Штурм Евпатории

Полуголодные греческие роты прибыли под Евпаторию фактически накануне штурма, 3 февраля, в 9 часов вечера. Их разместили на ночлег на мызе помещика Августиновича Ораз, вблизи татарской деревни Хаджи-Тархан, что находилась в девяти верстах от города, служившей штаб-квартирой генерала Хрулева. Аркадий Панаев¹, адъютант Меншикова, прикомандированный в то время к штабу Хрулева, вспоминал: «Ротные их командиры явились к Хрулеву все вместе. Весело и бодро, в национальных своих костюмах, вошли в залу дома, занимаемого Хрулевым со всем его штабом»². Особенно ценно, что Панаев привел в своем тексте имена греческих ротных командиров и даже описал их наружность. Он, в частности, выделил «щеголеватый» вид и «благообразную наружность» командира пятой роты «попа» Константина Дуки, а также «атлетическое телосложение», «удалые» и «раскаленные» (загорелые. — Авт.) лица остальных капитанов.

Сегодня мы наконец можем назвать поименно этих забытых героев Крымской войны: командиром 1-ой роты был капитан Николаос Караискос (у Панаева «Николай Карайско»), 2-ой — Стаматис Георгиадис³ («Стамати Карамоди»), 3-ей — Аристидис или Аристид Хрисовери («Аристидо Христовери»), 4-ой — Димитриос Танадалидис («Мимико Таидо-Лиди»), 5-ой — священник Константинос Папа-Дука (Панаев ошибочно назвал его как «Антоний Гене Папа-Дука»; Антониос Гинес был младшим офицером в роте К. Дукаса. — Авт.). Панаев также отметил обилие оружия — пистолетов, турецких сабель, ятаганов, кинжалов, которыми были буквально «обвешаны и утыканы» греки.

Один из русских офицеров, полковник уланского полка, также отмечал, что прибывшие к войскам Хрулева «албанцы» — «народ очень красивый», и счел, что их внешний вид «напоминает римских воинов». Особенно ему приглянулось живописное одеяние волонтеров: «из широкой белой юбки, доходящей до колен, из коленкоровой кофты, и сверху из куртки красного, синего и других цветов бархата и сукна, расшитых золотом». На головах у волонтеров были «красные фески с черным крестом, а на ногах цветные онучи, доходящие до колен, и постолы, т. е. башмаки из куска сыромятной кожи, привязанные к ногам длинными ремнями». «Вооружение их, — вспоминал офицер, — за поясом кинжал и пистолеты, сбоку турецкая сабля, за плечами же ружья, которые у них считаются священными и переходят из рода в род»⁴.

Через переводчика, балаклавского грека Димитрия Подпати, генерал Хрулев сразу же ввел греческих ротных командиров в курс дела, разъяснив диспозицию предстоящего сражения: «...их назначение в деле: броситься первыми на укрепление правого фланга города, овладеть или засесть в ближайших домах и, обстреливая батареи с тыла, содействовать успеху общего штурма». Согласно плану наступления, греческий батальон должен был идти в левой колонне наступавших войск. По замыслу Хрулева, греки и спешенные казаки «атакою на город со стороны Сакской косы отрезывают как жителям, так и турецким войскам единственный путь отступления», а вследствие суматохи «немало будет облегчено овладение городом»⁵. Предполагалось, что при удачном наступлении греков и казаков «должны были взвиться три ракеты, по которым вся находящаяся в линии артиллерия, не ожидая приказания, усиливает огонь»⁶.

Общим командиром на время штурма греки, отказавшиеся подчиняться кому-либо из своих товарищей, просили назначить одного из русских штаб-офицеров («Мы все равны, — говорили они, — и старшинства между нами нет»). Хрулев выбрал им в качестве командира Аркадия Панаева, а в помощь ему при ротах был оставлен поручик Алексапольского полка Степанов, пришедший вместе с греками под Евпаторию. Кроме того, Хрулев распорядился о выделении грекам продовольствия — по мешку сухарей на роту и по сто граммов водки каждому волонтеру, поскольку в лагере, как заметил Хрисовери, также «ощущалась острая нужда в продовольствии»⁷.

Буквально накануне в русский лагерь пробрался перебежчик из Евпатории — татарин Аджи-Мамшет из деревни Яшпак, давший показания относительно вражеских укреплений. Его допрашивал А. Панаев при помощи переводчика Балаклавского батальона Дмитрия Подпати. По словам татарина, причина, побудившая его оставить Евпаторию, была «трудность земляной работы, которую турки производят татарами кругом всего города». Вместе с тем он показал, что турки ожидают возможного нападения и еще 31 января объявили всем христианам, чтобы они покинули город⁸. Но даже эта тревожная информация не поколебала уверенности Хрулева в предстоящем штурме.

Батарея № 5, на которую наступала средняя колонна. По фотографиям полковника В.Н. Клембовского, 1904 г.

