История изучения крымских готов в контексте идеологии пангерманизма и полемики норманистов с антинорманистами¹

Готы... Их называли то гетами, то скифами. Их подвиги воспевали средневековые скальды и клеймили позором советские парторги. Следы загадочного народа искали на берегах Вислы и на Днепровских кручах. Одни гордились их героическим прошлым, другие стремились напрочь вычеркнуть из истории. Не случайно перед исследователями до сих пор встает крайне дискуссионный и противоречивый «готский вопрос».

С.Г. Колтухов, В.Ю. Юрочкин (2004)

Крымско-готская тема впервые оказалась в плену идеологических игр, пожалуй, в работах шведских ученых и путешественников XVII—XVIII веков (см. раздел «Тени забытых предков: шведские ученые в поисках крымских готов» в предыдущей главе нашей книги). В отечественной и зарубежной историографии идеологизация крымско-готской истории проявилась лишь в 70-е годы XIX века в качестве отголоска шумной полемики между учеными норманистами и антинорманистами. Апогей дискуссии между этими двумя историко-идеологическими лагерями приходится, как известно, на XVIII век. «Готская проблема», безусловно, вписывалась в общий дискурс этой полемики в контексте российской истории.

Здесь необходимо сказать несколько слов о норманской теории и борьбы ученых-антинорманистов против нее. Согласно главным постулатам этой теории, возникновение государственности на территории древней Руси связано с приездом туда варягов (иначе называемых русь (рось), норманны или викинги), в то время как славянское население играло в этом процессе незначительную роль. Возникает эта теория еще в первой половине XVIII века; она была впервые озвучена в трудах Готлиба Байера (1694—1738), а позднее — Герхарда Миллера и Августа Шлёцера (1735—1809), немецких историков Российской академии наук. Ученым-норманистам ответили их противники, получившие название антинорманисты. Последние, начиная еще с М. Ломоносова, утверждали, что этноним русь — термин славянского, а не германо-скандинавского происхождения, в то время как роль варягов в создании древнерусского государства, являвшегося по своей сути славянским образованием, была минимальна. Полемика между этими двумя лагерями активно продолжилась и в XIX веке. Кстати, в контексте этой дискуссии небезынтересно вспомнить, что норманиста А. Куник и А.С. Будилович предположили, что топоним «Русь» и, соответственно, этноним «русские» происходит от готского Hrôthigutans («славные готы») или hrôth («слава»)². Впрочем, позднее эта смелая гипотеза была признана неубедительной.

В 30—60-е годы XIX века эти споры ведутся на фоне общего политико-идеологического противостояния германцев и славян. В 1871 году, во время деятельности «железного канцлера» Отто Бисмарка, провозглашается «Второй рейх», и разрозненные феодальные земли и княжества объединяются в единое государство Германия. На этой почве начинается борьба Бисмарка за культурную унификацию страны; одновременно с этим усиливает позиции идеология пангерманизма (нем. Alldeutschtum) — политического единства германской нации на основе единого языка, идеологии, исторического происхождения и национальной идентичности. Одним из элементов этой идеологии была абсолютизация достижений «германской расы», понимаемой чрезвычайно широко и включающей в себя многочисленные народы (герулы, свевы, алеманы, гепиды, визи- и остроготы, саксы, лангобарды, вандалы, фризы, юты, англы, викинги и пр.), имевшие в реальности далекое отношение непосредственно к самим немцам. Одним из кирпичиков в стене монументального здания великой «германской расы», конечно, становятся и крымские готы. Примечательно, что возведение этого «пангерманского здания» сопровождалось принижением роли славянских народов, воспринимавшихся как низшие в культурном отношении этносы.

Один из пионеров исследования крымско-готской проблематики — Ф.К. Брун (1804—1880)

Практически все посвященные крымским готам публикации немецких и российских ученых (а среди них преобладали этнические немцы — подданные Российской империи) очень четко вписываются в общий контекст норманистской риторики, культурной унификации Германии и развития идеологии пангерманизма. Ученые попросту не могли пройти мимо готов вообще и крымских готов в частности. Это древнейшее германское племя, в чем-то, по их мнению, родственное и варягам, недаром в свое время повелевало всей Европой.

