Балканские волонтеры во время осады крепости Силистрия

После эпизода в Мачине, во избежание дальнейших неприятностей, отряды греков на время отвели в глубокий тыл. Уже 4 апреля 1854 г. часть греческих рот была направлена на усиление Мало-Валахского отряда, преграждавшего туркам доступ в Валахию в районе Калафата — местечка в Валахии на левом берегу Дуная.

Этот отряд возглавлял генерал-лейтенант Павел Липранди. «В тот же день в состав нашего отряда вошли милиционеры (сербы, болгары, греки и румыны); говорят, пришло в Четати 4 баталиона этих волонтеров. Кадры милиции, т. е. офицеры, унтер-офицеры, барабанщики и горнисты образованы из русских войск. Некоторые роты составлены по национальностям. Строй у милиционеров двухшереножный; ружья держат по-драгунски. Общее начальство над ними вверено полковнику Костанде», — вспоминал прапорщик Бобровский¹. Доктор А. Генрици, прошедший всю Восточную войну от Дуная до Крыма в должности полкового штаб-лекаря Азовского пехотного полка, также записал в своем дневнике, что к его полку, входившему в состав Мало-Валахского отряда, был причислен батальон греческих волонтеров. Командовал им, по словам доктора, некий поручик Стафаки, перешедший в русскую службу из молдавских войск². Однако большая часть греков была предписана к войскам правого авангарда генерал-лейтенанта Федора Ивановича Соймонова, состоявшего из восьми батальонов 10-й пехотной дивизии, Томского и Колыванского стрелковых полков и гусарского полка великого князя-цесаревича³. В самом начале мая 1854 г. Соймонов доложил, что прибывшие к его отряду греческие волонтеры общим количеством 1097 человек были им распределены на 10 рот. Первый и второй батальоны состояли из 4 рот, а 3-й, некомплектный, имел только две⁴. «Все люди, — писал Соймонов, — за исключением 58 человек, вооружены казенным оружием, а частию собственным; из них обмундированных 887, необмундированных 210. Патронов при баталионах 16, 750, то есть по 17 на каждое наличное ружье»⁵. Его рапорт убедительное свидетельство никчемности всей бурной деятельности Саллоса: в батальонах волонтеров не было не только именных списков, но и шнуровых книг, в которых фиксировался приход и расход, что затрудняло ведение нормального материального обеспечения. Выдвинутые на передовую греки оказались без артельных котлов для приготовления пищи и вьюков. Соответственно, приготовить пищу они не могли. Больше половины казенных ружей, которыми снабдили греческих ополченцев, были неисправны. Доводили их до ума уже на месте силами русских оружейников.

По мнению Соймонова, успевшего близко ознакомиться с волонтерами, их боевые качества были вполне удовлетворительны. «Действия рассыпным строем 3 и 2 баталионы начинают принимать с некоторою охотою и шалости, и своевольство в настоящее время между волонтерами почти прекратилось», — докладывал он начальству. Соймонов совершенно точно определил подлинное предназначение греков: «Люди эти с большою пользою могут быть употреблены как стрелки по искусству их к стрельбе, если дать им лучшее вооружение и в особенности для некоторой части оных штуцера»⁶. Он подобрал и нового руководителя волонтерам, решив, что для введения порядка, «как в служебном, так и нравственном отношении», будет лучше, если за греками будет надзирать русский офицер, уланский подполковник Папа-Афанасопуло.

Водружение креста над церковью в Мачине

Остановимся на личности этого человека, сыгравшего довольно большую и неоднозначную административную роль в истории Греческого легиона. Хотя сам Папа-Афанасопуло позже утверждал, что «начальником волонтеров был только периодически», вплоть до 1858 г. он числился в качестве «заведующего делами бывшего Греческого легиона императора Николая I»⁷. Георгий Ильич Папа-Афанасопуло (1815—20.06.1894, Симферополь, Военное кладбище), как записано в его формулярном списке, происходил «из вольноопределяющихся Таврической губернии», выходцев из Пелопоннеса. В 1832 г. после окончания частного учебного заведения Папа-Афанасопуло поступил на службу в Одесский уланский полк герцога Насаусского унтер-офицером, а уже в мае 1836 г. получил первое офицерское звание корнета⁸. Папа-Афанасопуло удалось проявить себя во время Венгерской кампании 1848 г.: за отличия в сражении он был произведен в майоры, а перед началом Крымской войны был дежурным штаб-офицером полка. Для Соймонова фигура Папа-Афанасопуло была на тот момент просто находкой: кроме своих отменных офицерских качеств он прекрасно владел языком своих предков и свободно транслировал распоряжения Соймонова греческим волонтерам.