На следующий день, 4 (16) февраля 1855 г., в 8 часов утра, все войска, включая пять греческих рот, собрались для молебна в деревне Хаджи-Тархан. После молебна Хрулев объехал войска. «Надеюсь, ребята, — говорил он алексопольцам и греческим волонтерам, — что вы охулки на руки не положите⁹. Если Бог поможет взять Евпаторию, уничтожайте все, но щадите церкви и мирных жителей». Настроения царили самые оптимистические. «Погода стоит хорошая, и благодаря Богу все войска, даже греки, подошли, водку привезут через два часа, одним словом, нужды ни в чем иметь не будем. Да благословит Бог наше предприятие, мы сделаем свой долг и исполним приказ», — писал в своем рапорте офицер Петр Волков¹⁰.

Так как для атаки укреплений Евпатории, прикрывавших правый фланг города, грекам было предназначено штурмовать «два главнейших пункта», Хрулев лично разделил пять греческих рот на два полубатальона: 1, 2 и 3-ю роты на штурм должен был повести Панаев, осуществлявший в бою общее командование греками. 3 и 4-ю роты вел некий поручик Степанов. Коммуникации между частями греческого корпуса были возложены на двух офицеров, назначенных адъютантами командующего Евпаторийского отряда: для первого полубатальона — Димитриоса Николаидиса, для второго — Леонидаса Вулгариса. Штабным лекарем для греков был определен врач Азовского пехотного полка А. Генрици¹¹, который самоотверженно отправился на рубеж атаки вместе с Азовским полком и греческим батальоном. По просьбе греков, Панаев приказал их снабдить русскими пехотными ружьями со штыками для ближнего боя.

Вечером того же дня, приблизительно в 6 часов, войска стали выдвигаться с мест своих стоянок на сборные пункты. Для греков, шедших в левой наступательной колонне русских войск, сборным пунктом служил каменный мост через отрогу Гнилого озера по дороге, ведущей к Евпатории. Туда же прибыли и остальные подразделения, которым предстояло идти на штурм в рамках левой колонны: Азовский пехотный полк, 5-й и 6-й резервные батальоны Подольского егерского полка, легкая 3-я и 4-я батареи 14-й артиллерийской бригады (каждая по 8 орудий) и 4-я батарея 12-й артиллерийской бригады. Панаев расположил греческие роты в глубокой лощине, по скату к стороне отрога. В полночь рабочие резервных батальонов Подольского полка были отправлены для устройства эполиментов¹² — земляных укреплений для артиллерии и штуцерных стрелков на максимально близком расстоянии от городских укреплений. Для обеспечения безопасности их работ вперед выдвинули цепь казачьих аванпостов со стрелками. Так как наступающие войска приближались к городу, тщательно соблюдая меры предосторожности; несмотря на холодную морозную ночь, «был строжайше запрещен всякий признак огня».

Ночью в частях греческих волонтеров произошел один любопытный инцидент, который в художественной литературе и военных мемуарах до сих пор фигурирует как яркое свидетельство казнокрадства и головотяпства, процветавшего в рядах русской армии в ходе Крымской войны. Особенно живописно этот эпизод передан писателем Сергеевым-Ценским, который, произвольно обработав воспоминания Панаева, включил их в качестве текста в свой знаменитый роман «Севастопольская страда»: «— Просо! Просо! — кричали греки Панаеву, высыпая содержимое патронов ему на ладони. — Кур кормить! Кур кормить!.. — Возмущение достигло предела. Панаев не поверил крикам. В темноте он не мог определить, что такое появилось на его ладонях, но мелькнула догадка раскусить несколько зерен, и тут уж сомнений не оставалось: зерна эти даже и не пахли порохом. — Обманули нас! — кричали греки. — Дубинки дали вместо ружей! Просо вместо пороху!.. Вот так же и на Дунае предали наших туркам!..»¹³

Как бы ярко ни выглядел этот эпизод в описании военного беллетриста и даже в воспоминаниях самого Аркадия Панаева, он имел мало отношения к реальности¹⁴. Аристид Хрисовери, непосредственно принимавший участие в урегулировании конфликтной ситуации с солдатами 1-й роты капитана Николаоса Караискакоса (Караиско), расценивал ее не более как «комичный эпизод», не заслуживающий серьезного внимания. «Некоторые приводят до сих пор (этот инцидент), что якобы целью его являлся злой умысел против наших добровольцев. Большинство из тех, кто незнаком с военными частями и солдатами, верят в это, однако это не соответствует истине... — утверждал Хрисовери, — у тех, кто знаком с солдатскими хитростями, это может вызвать смех, поскольку пять или десять патронов, начиненных просом, не могут стать злым умыслом или нанести вред целому корпусу»¹⁵. В качестве контраргумента Хрисовери ссылался на собственный опыт, когда он еще в Греции неоднократно сталкивался с подобными выходками со стороны солдат, пытавшихся выменять порох на «стакан водки».

Бой под Евпаторией. Левый фланг русской артиллерии. По фотографиям полковника В.Н. Клембовского, 1904 г.