Одним из первых внимание на историю крымских гтов обратил переехавший из Пруссии в Россию в 1839 году ярый норманист Арист Куник (1814—1899). В 1874 году в «Записках императорской академии наук» он опубликовал обширную статью, в которой предложил называть автора записки на греческом языке по истории средневекового Крыма «Готским топархом» (об этом сфальсифицированном источнике мы рассказывали во 2-й главе нашей книги). Куник был первым, кто ввел т.н. «Записку готского топарха» в крымско-готский контекст. Как мы помним из ее содержания, анонимный предводитель войска (согласно Кунику, «Готский правитель-топарх») просит протектората у некоего «северного царя» от нападающих на его владения варваров. Сам ученый, а вслед за ним и другие норманиста предположили, что здесь речь идет о протекторате скандинавов-русов над Крымской Готией в IX веке. Соответственно, нападавшими на Готию варварами являлись хазары, а под великодушным «северным царем» имелся в виду не кто иной, как великий князь Святослав Игоревич (942—972), здесь, понимаемый, конечно, как скандинав-варяг³. Эта гипотеза вызвала бурную полемику как со стороны самих норманистов, так и их противников. Завершилась она только лишь в наши дни полным разоблачением «Записки» как псевдоисторической фальсификации XIX века. В качестве несомненной заслуги Куника следует признать тот факт, что своей «норманистской» интерпретацией «Записки» он пробудил интерес к крымско-готской истории у множества отечественных и зарубежных ученых. Кроме того, в личных беседах с учеными того времени исследователь неоднократно указывал на необходимость дальнейшего изучения готской проблемы как одной из наиболее любопытных страниц в истории Крыма. Результаты не заставили себя долго ждать.

В том же номере «Записок императорской академии наук», где опубликовал свою статью Куник, была напечатана работа российского ученого Ф.К. Бруна (1804—1880)⁴ «Черноморские готы и следы долгого их пребывания в Южной России»; позднее с некоторыми добавлениями она была перепечатана во втором томе «Причерноморья», сборника его собственных трудов⁵. Этот в достаточной степени объективный и профессионально выполненный труд (особенно в той его части, что касается непосредственно крымских готов) также не был лишен идеологической норманистской направленности. В этой статье, пожалуй, впервые анализируется история крымских готов от их появления в Крыму вплоть до сообщения Бусбека, которое, по мнению Бруна, и являлось последним в хронологическом отношении свидетельством о готах в Крыму. Автор, однако, не мог устоять от соблазна прокомментировать содержание «Записки готского топарха». Как и практически все норманисты того времени, Брун пришел к выводу о том, что содержание этого источника представляет «сильный аргументъ въ пользу скандинавскаго происхожденія основателей русскаго государства, а именно, что они къ намъ пришли изъ юго-восточной части Швеціи, которая и нынѣ еще называется Готландія и откуда, по преданію, Готы нѣкогда переселились въ юго-западную Россію». Как следствие, «ничего уже не мѣшаетъ предположить, что шведскіе Готы еще въ началѣ IX века и даже гораздо раньше успели не только подчинить себѣ прибалтійскихъ Финновъ [...] но еще соединить ихъ съ Новгородцами въ одно политическое тело подъ именемъ Руси»⁶. Как тут не вспомнить об уже упоминавшейся нами гипотезе Куника и Будиловича о готском происхождении топонима «Русь»!

Титульная страница труда В. Томашека «Готы в Таврии» (Вена, 1881)

Здесь же Брун полемизирует с антинорманистами Д. Иловайским и С. Гедеоновым и, в частности, утверждает, что в средневековом Херсоне Константин Философ застал «если не Росовъ, то по крайней мѣрѣ готовъ».

Кроме того, по мнению Бруна, во времена создания «Слова о полку Игореве» Сурож и Херсон воспринимались как «утраченные» русами земли. Далее следует непредвзятый анализ истории крымских готов, в котором элементы норманнской теории уже не прослеживаются. В конце статьи Брун приходит к выводу, что после Бусбека никто уже не встречал в Крыму готов: они «смѣшались съ Греками, Армянами и другими христіанами или совершенно исчезли въ массѣ Татаръ».

В течение нескольких лет после выхода статей Куника и Бруна, подстегнувших интерес к крымским готам, появляются три крупных и по сей день актуальных исследования на эту тему на немецком языке. Самое раннее из них было написано Вильгельмом Томашеком (1841—1901), австро-чешским географом, историком и востоковедом. Его труд, опубликованный в Вене в 1881 году, назывался «Готы в Таврии»; книга должна была стать одним из трудов в серии научных брошюр автора о народах Восточной Европы и Северной Азии. В этой работе Томашек уделил внимание истории крымских, или, как он их называл, «таврических» готов, тщательно проанализировав доступные ему источники, начиная с Прокопия и заканчивая Бусбеком. Не догадываясь о сфальсифицированной сущности «Записки готского топарха», он проштудировал содержание этого источника в том же ключе, что и Куник.