Еще одной новацией со стороны Соймонова стало предложение о введении между греческими офицерами и унтер-офицерами определенных знаков различий в виде галунов на воротниках, так как их одежда не позволяла отличить, кто командир, а кто рядовой. Учитывая национальную специфику волонтеров, собранных в роты, состоявших преимущественно из уроженцев разных регионов Греции, Соймонов предлагал ввести различие и в цветах самой одежды. Так, штаб-офицеру полагался цветной красно-золотой галун с золотым плетением («плетешком») внизу, шириною в один дюйм; у ротного командира голубой с тремя золотыми плетениями, на равном расстоянии; у младшего офицера коричневого цвета «два плетешка: один вверху, а другой внизу». Аналогичным образом были смоделированы воротники у фельдфебелей, знаменщиков и унтер-офицеров. Отличие заключалось в том, что у офицеров воротники были из материи, а у сержантского состава и нижних чинов бумажные⁹. Идея введения подобных знаков отличия была заимствована с образцов униформы греческой королевской армии. Там в батальонах «легкой пехоты» (Ακροβολιστων) отличить офицеров от рядовых можно было по красным нашивкам на высоком стоячем воротнике.

Кроме того, для ведения делопроизводства для каждого батальона волонтеров были введены печати с греческой (византийской) символикой — орлами, православными крестами и т.п¹⁰. Так, у первого батальона на печати был изображен феникс, возрождающийся из пепла, с крестом в клюве. Надпись, шедшая по ободку печати, в переводе с греческого гласила о том, что это печать «Управления 1-го батальона войск волонтеров эллинских». На круглой печати второго батальона был двухглавый византийский орел — копия российского императорского герба. На печатях двух других батальонов были изображены православные кресты, попирающие турецкий полумесяц. Причем на одной из них, над крестом, почему-то был изображен масонский символ глаза в треугольнике, окруженном сиянием.

Проекты печатей для батальонов греческих волонтеров, 1854 г.

Инициативы Соймонова не получили полной поддержки в штабе войск. Горчаков согласился с тем, что одежда у волонтеров должна быть по возможности однообразная, и выделил на эти цели 200 червонцев, пожертвованных игуменом Агапием. При этом князь посчитал, что введение знаков различия среди волонтеров должно «делаться постепенно» за счет вычетов из жалованья греков¹¹. Если вопросы с обмундированием и внешним видом волонтеров кое-как решались, то на практические меры средств уже не хватало. Вместо требуемых Соймоновым егерских ружей из Бухареста было выслано только 58 кремневых ружей, что соответствовало числу недостающих стволов у добровольцев. Штуцеров же вовсе не оказалось. Не нашлось патронов и для проведения учебных стрельб. Как писал в своем отзыве Коцебу, «что касается до отпуска патронов для упражнения волонтеров в цельной стрельбе, то на это Его Сиятельство не изволил изъявить согласие»¹². Хотя карандашом от руки начальник штаба сделал более лаконичную пометку — «неоткуда взять». В целом недофинансирование, перебои в снабжении имуществом, занятия, проводившиеся с русскими инструкторами по упрощенным схемам, без стрельб, не могли не отразиться и на качестве боевой подготовки волонтеров. На эти упущения обратил внимание А. Хрисовери, справедливо заметивший, что «если бы греческие добровольцы, кроме своего мужества, храбрости и доблести, имели бы еще благодаря командованию также хорошую военную выучку и дисциплину, то они, несомненно, могли бы оспаривать пальму первенства у африканских зуавов»¹³.