В 4 часа утра, когда «чуть забрезжило, бивуак зашевелился»: вся левая колонна вслед за генералом Хрулевым, ехавшем на белом скакуне, которого он выбрал, чтобы быть видимым в бою, двинулась к рубежу перехода в атаку. Валериан Зарубаев, командир 1-й карабинерной роты Алексопольского егерского полка, вспоминал, что войска шли на позицию долго и при движении соблюдалась «мертвая тишина». Только когда рассветало, Зарубаев увидел, как позади его полка шла вся 8-я пехотная дивизия 2-го батальона Азовского мушкетерского полка и греческие волонтеры, за которыми следовали кавалерия и артиллерийские обозы¹⁶. К этому времени артиллерийские орудия и штуцерные стрелки были уже расположены в заранее подготовленных укреплениях. Левее орудий были выставлены пехотные батальоны в ротных порядках с интервалами в несколько линий. В резерв были поставлены два (5-й и 6-й) батальона Подольского егерского полка. Аркадий Панаев, командовавший греческими ротами, описывал, с каким воодушевлением они шли на позицию для атаки. Их ротные командиры, по его словам, «лихо гарцевали перед своими отрядами, с удалью помахивая саблями». Для русского офицера, привыкшего к движению исключительно в колоннах, в каре, локоть к локтю, с соблюдением даже на поле боя элементов парадной шагистики (греки, как искренне изумлялся Панаев, «шли не в ногу»), было удивительным видеть развернутый греческий строй. «Походка волонтеров была легкая и быстрая; поворачивая головы во все стороны, подымая их вверх, они стремились проникнуть вдаль»¹⁷. После того как наступавшие русские войска заметил татарский пикет (по Зарубаеву, турецкий), в Евпатории поднялась тревога и раздались первые орудийные залпы. В ответ открыла огонь русская артиллерия.

Сражению под Евпаторией предшествовала дерзкая, «экстраординарная», по оценке Хрисовери, разведка вражеских укреплений, в которой он принял участие вместе с Аркадием Панаевым¹⁸. Его слова подтверждаются Панаевым, который рассказывал, как Хрулев послал его «с войсковым старшиной Савельевым и Христовери (так у Панаева. — Авт.) подъехать со стороны озера поближе к Евпатории и осмотреть местность, прилежащую ко рву». По времени эта визуальная рекогносцировка вражеских позиций Хрисовери отнесена к 7 часу утра, когда уже светало. Он описывал, как, стремительно проскакав вдоль городских укреплений на расстоянии примерно 200 метров, они увидели турок, которые «спешно бежали вдоль крепостных укреплений и по улицам, даже не открывая по нам огонь». Эти слова свидетельствуют, что на начальном этапе штурма Евпатории русские войска могли воспользоваться эффектом внезапного нападения. Спустя четверть часа генерал Хрулев переместил две легкие батареи из резерва на левый фланг линии расположения русской артиллерии для обстрела города «косвенными выстрелами»¹⁹. После личных указаний Хрулева, чей командный пункт находился чуть левее расположения греческих рот, на передовом кургане, в 8 часов утра они под прикрытием канонады пошли в атаку со стороны Гнилого озера.

Первыми, согласно воспоминаниями Хрисовери, в бой двинулись 5 и 4-я роты. Затем настал черед трех остальных рот. С криками «Ζήτωο Αυτοκράτορ! Ζήτωη Ορθοδοξία!» («Да здравствует Император! Да здравствует православная вера!») они побежали вперед²⁰. Вместе с греками в атаку пошли и 4 сотни спешенных казаков (61-го и 55-го полков), в резерв им был послан батальон спешенных драгун Наследника Цесаревича, который занял укрытие за стеною кладбища, примыкавшего к окраине города²¹.

Греки «в единый миг рассыпались по команде своих командиров и, составив множество линий рассыпного строя, так мастерски пошли вперед, что каждый стрелок из задних линий имел перед собою свободное пространство для выстрела, — писал Аркадий Панаев. — Когда же на близком расстоянии ото рва, окружавшего Евпаторию, турки из-за бруствера как варом обдали нас жеребьями (вчетверо перерубленными пулями), греки, как один, все ринулись на землю и притаились недвижно за разными местными неровностями, пользуясь камнями, рытвинами, буграми, промоинами и тому подобными защитами, не пренебрегая ничем, что только могло их укрыть от неприятельского огня». Панаев, удивленный этой тактикой, не принятой в русской пехоте, которая, по обыкновению, шла в атаку колоннами, не сгибаясь под пулями и неся при этом большие потери, первоначально хотел поднять их в атаку, как заметил, что «греки зашевелились, осторожно выправили ружья, метко выпалили и, перебежав вперед, переменились местами»²². Прикрывая друг друга огнем, греческие волонтеры первыми из наступавших русских частей достигли рва на окраине Евпатории. Это была знаменитая тактика рассыпного строя, которую в российской армии ввели только после Крымской войны.

Левее рот Панаева, со стороны кладбище, вели наступление на город 4-я и 5-я греческие роты во главе с поручиком Степановым. За ними, уже на самом краю левого фланга, располагались четыре сотни спешенных казаков 61-го полка под командованием войскового старшины Селиванова. Греки и казаки выполнили поставленную перед ними задачу, выбив с кладбища скрытых турецких стрелков. Затем в подкрепление к грекам и казакам был послан 2-й батальон Азовского пехотного полка, который помог грекам овладеть неприятельским укреплением, устроенным напротив кладбища. Однако дальше наступательный порыв русских войск затормозился. Вот как описывал эту ситуацию Хрисовери, чья 3-я рота одной из первых, вместе со 2-й ротой капитана Стаматиса Георгиадиса, прорвалась к крепостному валу: «Когда мы оказались на расстоянии в несколько десятков шагов от траншеи, опоясывавшей город... внезапно, подобно реке, излился согласованный огонь из вражеских ружей, и мы, устремившись на крепость, оказались посреди яростных вспышек огня. "На землю и на колено! — закричал я. — Греки! Пусть каждый из вас займет по возможности защищенную позицию и открывает огонь!"»²³. В этот момент Хрисовери был ранен двумя пулями одновременно в правую ногу в голень, продолжая еще некоторое время руководить действиями подчиненных. Когда он отполз к яме, в которой скрывался от огня Аркадий Панаев и лежал уже раненый капитан Стаматис, он был ранен третий раз конической пулей в ногу. Панаев, на глазах которого произошло третье ранение, запомнил, что Хрисовери, «осматривая свою раненую ногу, неосторожно сел на внутренний край ямы, и в ту же минуту был вторично ранен в живот» (согласно воспоминаниям Хрисовери, он был ранен в ногу выше бедра).

