«Готские девы» в «Слове о полку Игореве»

Как бы это парадоксально ни звучало, но упоминания о готах (правда, не очень понятно, каких именно — крымских, кавказских или северных) есть также и в таком знаменитом произведении как «Слово о полку Игореве» — одном из древнейших памятников русской словесности, обычно датируемом концом XII века. Как и в случае с «Запиской готского топарха» и «Велесовой книгой», аутентичность «Слова» была в течение довольно длительного времени предметом горячих дискуссий, и лишь недавно академик А.А. Зализняк убедительно доказал несомненное средневековое происхождение этого важнейшего литературного памятника¹. Следует отметить, что нет практически ни одного места в этой поэме, которое подлежало бы однозначной интерпретации. Исследователям очень часто приходится попросту гадать, что же именно имел в виду автор «Слова». Непросто обстоит дело и с упоминанием о готах в этом произведении.

Готы упоминаются в «Слове» во фразе: «Се бо готскія красныя дѣвы въспѣша на брезѣ синему морю, звоня рускымъ златомъ, поютъ время Бусово, лелѣютъ месть Шароканю». Кроме того, по мнению М.А. Салминой, источник содержит еще одну важную ссылку: «А половци неготовами дорогами побѣгоша къ Дону Великому» (исследовательница предположила, что выражение «неготовами дорогами» следует понимать как «не готовыми дорогами» или «не дорогами готов»)². Если второе упоминание было интерпретировано как относящееся к готам только М.А. Салминой, то первое вызвало горячую дискуссию как у филологов-русистов, так и у специалистов по готской истории. В переводе Майкова это место звучит следующим образом:

...девы готские запели
По всему побрежью синя моря!
Золотом позванивают русским,
Прославляют Бусовы победы
И лелеют месть за Шарукана...

Итак, почему же прекрасные готские девы поют у брега синего моря, звеня русским золотом? Что это за «время Бусово»? Где находилось «синее море»? Кто такой Шарукан и почему готские девы лелеют за него месть?

Прежде всего, давайте попробуем разобраться, о каких же именно готах шла речь. С этим вопросом стыкуется проблема локализации «синего моря», у которого эти готские девы проживали. Если в данном случае речь идет о Черном море, то можно предположить, что автор «Слова» имел в виду готов крымских; с другой стороны, готы (возможно, потомки готов-тетракситов) проживали также и на азиатской стороне Боспора, в столь хорошо знакомой древним русам Тмуторокани. Г.В. Вернадский считал, что упомянутый эпизод относится к кавказским тетракситам, а не к крымским готам³. Но берега Черного моря, как мы знаем, также населяли и придунайские готы. Согласно иной точке зрения, под «синим морем» следует понимать море Азовское. И, наконец, есть также версия, что здесь имелись в виду северные готы, жители острова Готланд в Балтийском море. В связи с этим М.А. Салмина предложила интерпретировать «Бусово время» как легендарную эпоху северных кораблей — бусов, когда германо-скандинавские воители воевали и торговали с русскими. Другие исследователи отождествляют Буса с Божом (лат. Boz / Booz / Box; умер ок. 375), вождем славянского племени антов, воевавшим против готов и упомянутом в сочинении Иордана. А.А. Васильев предлагал соотносить «время Бусово» с правлением какого-либо половецкого князя, а не с более ранними событиями⁴. Есть, правда, точка зрения, согласно которой «готские девы» — это некие мифические существа, подобные вакханкам, неистово празднующим победы половцев.

Несмотря на такой разброс во мнениях исследователей, на наш взгляд, наиболее вероятной является версия о том, что под «готскими девами», упоминаемыми в контексте половецких войн, все же подразумеваются именно крымские готы. Как мы уже говорили выше, около середины XI века южнорусскими степями и северным Крымом завладели половцы, господствовавшие здесь до татарского вторжения и оседания в Крыму в первой половине XIII века. Если предположить, что готы на тот момент были подданными или союзниками половцев, становится понятна их радость по поводу половецких побед, которые сулили бы им денежную прибыль, т. е. «русское злато». Победа половцев над русскими, соответственно, воспринималась бы как месть за поражение, нанесенное русским оружием в 1107 (или 1111) хану Шарукану, деду упоминающегося в «Слове» хана Кончака.

Титульная страница первого издания «Слова о полку Игореве» (Москва, 1800 год)

С подобной интерпретацией соглашался и уже знакомый нам Ф.К. Брун, указывавший, что подчинение Крымской Готии половцам объясняет причину, согласно которой «готские красавицы принуждены были на берегу синего моря воспевать месть Шароканю». По мнению ученого, эти «красавицы» на деле были пленницами, которых половцы переселили на берег Азовского моря. Кроме того, Брун утверждал также, что свои песни готские пленницы пели на «немецком» (т.е. готском) языке⁵. Несмотря на то, что данная интерпретация кажется чрезмерно буквальной, она, тем не менее, способна пояснить, почему именно «готские красавицы», а не воины-готы воспевали воинскую доблесть половцев. Под «рускымъ златомъ», которым «звенели» эти пленницы, можно, наверное, понимать отобранные в боях с русами золотые украшения. Любопытно, кстати, что подобным же образом этот фрагмент «Слова» интерпретировали и классики коммунистического движения. В 1856 году Карл Маркс в письме Фридриху Энгельсу также указывал на упоминание о праздновании крымскими готами победы тюркских половцев над русами⁶. Впрочем, есть и иные толкования. По мнению М.А. Салминой, в «Слове» говорится о северных готах, а не о крымских, и «готские девы» отнюдь не радуются поражению русских. Напротив, «звоня рускымъ златомъ», они воспевают времена торговли с русами и «лелѣютъ месть Шароканю», т. е. мечтают о возмездии половцам за то, что те помешали им в этой торговле⁷.