Титульная страница книги Рихарда Лёве «Последние германцы на Черном море» (Халле, 1896)

В труде Томашека, как и в других научно-исследовательских работах норманистов, абсолютизируется росское (т.е. скандинавское) присутствие в Крыму. По мнению ученого, варяги-россы не только часто атаковали византийские владения в Таврии, но и оседали на ее территории — в частности, в таких местностях, как Рософар и Варанголимена, упоминавшихся на итальянских картах-портоланах. Этот довольно добротный исторический труд завершается шовинистическим выводом о том, что таврические готы смогли так долго сохранять свою идентичность в основном благодаря тому, что их этнические соседи, греки и генуэзцы, «принадлежали не к самым продвинутым и далеко ушедшим в культурном смысле народам»⁷. С другой стороны, Томашек признает, что в Европе визиготы, гепиды, лангобарды и вандалы ассимилировались этнически и культурно как раз под влиянием высококультурных народов античности. Крайне интересно также заявление издателя книги, связывавшего ее выход с историей многовековой борьбы арийских народов Европы с тюрками, являвшимися, по его мнению, «чужими гостями» в Европе. В книге Томашека о таврических готах он видел пример того, как «частица германской нации после более чем тысячелетней борьбы падает жертвой «туранидского» элемента»⁸.

Другой важной немецкоязычной монографией стал труд «Судьбы крымских готов» молодого Федора Александровича (Фридриха) Брауна (1862—1942). Эта работа была опубликована в годовом отчете реформированной церковной школы в Санкт-Петербурге за 1889/1890 год^*. Несмотря на свое немецкое происхождение и интерес к славянско-готской истории, в данной работе Браун был индифферентен к полемике норманистов с их оппонентами, которой он совершенно не уделяет внимания. «Судьбы крымских готов, — писал он, — столь же трагичны, как судьбы их соплеменников на дальнем Западе. Кажется, что злая звезда властвовала над существованием готского племени». Книга Брауна поделена на три главы: в первой он приводит свидетельства источников о крымских готах до османского завоевания 1475 года, во второй анализирует сообщения о крымско-готском языке (естественно, с упором на труд Бусбека), а в третьей пытается проследить историю готов от времени российского завоевания Тавриды и вплоть до конца XIX века. В данный момент эта работа неизбежно устарела, но для своего времени это был достаточно качественный и во многом пионерский труд. Пожалуй, именно Браун был первым ученым, предположившим, что правители княжества Феодоро происходили из семейства Гаврасов. Кроме того, раскритиковав скептическое отношение Палласа к крымско-готской проблематике, Браун первым из европейских ученых обратил внимание на свидетельства Э. Кемпфера и Ст. Сестренцевич-Богуша. Завершает свою работу Браун обещанием произвести в том же году археологические и этнографические исследования в Крыму и в Приазовье, надеясь уже осенью 1890 года «возвратиться домой с богатой [научной] добычей». Как мы покажем ниже, надежды молодого ученого, к сожалению, не сбылись и его исследования не увенчались успехом. В результате дальнейших исследований Брауну, по большому счету, не удалось обнаружить ни археологических, ни этнографических, ни лингвистических находок готского характера. Если принять во внимание тот факт, что после 1890 года ученый практически оставил крымско-готскую тематику, вполне можно предположить, что это было романтическое увлечение молодости, к которому он решил более не возвращаться, прежде всего по той причине, что оно не оправдало себя.

Наконец, последней в списке важнейших работ о крымских готах XIX века является монография Рихарда Лёве «Последние германцы на Черном море» (Халле, 1896)^**. Несмотря на то, что тема этого труда — история германских народов в Причерноморье — прекрасно вписывается в общую канву пангерманистской риторики, читатель напрасно будет искать в труде Лёве идеологическую составляющую. Быть может, здесь сказался тот факт, что Лёве (1863 — после 1931), один из крупнейших филологов-германистов конца XIX — начала XX века, был этническим евреем⁹ и поэтому просто не мог находиться под влиянием «прогерманских» иллюзий, свойственных другим ученым немецкого происхождения. Обсуждению «Записки готского топарха» в сочинении Лёве уделено всего несколько строк; нет в его работе ни норманистской, ни антинорманистской, ни пангерманистской идеологизации, равно как и шовинистических суждений о германском культурном превосходстве. Среди недостатков книги следует отметить желание автора видеть в каждом, даже не очень достоверном письменном свидетельстве раннего нового времени, прямое подтверждение существования остатков готов в XVI—XVIII веках. И если теория о выживании готов в Крыму подтверждается таким надежным источником, как свидетельство Бусбека, то присутствие их на Кавказе и у Каспийского моря, о котором так много пишет Лёве в своей книге, в столь поздний период более чем сомнительно.

