6. Немировский конгресс

Немировский мирный конгресс предложила созвать Порта, что было поддержано Австрией. После провала похода на Крым в 1737 г. Петербург обратился к Австрии за военной помощью против турок. Основанием для её оказания, доказывали российские дипломаты, должен стать русско-австрийский союзный договор, заключенный летом 1726 г. Действительно, в договоре предусматривалась такая помощь в случае чьего-либо нападения на Россию (Bagger, 1974. S. 227—232). Но в данном случае военные действия в одностороннем порядке и без объявления войны начала именно российская армия, что было известно и в Европе. Это явное искажение реальной ситуации вызвало в Вене недоверие к союзникам, и австрийский император, не торопясь объявлять войну Турции, предложил направить, с целью прекращения военных действий, своих посредников в Петербург и Стамбул (Redlich O. Das Werden einer Grossmacht. Österreich von 1700 bis 1740. Brünn—Münich—Wien, 1942. S. 300).

Однако позднее Австрия, несмотря на значительное ослабление своей армии в европейских кампаниях, согласилась обратить оружие против Турции. Основой этому решению послужила Венская конвенция, заключенная между Россией и Австрией 9 января 1737 г. На этой встрече дипломаты совместными усилиями нашли выход из вышеупомянутого препятствия вступлению Австрии в войну с Турцией. В п. 4 Конвенции было записано: «...когда Оттоманская Порта от диверсии со стороны Его Римского императорского Величества быть имеющей, возпримет повод со всею своею силою на одного высокоупомянутого Государя обратиться, тогда Ея Величество Всероссийская с немалым войском с тылу на оных нападать... хочет». То есть были задуманы крупные провокации («диверсия») Австрии, чтобы выставить будущий конфликт в виде турецкой агрессии, отчего и возникал повод для помощи России цесарю. И наоборот, точно такой же предлог для помощи австрийских войск России (уже два года нарушавшей мирный договор с турками) был предусмотрен следующим, 5-м пунктом Конвенции. А пункт 9 прямо запрещал союзникам заключать сепаратный мир с общим противником (Жигарев, 1896. С. 125—126).

Опираясь на эти решения, цесарь и вступил в июне 1737 г. в войну, мобилизовав для этого 30 000 войска. Однако толку от столь небольшой армии было немного. И даже взятие австрийцами турецкого г. Ниш (Сербия) оказалось случайным успехом, который отнюдь не демонстрировал военную мощь армии Австрии, где после смерти Евгения Савойского (1736) практически не осталось талантливых полководцев. Император Карл VI был физически и духовно немощен, а турецкая армия, напротив, значительно окрепла после того, как при помощи французских офицеров была реформирована и отчасти модернизирована. Всё это вызывало на продолжавшихся тем временем переговорах несогласованность в действиях российской и австрийской сторон¹.

Кроме того, во время встречи в Немирове австрийцев поддерживал Э.И. Бирон, который опасался политического соперничества Б.Х. Миниха, ведь фельдмаршал, несмотря на слишком уж дорогой ценой обходившиеся военные победы, завоевывал авторитет среди петербургской правительственной элиты. Такой разлад среди высших чиновников осложнял позицию возглавлявшего в Немирове российскую сторону П.П. Шафирова, что было небезызвестно турецким представителям. Российской делегацией были поставлены явно завышенные, объективно неприемлемые для Порты условия. Она предложила туркам предоставить России права черноморского судоходства, передать ей Буджакскую степь до Дуная, принадлежавшее Крыму Закубанье, а также даровать Молдавии и Валахии независимость под покровительством России. Кроме того, П.П. Шафиров требовал передать России Крым (Уляницкий, 1883. Приложение 2. С. V).

Последнее требование обосновывалось весьма оригинально: разорённый полуостров нужен был России «не ради какой-либо для неё выгоды, а только для спокойствия государства, тем более что Порта не имеет от этих диких народов никакой пользы» (цит. по: Мачанов, 1929. С. 44).

Естественно, турецкие дипломаты ответили посланцам Петербурга отказом, причем обоснованным. Талантливый османский политик Рагыб Мехмед-паша подчеркнул, что требования России были несоразмерны «пирровым» победам её войск (будущий великий визирь имел в виду огромные потери российской армии в Крыму и под Очаковом, осада которого не прерывалась и во время работы конгресса). И отказ этот был поддержан Австрией, которая и сама предъявляла претензии на Молдавию до р. Прут и Валахию до Браилова, не считая Боснии, Албании и Сербии (Жигарев, 1896. С. 128; Витол А. Коджа Рагыб-паша — османский государственный деятель XVIII в. // Восток: история и культура. СПб., 2000. С. 23—29).

Уникальный случай — австрийцы оказались на стороне своих наследственных врагов-турок. Но, как бы то ни было, позиция посланцев султана на переговорах неожиданно укрепилась, тем более, что пришло известие о бесславном отступлении армии П.П. Ласси из Крыма (об этом см. следующий раздел). Турки тут же заявили, что требование о ликвидации столь славной династии, как крымские Гиреи, много веков являвшиеся законными государями на огромной территории с многочисленными подданными, — вещь, в истории просто неслыханная. Да и вообще таких уступок можно требовать лишь после полного разгрома султанской и крымской армий — а до этого ещё было далеко.