Отметим, что среди интерпретаций данного фрагмента «Слова» были и вовсе ревизионистские. Так, в 1975 году известный казахский поэт Олжас Сулейменов опубликовал книгу «Аз и я. Книга благонамеренного читателя» (Алма-Ата, 1975). В ней поэт утверждал, что и «готские девы» и «время Бусово» — не более чем ошибки поздних переписчиков рукописи, неправильно понимавших тюркские заимствования древнерусского оригинала поэмы. Так, по его мнению, увидев упоминание о «диве» в тексте поэмы, переписчик XVI века решился добавить комментарий «се бог отскии», что на современном русском значило бы «это — бог от[ече]ский», или «это — божество предков». А.И. Мусин-Пушкин, переписавший рукопись в XVIII веке, якобы принял этот комментарий за часть текста поэмы, разбив его несколько иначе, чем переписчик XVI века: «се бо готскія». Так в тексте «Слова» появились «готские девы». Чуть ниже, по мнению Сулейменова, содержалось слово «босоврамне» (искаженное «бусурмане», т. е. «мусульмане»). Не знавший этого слова переписчик XVI века, якобы переставил части этого слова местами и исказил его до «время Бусово». Сам О. Сулейменов пишет об этом так: «Так появляется знаменитое «время Бусово» в сочетании с «готскими девами», произведшее много шуму в славянской историографии. Отголоски этого «шума из ничего» слышны до сих пор».

Орлиноголовые пряжки: 1 — Суук-Су; 2 — Лучистое; 3 — оковка от орлиноголовой пряжки из Скалистого (по А.И. Айбабину)

Общая концепция и в особенности методология Сулейменова сразу же подверглась разгромной критике со стороны филологов-славистов. Еще в 1976 году, сразу после выхода его книги, Л.А. Дмитриев и О.В. Творогов писали, что Сулейменов «создает новые слова, не считаясь с тем, известны ли они древнерусскому языку, создает новую грамматику, противоречащую грамматике древнерусского языка, новую палеографию, не подтверждаемую ни единым примером из рукописей — и все это для того, чтобы иметь возможность предложить новые прочтения в тексте "Слова"»⁸. Действительно, построения Сулейменова вырваны из общеисторического контекста, в котором создавалось «Слово», и не принимают во внимание палеографические особенности формирования рукописных текстов. Переписчикам рукописи поэмы надо было очень постараться, чтобы добавить в текст источника целый отдельный комментарий, к тому же еще неправильно разбив его на части. Да и сам факт вставки комментария — не более чем «смелое» предположение, на которое Сулейменов накладывает сверху еще одно, столь же маловероятное. Автор «Слова» едва ли мог называть «бусурманами» (т.е. мусульманами) половцев, поскольку средневековые половцы... не только не были мусульманами, но и целыми родами переходили в христианство. Сам Сулейменов, кстати, отмечает тот факт, что в стандартном тексте «Слова» — в том виде, в котором оно было напечатано первыми публикаторами — термин «бусурмане» отсутствует. Так что источник стойко выдержал эту ревизионистскую атаку, о которой нынче принято вспоминать как об историографическом курьезе.

Как мы видим, этот небольшой фрагмент «Слова о полку Игореве» породил огромное количество самых разнообразных интерпретаций и исторических гипотез. Несмотря на то, что в данном случае нельзя ничего утверждать однозначно, нам все же кажется, что «готский» фрагмент «Слова», написанного в контексте военного противостояния русских и половцев, следует понимать в исторических рамках готско-половецких взаимоотношений. Такого же взгляда придерживался, в частности, Ф.К. Брун. Остается только удивляться, что автору «Слова о полку Игореве», никогда не бывавшему в Крыму и не видевшему ни крымских, ни северных готов, был навеян столь сложный и не поддающийся однозначному истолкованию поэтический образ.

Примечания

1. Зализняк А.А. Слово о полку Игореве: взгляд лингвиста. М., 2004.

2. Салмина М.А. Готы // Энциклопедия «Слова о полку Игореве» в 5 т. СПб., 1995. Т. 2. Г-И. С. 52—55.

3. Vernadsky G. The Riddle of the Gothi Tetraxitae // Südost-Forschungen. 1952. № 11. P. 281.

4. Васильев. 1927. С. 259—260.

5. Брун Ф.К. Черноморские готы и следы долгого их пребывания в Южной России // Черноморье. Сборник исследований по исторической географии Южной России Ф. Бруна. Одесса, 1880. Ч. II. С. 226—227.

6. Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. М., 1962. Т. 29. С. 16. В ответном письме Энгельс также говорит о крымских готах (там же. С. 23).

7. Салмина. Готы... С. 52—55; ср. Соболевский В. «Готские девы» в «Слове о полку Игореве» // Простор. 1963. № 5. С. 90—92.

8. Дмитриев Л.А., Творогов О.В. «Слово о полку Игореве» в интерпретации О. Сулейменова // Русская литература. 1976. № 1. С. 257.