Намного хуже обстояло дело с валахскими и молдавскими волонтерами, чей батальон был предписан к Мало-Валахскому отряду генерала Липранди, находившемуся в городе Слатине. Как докладывал Липранди, валахи проявили себя «решительно неблагонадежными». Получив оружие, они разбегались по окрестным деревням и «до сего дня неизвестно, где находятся, а другие своим поведением не подают надежды, чтобы из их службы была какая-либо польза». Вследствие чего Липранди вообще решил разоружить часть волонтеров и распустить их по домам. Оставшихся он поделили на три роты и прикомандировал к одному из пехотных полков 12-й пехотной дивизии¹⁴. Было решено употреблять их на службу при осаде не цельными ротами, а повзводно с полками, к которым они прикреплены. При посылке полков в экспедицию рекомендовалось никогда не употреблять целой роты отдельно и тем более не назначать валашскую или молдавскую роту на особые посты. А в цепях застрельщиков командирам русских пехотных рот было дано указание ставить валахов и молдаван между русскими стрелками. Мало было толку и от «братушек», на которых славянофильские круги в Москве и Санкт-Петербурге возлагали столько надежд. Девять рот болгарских и частично валахских волонтеров, прибыв в район Силистрии, не только не могли привыкнуть к службе, но и оказались неспособными к самостоятельным действиям. В итоге их также разбили поротно и прикрепили к русским пехотным полкам 8, 9 и 15-й дивизий¹⁵. Болгар, как выяснила Е. Белова, раскидали по русским пехотным дивизиям: «Две болгарских и одна сербская роты в количестве 348 болгар и сербов находились под командованием генерала А.Н. Лидерса. Батальон Г. Забалканского и конный взвод, которым командовал К. Пенчев, подчинялись генералу С.А. Хрулеву, войска которого действовали на направлении Силистрия — Шумен. 2-я болгарская рота, сформированная в Дунайских княжествах во главе с Михаилом Хаджи Кирковичем, находилась вместе с 3-й ротой волонтеров в Молдаво-Валахском отряде под командованием генерал-лейтенанта П.П. Липранди. Остальные были причислены к отряду генерал-лейтенанта князя В.О. Бебутова, предназначенному для обходного маневра под Силистрией»¹⁶.

К лету 1854 г. командование над русскими войсками принял престарелый Генерал-фельдмаршал Паскевич. Началась осада крепости Силистрия. Туда же подтягивались отряды греческих и славянских волонтеров (с 5 мая по 10 июня они будут находиться в лагере у осажденной крепости). К этому моменту даже аморфному командованию русской армии стали очевидны просчеты Саллоса. Руководство волонтерами при помощи записочек и своих агентов из столичного Бухареста привело к тому, что прибывавшие в состав русских пехотных дивизий и отрядов добровольцы часто вовсе оказывались без средств содержания и были плохо обмундированы. В этой связи Паскевич строго распорядился, чтобы «заведывающий волонтерами» Саллос «немедленно приехал к войскам, собранным под Силистрией»¹⁷.

Генерал Соймонов

Тем временем настырный С. Палаузов добивался у русского командования возможности использования болгарских добровольцев для развязывания «малой войны». В его беспокойной голове один за другим рождались политические прожекты, имевшие мало отношения к реальности. Стоит только отправить 300 болгарских волонтеров в Делиороманский лес, мечталось Палаузову, так там «число их возрастало бы с каждым шагом вперед», а если еще отправить сотню в горы к Елене, Тернову и Габрову, где якобы «десятки тысяч ждут их появления», то всенародного восстания против турок не избежать. Еще ему мерещился некий «рассадник гайдучества» в Малишеве и болгарской Македонии¹⁸. Обо всех своих замыслах Палаузов исправно информировал своих высокопоставленных московских и питерских приятелей и знакомых и как бы невзначай критиковал действия армейское командование, которое, по его мнению, вместо решительных действий под Силистрией ограничивалось только «частными схватками» и «бомбическими выстрелами» вместо штурма крепости¹⁹. Так как Паскевич и Горчаков особого интереса к военно-политической программе Палаузова не проявляли, то Палаузов стал видеть в этом происки врагов. «Причина этому греческие волонтеры, которые своим поведением набросили какую-то тень неудовольствия вообще на всех волонтеров, — строчил Палаузов в письме к Авраамию Норову — "любомудру", публицисту и академику. — Я не решаюсь доверить письму подробности этого дела. Скажу только, что в деревнях, где стоят фустанеллы, — грабеж, насилия, бесчестие. По большим дорогам — разбой и очень часто убийства. Жалобы посыпались со всех сторон и нач. штаба Коцебу, объявил греч. волонтерам, что будет расстреливать их за малейшее преступление. То, что говорил я в Петербурге его Светлости, то, что говорил и Вашему Превосх., все это случилось, как я предвидел. Я говорил: ни в коем случае не смешивать волонтеров болгар с греками и даже последних не посылать в Болгарию, потому что они станут грабить самих болгар. И только теперь спохватились: стали разделять их»²⁰. Греки, как настойчиво убеждал своих визави Палаузов, — это источник «всего зла». Вот еще один пассаж из того же послания, характеризующий настроение записного болгарского патриота и наполовину грека по крови: «...главная идея, около которой вращаются все действия греков, — это безумная мысль восстановления Византийской империи. Но всего смешное то, что мысль эта проникла в головы людей, которым сподручнее быть продавцами гнилых маслин да разбойничать по большим дорогам. Один из них был и в Петербурге зимой, это Аристид Хрисоверги»²¹. Видимо, понимая, что он несколько перебарщивает, Палаузов смягчает тон, оправдываясь, что «факты перед его глазами», и просил Шевырева не винить его «за нелюбовь к этой переродившейся ничтожной нации»²². В другом письме к своему бывшему начальнику, ставшему министром народного просвещения, Норову, мы обнаруживаем еще одного «врага» Палаузова. Это его конкуренты из Бухарестского болгарского комитета, отказавшиеся признавать его политическое лидерство над всеми болгарами. С плохо скрытым раздражением Палаузов писал, что «букарестские болгаре далеко не те, которых он себе представлял».

