Ирина Репина. Отнесу я сказку людям... Пути Маргариты Васильевны Сабашниковой

РЕПИНА Ирина Анатольевна (р. 1967) (Москва)
Океанолог, кандидат физико-математических наук. Научный сотрудник Института физики атмосферы Российской академии наук. Исследователь творчества литераторов Серебряного века. Автор литературоведческих работ и поэтического сборника «Вино Тавриды» (М., 1997). Составитель (совм. с В. Купченко и М. Ландой) книги «Исповедь» Черубины де Габриак (М., 1997), редактор книги «История моей души» М. Волошина (М., 1999). Публиковалась в альманахе «Крымский альбом 1998».

Каждого приходящего в Дом Волошина встречает застывший лик в убранстве сфинкса. Странная полуулыбка на сомкнутых губах, взгляд из-под прикрытых век — взгляд через тысячелетия. Это Тайя, царица Таиах, мать мятежного фараона Эхнатона, который остался в веках благодаря как смелым политическим реформам, так и красоте своей жены Нефертити. Волошин увидел эту скульптуру в парижском музее коллекционера Гиме. Черты, запечатленные древнеегипетским скульптором, поразительно напоминали черты любимой им девушки. Позже он заказал копию портрета Таиах, вскоре обосновавшуюся в его парижском ателье, а затем поселившуюся в его доме на коктебельском берегу, пережив владельца и даже ту девушку, в память о которой была приобретена.¹ Девушку звали Маргарита Васильевна Сабашникова.

Она была наследницей двух крепких купеческих родов — Сабашниковых и Андреевых. Прадед Маргариты со стороны матери Михаил Леонтьевич Королев был первым купцом, удостоившимся чести царского посещения. От него семья Андреевых унаследовала кожевенно-обувную фирму. Кроме того, Андреевы имели и собственное торговое дело. После ранней смерти деда Маргариты — Алексея Васильевича — миллионное состояние сосредоточилось в руках его вдовы Наталии Михайловны, которая управляла им с помощью старшей дочери Александры. Сама Наталия Михайловна — натура яркая и одаренная, была почти не грамотна, но все ее девять детей получили прекрасное образование. Однако только две дочери — Александра и Маргарита — оказались способными к хозяйственной деятельности. Даже блестящий дипломат Михаил в глазах матери был бездельником².

Из всех дочерей Маргарита Алексеевна — мать Маргариты — наиболее полно унаследовала характер матери. Ее муж, Василий Михайлович Сабашников, был сыном сибирского купца и золотопромышленника. Семейная легенда возводила род Сабашниковых к бурятскому шаману. Действительно, в семье хранился старинный шаманский бубен, а раскосые глаза и широкие скулы в доказательствах не нуждались. Двоюродные братья Василия Михайловича были владельцами крупного московского книгоиздательства — издательства Сабашниковых. В этой семье и выросла Маргарита — Маргоря, Аморя, как звали ее домашние. Но излишеств в доме не было, и детей не баловали. Наоборот, Маргарита Алексеевна, увлекавшаяся идеями Толстого, иногда была излишне строга.

Позже на основании детских воспоминаний Маргарита написала рассказ «Дэзи». Эта трогательная повесть была опубликована в детском журнале «Тропинка»³. И, оказывается, что внешне благополучное детство Маргариты не было таким уж радостным. Маргарита Алексеевна была замечательной женщиной. Но, сама воспитанная в строгости, она не понимала, что кроме образования дети нуждаются и в тепле, и слишком часто пыталась все подчинить своей воле.

Хрупкая, утонченная, беззащитная, уже раненная жизнью и вместе с этим твердо уверенная в своем предназначении, безусловно талантливая, мучительно ищущая внутренний смысл происходившего — такой увидел Маргариту Сабашникову Максимилиан Волошин в 1903 году. Это была его первая любовь, первая боль. Их роман развивался на фоне переломной эпохи и вобрал в себя все ее рваные ритмы и противоречия и, вероятно, поэтому изначально был обречен. Мистика, оккультизм, лихорадочные поиски, «тоска по мировой культуре», погружение в эту культуру, отторжение, отчаяние, предчувствия, уверенность, что любое событие значит несколько больше, чем само событие... А вокруг шумели Париж, Москва, Цюрих, Петербург, вернисажи сменялись литературными кафе. Волошин был уже известным журналистом, критиком и поэтом; Маргарита — начинающая художница, пишущая для себя стихи, которые сама же считала отчаянно плохими. Живописный дар Маргариты уже не вызывал сомнений, но ее мучил вопрос: для чего она живет в мире, ради чего ей дан этот дар, к чему другие дары, чем расплачиваться перед людьми и Богом? Волошина увлекали игра мысли и неожиданные парадоксы. Безусловно, они много дали друг другу — и в жизни, и в творчестве, но пошли разными путями, как и предвидел Волошин во время одной из первых размолвок:

