений. Татов спасли родные горы, с которыми пришельцы-кочевники были совершенно незнакомы. Не достигли они также приморских сёл Южного берега, возможно, окраин Западного Крыма.

В 1523 г. престол занял по выбору большинства членов дивана Гази-Гирей I (правил с ноября 1523 по апрель 1524 гг.). Оттоманская Порта ещё не успела (или не захотела) утвердить нового хана, и в это время общим ослаблением Крыма воспользовалась бейская оппозиция. По некоторым сведениям она участвовала в измене ногайцев и опасалась мести ханского сына Гази-Гирея за смерть отца и братьев. Именно из-за этой угрозы один из её деятелей, Мемиш-бей Ширин, отправился в Стамбул, где униженно просил Сулеймана I дать им другого правителя, имевшего больше прав на крымский престол. Таким кандидатом, считал бей, является Саадет-Гирей, сын Менгли, тогда как Гази-Гирей был всего лишь внуком великого хана.

Султан согласился тем более охотно, что Саадет-Гирей был его приверженцем и личным другом (будущий хан, являвшийся двоюродным братом Сулеймана, многие годы жил в его стамбульском дворце). И в июне 1523 г. султан направил его в Крым в сопровождении значительного отряда янычар. Теперь общее число турецких войск в крымских крепостях достигло 25 000 человек. Учитывая тяжёлое положение полуострова после ногайского разгрома, можно сделать вывод, что это была единственная реальная воинская сила на полуострове. И даже если бы крымцы попытались отстаивать свои права перед столь беспардонным вмешательством Стамбула в свои внутренние дела, у них бы, конечно, ничего не вышло. Но Гази-Гирей и не просил помощи у земляков, смирившись перед волей Сулеймана, так как ему обещали положение калги при новом хане.

Примечания

1. Автору этих строк приходилось утверждать этот факт и ранее, когда он считался весьма спорным (Возгрин, 1978; Возгрин, 1985. С. 69 и др.). Следует отметить как положительное в научном смысле явление, что в последние годы той же точки зрения придерживаются и некоторые другие историки, глубоко изучившие данные период. Пример такого вывода: «...не отрицая верховного сюзеренитета султанов над ханами, укажем, что в рассматриваемый период имеется достаточно примеров проведения Гиреями вполне самостоятельного курса, подчас противоречащего инструкциям османских властей. Кроме того, у крымских ханов были свои собственные... интересы в регионе» (Некрасов, 1999. С. 53).

2. «Сей же хан собрався с немалым воинством, имущи с собою в помощь нагайских татар, со многою силою перешел реку Волгу казанских татар победи и градом Казанью облада». Далее автор этой записи о крымской агрессии невольно себе противоречит, упоминая о том, что Сахиб-Гирей был приглашён на престол самими казанцами, а не навязан им Крымом: «Сие же бысть изменою казанских князей Сеита, Булата и Кучелея, иже отступивши от подданства великого князя призваша в Казань на царство брата Мехмет-Гиреева имянем Сафа-Гирея» (Лызлов, 1990. Л. 144 об.).

3. Сулейман I Великолепный приходился этому хану племянником — он был сыном Хафизе-Хатун, дочери Менгли-Гирея I и родной сестры Мехмед-Гирея I.

4. Подробно об этом убийстве говорит анонимная рукопись истории крымских ханов, изложенная на французском языке — ОР СПбФ ИВ РАН. Рук. С. 861 (II. 6. 131): Chronologie des Khans de la Crimée en Tatarie (о ней см.: Зайцев, 2006. С. 47).

5. Имеются сведения относительно того, что за спиной ногайцев стояли два ханских сына, Гази-Гирей и Баба-Гирей, первый из которых претендовал на ханский престол, а второй — на место калги при нём (Hammer-Purgstall, 1856. S. 48). Позднее была выдвинута иная (впрочем, не противоречащая первой) гипотеза — инициатором двойного убийства крымских чингизидов была Порта, не желавшая чрезмерного усиления Крымского ханства; именно по той же причине она впоследствии якобы заставила Саадет-Гирея признать независимость Хаджи-Тарханского ханства (Греков, 1984 «а». С. 158).