Восточная оконечность Евпатории

В 9 часов утра генерал Хрулев, заметивший, что вражеский огонь ослабел, решился снова дать команду на штурм частями левой и средней колонн наступавших, передвинув артиллерийские расчеты ближе к городу. Волонтеры предприняли еще одну отчаянную попытку перебраться через ров. По словам Панаева, греки, «вскочив разом, бросились к спуску, готовились спрыгнуть в ров, и не тут-то было: ров был наполнен водой! Забегали туда-сюда, но делать было нечего; хватились за лестницы, опустили — плывут, а тут еще из-за бруствера в них, чем попало, и картечью, и пулями, и жеребьями». Неправильная оценка величины рва привела не только к бесполезной гибели людей, но и в целом к срыву штурма. Этот просчет полностью на совести командования. Хрулев почему-то полагал, что ров — «небольшой величины», для его преодоления, как свидетельствуют документы РГВИА, он считал достаточным иметь каждой атакующей колонне по 10 досок «трех саженной величины»²⁴.

Видя, что атака захлебнулась, греки быстро разбежались по заранее облюбованным укрытиям. В это время на поддержку к ним подоспели спешенные драгуны, посланные Хрулевым²⁵. Панаев с ужасом увидел их «бодро и весело подходящих твердым фронтом в колонне... представляя, таким образом, для турецких стрелков такую сплошную мишень». Несмотря на предостережения Панаева, который даже покинул свое укрытие, чтобы предупредить их о грозящей опасности, драгуны отказались идти в атаку рассыпным строем. Более того, они вслух стали издеваться над тем, что «греки прячутся за камни»²⁶. При развертывании в боевой порядок из колонны драгуны потревожили греков, занимавших укрытия, и они были вынуждены подняться. Этой суматохой не замедлили воспользоваться турки: они незамедлительно открыли огонь. На драгун и на вскочивших греков обрушился «град картечи, от которой последние потерпели более, нежели чем у рва», — вспоминал Панаев. Вскоре и драгуны, понеся большие потери, были вынуждены отступить. Панаев вместе со Степановым, чьи роты также понесли потери при попытке штурмовать ров, решили провести перегруппировку, и отвели греков под прикрытие кладбищенской ограды. Там они пересчитали личный состав: к этому времени в общей сложности из греческих рот выбыло 25 человек, что было весьма ощутимо для греков, которые «придавая цену каждому выпущенному заряду... избегали всех тех случаев, где могли быть сами ранены, так сказать, без пути, приберегая себя к моменту действительного удара»²⁷.

К слову, о «выпущенных зарядах». На вооружении нашей пехоты состояли гладкоствольные и нарезные ружья, а носимый запас патронов, в том числе и у греческих волонтеров, не превышал 40 единиц. Скорострельность гладкоствольных составляла 2—3 выстрела в минуту, а у нарезных — 1 выстрел в минуту. Простая арифметика показывает, что через несколько часов боя, даже при самой экономной стрельбе, у солдат на передовой должна была ощущаться острая нехватка патронов. Можно предположить, что не лучшим образом дело обстояло и с артиллерийскими снарядами. К 11 часам утра русский войска, учитывая интенсивный огневой обмен, также столкнулись с дефицитом снарядов и пороха. Надо отметить, что в целом в калибрах и в общей плотности огня турецкая артиллерия, поддерживаемая орудиями союзников с кораблей, стоящих на Евпаторийском рейде, имела превосходство. Еще 4 февраля генерал Врангель доносил Меншикову о том, что с наблюдательного поста в деревне Тюп-Мамае было замечено оживленное движение судов на Евпаторийском рейде. Всего русские наблюдатели насчитали 16 судов: 2 двухтрубных и 8 однотрубных пароходов, 6 двухмачтовых судов. Еще 8 стояли на мели. Таким образом, вместо предполагаемых 30 орудий у турок оказалось 100, из которых половина было большого калибра²⁸. В то же время, согласно наставлению для действия артиллерии, данному генералом Хрулевым перед штурмом, артиллеристам было строго приказано «огня не учащать», поскольку «в прибывшем парке зарядов, кроме картечи, состоят только 2449, а потому заряды надо беречь»²⁹. С другой стороны, приказ начальника Евпаторийского отряда по артиллерии говорит о том, что русское командование все же надеялось на быстрый исход дела атакой с левого фланга. Он рекомендовал своим подчиненным «при удачном действии пехоты и спешенных казаков» совершать в две минуты один выстрел, а при необходимости «участить стрельбу до одного выстрела в минуту»³⁰. В то же время Хрулев, предполагая худший сценарий с затяжным штурмом, полагал, что в целях экономии боеприпасов одно орудие должно было производить выстрел не чаще пяти минут. Соблюдался ли в пылу боя этот приказ, судить крайне сложно.

