Столица: Симферополь
Крупнейшие города: Севастополь, Симферополь, Керчь, Евпатория, Ялта
Территория: 26,2 тыс. км2
Население: 1 977 000 (2005)
Крымовед
Путеводитель по Крыму
История Крыма
Въезд и транспорт
Курортные регионы
Пляжи Крыма
Аквапарки
Достопримечательности
Крым среди чудес Украины
Крымская кухня
Виноделие Крыма
Крым запечатлённый...
Вебкамеры и панорамы Карты и схемы Библиотека Ссылки Статьи
Группа ВКонтакте:

Интересные факты о Крыме:

Исследователи считают, что Одиссей во время своего путешествия столкнулся с великанами-людоедами, в Балаклавской бухте. Древние греки называли ее гаванью предзнаменований — «сюмболон лимпе».

Главная страница » Библиотека » Я.А. Слащов. Крым в 1920 году » Конец командования Деникина. Вступление в командование Врангеля

Конец командования Деникина. Вступление в командование Врангеля

Перед новороссийской эвакуацией ко мне прибыл тесть Деникина, генерал-майор, фамилии его не помню1, и стал зондировать почву, может ли Деникин приехать в Крым. Я сразу не понял того, что он опасался моего соперничества. Он начал очень издалека о том, следует ли главкому быть на Кавказе или в Крыму. Я ответил, что, конечно, в Крыму, и обещал доложить главкому план эвакуации армии в Крым. Затем он меня спросил, не угрожает ли что-нибудь главкому в Крыму. На это я ответил, что за шальную пулю террориста я отвечать не могу, потому что сам ее ожидаю, и никто от нее не гарантирован, но, во всяком случае, тут спокойнее, чем на Кавказе, за все же остальное я ручаюсь.

Вот краткая суть длинного и путаного разговора с тестем Деникина. С этим он и уехал.

А Добрармия отходила. Видя беспорядочный отход и зная неподготовленность эвакуации, я сейчас же, после Юшуньского боя и разговора с тестем Деникина, то есть около 15 марта, отправил Деникину доклад с предложением отводить главную часть сил, особенно конницу, на Таманский полуостров.

Вместе с тем я обратился с просьбой разрешить мне занять последний по устью Кубани своими войсками.

После Юшуньского боя я брался удержать Крым, даже выделив часть своих войск на Тамань, куда намеревался послать 1500 человек. В помощь защитникам Тамани, конечно, должны были быть выделены и сохранившиеся части Добрармии.

Деникин на этот доклад, хотя была расписка в его получении, и на ряд моих повторных запросов даже не ответил. Что это было? Боязнь меня как возможного узурпатора или что-нибудь другое, не знаю, но из-за этого погибли тысячи людей. Только в момент новороссийской эвакуации, когда на Тамани не было никого, то есть через две с половиной недели, я получил от Романовского телеграмму: "Главком разрешил Таманский полуостров занять, если вы считаете нужным". Я на это мог только ответить: "Думаю, что надобность миновала".

Совершилась новороссийская эвакуация, подробности которой достаточно описаны и о которой я писать не стану. Банды обезумевших и проклинающих Деникина и все командование белых прибыли в Крым, и в это время в Севастополе, по докладу начальника контрразведки Севастополя и морской, должно было состояться выступление сочувствовавших красным элементов.

Арестовано было 14 "главарей", и им предъявлено обвинение в заговоре против "государственной" власти, улики все были налицо: "главари" захвачены были при помощи провокатора в указанный момент с поличным. После указанного ареста все судьи и лицо, которое должно было утвердить приговор, комендант крепости Севастополя генерал-лейтенант Турбин, получили смертный приговор на случай осуждения арестованных. Начальник контрразведки страшно волновался: рушится с освобождением последних не только вся тайная агентура, но и выступление состоится, а на фронте подкрепления красными подвозились; надо было мне либо расписаться в несостоятельности и предать всех своих подчиненных, либо по вызову явиться в Севастополь.

Я прибыл туда2 и приказал погрузить обвиняемых в мой поезд, чтобы судить на фронте. Контрразведка советовала мне сделать это тайно, но я на это ответил, что мое правило: сведения о смертных приговорах, утвержденных мною, распространять для общего сведения и что на смертную казнь я смотрю, как на устрашение живых, чтобы не мешали работе. Ни одного тайного приговора к смертной казни никогда я своей подписью не утверждал. Так было сделано и в данном случае3.

Следует отметить, что ни одна рабочая организация, как это делалось раньше, не обратилась с заступничеством за приговоренных4. Единственно, кто это сделал, и то после казни, это Мельников, "премьер-министр" Деникина, разговор с которым мною был опубликован в газетах5.