Тихо, грустно и безгневно
Ты взглянула. Надо ль слов?
Час настал. Прощай, царевна!
Я устал от лунных снов.
    <...>
Много дней с тобою рядом
Я глядел в твое стекло.
Много грез под нашим взглядом
Расцвело и отцвело.

Все, во что мы в жизни верим,
Претворялось в твой кристалл.
Душен стал мне узкий терем,
Сны увяли, я устал...
    <...>
Мы друг друга не забудем.
И, целуя дольний прах,
Отнесу я сказку людям
О царевне Таиах.

В Коктебеле Маргарита Васильевна была три раза⁴. Первый раз Волошин привез свою молодую жену на коктебельский берег в июле 1906 года вскоре после свадьбы. Он мечтал подарить Киммерию Маргарите, но она этого подарка не приняла. Собственные миры привлекали ее больше, чем бесконечная гладь моря с клубившимися облаками. Если Макс, как и его друг феодосийский художник Константин Богаевский, искали душу ландшафтов, художница Маргарита Сабашникова предпочитала писать портреты, постигая души людей. Она не хотела замечать окружавшей красоты и стремилась в Мюнхен, где обосновался обретенный Учитель Доктор Штейнер⁵.

К этому времени Маргарита Сабашникова была уже вполне сложившейся художницей, ее картины выставлялись и получали благосклонные отзывы критики. Но иногда живописи было мало, и недосказанное в красках дополнялось словом. В Коктебеле Маргарита написала «Сказку о распятом царевиче». Но не удивительная природа Восточного Крыма вдохновила ее. Маргарите были понятней и ближе непроходимые чащобы смоленской Богдановщины, где у Сабашниковых было имение. В «Сказке о распятом царевиче» нет ничего крымского и коктебельского. Это фантазии на темы народных сказок с извечным мифологическим сюжетом о смерти и воскресении. Маргарита пыталась вплести туда и недавно познанные антропософские символы, но это получилось не очень удачно. Волшебная история о любви сиротки Катеринушки и загубленного царевича не нуждалась в эзотерических глубинах. В «Сказке...» стих Маргариты окреп. Она умело использует былинные ритмы, чередует прозу со стихами-заклинаниями. Ее лес — языческий, былинный лес, полный различных существ, видимых и невидимых. Недаром Катеринушка говорит про деревья: «Они все знают. Вянут от злобного духа, видят рядом с живыми умерших, молятся, когда приходит ангел». Не от легендарного ли бурятского предка-шамана пришли к Маргарите ритмы-заклинания?

Год, прошедший до следующего приезда, целиком изменил ее жизнь. Волошины не поехали в Мюнхен к Штейнеру, а поселились в Петербурге, в одном доме с поэтом и философом Вячеславом Ивановым, квартира которого была известна литературно-художественному Петербургу под названием «Башня».

Маргарита Сабашникова. 1900 г.

М. Сабашникова в доме поэта. Коктебель. Лето 1907 г. Фото Максимилиана Волошина

«Башня» была одним из самых знаменитых русских литературных салонов XX века. Духовным центром салона были Вячеслав Иванов и его жена и муза, писательница Лидия Зиновьева-Аннибал. Мистически-религиозные идеи Иванова, связывавшие искусство и религию, в частности, его мифотворческий символизм и теория соборности, и, особенно, поразительное обаяние его личности привлекали на «Башню» всю петербургскую модернистски ориентированную артистическую интеллигенцию. Здесь делали доклады, читали стихи, разыгрывали театральные представления, обсуждали все новое, что появлялось в искусстве и философии. Квартира находилась в углу дома 25 по Таврической улице, в комнатах все стены были необычной формы, как и их окраска. И сам дом зажил странной жизнью: вставали после полудня, лениво принимали первых вечерних посетителей, но настоящая жизнь, полная работы, встреч, поэзии, диспутов, начиналась ночью, дом затихал только когда над Петербургом вставала бледная заря. Выезжали редко, в основном принимали. Из квартиры был выход на крышу, а с крыши открывался вид на ночной Петербург, призрачный в тусклом свете фонарей и колыхании невских туманов.