В конце концов Палаузов настолько надоел штабному руководству, что его препроводили с глаз долой, отправив с пустяковым поручением в Мало-Валахский отряд. Рядовая задача в устах Палаузова, естественно, носила возвышенное название «секретного поручения», о котором он тотчас поведал всем друзьям по переписке. «До сих пор болгарские волонтеры оставались без дела. Теперь им дано назначение. Не смею писать, какое именно, — важничал Палаузов, — но, если успешно войдут в горы, не выдержать ни туркам, ни англо-французам». И вот еще: «Я еду в Краево по поручению фельдмаршала, также по делам волонтеров. Там их до 1000 чел. в распоряжении ген.-лейтенанта Липранди, и, если найду их готовыми, они также пойдут за Дунай». Тут же Палаузов проговаривается и о цели своего «секретного» задания — это поездка для «узнания духа» болгарских волонтеров²³.

Реальность не оправдала ожиданий, возлагаемых на болгар. Практически ничего из задуманного осуществить не удалось. Как пишет И. Макарова, ротам под командованием Хаджи Ставри и Симеона Бойчина был отдан приказ отправиться в Делиорманский лес, а отряду Григория Забалканского — в сторону Лома и Разграда. По деревням волонтеры должны были раздавать прокламации, оружие и боеприпасы, то есть поднимать народное восстание. Например, предполагалось, что только в Кючук-Кайнарджи к волонтерам должны были присоединиться не менее 100 человек, для чего командованием было выделено около 300 ружей. Отряд Г. Забалканского, который по мере своего движения в сторону Разграда должен был стремительно обрастать добровольцами, остался практически в прежнем составе и был вынужден искать спасения все в том же Делиорманском лесу. Не сумев разжечь «малую войну», его люди объединились с пришедшими туда ранее отрядами X. Ставри и С. Бойчина и, проведя в скитаниях около месяца, были распущены. Ни в Тырнове, ни в других местах очагов мятежа так и не появилось. Скрывавшиеся по лесам гайдуки поднимать флаг народно-освободительной борьбы не торопились, а вербовка новых добровольцев по городам и весям шла очень вяло. Вместо ожидаемых сотен и десятков тысяч повстанцев набирать в ополченцы удавалось лишь десятки²⁴.

Г.И. Папа-Афанасопуло

Эта информация подтверждается свидетельством, выписанным начальником штаба генерал-адъютантом Коцебу на имя Ивана Кишельского, служившего при нем в качестве переводчика. Коцебу, отмечая особую роль Кишельского, признавал, что ему неоднократно приходилось направлять последнего в «окрестные болгарские селения и леса, где (болгары) скрывались... ободряя христиан вооружаться и защищаться против турецких мародеров»²⁵. Автор ряда трудов по истории Балкан, в том числе «Истории болгар», Константин Иричек, еще заставший живыми главных участников событий Крымской войны, в том числе Кишельского, привел такое же распределение болгарских отрядов. По его сведениям, волонтеры из четвертого отряда, оставшиеся в районе Силистрии, работали в окопах, осуществляли обслуживание аванпостов, выполняли какие-то разведывательные функции, а также отбивали атаки вражеских банд (скорее всего, Иричек имел в виду башибузуков и липован, совершавших регулярные вылазки на русские позиции)²⁶. Только 3 июня 1854 г. болгарам наконец-то удалось вступить в реальную схватку с врагом: болгарский конный батальон под командованием Григория Забалканского атаковал турок у села Бабук, или Бабу, в плен были взяты несколько человек²⁷.