Очаков, немецкая гравюра XVIII в. Колл. музея Ларишес

Русские представители и сами поняли, что требования предъявили непомерные и снизили их до передачи лишь Азова, Очакова и крымскотатарского Кинбурна, но было поздно: турки не могли не прийти к выводу, что переговоры на таких условиях — сплошная фикция, затеянная, чтобы тянуть время. Доказательством тому являются посольские бумаги центральных архивов России. В них сами участники переговоров признавали, что турецкая сторона предлагала конструктивный диалог, на что посланцы Петербурга не шли: «турецкие послы домогались, чтоб что-нибудь точное от российских послов изъяснено было, но оныя того разными многоплодными разговорами убегали...», не желая рассматривать проблему постоянных набегов казаков и калмыков на турецкие и крымские земли. Когда же турецкая сторона предложила новые, действенные средства для обуздания ногайских набегов на Украину, то эти меры «были отвергнуты» без объяснения причин (цит. по: Уляницкий, 1883. Приложение 2. С. IV—V).

На четвертом, последнем заседании конгресса турки заявили, что «так как Россия требует Тамани, Темрюка и других мест, где русская нога не бывала, то из этого видно, что Россия лишь ищет свободнаго прохода в Чёрное море» (Уляницкий, 1883. С. 50—51). И они отказались продолжать переговоры, которые, по сути, русская сторона сделала невозможными. Турецкая армия тут же возобновила военные действия против Австрии, освобождая свои земли. И в том же 1737 г. бейлербей Боснии Али-бей Хаким-оглу повёл свою армию в успешное наступление в районе Видина (История Османского государства. Т. I. С. 48). По этой и иным причинам 10 октября посланцы султана вообще покинули Немиров, не имея, как они выразились, права вести переговоры на подобных условиях. Затем из Немирова уехали и австрийцы.

Любопытно, что Немиров, кажется, создал у западных, и прежде всего турецких дипломатов некий синдром: к российским предложениям перестали относиться всерьёз. Очевидно, некий психологический перелом произошел и у российской стороны. И если на переговорах 1737 г. посланцы Петербурга подняли планку своих требований слишком высоко, то на следующих мирных переговорах, уже в Белграде, учтя опыт сорванной ими встречи в Немирове, согласились опустить её слишком низко.

Второй результат немировской позиции России — реанимация былой настороженности Запада, почувствовавшего нешуточную угрозу конкуренции российских товаров на средиземноморских рынках. Становился возможным подрыв массой дешёвой российской продукцией вообще всей европейской торговли с Левантом, к чему недвусмысленно вели захват Азова и требование свободы судоходства русских судов по Чёрному морю.

О том же говорило упорное нежелание России видеть на Немировском конгрессе западных посредников-миротворцев. Напротив, турки пригласили на конгресс всех представителей великих и иных европейских держав. Англия и Голландия даже назначила своими посланцами чрезвычайных и полномочных послов Фолкнера и Калькуна. Об этом ещё в 1736 г. был извещен А.И. Остерман, но российская сторона решительно воспротивилась приглашению в Немиров лишних свидетелей, к тому же явно настроенных на действительно быстрое и конструктивное прекращение Русско-турецкой войны, в то время как далеко не все российские политики были в этом заинтересованы. Кроме того, как указывали российские послы, мирные инициативы западных участников «только утвердили Порту в ея гордости и насильствах» (цит. по: Уляницкий, 1883. С. 38, 49).

Далее, во время Немировского конгресса Турция воочию увидела и осознала новую, куда более серьёзную, чем за всю историю соседства с Россией, угрозу, для ликвидации которой военной силы оказалось мало. Лишь успешная борьба с союзницей России, Австрией и помощь французской дипломатии (посол Л.С. де Вильнёв) позволили Порте устоять на Немировском конгрессе 1737 г. А через два года, у стен осажденного турками Белграда, на переговорах, покончивших с войной 1735—1739 гг., посланцы Стамбула смогли свести к минимуму потери минувших лет.

Примечания

1. В Немировском конгрессе принимали участие Россия (П.П. Шафиров, И.И. Неплюев и А.П. Волынский), Австрия (посол в Петербурге Л.В. Оштейн, барон И.М. Тальман и граф Вельзек) и Турция (реис-эфенди Мустафа-паша и кяхья Рагыб Мехмед-паша — оба в чине визирей). Австрия пошла на уступки, отказавшись от претензий на Молдавию и Валахию. Но турки ещё до закрытия конгресса начали успешное наступление против австрийцев. По этой причине Австрия отозвала с конгресса своих представителей. Впоследствии австрийский цесарь, отказавшись от совместных с Россией переговоров, подписал с Портой сепаратный мирный трактат. После чего и Россия заключила отдельный Русско-турецкий (Белградский, 1739 года) мирный договор. (Кочубинский, 1889. С. 207—225).