В похожих сражениях при равном качественном составе группировок артиллерии успех в артиллерийской дуэли обеспечивался полуторным, а в ряде случаев и двойным количественным превосходством над противником либо интенсивностью огня. И если на первом этапе русская артиллерия «действовала столь удачно, — как писал Тотлебен, — что многие из неприятельских орудий были вынуждены прекратить огонь и 5 зарядных ящиков, или погребков, были взорваны нашими выстрелами», то в последней фазе Евпаторийского сражения эффект внезапности для русской артиллерии стал терять свое значение. Неприятельская же артиллерия, по свидетельству доктора Генрици, пристрелявшись, вела меткий огонь в сторону «каждого выставленного нами орудий, надо было думать, что неприятель знал все занятые нами места»³¹. Доктор также обратил внимание на некую «несообразность» в расположении наших орудий, которые «дулами своими обращенные прямо вдоль широкой улицы, разделяющей Евпаторию от поля до самого моря, не стреляли в то самое время, когда неприятель шел по ней, наступая на наш левый фланг». Причину Генрици выяснил спустя три дня после сражения: «...пороху оставалось по одному заряду в пушках, который нельзя было выпустить, чтобы не лишить прислугу того убеждения, что пороху еще довольно»³².

Дефицит пороха роковым образом сказался и во время третьей, и последней, попытки взять Евпаторию. На этот раз по приказанию Хрулева на штурм были двинуты 3 и 4-й батальоны Азовского полка и 2 резервных батальона Подольского егерского полка. Как и драгуны перед этим, они были встречены сильным ружейным и картечным огнем. Азовцы шли в атаку каре. Как свидетельствовал командир полка генерал-майор В.М. Криденер, «пройдя кладбище, полк был совершенно открыт» и уже в самом начале из штурмовой команды было убито 200 человек (сравните с потерями греков!). Водная преграда остановила русских пехотинцев, а штурмовые лестницы оказались короче, чем ширина рва. Командир храбрых азовцев Криденер еще дважды лично поднимал людей в лобовую атаку, но, потеряв практически половину полка и будучи сам контуженным в ногу, был вынужден отказаться от своей затеи, хотя приведенные в «расстроенное состояние» 4-й и 3-й батальоны были снова готовы идти на штурм, но «конная артиллерия не имела более уже зарядов, отступила»³³. Турки в ответ начали контратаку. Из города по дороге в Саки вышли до 3 эскадронов турецкой кавалерии и батальон пехоты, которые, подойдя на ружейный выстрел, открыли стрельбу по отступавшим русским пехотинцам. Ретироваться обратно под защиту кладбищенских стен азовцы смогли только благодаря огневой поддержке греков: «Волонтеры залегли на кладбище и метким огнем облегчали отступление азовцев, выдержавших нападение больших масс пехоты, выступившей за бруствер, и кавалерии, атаковавшей их с фланга»³⁴.

Карта штурма Евпатории

Сохранилось интересное свидетельство греческого волонтера, участника штурма Евпатории Триандафилла Галиури: «По приказу мы первыми вторглись в город, а за нами более пятидесяти казаков, сариссофоры, а за ними три пеших полка под руководством генерал-майора. Затем всех, кто стоял в первых рядах, враги атаковали активным обстрелом так, что мы были вынуждены расположиться у последнего небольшого участка кладбища, а за нами и казаки; три же полка, готовые стоя атаковать, подошли намного позже, кладбище уже и так было полно мертвыми; не пригодились и лестницы, которые использовали, чтобы перебраться через ров; а после третьего нападения наблюдалось всеобщее отступление, которое проходило в полном порядке»³⁵.

Генерал Хрулев, убедившись, что дальнейший штурм Евпатории повлек бы за собою огромные потери с нашей стороны, приказал отступать в «шахматном порядке». Отступление далось нелегко. «Отбившись от неприятельской пехоты, азовцы и с ними волонтеры медленно и в порядке отступали, но два парохода, пользуясь туманом, обогнули со своей стороны мыс и, ставши во фланг левой колонны, открыли огонь, из-под которого наши не скоро могли выйти», — писал Генрици³⁶. К 11 часам утра (по Хрисовери, к 2 часам пополудни) стрельба прекратилась, и русские войска были отведены на старые позиции, которые они занимали до начала штурма, а раненые были вынесены с поля боя на передовой промежуточный перевязочный пункт, «где было все необходимое и лекари для оказания первой помощи и лечения указанных бойцов».

Панаев описывал, как после боя он отправился на перевязочный пункт «проверить убыль и навестить раненых». Капитан Хрисовери, по его словам, держался мужественно: «сидел в кибитке, благодаря за участие, весело успокаивал меня насчет последствий ран», Стаматис лежал на телеге, «жестко страдал»³⁷. По характеру ранений («пулевые, сквозные и подкожные раны поперек груди и живота, как и проникающие в те же полости с одного, то с другого бока» и т. д.) Генрици определил, что «войска левой колонны, и особенно греки и азовцы, натыкались на неприятельский огонь со всех сторон» — с флангов и на близком расстоянии. По его информации, во временном госпитале в селении Тюп-Мамай насчитывалось 348 раненых, в том числе 14 греческих волонтеров³⁸.

