Новый командир легиона. Конфликт с капитанами

5 марта новым главнокомандующим армией вместо Меншикова стал князь Горчаков¹. Вместе с его штабными офицерами в Севастополь прибыл и князь П. Мурузи, имя которого упоминалось на страницах нашей книги, назначенный новым начальником греческого батальона. Еще 19 января 1855 г. генерал-адъютант Горчаков писал в Кишинев Константину и Панаиоти Мурузи, депортированным из Молдавии турецкими властями, что «...никогда мы не отказывали в предоставлении убежища в России семьям, которые преследует Порта, а ваша семья имеет особое право на сострадание и защиту со стороны правительства»².

Назначение Мурузи командиром греческих добровольцев, как явствует из письма князя, хранящегося в коллекции личных документов Национального архива Румынии, состоялось месяцем ранее — в феврале³. Отметим, что переписка, содержащая 39 писем на французском языке, которые Панаиоти адресовал свое жене Аглае Плагино и братьям, Костаки и Александру, относится к периоду 1854—1855 гг. Эти документы весьма ценны для изучения оценки событий в Крыму, обстановки, царящей в корпусе греческих добровольцев, их участия в боевых действиях и местах дислокации, быта добровольцев.

29 января 1855 г. Панаиоти Мурузи радостно сообщил из Кишинева своей супруге Аглае, что по приказу императора Николая I он назначен «полковником одного полка в составе Южной армии, которая воюет в Крыму»; этот пост годом ранее занимал генерал-лейтенант Саллос, и Мурузи «очень горд оказанной ему честью»⁴. В этом же письме Мурузи обещает выслать свою фотографию в новой униформе и подробно описывает детали своего мундира: черкесская шапка, зеленый «русский китель» с двумя рядами пуговиц, как у офицеров из охранного полка, голубой воротник, расшитый золотом, и золотые эполеты. 20 февраля Панаиоти Мурузи уведомил свою жену, что «...уезжает сегодня на поле боя»⁵. По его словам, «он и подчиняющиеся ему войска — партизаны, преданные России», и что «Россия — единственная сила, которая последовательно борется против врага греческого народа: Османской империи»⁶.

Судя по переписке, на войну князь собирался с возвышенно-патриотическим настроем. Этот человек не был лишен личной храбрости и некоторого ума, хотя его эпистолярному стилю, как, видимо и характеру, были свойственны громкие фразы, самодовольство и самолюбование. Не случайно он без конца позирует в модных одесских фотомастерских, бравируя внешним видом. «Ты получила мою фотографию и что скажешь о том, как я выгляжу в военной форме. Отправляла ли ты маме мое фото?» — беспокоился князь⁷. Все это, как образно подметил Аристид Хрисовери, было чертой типичного фанариота, воспитанного в «лукавстве преследовавших свои интересы при дворе валашских беев и во дворцах султанов». Но главное, как показало время, Мурузи оказался абсолютно бездарным администратором, мстительным и мелочным командиром.

На линию фронта, в осажденный Севастополь, князь собирался выехать со всеми удобствами и личным камердинером. В Одессе он предусмотрительно обзавелся табаком, сигаретами, трубками, сырами, кофе, рисом, сахар, кастрюлями, ящиком чая, ромом, бочонком вина, а также двумя мешками пирожных с сахаром и без сахара и многими «другими необходимыми ингредиентами»⁸. Однако война оказалась не похожа на увеселительную прогулку и рыцарскую эскападу.

«Дорогой мой друг, я, наконец, прибыл в этот ужасный Севастополь. Я был свидетелем непрерывной канонады французской армии, это выглядело ужасно, но в основном было не так серьезно, как нам показалось вначале. То тут, то там взрываются бомбы, из-за этого мы плохо питаемся, особо не перемещаемся, и настроение у нас менее веселое» — вот такой тональности письмо князь отправил дражайшей супруге спустя пять дней после прибытия в город⁹. К лету князь окончательно «прозрел», рассуждая о том, что «реальность так далека от этих красавцев эполетами в столицах».

Греческий легион Императора Николая I, присягающий в Севастополе на верную службу... Художник П. Борель. 1860 г.

После окончания Крымской войны в недрах военного бюрократического аппарата встал вопрос о повышения князя Мурузи в чине и назначения его в «образцовый пехотный полк» в европейской части России. Департамент военных поселений по поручению Инспекторского департамента министерства провел целое исследование, выводы которого могли озадачить непосвященного: «Видно, что князь Мурузи был начальником легиона, но по чьему разрешению он назначен, неизвестно». Своей карьерой и должностью Мурузи всецело был обязан князю Горчакову, питавшему, по словам военного журналиста Николая Берга, «слабость к аристократам всех наций».