Волошины и Ивановы оказались вовлечены в сложный клубок отношений, который был еще более запутан вмешательством и влиянием Анны Рудольфовны Минцловой⁶. Эта женщина не оставила после себя собственных литературных произведений, кроме переводов Оскара Уальда, Новалиса, антропософских трудов. Но тем не менее ее имя вписано в историю Серебряного века, ибо общение с ней на разных этапах оказало влияние на Волошина, Сабашникову, Бердяева, Эллиса (Кобылинского), Брюсова, Вячеслава Иванова, Андрея Белого...

Случилось неизбежное: Маргарита влюбилась в Вячеслава Иванова. Попытка вырваться не удалась — не отпустила Лидия. Тогда Маргарита не знала главной причины: встреча Вячеслава и Лидии была судьбой, взрывом. Эта любовь увлекла их обоих. Но Лидии казалось, что счастья слишком много. «Я должна отдавать себя другим», — это был ее жизненный принцип во всем. И тогда возникла странная идея: она должна с кем-то поделиться своей любовью, иначе Господь отберет у нее всю. «Мы не должны быть двое, не должны смыкать кольца. Океану любви — кольца нашей любви!» Сначала на роль третьего выбрали начинающего поэта Сергея Городецкого. Он был хорош собой, писал талантливые стихи. Но этот опыт по разным причинам провалился. Вячеслав и Лидия решили, что беда в неправильности выбора.

И тут появилась Маргарита — удивительная женщина, царевна из сказки, сразу очаровавшая обоих. Сама Маргарита в происходившем ничего не понимала: металась, страдала, писала пронзительные стихи, вошедшие в поэму «Лесная свирель». Эта поэма стала как бы продолжением «Сказки о распятом царевиче». В ней тот же языческий лес, населенный полудемонами, полубогами. Но в этом лесу нет места земной любви. И героиня мечется среди деревьев в ее поисках, слушая напряженные ритмы мистерий.

М. Сабашникова (?). Портрет Максимилиана Волошина. Коктебель, 1906 (?)

От меня ты слова хочешь, мой лесной двойник?
Ты к моей душе душою, как к ключу приник!
Жалит зовом взор горящий, — голос скован мой...
Кто здесь темный? Кто здесь зрящий? Вещий и немой.

Вячеслав руководил поэтическими опытами Маргариты, и его влияние в поэме несомненно. Но наряду с фразиологией Иванова, в поэме звучит и собственный голос Сабашниковой, сохраняя ритмы-заклинания «Сказки».

Больше всех страдал Волошин. Но он предоставил Маргарите полную свободу и уехал в Коктебель, оставив ее разбираться со своими чувствами. Оттуда писал ей длинные нежные письма, столь необходимые заблудившейся в дионисийском лесу царевне, но по глупой случайности или чьей-то злой воле письма не доходили до адресата. В присутствии Минцловой все происходящее приобрело мистический оттенок. Маргарита, Вячеслав, Лидия и даже Макс попали под ее влияние. К счастью, отношения развивались только на эмоциональном уровне. Ближе к лету Лидия уехала в Швейцарию за детьми, а Маргарита — в Москву. Лето собирались провести все вместе в имении Сабашниковых. Но Маргарита Васильевна, окончательно запутавшись в собственных чувствах, рассказала все матери. Далекая от богемной жизни, Маргарита Алексеевна, естественно, пришла в ужас от этих множественных союзов. Ни о каком лете с Ивановыми больше не могло быть и речи.

Ивановы сняли небольшое имение Загорье в Тамбовской губернии и уехали туда с детьми, а Маргарита отправилась в Коктебель, но не удержалась и заехала в Загорье. Ее встретили с нежностью, — скорее, отеческой. В окружении детей Вячеслав и Лидия, казалось, опять нашли друг друга. Только любовь стала мудрее и спокойнее. Маргарита была для них всего лишь гостьей. Лидия сказала при прощании: «Будем жить и доверять жизни!» Они обещали вскоре приехать в Коктебель, но все письма Маргариты оставались без ответа.