Всего, по официальной статистике, в ходе штурма Евпатории потери русских составили 168 человек убитыми и около 600 ранеными. Что касается потерь оборонявшихся, здесь цифры разнятся. По различным данным, турки потеряли от 87 до 114 человек убитыми и до 300 ранеными. По крайней мере, в донесении Омер-паши лорду Раглану фигурировали примерно такие цифры. «Наши потери не очень большие, но они достойны сожаления. — отмечал Омер-паша. — Мы сожалеем о смерти генерал-лейтенанта Селим-паши, командовавшего египетскими войсками. Кроме того, мы имеем 87 убитых и 277 раненых; 79 лошадей погибли и 18 получили ранения»³⁹. До сих пор нет полной уверенности и в количестве погибших с русской стороны. Модест Богданович называл число потерь в 768 человек, в том числе 1 генерал и 42 офицера⁴⁰. Но Хрисовери, как непосредственный участник этого драматического штурма, полагал, что количество погибших и раненых было неизмеримо выше. «Убитых и раненых достигало тысячи» — так писал он, ссылаясь на именные списки различных рот. По его мнению, как «историка этой битвы», это число должно «достигать тысячи пятисот, а возможно, и более». Триандафилл Галиури также считал, что «русские потеряли более двух тысяч человек, среди которых и генерал-майор»⁴¹.

Потери греков также были достаточно велики — «более ста двадцати греков убитыми и ранеными» (Хрисовери оценивал число погибших греков в 60 человек), были ранены два ротных командира: Аристид Хрисовери и Стаматис Георгиадис. Тела погибших греков и русских солдат были изувечены турками. Эдвин Гопкин, специальный корреспондент Daily News, находившийся во время штурма в городе, с ужасом вспоминал, как он наткнулся на двух турецких солдат, марширующих с очень возбужденным и торжествующим видом. Каждый из них нес в своих руках то, что на первый взгляд показалось доктору головами свиней. «При ближайшем рассмотрении, к моему величайшему отвращению, оказалось, что это головы двух несчастных русских, павших на кладбище; одна из них была длинноволосой, очевидно, это был греческий волонтер; другой стриженый череп солдата; оставлявшие кровавые следы на земле, над которыми их только что пронесли. Я едва оправился от удивления и ужаса, когда наткнулся на еще двух дикарей, поднявших на своих штыках два других "трофея" аналогичного характера»⁴². По словам Гопкина, потребовались значительные усилия со стороны турецкого командующего Омер-паши, чтобы разогнать многочисленную толпу татар-мародеров, однако они все же успели полностью раздеть и ограбить погибших русских солдат и греческих волонтеров.

Сражение под Евпаторией

Со слов полковник уланского полка, участвовавшего в штурме города, как только турки услышали, что на них идут их страшные враги «албанцы» (то есть греки. — Авт.), так почти все побросали оружие и бросились к понтонным мостам, чтобы спастись бегством. Их место заняли французские стрелки, открывшие меткий огонь по греческим волонтерам. «Трогательно было видеть, — описывал полковник, — как храбрые албанцы, которых осталось менее десятой части, под градом пуль и картечи отправлялись к укреплениям во рвы, чтобы собирать заветные ружья своих убитых товарищей, и пренебрегали жизнию, только чтобы не оставить свою святыню на поругание врагам»⁴³.

В своих мемуарах Хрисовери попытался кратко подвести итоги Евпаторийской операции. Он считал, что сражение было не только моральной, но и стратегической победой русских: оно позволило защитникам Севастополя получить кратковременную передышку и завершить работы по возведению новой оборонительной линии перед Малаховым курганом. Кроме того, «битва за Евпаторию, — как писал Хрисовери, — перевернула великие планы союзников, которые могли осуществиться»: она помешала слиянию англо-французских войск с турецкой армией, которую планировалось перевести из болгарской Шумлы⁴⁴ на Крымский полуостров.

Хрисовери был убежден, что существовал реальный шанс взятия города: «Если бы были подкрепления, усиливавшие атаковавшие Евпаторию наши войска, несмотря на мощное сопротивление находившихся в городе пятидесяти тысяч солдат, мы овладели бы городом, потому что наша артиллерия нанесла большой урон множеству людей, собравшихся на стенах крепости и в городе»⁴⁵. Особенно важным с моральной точки зрения для Хрисовери был тот факт, что в этом сражении «покрыло себя славой греческое оружие»: «Наши русские братья оказали грекам честь сполна и полюбили нас так сильно, что даже их высшие офицеры смотрели на добровольцев с уважением»⁴⁶. В то же время он говорил и о просчетах русского командования, о неумелом штабном планировании, «слепом от природы», возмущался теми, кто «планирует сражения на столе и с огромными корпусами предпринимает ночные атаки и нападения против вражеских армий и крепостей» без анализа всех деталей.

