Новое положение о легионе

В то же самое время в голове руководителя 11-й пехотной дивизии вызрела новая идея. Генерал Веселитский, предчувствуя скорый конец войны, считал, что с Греческим легионом вопрос надо решать кардинально: «прискорбно, чтобы достославное имя Греческого Легиона Императора Николая I прекратилось с совершенным расформированием онаго, после окончания войны. А потому, полагаю, также возможным не только с окончанием войны, но и ныне полезным: всех тех легионистов, которые не пожелают продолжать более службу, уволить ныне же, а пожелающих остаться обратить в состав Балаклавского Греческаго баталиона, со всеми правами, преимуществами и обязанностями, коего чины сего баталиона пользуются и исполняются, с тем, чтобы этот батальон принял титул: Греческий Балаклавский Императора Николая I Легион»¹. Укомплектовать новое подразделение, как надеялся Веселитский, можно было бы за счет южных славян — болгар, сербов, молдаван и тех же греков. В случае если начальство отвергнет эту идею, то генерал предложил и запасной вариант — включить бывших легионеров в состав Дунайского казачьего войска.

Записка Веселитского попала на благодатную почву. Горчаков счел его предложение не лишенным смысла и приказал разработать нечто вроде положения, учитывающего иррегулярную специфику легиона. За основу почему-то было взято положение о гурийской милиции, которая охраняла кавказскую границу от набегов горцев и, по сути, являлась кордонной стражей, осуществлявшей карантинный и пограничный надзор. Мы можем только предположить, что эту схему предложили Веселитскому офицеры Балаклавского батальона, прикомандированные к легиону. С 1842 г. две роты из батальона были переведены для службы на Кавказ, где они и находились постоянно до самого начала Крымской войны. Офицеры-балаклавцы были свидетелями, как из местного кавказского населения комплектовались подобные милиционные, или ополченческие, роты, несшие службу наравне с казаками. Для того чтобы прояснить положение «туземных» кавказских частей, следует сказать, что милиция и постоянные национальные части по замыслу правительства должны были служить средством интеграции кавказской элиты и местом воспитания административных кадров для администрации этого региона².

Как отмечал в своем рапорте Веселитский, проект, который деликатно обозначили как «Предположение о Легионе Императора Николая I», был составлен «по совещанию с князьями Кантакузиным и Мурузи, а также с капитанами Легиона и соображениями нужд онаго и положения о Гурийской милиции, утвержденного царем 28 декабря 1851 года»³. Алабин, служивший в 11 пехотной дивизии, оставил саркастические заметки о законотворчестве авторов положения о легионе: «Трудился, трудился Веселитский над этим "Положением", сколько бумаги исписал, казалось ему — вышло очень хорошо, "такое гладенькое, чистенькое Положение", что с введением его греки не на службе в легионе будут находиться, а просто — в земном раю!»⁴. Однако сам Веселитский резонно предполагал, что, «невзирая на тщательность составления сего проекта, при приведении оного в исполнения, могут встретиться какие-либо недоразумения и недостатки, а поэтому я полагаю, не представлять на окончательное утверждение главнокомандующего, но разрешить руководствоваться оным в виде опыта, с тем, что он покажет необходимость каких-либо изменений или дополнений». Горчаков поспешил представить завизированный им проект на рассмотрение военному министру в Санкт-Петербург. В окончательном варианте проект «Положения о легионе императора Николая I» с двумя небольшими поправками, лично внесенными царем, был утвержден 24 декабря 1855 г. 100 печатных экземпляров нового положения о легионе были переправлены в Южную армию в январе 1856 г. с сопроводительной запиской военного министра⁵. Александр II также одобрил «предположение» Горчакова об «увольнении от службы по болезни начальника легиона князя Мурузи».

Главным назначением легиона по новому «Положению» являлись «действия против неприятеля в передовых боевых линиях, в авангардных и партизанских отрядах». Структурно легион должен был состоять из четырех рот волонтеров и одной роты стрелков общей численностью 635 нижних чинов, 65 ефрейторов, 50 унтер-офицеров и фельдфебелей и 16 офицеров. В штат легиона также были включены 2 писаря, священник, фельдшер и лекарь, «знающий греческий язык»⁶. Роты делились на три капральства, а капральства в свою очередь делились на три отделения. «Для облегчения в сношениях» с русскими войсками к каждой роте легиона прикомандировывались по 5 унтер-офицеров и 1 рядовому из Балаклавского греческого пехотного батальона и 5 горнистов для обучения сигналам рассыпного строя. Официальным праздником легиона был определен почитаемый всеми греками День св. Николая Чудотворца 6 декабря⁷.