Это было прощание с Коктебелем, прощание с Волошиным. Макс все понимал и не вторгался. Он познакомил Маргариту с жившими в Судаке сестрами Герцык. Евгения и Аделаида были знакомы с Вячеславом, и с ними можно было часами говорить о нем и его поэзии. А Макс писал в Загорье: «Я жду тебя и Лидию в Коктебель. Мы должны прожить все вместе здесь, на этой земле, где подобает жить поэтам, где есть настоящее солнце, настоящая нагая земля и настоящее одиссеево море. Все, что было неясного и смутного между мной и тобою, я приписываю не тебе и не себе, а Петербургу. Здесь я нашел свою древнюю ясность, и все, что есть между нами, мне кажется просто и радостно. Я знаю, что ты мне друг и брат, и то, что мы оба любим Аморю, нас радостно связало и сроднило и разъединить никогда не может. Только в Петербурге с его ненастоящими людьми и ненастоящей жизнью я мог так запутаться раньше. Я зову тебя не в гости, а в твой собственный дом, потому что он там, где Аморя, и потому, что эти заливы принадлежат тебе по духу. На этой земле я хочу с тобой встретиться, чтобы здесь навсегда заклясть все темные призраки петербургской жизни»⁷.

«Я верю в то, что я, обрученный ей, и связанный с ней таинством, и принявший за нее ответственность перед ее матерью и отцом, не предам ни ее, ни их, ни мою любовь к ней, ни ее любовь к тебе»⁸.

Но Ивановы молчали. Маргарита рыдала: «Почему они не пишут? Я не понимаю людей, которые не отвечают на письма.» А в октябре Минцлова получила телеграмму: «С Лидией сочетался браком через ее смерть.» Лидия Зиновьева-Аннибал умерла от скарлатины, которой заразилась, ухаживая за больными детьми в соседней деревне. Много лет спустя Вячеслав написал в автобиографии о смерти жены: «Что это значило для меня знает лишь тот, для кого моя лирика не мертвые иероглифы; он знает, почему я жив и чем жив.»⁹

Маргарите не пришлось связать свою жизнь с Вячеславом Ивановым. Оба запутались в мистических символах, и встреча, отложенная на два года, уже не дала ничего. Вячеслав был уже не тот, а мысли и чувства Маргариты были заняты только антропософией:

Очам моим дай слез, устам — слова моленья
О сердце милого! Вели раскрыть мне склеп,
Где льнами перевит, вдыхая отзвук тленья,
Мой милый в темноте среди гробов ослеп...

Это последнее обращение к Вячеславу, молитва за него была опубликована в альманахе издательства «Мусагет» в подборке из десяти стихотворений Маргариты Сабашниковой¹⁰. Эмиль Метнер, составитель антологии, поставил Сабашникову в один ряд с Блоком, Белым, Кузьминым, Волошиным... Ее стихи изменились. Теперь она говорила о Боге, о судьбе, о жизни. Говорила голосом человека, познавшего истину:

Мой страж следит за мной незримо,
И тени тихие сошлись.
Моя судьба неумолима,
Моей одежды не коснись.

Черны за мною Стикса воды,
Закланная светла любовь,
И надо мною шепчут всходы
Про белый лен одежд и кровь.

Но Эмиль Метнер этой истины не принял — он любил Сабашникову, но не антропософию¹¹. В результате Маргарита рассталась и с ним, и с «Мусагетом». Писала ли она стихи в дальнейшем — неизвестно. И разрыв с Волошиным оказался окончательным. С этого момента она — убежденная последовательница Рудольфа Штейнера, проповедница его учения в России, где бывала, правда, все реже и реже, скитаясь по Европе в свите Учителя. Только осенью 1913 года она снова на несколько дней в Коктебеле — но уже совсем чужая всему волошинскому и коктебельскому. Ее раздражала внешность Волошина, его манера говорить, его окружение. А Волошин считал, что, приняв антропософию, она потеряла творчество. Идеи Штейнера были ему близки, в это время он сам вступил в Антропософское общество, но, как и к любым идеям и учениям, относился к антропософии избирательно.

М. Сабашникова. Автопортрет (фрагмент). 1905

Однако Волошин и Сабашникова сохранили уважение друг к другу. Им еще довелось встретиться на строительстве Гетеанума — антропософского храма в швейцарской деревне Дорнах. А потом вихри войн и революций навсегда разнесли их по разные стороны границ, по разным путям.

Маргарита Сабашникова прожила долгую жизнь, пережив и Волошина, и почти всех своих современников — она умерла в 1973-м в возрасте 91 года. Ее книга воспоминаний «Зеленая змея»¹² кончается смертью Штейнера. О дальнейшей жизни Маргариты Васильевны известно мало. Обосновавшись в двадцатых годах в Германии, она почти не выезжала из Штутгарта, пережив там и фашизм, и Вторую мировую войну. Подписывалась она всегда фамилией Волошина.