Деникин прибыл в Феодосию около 29 марта6. Я ожидал, что он вызовет меня, желая ознакомиться с положением на фронте, но вызова не последовало. А вместо этого я получил телеграмму, в которой объявлялось об уходе Деникина и назначении совещания из представителей от корпусов для выбора нового главнокомандующего. Я ответил на это, что выборное начало в моей голове не укладывается и что заместитель должен быть назначен им самим. Одновременно я просил разрешения приехать к нему в Феодосию. Надо же было мне поговорить с Деникиным раньше, чем решиться вызывать Врангеля (посылка Гендрикова — см. выше). Деникин ответил мне приказом ехать на совещание. Совещание состоялось 3 апреля, и в это время красные предприняли набег на Перекоп, но, потеряв 2 орудия, перешли на Чаплинку.

Поздно вечером 3 апреля я прибыл на совещание и, наотрез отказавшись голосовать, уехал на фронт. Выборы были сорваны. На вопрос Драгомирова, кто же мог бы быть назначен Деникиным, ответил: "Думаю, что Врангель".

5 апреля 1920 года Врангель вступил в командование Вооруженными Силами на Юге России. Деникина я так и не видел, и это, пожалуй, к лучшему: я его помню заблуждающимся, но честным и энергичным человеком; видеть же нравственно павшего человека, не способного признать своих ошибок и предавшего в своем бегстве доверившихся ему людей, — не стоило. Так гибла вера и в правильность идеи, за которую боролись, а в данном случае и в руководителя движения, в его честность и энергию. Облик нового руководителя уже выяснился; настроение падало, и углублялась подготовка смены идеалов (сменовеховство).

Состояние войск, прибывших в Крым из Новороссийска, было поистине ужасно: это была не армия, а банда. Орудия и обозы были брошены. Ружья и часть пулеметов сохранил еще Добровольческий корпус, в который была сведена Добрармия, под командой Кутепова. Донцы и кубанцы в большинстве и этого не имели.

Боялись сгружаться с парохода, ежеминутно ожидали падения Крыма.

Все беглецы были размещены в тылу, и на Крымский корпус, и в частности на меня, Врангелем была возложена защита Крыма.

Красные перебрасывали свои части с Кавказа на крымский фронт.

От тыла я на этот раз окончательно освободился. Уже перед тем, с приездом Шиллинга, я от ведения им отошел, но не совсем, потому что Шиллинг, чувствуя себя дискредитированным, присылал мне на подпись наиболее важные свои приказы, и мне невольно приходилось вникать в тыловую жизнь. Получалась оригинальная картина, о чем сообщали даже газеты: приказ главнокомандующего, под которым стояла его подпись, скреплялся подписью командира Крымского корпуса (3-й корпус во время защиты Крыма был переименован Деникиным в Крымский).

Тыловой деятельностью у меня не было ни призвания, ни времени заниматься, поэтому и в бытность мою единым представителем военной власти в Крыму она была мною возложена на начальника штаба корпуса полковника Дубяго, который большую часть времени и проводил в Симферополе; я уже появлялся в особо важных случаях, как это было с орловщиной и т. п. Теперь в Крыму оказалось слишком много штабов: что ни город, то штаб, и даже начальники гарнизонов отошли на второй план, подчинившись временным старшим начальникам.

Надо сознаться, что беженцы начали мстить в Крыму левым элементам за свои унижения в Новороссийске. Особое рвение в этом отношении проявлял корпус Кутепова, штаб-квартира которого была в Симферополе. Поставленный мною там начальник гарнизона полковник Гильбих за свою "мягкость" был быстро отчислен, равно как и другие назначенные мною во время орловщины начальники. Я ведал исключительно фронтом с 1 апреля 1920 года.

На мирные переговоры с красными были большие надежды, но исключительно платонические. Дело вперед не подвигалось. Епископ Вениамин собирался организовать крестный ход для движения в расположение красных, но в храбрость этого пастыря плохо верилось.

Красные же, как я уже сказал выше, концентрировали войска.

Особенно меня беспокоил Чонгарский полуостров, где красные стояли вплотную к Крыму, и теплая погода позволяла им жить на полуострове под открытым небом и спокойно подвозить и сосредоточивать войска.

Относительно идеологии белых в это время приходится сказать мало определенного. В головах как-то все перемешалось, кошмар кавказского и одесского поражений стоял перед глазами и давил на настроение. Не верилось в лучшее будущее. Надо было как-нибудь добиться мира, чтобы спасти эту толпу обезумевших людей, тех же, которые слишком дискредитировали себя в глазах красных, куда-нибудь эвакуировать. Следовательно, нужно было обеспечить оборону Крыма и первым долгом занять Чонгарский полуостров, чтобы образовать из него охранительный буфер.