Качественно изменился подход к набору офицеров. Если раньше все кадровые вопросы находились исключительно в руках начальника легиона, то теперь даже для назначения унтер-офицеров ему приходилось испрашивать разрешение у начальника дивизии, а назначение офицеров согласовывалось с главнокомандующим Южной армией. Согласно новому штатному расписанию могли поступать «нынешние ротные командиры, так называемые капитаны, из числа признанных достойными». Всех их зачисляли в легион на временной основе в зауряд-чинах, а настоящее звание присваивалось только «за особенное военное отличие». А в преамбуле к «Положению» вообще отмечалось, что всех, «служивших прежде офицерами, принимать в легион, одним чином ниже прежнего их чина». Кроме того, на зачисление в легион могли претендовать офицеры из тех же «племен», но имеющие на руках письменные виды и «одобрительные аттестаты», офицеры из числа южных славян и греков, находящиеся на русской службе и, наконец, офицеры-отставники, пожелавшие возобновить службу. В «Положении» был соблюден и этнический принцип формирования рот «по племенам» и сохранена возможность использования «национальной одежды». Единственным отличием офицеров от рядовых были петлицы на воротнике из золотого галуна со звездочками, указывающими конкретное звание, и галуны на феске, что напоминало почти аналогичную задумку генерала Соймонова. Причем у офицерского состава, в отличие от нижних чинов, фески были с золотыми кистями. Правительство брало на себя ответственность за материальное обеспечение легиона, призрение тяжело раненных в боях, а семействам, оставшимся без кормильцев, предназначалось «единовременное воспомоществование» по примеру кавказских милиционеров. Также гарантировалась неплохая материальная поддержка тем, кто пожелает уволиться в отставку и вернуться на родину. Особо подчеркивалось, что участь легионеров, уроженцев Турции, и их дальнейшие судьбы будут «повергнуты на всемилостивейшее воззрение государя императора».

Несмотря на такое многообещающее «Положение», большинство волонтеров встретили его неодобрительно. Этот эпизод запечатлен в рассказе Алабина. Самих волонтеров с пунктами «Положения» заранее не ознакомили, поставив добровольцев перед свершившимся фактом: те, кто откажется его принять, будут изгнаны с русской службы. «Я предполагаю сделать на днях следующее, — доносил 15 декабря 1855 г. военному министру Горчаков, — собрать легион и прочесть всем чинам онаго новое положение на Греческом языке, объявив, что положение это представлено уже на Высочайшее утверждение Его Императорского Величества и что не желающие остаться в Легионе на основании и правилах, определяемых новых положением, будут тотчас уволены из Легиона, а те, которые останутся, должны присягнуть в точном повиновении нашим военным законам»⁸. Как описывал Алабин, приехал вводить новое «Положение» князь Григорий Кантакузен, высокомерный солдафон, который «много тут напутал, весьма грубо обойдясь с волонтерами». Предполагалось, что греки после того, как им будет зачитано положение, будут приведены к присяге. Но даже сам текст во время читки вызвал у волонтеров неодобрительную реакцию. Заметив «неудовольствие своих слушателей и встречая возражения некоторых из них, назвал их пезевенгами»⁹, что является у греков самым унизительным для них эпитетом, самым, можно сказать, бранным словом. «Кто не хочет оставаться, — продолжал Кантакузен, — так убирайся! Вообще в вас никто не нуждается!»¹⁰. Это еще больше оскорбило греков.

«Когда с нами так поступают, — говорили они, — теперь, когда нас только что пригласили на службу, то, что же с нами будут делать после, когда мы присягнем на службу и обяжемся служить? Да нас тогда просто будут бить!» Вследствие этого князь Катакузин, видя это непредвиденное обстоятельство, отдает со своей стороны следующее распоряжение: «Всякий из добровольцев — офицер, унтер-офицер или солдат, кто принимает устав, чтение которого они слышали, пусть выйдет и подпишет его в отдельности»¹¹.

Рассказ Алабина отчасти совпадает с версией того же события, изложенной в мемуарах Хрисовери: «...князь Катакузин, видя это непредвиденное обстоятельство, отдал со своей стороны следующее распоряжение: "Всякий из добровольцев — офицер, унтер-офицер или солдат, кто принимает устав, чтение которого они слышали, пусть выйдет и подпишет его в отдельности"»¹². Надо отметить, что вопрос о телесных наказаниях, бытовавших в русской армии, был одним из самых болезненных для греков. С царствования Елизаветы Петровны палки и кнут оставались в качестве специально военного наказания, которым широко пользовались еще в царствование Николая I. Еще в январе 1854 г. командиры греческих рот отвергли навязываемый им новый устав батальона, подразумевающий телесные наказания и кандалы. На это же обратил внимание и Алабин, отметивший, что греки «боятся, что их буду бить»¹³.