Штурм Евпатории потерпел фиаско. Чтобы сгладить впечатление в официальных документах, направляемых в Санкт-Петербург, в штабе Крымской армии был изобретен эвфемизм «усиленная рекогносцировка» и найден виновник провала операции в лице перебежчика. 7 февраля Меншиков решился окончательно отложить «прямое нападение на Евпаторию». В письме на имя Врангеля, не раз предупреждавшего князя о невозможности штурма в настоящих условиях, Меншиков указывал, что «наступление наших войск на Евпаторию убедило, что перебежчиком нашим предупрежденный неприятель успел усилиться перевозом подкрепления из французского лагеря и вооружением корабельною артиллериею, что и вынудило генерал-лейтенанта Хрулева удержаться от штурма и ограничить экспедицию пределами сильной рекогносцировки». Врангеля вновь назначили начальником 8-й пехотной дивизии, стоявшей в непосредственной близости от Евпатории. Подсластили «пилюлю» и павшему духом Хрулеву. Главнокомандующий нашел, что Хрулев поступил «весьма основательно», воздержавшись от штурма, и «ограничил экспедициею пределами усиленной рекогносцировки». В этом же письме Меншиков отдал распоряжение батальону волонтеров «следовать при Азовском полку в главную квартиру».

9 февраля 1855 г. греки выступили в осажденный Севастополь, а Хрисовери и другие раненые солдаты и офицеры оказались в госпитале в Симферополе. Там 13 февраля скончался от ран капитан Стаматис, который был на следующий день отпет в Свято-Троицкой церкви при большом стечении симферопольской греческой общины. За участие в штурме Евпатории греческие офицеры и солдаты были отмечены русскими наградами. Так, «за мужество, оказанное в деле 5 февраля 1855 г. под Евпаториею», Хрисовери был награжден золотой саблей с надписью «За храбрость». Ордена Св. Анны 2-й степени был удостоен и командир 5-й роты Константинос Папа-Дука, а шесть легионеров: Василий Михайлович, Константин Анагностопуло, Георгиос Каравано, Фотис Георгиу и Николай Кумари — были представлены к Георгиевским крестам⁴⁷.

Один из симферопольских греков, некто Константин Спунди, запечатлел Аристида Хрисовери, находившегося в госпитале: «Капитан Хрисовери очень хорошо образован, знает иностранные языки, но по-русски говорит очень мало и плохо. Офицеры помещаются в доме статского советника Мейера, а рядовые — в доме дворянского собрания. Как те, так и другие не нахвалятся хорошим присмотром и усердным лечением докторов, в особенности инспектора Врачебной управы А.Ф. Арендта. Они с нетерпением ожидают выздоровления, чтобы поскорее сразиться с неприятелем и отмстить за смерть капитана Стамати. Они мне говорили, что на днях ожидают еще один полк, под командою подполковника Папа-Афанасопуло»⁴⁸.

Примечания

1. Панаев Аркадий Александрович (1821—1889) был адъютантом князя А.С. Меншикова и написал о нем воспоминания, в которых рассказал и своем участии в качестве временного командира греческого батальона в штурме Евпатории.

2. Рассказы А. Панаева. Евпаторийское дело // Русская старина. Том XIX. СПб., 1877. С. 307—308.

3. Капитан Стаматис Георгиадис (1819—1855) командовал 2-й ротой Греческого легиона, одной из первых прорвавшихся к крепостному валу Евпатории; будучи тяжело раненным, он был вынесен с поля боя, позже умер в госпитале в Симферополе.

4. Воспоминание севастопольца // Нива. № 19. СПб., 1873. С. 299.

5. Словесный приказ по Евпаторийскому отряду от 3-го февраля № 54 // Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Т. 2. СПб., 1900. С. 427; Словесное приказание по отряду. Деревня Ораз, февраля 3-го дня 1855 года № 54 // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 90.

6. Дубровин Н.Ф. История Крымской войны и обороны Севастополя. Том II. СПб., 1900. С. 431.

7. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β᾿., σσ. 16—17.

8. Евпаторийское дело // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 86.

9. «Он охулки на руку не положит» (прост. «не допустит, чтобы хулили его труд») — это собственно русское выражение; первоначально употреблялось как своеобразная рекламная формула мастерства ремесленника, высокого качества его изделий. Охулка — от хулить. (Авт.)

10. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 93.

11. Александр Александрович Генрици (1824—1895), медик. Окончил курс обучения в Медико-хирургической академии в 1847 г. В начале 1854 г. в составе Азовского полка, с которым он принимал участие в Дунайской кампании, был направлен под Севастополь. Весь 1855 г. он пробыл в Севастополе и принял участие в неудачном нападении наших войск на крепость союзников в Евпатории, а также в сражении на реке Черной. Об этом периоде своей жизни Александр Александрович оставил интересные рассказы, которые были напечатаны в «Русской старине» в 1878 г. под названием «Воспоминания о Восточной войне 1853—1855 гг.». (Авт.)

12. Эполимент — земляное укрепление для орудий и пехоты, по форме напоминающее выгнутую в сторону противника дугу.

13. Сергеев-Ценский С.Н. Севастопольская страда. М.: ОГИЗ, 1942. С. 383.

14. Рассказы А. Панаева. Евпаторийское дело // Русская старина. Том XIX. СПб., 1877. С. 313—314.

15. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β᾿., σσ. 19—20.