Горчаков деятельно хлопотал о его судьбе, беспрестанно отправляя письма в Санкт-Петербург, к военному министру, и в Крым, к Меншикову, об «увеличенном содержании» для Мурузи, ссылаясь на то, что, несмотря на свою небольшую должность, командира батальона Мурузи вскоре должен стать начальником неких «усиленных» греческих формирований и его обязанности, соответственно, также увеличатся¹⁰. Параллельно Горчаков одобрил «сверху» процесс дополнительного набора в волонтеры греков в Бессарабии. Собственно, такие просьбы к нему поступали и ранее, с конца лета 1854 г., но Горчаков предпочитал на них не реагировать до момента, когда на горизонте не замаячила фигура нуждавшегося молдавского аристократа. Сложно гадать о причинах и истоках столь трепетного отношения князя, презрительно отвергшего в свое время услуги боевого офицера Хрисовери.

Князь Мурузи не без основания видел в Хрисовери и в ряде других популярных греческих капитанах своих прямых конкурентов. Поэтому все его последующие действия были направлены на последовательное уменьшение и умаление влияния тех, кто мог соперничать с ним в борьбе за власть. С первых дней своего назначения Мурузи стал третировать Хрисовери, пытаясь унизить его в глазах подчиненных и публично оспорить присвоенное ему предыдущим начальником батальона Урусовым звание майора. Об этом, в частности, свидетельствует напряженный диалог между Мурузи и Хрисовери в момент его официального представления новому командиру Греческого легиона: «"Имею честь, господин командующий добровольцами, доложить, что я — майор вверенного вам корпуса и прошу в соответствии с занимаемым мной положением отдавать мне распоряжения, которые я с величайшим усердием готов исполнять". "Майор?" — спросил он насмешливым тоном. "Да, — сказал я, — майор корпуса". "Это мы еще посмотрим", — сказал он. Услышав его вежливый ответ: "Это мы еще посмотрим", я, не говоря ни слова, тут же открыл дверь и вышел»¹¹.

Многое в мемуарах Хрисовери, так эмоционально описанное им, находит документальное подтверждение. В фонде 395 (Кн. Мурузи, опись 163, дело 98, 1857 г.) Российского государственного военно-исторического архива автором было найдено письмо Мурузи, озаглавленное «Господину маиору и кавалеру Аристиди Хрисовери». Послание датировано 29 марта 1855 г. В нем Мурузи в очередной раз пытается свести счеты с Хрисовери, манипулируя своими административными возможностями и связями в Ставке главнокомандующего. Приведем полностью этот весьма любопытный документ: «По представлению моему господин главнокомандующий разрешить изволил: считать вас в звании младшего штаб-офицера и производить таковое жалование со дня разрешения, то есть с 20 марта, при том сообщает объявить Вашему Высокоблагородию, что отзыв генерал-майора Князя Урусова, не имевшего никакого права обещать производства в чины, не может служить никакому основанию, о каковом пожаловании господин главнокомандующего честь имею поздравить Ваше Высокоблагородие».

Хрисовери в свою очередь считал Мурузи малокомпетентным в военном деле человеком, дилетантом, скрывающим свой непрофессионализм под громким титулом фамилии, пострадавшей за греческую идею. «Однако одно из двух: т. е. жертвы семьи во имя нации и командование греческими добровольцами — две разные вещи» — так нелестно отзывался Хрисовери о своем непосредственном начальнике. Он переживал за судьбу «злосчастного корпуса, который был обречен находиться под командованием человека, не знающего обязанностей командира и не имеющего ни малейшего понятия о военном искусстве»¹². Хрисовери свято верил, что, сражаясь в Крыму, он, как последний «рыцарь Византийской империи», как «простой солдат императора» (στρατιώτης του Αυτοκράτορος), ведет «священную войну» за Грецию и «возрождение нации»¹³. В противоположность ему Мурузи, судя по его сохранившимся донесениям и рапортам, был типичным искателем приключений, своего рода фанариотским бароном Вревским, заботившимся больше об удовлетворении личных амбиций и репутации в высшем обществе.

Простые волонтеры также негативно встретили попытки Мурузи нарушить сложившуюся систему руководства ротами. Наиболее ярко недовольство греков проявилось в эпизоде, описанном Хрисовери, когда князь производил первый общий смотр рот вверенного ему батальона.

Вылазка. Н. Самокиш

«Выйдя из дома и остановившись на лестнице, предшествовавшей дворовым воротам, мы увидели князя у пятой роты: он собирался провести смотр. В то же время мы увидели и Папа-Дуку, стоявшего в шести шагах справа от своей роты. Неизвестно, что сказал князь роте, но при этом мы услышали, как из роты говорят: "Кто же наш командир, господин командующий? Папа-Дука или нет?". "Это мы еще увидим", — был ответ. При словах "мы еще увидим" рота сразу же бросила ружья на землю. При таких вот обстоятельствах Папа-Дука сказал: "Поднимите ружья, ребята". По приказу Папа-Дуки рота подняла ружья. Однако едва князь-командующий приготовился приступить к смотру, из роты снова послышался чей-то возглас: "Скажи-ка нам, господин командующий, кто наш командир: Папа-Дука или нет?" "Это мы еще посмотрим", — снова послышался ответ. Тогда рота бросила ружья прямо ему в лицо, и тот отшатнулся в замешательстве. Когда князь перешел от пятой роты которой и здесь тоже принялся что-то говорить, однако и во второй роте получил отпор, так что, оставив вторую роту, он возвратился домой. Поднимаясь по лестнице, на которой стояли мы [командиры рот], князь обратился ко мне со следующими словами: "Видишь, брат, я хотел корпуса добра, но чем мне отплатили?"».¹⁴

Подчеркнем, что конфликт Мурузи с Хрисовери и другими капитанами касался многих аспектов — общей системы командования частью, взаимоотношений между командирами рот и их подчиненными, роли и месту греческих добровольцев на театре военных действий.

