8. Катастрофа 1735—1738 гг. в зеркале крымской истории

Ощущение полной беззащитности против военного вторжения, естественно овладевшее крымскими татарами после нашествия, имело реальную основу в политической ситуации нескольких первых мирных лет. Ханство не только осталось без союзников, но теперь сошло на нет и внимание к нему султана Османской империи. Не случайно именно в этот момент ставит последнюю точку в своей книге крымский государственный деятель и талантливый историк Ибраим-эфенди Кефеви.

Это солидное исследование в области политической истории не имело какого-то фиксированного в титуле названия, а, как в ту эпоху нередко случалось, именовалось описательно¹. Сам автор во вступлении отмечал, что это — трактат «о государствах татарских, о народах черкесском, ногайском, московском, казацком и дагестанском, о состоянии державы Оттоманской и державы Крымской, о том, каким образом воюют они с Россией и в чём истоки их вражды к России» (Kefevi, 1934. S. 68). Что касается автора, то он рекомендует себя таким образом: «Ибраим-эфенди, сын Али-эфенди из Кефе, генеральный секретарь хана татарского» (то есть Фетх-Гирея II). Далее автор указывает, что трактат был написан им «по высокому повелению хана», отчего его можно датировать приблизительно концом 1730-х гг. Рукопись книги была отыскана адвокатом Омером Фуат-беем, по происхождению крымским татарином, в период между двумя мировыми войнами проживавшим в Стамбуле. Затем она была издана в Турции крымским политическим эмигрантом, известным политиком и историком Джафером Сейдаметом. Позднее труд переиздал в Польше профессор-востоковед Абдулла Зинни; именно эта научная публикация в данном случае используется.

Ибраим Кефеви начал работу над своим исследованием ещё в 1720-х гг., но лишь через десяток лет, когда Леонтьев, Миних и Ласси окончательно расставили в российской внешнеполитической доктрине все точки над i, бахчисарайский аналитик смог завершить важнейшую, резюмирующую часть своего многолетнего труда (композиционно он придал ей форму вступления).

Чисто методологически исследование И. Кефеви заслуживает самой высокой оценки, исходя даже из современных научных требований к работам такого рода. Автор ищет корни крымской трагедии не в злой воле российской царицы — всего лишь женщины, занявшей имперский престол вполне случайно и вряд ли надолго. Напротив, он видит в Анне Иоанновне не более чем инструмент, послушный воле петербургского её окружения и, шире, имперской нации. Именно об этом, о странностях великорусской психологии И. Кефеви считает нужным остановиться уже на первой странице своего трактата.

«Народ московский — коварен и лицемерен, на его слово полагаться невозможно, поскольку он говорит одно, а делает другое, и эта его особенность уже вошла в пословицы народов христианских». В дальнейшем автор переходит к конкретным действиям конкретных политиков, что должно подкрепить уже изложенные предварительные его выводы о природе и особенностях корня зла, об истоках несчастья, постигшего его родину: «Хотя было известно, что нарушение [мирного] договора произошло по их вине, но московиты, дабы не принимать на себя ответственность, доказывают, что учинила это прехитрым образом держава Оттоманская. Оправдание же они себе создали в виде ноты министра Остермана от 12 апреля 1736 г., который публично выдвинул измышление насчет того, что трактат-де разорвала Оттоманская держава. Но вся история наша показывает... что Крым никогда не был русским или турецким украшением. И, к нашему счастью, никогда им не будет. Он был и остаётся крымским. Да, в своё время он шёл, под русским давлением, к своему закату — я сам тому был свидетелем. Но, к счастью, вернулись [из похода] татары, и он вернулся на свой исторический путь. Эта книга — скромный верстовой камень на обочине дороги, по которой идут мои дорогие соотечественники» (Kefevi, 1934. S. 68).

Далее историк вновь уходит от конкретных событий, какими бы кровавыми и драматичными они ни были, в просторное поле научных обобщений и глубоких выводов. Возвращаясь к приводившейся выше предвоенной ноте А.И. Остермана, он доказывает, что этот наглый, ничем не спровоцированный разрыв мирных отношений, приведший к сожжению Крыма, — лишь очередное внешнее проявление глубоких закономерностей внешнеполитической традиции и практики русских соседей:

«Известно, что держава и престол Дешт-и-Кыпчак с полным составом прилежащих ему титулов и достоинств принадлежали ханам крымским, потомкам Джучи-хана, старшего сына великого Чингис-хана. Но московское государство путём различных комбинаций вырвало из рук мирз, беев и иных властителей значительные территории этой державы... Впрочем, многие не принимали подданства Российского без согласия хана Крыма. И тогда русские цари, используя хитрость и обман, забрали столько татарских земель, что было бы только удивительно, если бы и этот договор нарушили не они, а Оттоманская держава...