Такую же несущественную и вспомогательную роль играли и греки, представленные во время осады Силистрии то ли одной, то ли двумя ротами. Их нередко использовали для проведения рекогносцировки. Военный историк А.Ф. Геройт писал, что для наблюдения за неприятелем по дороге к Шумле, где были сосредоточены значительные силы турок, посылались греческие волонтеры и небольшие конные отряды, но они неприятеля нигде не встречали, и о движении турок со стороны Шумлы известий не было²⁸.

Примечания

1. Бобровский П.О. Воспоминания офицера о военных действиях на Дунае в 1853 и 1854 годах. Из дневника П. Б.-РВ, 1887. Т. 188, № 5. С. 263.

2. На Дунае // Русская старина. Том XX. Вып. 9—12. СПб., 1877. С. 323.

3. Фёдор Иванович Соймонов (1800—1854) — русский генерал, участник Крымской войны. Биография этого человека вполне ординарная для того времени. Он родился в 1800 г. в небогатой дворянской семье Тамбовской губернии, образование, как и многие его сверстники, получил в Дворянском полку. В 1817 г. Соймонов был произведен в прапорщики в Малороссийский гренадерский полк; через четыре года он уже был штабс-капитаном, затем служил в гвардии, а в 1830 г. был произведен в полковники. В 1831 г., командуя Галицким пехотным полком, Соймонов принял участие в военных действиях против польских мятежников. С 1838 г. по день его назначения командующим 10-й пехотной дивизией Соймонов командовал разными бригадами. В 1852 г. он был произведен в генерал-лейтенанты. По отзывам современников, «это был генерал чрезвычайно точный в исполнении своих обязанностей, безукоризненно честный, с редкой попечительностью, заботившийся о своих подчиненных. Его любила вся дивизия». Командуя 10-й дивизией, принял участие в Крымской войне, при атаке английских лагерей при Инкермане командовал одной из главнейших колонн, но был убит в самом начале сражения.

4. В 1-м батальоне числилось 448 человек, во 2-м — 414, в 3-м — 235 // Ведомость обмундирования и оружия греческих волонтеров по числу 1097 человек // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2.Д. 6. Л. 127.

5. Рапорт командующего войсками правого авангарда г.-л. Соймонова от 6 мая 1854 г. за № 347 с приложениями // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 127—130.

6. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 129.

7. РГВИА. Ф. 395. Оп. 49. Д. 1865. Л. 28 об. — 29.

8. Краткая записка о службе старшего помощника начальника 2-й кавалерийской дивизии генерал-майора Георгия Папа-Афанасопуло, представляемого к зачислению в кандидаты на высшую должность // РГВИА. Ф. 400. Д. 5833. Л. 24—26.

9. Воротники по цвету обмундирования // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 131.

10. Проектные печати для батальонов греческих волонтеров // Там же. Л. 132.

11. Отзыв начальника штаба от 11 мая 1854 г. за № 7482 // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 134—137.

12. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 134—137.

13. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 35.

14. Рапорт начальника Мало-Валахского отряда от 8 мая 1854 г. за № 457 // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 144—145 об.

15. Отзыв командиру 5-го пехотного корпуса от 22 мая 1854 г. за № 8262 // Там же. Л. 165—167 об.

16. URL: http://www.nivestnik.ru/2007_2/11.shtml

17. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 5/263. Св. 2. Д. 6. Л. 163—163 об.

18. Писмо от 20 май 1854 г. Букурещ // Спиридон Палаузов. Избрани трудове. Т. II. София, 1977. С. 765.

19. Писмо от 14 май 1854 г. Букурещ. // Там же. С. 756.

20. Писмо от 4 април 1854 г. Букурещ // Спиридон Палаузов. Избрани трудове. Т. II. София, 1977. С. 762.

21. Спиридон Палаузов. Избрани трудове. Т. II. София, 1977. С. 762.

22. Там же. С. 763.

23. Спиридон Палаузов. Указ. соч. С. 762.

24. Макарова И.Ф. Болгары на пути к освобождению (Из истории одной провокации) // В «интерьере» Балкан: Юбилейный сборник в честь Ирины Степановны Достян. М., 2010. С. 306.

25. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 2/243. Св. 27. Д. 120. Л. 137 об.

26. Константин Иречек. История на българите с поправки и добавки от самия автор. Издателство Наука и изкуство, София, 1978. С. 580.

27. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 2/243. Св. 30. Д. 148. Л. 52.

28. Гейрот А.Ф. Описание Восточной войны: 1853—1856. СПб., 1872. С. 122.