16. Зарубаев В. Воспоминания о Севастополе // Сборник рукописей, представленных Его Императорскому Высочеству Государю Наследнику Цесаревичу о Севастопольской обороне севастопольцами. Т. 2. СПб., 1872. С. 437—438; Валериан Платонович Зарубаев (3.06.1823—2.08.1890) — русский генерал, участник Севастопольской обороны. С наступлением Крымской войны по собственному желанию был отправлен в Алексапольский пехотный полк, где служил ранее. Принимал участие в боевых действиях на Дунае и при осаде Силистрии, а в апреле 1855 г. отправился в Севастополь. Здесь в течение 5 месяцев, находясь в передовой оборонительной линии, участвовал в геройской обороне Севастополя и при отбитии штурма 29 июня был контужен осколком бомбы в голову. За боевые заслуги в этих делах был награжден чином штабс-капитана (старшинство 23.01.1854) и орденами Св. Анны 3-й ст. с мечами и Св. Станислава 2-й ст. с мечами // Волков С.В. Генералитет Российской империи: Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. М., 2009. Том 1. С. 539.

17. Рассказы А. Панаева. С. 314.

18. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β᾿., σσ. 20—21.

19. Тотлебен Э.И. Описание обороны города Севастополя. СПб., 1863. Ч. 1. С. 645.

20. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β́. Σελ. 21.

21. Греки вели наступление двумя колоннами: от каменоломни по направлению к русскому кладбищу, за которым сразу начинались турецкие укрепления, и вдоль Гнилого озера (о. Сасык) через иудейское кладбище, которое было расположено поодаль от русского. Одно из них — христианское кладбище — сохранилось и по сей день. В Евпатории оно известно как «старое городское», или «русское», и находится при въезде в город со стороны озера Сасык, сразу за железнодорожным переездом.

22. Рассказы А. Панаева. С. 315—316.

23. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 22.

24. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 91.

25. Драгунский Цесаревича полк, причисленной к левой колонне наступавших войск, к началу атаки стоял в резерве у каменного моста на левом фланге.

26. По словам Панаева, драгуны подзадоривали греков, а один «удалой офицер кинул мне из колонны острое двустишие: "A la greque лежать не будем, своего долго не забудем!"» // Рассказы А. Панаева. С. 317.

27. Там же. С. 318.

28. Генерал-лейтенант Степан Александрович Хрулев. Материалы по Крымской войне. Выпуск II. СПб., 1871. С. 41.

29. РГВИА. Ф. 1490: Штаб 4-го Армейского корпуса 1830—1854. Оп. 1—1. Д. 469. Л. 1—8.

30. Приказ начальника отряда по артиллерийской части. 4 февраля 1855 года № 8 // РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Д. 5768. Л. 94.

31. Записки доктора А. Генрици // Русская старина. Т. XX. СПб., 1877. С. 454—456.

32. Там же. С. 457.

33. РГВИА. Ф. 14940: Штаб 4-го армейского корпуса 1830—1864. Оп. 1—2. Д. 469. Л. 1—8.

34. Записки доктора А. Генрици. С. 454.

35. Απομνημονεύματα της Ελληνικής Φάλαγγος, ο.π., σ. 22.

36. Записки доктора А. Генрици // Русская старина. Т. XX. СПб., 1877. С. 454—455.

37. Рассказы А. Панаева. С. 319.

38. Записки доктора А. Генрици. С. 462.

39. Omer Pashato Lord Raglan. Head Quarters, Eupatoria, February, 1855 // Dispatches and papers relative to the campaign in Turkey, Asia Minor, and the Crimea in 1854, 1855, 1856. London, 1857. P. 103—104.

40. Богданович М.И. Восточная война 1853—1856 гг. Том III. СПб., 1876. С. 223—224.

41. Απομνημονεύματα της Ελληνικής Φάλαγγος, ο.π., σσ. 21—22.

42. Eupatoria //Daily News. 17 February 1855; Hobart, Tas. Wednesday 4 July 1855. P. 2; Life and letters of Edwin Lawrence Godkin. London, 1907. P. 86—90.

43. Воспоминание севастопольца // Нива. СПб., 1873, № 19. С. 296.

44. Шумла (ныне Шумен) — укрепленный город в Балканах, на дороге из Силистрии в Константинополь, неоднократно осаждаемый русскими войсками во время русско-турецких войн в XVIII—XIX вв. (Авт.)

45. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄., σσ. 26—28.

46. «Вечером и ночью этого дня не было вовсе стрельбы. Зато поднялась сильная поутру на другой день. Я не ходил никуда до обеда и сидел под окном, смотря на бродивших кучами греческих волонтеров, которые только что прибыли из Евпатории. Говорят, они дрались там хорошо, и многие из них получили кресты» // Берг Н.В. Записки об осаде Севастополя. М., 1858. Т. 1. С. 56.

47. Судя по славянской фамилии, Михайлович, скорее всего, был один из сербов, покинувших свою роту из Измаильского гарнизона. В ходе Восточной войны в русской армии воевала рота сербских добровольцев под командованием черногорца Георгия Елича.

48. Спунди К. Прибытие из Одессы в Крым греческих волонтеров и участие их в деле под Евпаториею, в феврале 1855 года // Ведомости. СПб., 1855, № 61.