К. Маркс и Ф. Энгельс. Отцы-основатели коммунистической идеологии также интересовались крымскими готами

Труд Лёве представляет собой самое важное исследование крымско-готского языка и истории как в XIX, так, пожалуй, и в первой половине XX века. Автор самым тщательным образом проштудировал известные на тот момент источники. Принятое им хронологическое подразделение первоисточников (сведения, появившиеся до Бусбека; свидетельство самого Бусбека; более поздние источники) используется и современными исследователями крымских готов, включая автора этих строк. Немецкий филолог приводит отрывки из доступных ему трудов предшественников и самым детальным и критическим образом анализирует каждый из них, зачастую приходя не только к позитивным, но и к негативным выводам. В отличие от неизбежно устаревших трудов Бруна, Томашека и Брауна, книга Лёве остается актуальной и по сей день.

Помимо монографии «Остатки германцев на Черном море» Лёве также опубликовал несколько важных статей по истории крымских готов. В одной из них он рассматривает сообщение Якоба Циглера о трилингвальности крымских готов¹⁰. Другая статья, по объему фактически равнозначная небольшой монографии, весьма неоднозначна. В ней ученый утверждает, что поселившиеся в Крыму германцы были в большинстве своем не готы, а герулы; исходя из этого, он предположил, что язык крымских готов был не восточно-, а западногерманским¹¹. И первое, и второе предположение отвергается большинством современных исследователей.

Любопытно, как в общий контекст идеологии пангерманизма вписывается работа Фридриха Энгельса «К истории древних германцев», созданная отцом-основателем коммунистической идеологии в 1881/1882 году и опубликованная уже после его смерти. Германцы поражают его «неожиданно высоким уровнем развития местной металлической промышленности»; уважения заслуживают их успехи в области гончарного дела и судостроения. В целом, черноморские и дунайские готы, англосаксы и скандинавы предстают значительно более прогрессивными народами, чем франки, алеманы и саксы. Германцы как новая формация приходят на смену вырождавшейся и основанной на рабовладельческом труде Римской империи: «Вырождение [римского] войска заставило государство ограничиться обороной, которая вначале еще носила наступательный характер, а потом становилась все более пассивной, пока, наконец, инициатива в наступлении не перешла к германцам, которые неудержимо прорывались в пределы империи по всей линии от Северного моря до Черного, через Рейн и Дунай». Размышляя об исторических судьбах древних германцев, Энгельс любовался и крымскими археологическими материалами, хранящимися в Британском музее в Лондоне. Он совершенно справедливо замечает: «В Британском музее хранятся [готские] застежки из Керчи, на Азовском море, рядом с совершенно одинаковыми, найденными в Англии; можно подумать, что те и другие сделаны в одной мастерской. Стиль этих работ — часто при довольно резких местных особенностях — в основных чертах тот же самый на всем пространстве от Швеции до Нижнего Дуная и от Черного моря до Франции и Англии»¹².

Впервые крымские готы привлекли внимание классиков материализма еще во время Крымской войны. В 1856 году проживавший в лондонском квартале Сохо Карл Маркс занимался славянским фольклором; его особенно интересовало то, как в нем представлены германские народы и отражены германско-славянские отношения. 5 марта 1856 года автор «Капитала» пишет Энгельсу о содержании древнерусской поэмы «Слово о полку Игореве»: «Суть поэмы — призыв русских князей к единению как раз перед нашествием собственно монгольских полчищ. Примечательно одно место в поэме: «Вот готские красавицы запевают свои песни на берегу Черного моря». Выходит, что геты, или готы, праздновали победу тюркских половцев над русскими». Живший в Манчестере Энгельс уже 7 марта того же года пишет ответное письмо: «Историю с готами в «Игоре» я посмотрю, когда получу книгу; однако установлено, что некоторое количество готов оставалось в Крыму до X и, быть может, даже XI века; по крайней мере, в византийских источниках они фигурируют как готы»¹³. Из этого явствует, что Энгельс читал литературу о крымских готах и до 1856 года; тем не менее, он явно ничего не знал о свидетельстве Бусбека, говорившем о пребывании готов в Крыму в XVI веке.