В качестве оправдания же свалили они всю вину на Оттоманское государство, но весь мир знает, что это они разорвали трактат. И разве не известно, что Екатерина I, нацелясь на польские свободы, воспрепятствовала выбору Станислава на королевский престол? И разве вскоре после заключения мира с Оттоманским государством её войска не перешли польскую границу и не оставались на польских землях целую зиму, всячески угнетая население? И тогда польские магнаты обратились ко всему миру с жалобой на то, что русские разорили весь польский край, грабят его уже на протяжении четырёх лет, отбирая всё, что только можно отобрать. Вот каковы они, их мир, их честная дружба. Да какой же христианский народ способен на такое? Всё это присуще исключительно московитам, известным среди честных людей своими мерзкими и подлыми поступками. Оттого-то уже давно ни одна из европейских держав не даёт веры ничему, что исходит из Петербурга...» (Kefevi, 1934. S. 69).

В дальнейшем автор не оставляет своим вниманием позицию, которую избрала для себя Турция. Краткий анализ крымской политики Стамбула на протяжении последних двух столетий позволил ему сделать три основных вывода.

Первый: султаны не просто проявляли инертность в отношении основного врага Крыма и самой Османской империи, то есть Московского государства. Хуже было то, что когда им предлагали перспективные или элементарно выгодные политические ходы, то эти внешние инициативы пропадали втуне. Таких примеров было немало, начиная с предложений о сотрудничестве, которые присылали Степан Разин и Запорожье, и кончая попытками Девлет-Гирея II извлечь максимум пользы из провала Прутской авантюры Петара Дели («Петра Безумного») в 1711 г. (Kefevi, 1934. S. 69, 77—78).

Второй вывод логически исходит из первого. И. Кефеви указывает, что для султанского правительства традиционно характерны близорукость в политических отношениях с Россией, неумение выделить главное в государственной идее московских царей и всероссийских императоров: безграничную жажду захвата всё новых и новых территорий с конечной целью превращения России в сверхдержаву (тогда это ещё называлось «в великую державу». — В.В.). Так вот, если внешняя политика султана с его окружением кардинально не изменится, то уже в самом ближайшем будущем Россия станет безусловно опасной не только для Крыма, но и для Турции, и для всего тюркского мира (Kefevi, 1934. S. 79).

Третий вывод касался будущего крымского народа. В нём автор «с прозорливостью, граничащей с чудом, предсказал величайшую катастрофу истории тюрков [в том числе и прежде всего крымских. — В.В.] в XVIII—XIX веках» (Сейдамет, 2009. С. 14). Как будет видно из последующего материала, он и в этом, к сожалению, не ошибся.

Книга интересна ещё и политически-философскими выводами автора, который был известен в тюрко-арабском учёном мире как критик философски-поведенческих принципов Приспособления к ситуации (ıdarei maslahat) и Просвещённого эгоизма (mukaddes hodbinlık). Причём И. Кефеви рассматривал эти категории в сугубо прагматичном их использовании в государственно-правовой и политической практике. Так, он предупреждал не только султана, но и своего хана Фетх-Девлет-Гирея II о великой опасности, которую несут с собой намерения России по отношении к Турции, вообще южным соседям, настаивая на превентивной совместной войне против северного агрессора, пока не поздно. Проект бахчисарайского государственного деятеля был разработан в результате всестороннего анализа общей ситуации; как доказали исследователи жизни и творчества Ибраима Али-огълу Кефеви, он был на него способен, владея не только несколькими языками, но будучи хорошо знаком с новой и новейшей историей, основными принципами геополитики и так далее (Sejdamet, 1994. S. 105).

О судьбе замечательного трактата И. Кефеви мы можем судить, к сожалению, лишь в общих чертах. Известно, что хан внимательно ознакомился с трудом и приказал отправить его в Стамбул, султану. Тот, как и следовало ожидать, не обратил должного внимания на крымское пророчество, и история в дальнейшем развивалась целиком и полностью так, как это было предсказано Ибраимом-эфенди. А принцип Приспособления к ситуации, столь яростно критиковавшийся крымскотатарским мыслителем, к сожалению, ещё несколько поколений в истории крымскотатарского народа оставался ведущим принципом для немалого числа его правителей, что затрудняло борьбу ханства (и, кстати, его соседей) за независимость от России, за надёжный мир и общую безопасность.

В более практическом же плане пророческие рассуждения И. Кефеви могли только усугубить мрачные предчувствия мыслящих членов крымскотатарского общества относительно будущности страны, к рубежам которой столь угрожающе и неотступно надвинулся российский имперский монстр. И уже тогда, почти за полвека до аннексии, из Крыма потянулся на юг ручеёк эмигрантов (Абдульваапов, 1999. С. 74). Он ещё не был полноводным, но со временем, по мере того как над родиной собирались тучи, пришедшие с севера, ему было суждено становиться всё более мощным, превращаясь в неудержимый поток.

Нам неизвестно, сколько крымских татар получили возможность ознакомиться с трудом И. Кефеви, прежде чем рукопись была отправлена в Стамбул. Наверняка этот круг был крайне узок, а большинство крымцев даже не слышало о книге. Однако на родине её автора со временем стали появляться личности, которые во многом были поразительно на него-похожи как широтой политического мышления, так и способностью выбирать из многих путей культурного и политического развития страны и нации наиболее благоприятные. Об одной из таких личностей пойдёт речь в следующем разделе этого очерка.

Примечания

1. Крымский историк и общественный деятель Джафер Сейдамет условно назвал эту книгу «История государств Татарского ханства, Дагестана и Дешт-и-Кипчака» (Сейдамет, 2009, № 1. С. 14).