Добровольцы также не могли уразуметь, в чем заключалось различие, существовавшее в русской армии, между обычными ротами и ротами стрелков, так как все греки отличались своим умением стрелять. Их смущало то, что в своих правах волонтеры, «ратующие за торжество Христа», будут приравнены к кавказским милиционерам-мусульманам. Алабин в своем рассказе привел еще несколько возражений греков, иллюстрирующих тогдашний настрой волонтеров: «Учить волонтеров резервному строю (в данном случае, видимо, имелось в виду "рассыпному". — Авт.) и прочее. К чему это? Мы и без этой науки умеем драться по-своему; у нас существует свой самостоятельный способ ведения войны. "Легион состоит, сказано в "Положении", в распоряжении главнокомандующего Крымской армиею". — К чему это введено в "Положение"? — спрашивают волонтеры. — Разве мы должны быть привязаны к Крыму? Веди нас туда, где есть война, а не приковывай к Крыму! — "Легиону дается знамя". — Какое, спрашивают, греческое?»¹⁴. Этот диалог, с одной стороны, показателен, так как отражает типовые взгляды греков на происходившие события. С другой стороны, приходится сомневаться в его полной достоверности, так как Алабин часто грешил против фактов ради внешней красивости изложения.

Итог прочтения нового «Положения», как и следовало ожидать, был плачевен. Большая часть волонтеров отказались принимать новый устав. Только сто пятьдесят человек нижних чинов были приведены к присяге. Из 18 офицеров, состоявших в легионе к моменту принятия нового «Положения», трое отказались продолжить службу, остальные «изъявили готовность остаться на службе»¹⁵. Остальные волонтеры, считавшие до сих пор себя добровольцами, не приняли новое «Положение» из-за его, как они считали, «антидемократического характера»¹⁶. Поэтому 30 декабря 1855 г. из подразделения уволилась первая большая партия легионеров, заявив, что в связи с фактическим прекращением боевых действий они более не хотят оставаться на службе. Увольняемых, среди которых был один офицер из 6-й роты Георгий Манджурани, раздраженный Горчаков решил отправить в отставку вовсе «без прав и преимуществ военного звания»¹⁷.

80 «отказников», не принявших новое «Положение» о легионе, отправили через Одессу в Кишинев в самый канун Рождества, 2 января 1856 г., под конвоем из офицера и 50 вооруженных солдат¹⁸. На границе Симферопольского уезда в деревне Сарабуз волонтеры подняли бунт, который был жестко подавлен конвоирами.

Примечания

1. Рапорт начальника 11-й пехотной дивизии 2 декабря за № 9914 с приложениями // РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Д. 3. Ч. 1. Св. 4. Л. 0315—0317; Предположение о Легионе Императора Николая I // Там же. Л. 0318—0331 об.

2. Лапин В.В. Русская армия в Кавказской войне XVIII—XIX вв. Автореферат диссертации на соискание ученой степени доктора исторических наук. СПб. URL: http://kir-sgi.ru/upload/LapinVV.doc. С. 48.

3. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0315.

4. Алабин П.В. Указ. соч. С. 596.

5. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 2. Л. 0029—0029 об.

6. Высочайше утвержденный проект штата Легиону Императора Николая 1-го // ПСЗРИ. Прилож. к XXX тому. К № 29982. 1855 декабря 24. С. 417.

7. ПСЗРИ. Т. XXX. Декабрь. 1855, № 29982. С. 752—753.

8. РГВИА. Ф. 1. Оп. 1. Т. 7. Д. 22632. Л. 1—4.

9. «Пезевенг» — тупой, тупица (по-турецки). На Кипре до сих пор это слово, которое является сильнейшим оскорблением для мужчины, употребляют в качестве обозначения «рогоносца». — Авт.

10. Алабин П.В. Указ. соч. С. 597.

11. Там же.

12. Χρυσοβέργης, Αριστείδης. Ιστορία της ελληνικής λεγεώνος. Τ. Β΄. Σελ. 66.

13. В пункте 32 Положения было указано, что нижние чины легиона изъемлются от телесного наказания; но за проступки «противу дисциплины, за побеги и вообще преступления уголовные» они могли быть подвергнуты наказанием полевого уголовного суда. В соответствии с нормами Военно-уголовного устава в перечень наказании входили и телесные наказания: прогнание сквозь строй или наказание шпицрутенами, а в казачьих войсках наказание кнутом и плетьми и т. п. — Авт.

14. Алабин П.В. Указ. соч. С. 598.

15. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 2. Л. 0184—0186 об.

16. Απομνημονεύματα της Ελληνικής Φάλαγγος, ο.π., σ. 40.

17. РГВИА. Ф. 9196. Оп. 3/247. Св. 4. Д. 3. Ч. 1. Л. 0341.

18. РГВИА. Ф. 846. Оп. 16. Т. 2. Д. 5471. Л. 3—3 об.