Преподавала живопись и историю искусства, вела антропософскую работу, расписывала церкви. С русской эмиграцией почти не общалась, поддерживая связь только с ближайшими друзьями и родственниками. Умерла в Штутгарте в доме престарелых.

Она вполне реализовала себя в живописи — к сожалению, в России ее работы мало известны¹³. Ее поэзия забыта совсем. В блеске имен Серебряного века ее голос был слишком слаб, но он звучал и имел свой неповторимый оттенок и тембр. Настало время вспомнить и услышать.

Царица Таиах с загадочной улыбкой смотрит на посетителей Дома Волошина. Что постигла она за прошедшие тысячелетия? Что постигла к концу жизни девушка, так на нее похожая? Когда-то в ранней юности с замиравшим сердцем бежала она по морозной Пречистенке в гости ко Льву Толстому, надеясь у него получить ответы на все вопросы о смысле жизни. Но ответ Толстого ее не удовлетворил — и она побежала дальше: в поисках других ответов.

Мы заблудились в этом свете.
Мы в подземельях темных. Мы
Один к другому, точно дети,
Прижались робко в безднах тьмы.
По мертвым рекам всплески весел;
Орфей родную тень зовет.

И кто-то нас друг к другу бросил,
И кто-то снова оторвет...
Бессильна скорбь. Беззвучны крики.
Рука горит еще в руке.
И влажный камень вдалеке
Лепечет имя Эвридики.

...Судя по письмам и дневникам, отношения Сабашниковой со Штейнером и антропософией были не столь безусловны, как изображено в ее воспоминаниях. И, может, вспоминала она среди этих поисков когда-то посвященные ей Волошиным строки: «Мы заблудились в этом свете...»

М.В. Сабашникова начала писать «Сказку» в августе 1906 г. в Коктебеле и закончила в том же году в Москве. Публикуется впервые — по машинописной копии с авторской правкой. Хранится в Российской государственной библиотеке (Ф. 374. К. 11. Ед. хр. 10).

Примечания

1. О слепке скульптуры Таиах в доме Волошина см.: В.П. Купченко. Киммерийские этюды. Феодосия: Издательский дом «Коктебель», 1998. С. 65—71.

2. О семье Андреевых см. воспоминания Бальмонт Екатерины Алексеевны (урожд. Андреевой, 1867—1950), второй жены поэта К.Д. Бальмонта, переводчицы, тети М. Сабашниковой. (Е.А. Андреева-Бальмонт. Воспоминания. М.: Издательство им. Сабашниковых, 1996).

3. Тропинка, 1907, № 22—24.

4. Летопись жизни и творчества Маргариты Васильевны Сабашниковой. Сост. В.П. Купченко.

5. Рудольф Штейнер (1861—1925) — немецкий ученый, философ, социолог, создатель антропософии — учения о божественном единении человека и мироздания.

6. Об Анне Минцловой см.: Н.А. Богомолов. Anna-Rudolf — Новое литературное обозрение, 1998, № 29. С. 142—221.

7. Иванов Вяч. Собрание сочинений. Т. 2. Брюссель, 1974.

8. Иванов Вяч. Собрание сочинений. Т. 2. Брюссель, 1974.

9. Иванов Вяч. Собрание сочинений. Т. 2. Брюссель, 1974.

10. Антология книгоиздательства «Мусагет». Москва, 1911. С. 187—195.

11. Эмилий Карлович Метнер (1872—1936) — философ, критик, директор издательства «Мусагет». Переписка Метнера и Сабашниковой хранится в Российской государственной библиотеке (Ф. 167. К. 13. Ед. хр. 7).

12. Воспоминания Маргариты Сабашниковой «Die Grüne Schlange. Lebenserinnerungen» (М. Волошина. «Зеленая змея. История одной жизни») были написаны на немецком языке и изданы в Германии: одно из последних изданий — Verlag Freies Geistestesleben, Stuttgart, 1968. На русском языке издавались дважды: в переводе С.В. Белова (СПб.: Андреев и сыновья, 1993) и в переводе М.Н. Жемчужниковой (М.: Энигма, 1993).

13. Наиболее полный обзор творчества М. Волошиной-Сабашниковой представлен в иллюстрированной монографии, вышедшей в Германии в 1982 году к 100-летию со дня рождения художницы: «Margarita Woloschin. Leben und Werk» («Жизнь и творчество Маргариты Волошиной»).