С другой стороны, говорить громко о мире с красными было нельзя. Как только стали говорить о возможности мира после "воцарения" Врангеля, фронт стал разлагаться. Начались частью грабежи, частью даже перебежки к красным (перебежало до 70 человек), и службу стали нести спустя рукава. В связи с усилением красных сил на фронте создавалась определенная угроза их вторжения в Крым благодаря разложению частей. Положение стало настолько серьезным, что мне пришлось обратиться к Врангелю с докладом, что надо вести переговоры тайно, а войскам пока объявить, что борьба продолжается, иначе большевики, узнав о разложении в крымских войсках, ни на какой мир не согласятся, а просто возьмут Крым силой. Мой доклад был принят. Врангель, дав приказ о продолжении борьбы, обещал мне вести переговоры о мире, но тайно.

Примечания

1. Тесть А.И. Деникина — генерал-майор Чиж Василий Иванович, его старый друг и сослуживец по 2-й полевой артиллерийской бригаде.

2. Я прибыл по буквально слезному молению генерал-лейтенанта Турбина и по "воззванию" сенатора Глинки.

3. "Дело 14-ти" изложено автором неточно. Вечером 6 (19) марта, во время облавы в Корабельной слободе Севастополя, было арестовано 36 человек, преимущественно рабочих. Для предания суду арестованные по "делу о предполагаемом восстании" были разбиты на три группы в соответствии со статьями обвинения. Первая группа — 10 человек — предстала перед военно-полевым судом днем 9 (22) марта. Суд закончился на рассвете 10 (23) марта; двое были приговорены к расстрелу, трое — к 10 годам каторги и пятеро оправданы. Меньшевистское руководство крымских профсоюзов предупредило коменданта крепости Севастополь генерала А.Ф. Турбина об опасности массового выступления рабочих, возбужденных арестом товарищей. А.Ф. Турбин приговор не утвердил и передал дело на рассмотрение военно-морского суда. Опасаясь, что с освобождением арестованных будет раскрыта агентурная сеть в рабочей среде, крымская контрразведка обратилась к генералу Я.А. Слащову с просьбой вмешаться. Последний, прибыв ночью в Севастополь, приказал забрать арестованных из тюрьмы; вместе с пятью осужденными в его поезд были доставлены и отвезены в Джанкой пятеро оправданных и четверо арестованных по тому же делу, которые находились с ними в одной камере в ожидании суда.

4. Делегация рабочих в течение 9-10 (22-23) марта несколько раз обращалась к генералу А.Ф. Турбину с просьбой назначить гласный суд со свидетелями и защитой. Днем 11 (24) марта рабочие узнали об увозе арестованных. Под их давлением Крымпроф и исполком Совета профсоюзов направили генералу Я.А. Слащову в Джанкой телеграмму, в которой настаивали на "возврате увезенных в Севастополь для разбора их дела гласным судом". Я.А. Слащов ответил следующее: "...на ваше заявление о том, что вдали от Севастополя судить нельзя, отвечаю: вдали от фронта судить нельзя. Я уже сказал, что не допущу красных в Крым, но и не позволю тылу диктовать свою волю фронту... Судить будут у меня, и приговоры будут утверждены мною. Сейчас прошу мне не мешать, так как наступаю с войсками против красных, которым вы, видимо, помогаете". Вечером того же дня 14 арестованных по приговору военно-полевого суда при 3-м армейском корпусе были расстреляны.

5. Председатель Совета министров "Южно-русского правительства", прибывший 12 (25) марта из Новороссийска в Севастополь, связался по телеграфу с Джанкоем и попытался урезонить Я.А. Слащова: "Прошу вас, в интересах общего дела, интересах успеха борьбы с большевизмом, в целях укрепления в населении доверия к власти, военной и гражданской, не допустить чего-либо неправомерного". На это Я.А. Слащов ответил: "Фронт будет диктовать тылу, а не тыл фронту. Десять прохвостов расстреляны по приговору военно-полевого суда, и сегодня утром нами взята Чаплинка и Преображенка, масса пленных и трофеев. Я только что вернулся оттуда и считаю, что только потому у нас в России остался один Крым, что я расстреливаю подлецов, о которых идет речь". Спустя два дня в ответ на осторожную критику своих действий в либеральной печати он опубликовал заявление: "1) Дело не 10, а 14 разобрано судом от фронта. 2) Рабочие ко мне не обращались. 3) Я беспокоился о судьбе Крыма с находящимися в нем семьями, за которых поручился перед Родиной и своей честью, и потому одновременно разбил противника и утвердил приговор о расстреле предателей".

6. А.И. Деникин прибыл в Феодосию ночью 15 (28) марта. Главком ВСЮР и его штаб разместились в гостинице "Астория".

Предыдущая страница К оглавлению Следующая страница


 
 
Яндекс.Метрика © 2024 «Крымовед — путеводитель по Крыму». Главная О проекте Карта сайта Обратная связь