Появление в руководстве батальона выходцев из фанариотской аристократии (Саллос, Мурузи), не пользовавшихся уважением у добровольцев, либо случайных людей, как подполковник Папа-Афанасопуло, признававшегося в том, что «начальником волонтеров» он был «только периодически... да и то поверхностно» и, «следовательно, не мог делать ни особенных улучшений по управлению волонтеров, ни даже упущений», заводило ситуацию в тупик¹⁵. Все это, наряду с отсутствием внятной позиции русского политического и военного руководства относительно добровольцев, обесценивало мотивацию греков и представителей других балканских народов, искренне сражавшихся за своих «единокровных братьев».

На подобные факты обращали внимание боевые русские офицеры Севастопольского гарнизона. Они поддержали Хрисовери в его споре с Мурузи. В частности, начальник Севастопольского гарнизона барон Остен-Сакен в письме главнокомандующему от 14 марта 1855 г. характеризовал Аристида Хрисовери как человека, отличающегося «особенным самоотвержением, которое запечатлел кровию»¹⁶.

«Вчера посетил я его, — писал Остен-Сакен, — для осведомления о ходе полученной им раны. Между разговором узнал об объявленной ему у Евпатории генерал-майором князем Урусовым, что он признан в ранге майора греческих волонтеров. Не зная, на чем это основано, и опасаясь, что разочарование могло бы глубоко огорчить достойного Хрисоверги, я имею честь испрашивать у Вашего Сиятельства официальное уведомление о считании его на время службы в ранге майора и младшего штаб-офицера». Остен-Сакен также ходатайствовал о представлении Хрисовери «за отличие и полученную рану при Евпатории» к ордену Св. Владимира 4-й степени с бантом, что, с его точки зрения, «поощрило бы и преданность ему греков волонтеров»¹⁷.

Примечания

1. Замещение Меншикова произошло 16 февраля 1855 года // Тарле Е. Крымская война. Т. 2. М.—Л., 1950. С. 270.

2. Bezviconi, Gh. Prinţul Constantin Moruzi // Cetatea Moldovei: revistă lunară de probleme actuale, literatură şicritică. Iaşi, 1942. Anul III. Vol. VI. Nr. 7. 1 Iulie. P. 36—37.

3. Переписка князя Панайоти Мурузи, его жены Аглае и брата Костаки, в частности, относящейся к периоду Крымской войны, в ходе которой он руководил батальоном греческих и молдавских волонтеров, сегодня хранится в Национальном архиве Румынии (Arhivele Naţionaleale României) в Фонде 44 под инвентарным номером 1046 (MORUZI-Panaiot (1822—1859). Anii extremi: 1855—1862, 1916—1949, 44 u.a., inventar nr. 1046, limbile: română şi franceză). — Aвm.

4. Ciachir, Nicolae. Unele materiale inedite privind participarea românilor în cadrul detaşamentelor greceşti la luptele din Crimeea în perioada războiului din 1853—1856, în RA, 4, 1961. P. 467.

5. Ibid.

6. Ibid.

7. Fără dată de an şi fără loc, 20 februarie. Principele Panaiot Moruzi către soţia sa. No. 7. I/7 В 20 Février, Dimanche// Marinescu, Florin. Documente noi privitoare la Panaiot Moruzi şi Războiul Crimeei (I). Analele Ştiinţifice ale Universităţii «Alexandru Ioan Cuza» din Iaşi (Serie Nouă). T. LIV—LV, Iaşi, 2008—2009, pp. 167—168. Далее по тексту — Marinescu, Florin. Op. cit.

8. 1855 februarie 26, Odesa. Principele Panaiot Moruzi către soţia sa. No. 8. I/8 В Odessa 26 Février 1855 // Ibid.

9. 1855 martie 10, Sevastopol. Principele Panaiot Moruzi către soţia sa. No. 9. I/9 В Sevastopol le 10 Mars 1855 // Marinescu, Florin. Op. cit. P. 165.

10. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Д. 3. Ч. 1. Св. 4. Л. 0062—0063.

11. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄., σσ. 48—49.

12. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Α΄. Σελ. 48.

13. «Так знай же, что я даже не майор добровольцев! Не их офицер, но только простой солдат императора и никто не в силах лишить меня этого права, которое я добыл своей кровью!» // Ibid., σς. 52—53.

14. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Α΄., σσ. 50—51.

15. РГВИА. Ф. 395. Оп. 49. Д. 1865. Л. 28 об. — 29.

16. Докладная записка начальника Севастопольского гарнизона от 14 марта за № 1548 // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0057.

17. Докладная записка Главнокомандующему от 14 марта за № 1513 // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 22/285. Св. 4. Д. 16. Л. 47—47 об.