Борьба норманистов с антинорманистами, а также развитие идеологии пангерманизма, безусловно, продолжились и в XX веке, о чем мы будем рассказывать в других разделах нашей книги. Сейчас же хотелось бы проанализировать исследовательскую работу этнографов и антропологов, пытавшихся в XIX веке найти потомков крымских готов.

Примечания

*. Буквальный перевод названия данной работы — «Последние судьбы крымских готов». Хранящийся в библиотеке «Таврика» отдельный оттиск этого труда был подарен Ф. Брауном А.Л. Бертье-Делагарду и содержит карандашные пометки последнего (Braun F. Die letzten Schicksale der Krimgoten / Separat-Abdruck aus dem Jahresbericht der Reformierten Kirchenschule zu St. Petersburg für 1889/90. St. Petersburg: R. Solicke, 1890. 88s.). Присланная мне К. Петерсеном копия сочинения Брауна была напечатана в годовом отчете школы вместе с сообщением ее директора Рихарда Ланге (то же. // Jahresbericht der Reformierten Kirchenschule zu St. Petersburg für 1889/90. St. Petersburg, 1890. S. 3—88). Пагинация в обоих случаях совпадает.

**. Отметим, что буквальный перевод названия книги звучит как «Остатки германцев на Черном море» (Die Reste der Germanen am Schwarzen Meere).

1. Анализом историографии «готского вопроса» ранее занимались также и другие авторы (см. Заморяхин А.В. Ранний период изучения области расселения крымских готов (конец XVIII в. — 30-е гг. XIX в.) // Вестник Пермского ун-та. История и политология. 2007. Вып. 3 (8). С. 149—160; он же. Крымские готы в этническом пространстве средневековой Тавриды в советской и современной российской историографии // Проблемы истории, филологии, культуры. Вып. XVI/1. История древнего мира и средних веков. Археология. М.; Магнитогорск, 2006. С. 154—167; он же. О последних крымских готах (по материалам отечественной историографии XIX — начала XX вв.) // Культурология традиционных сообществ: Мат. Всеросс. науч. конф. молодых ученых. Омск, 2002. С. 23—27; Долгополова Л.А. О следах германской культуры в Крыму // Культура народов Причерноморья. 1999. № 11. С. 110—115. Отдельно следует выделить монографию Колтухов С.Г., Юрочкин В.Ю. От Скифии к Готии: Очерки истории изучения варварского населения Степного и Предгорного Крыма (VII в. до н. э. — VII н. э.). Симферополь, 2004.

2. Будилович А.С. К вопросу о происхождении слова Русь // Труды VIII-го арх. съезда. 1897. Т. 4. С. 118—119; ср. Браун Ф.А. Гипотеза профессора Будиловича о готском происхождении названия «Русь» // Зап. Нео-филологич. об-ва при имп. Санкт-Петербургском ун-те. 1892. Вып. II. № 1. С. 45—58).

3. Куник А. О записке готского Топарха // Зап. имп. АН. СПб., 1874. Т. 24. Кн. 1—2. С. 61, 64, 90.

4. О биографии ученого см. Успенский Ф.И. Филипп Карлович Брун (1804—1880) // Зап. имп. Новороссийского ун-та. 1881. Т. 32. С. 279—327.

5. Брун Ф. Черноморские готы и следы долгого их пребывания в Южной России // Зап. имп. АН. 1874. Т. 24. Кн. 1; ср. то же. // Черноморье. Сборник исследований по исторической географии Южной России Ф. Бруна. Ч. II. Одесса, 1880. С. 189—241.

6. Там же. С. 218.

7. Tomaschek W. Die Goten in Taurien. Wien, 1881. S. 68.

8. Там же. Введение, первая непронумерованная страница.

9. Его братом был известный языковед и сионист Генрих (Эльяким) Лёве (1869—1951). В некоторых изданиях фамилия ученого пишется также Löwe (см. Guido H., Schändern G. Magdeburger biographisches Lexikon 19. und 20. Jahrhundert. Magdeburg, 2002).

10. Loewe R. Jakob Ziegler ueber die Krimgoten // Beiträge zur Geschichte der deutschen Sprache und Literatur. 1901. Band 26. S. 561—568.

11. Loewe R. Die Krimgotenfrage // Indogermanische Forschungen. 1902/1903. Band 13. S. 1—84.

12. Энгельс Ф. К истории древних германцев // Маркс К., Энгельс Ф. Собрание сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса. Изд. 2-е. М., 1962. Т. 19. С. 128.

13. Там же. Т. 29. С. 16, 23.