Карасевда

С душевным трепетом, волненьем
ночи жаждут появленья
Влюбленных парочки и вор.

Спроси сегодня людей молодых, что такое Карасевда? Не скажут они? Спроси старых о том же, может, тот и вспомнит, кто рассудок терял из-за любви безнадежной? Карасевду теперь меланхолией часто зовут. Ну, что красивого люди находят в слове новом, говорящем о том, что разливается в человеке желчь черная? Нет, вы как хотите, а по мне — Карасевда понятнее и красивее звучит. Принимает она облик кошки черной, вцепится — не отпустит! И, овладев человеком, Карасевда ведет его по путям тернистым, к пропасти ведущей.

Жил когда-то в селении нашем с названием Таракташ парень по имени Мустафа Чалаш, смелый до дерзости. И ростом, и внешностью и силой Аллах наградил его. Вот только беспутный какой-то, ищущий приключений. А приключения к тюремной решетке приводили…

Сидит за тюремной решеткой Мустафа, томится, а мысли всякие в голову непрошенными лезут. Глядит через тюремную решетку на небо голубое-голубое, видит облако белое, легкое, быстро бегущее, молит его безмолвно:

«Облако, быстро на юг бегущее, пролети над моим селением, прошу тебя, скажи Гюль-Беяз, что скоро Мустафа Чалаш домой вернется! Нет тех оков, которые удержать его могут!»

Не знают тюремщики о том, что удалось Мустафе из стены камеры тюремной кусок гранита крепкий выломать. Всю ночь орудует камнем, чтобы оковы разбить. Время бежит, спешит и Мустафа, торопится…

Лучше бы не спешил Мустафа Чалаш домой. Не знает, что ходит вокруг его дома Карасевда, черная кошка; к самому окошку подходит, заглядывает… Прилипчива к тем, кто безумно любит.

Как удалось Мустафе от кандалов избавиться, да с тюремной решеткой справиться, только бежал он из тюрьмы! Знает парень, что скрыться можно там, где горы, поросшие лесом, синеют. Долог путь лесом, тропами нехожеными, да еще в гору поднимаясь. Внизу дорога есть, наезженная, только опасно по ней идти… Вот и сейчас слышно, как колокольчик звенит — становой едет, его, сбежавшего разыскивает. Чтобы полицейский чин не заметил, пришлось спуститься в Девлен-дере,

«Пропалую балку» — кто попал сюда, тот пропал. Вот почему так назвали балку обычного вида? Татары отузские (из солнечной долины) говорят, что если на кого нападает Карасевда, то сюда обязательно приходит, чтобы повеситься. Такое уж гиблое место…

Устал Чалаш идти, до дерева раскидистого добрался, прилег. Ветра нет, а каждый листочек на дереве двигается, громко шелестя, словно, что-то сказать пытается? До осени еще далеко, рано листьям на судьбу жаловаться, значит, человеку что-то сказать хотят? Под усыпляющий шелест листьев уснул Мустафа, странный сон ему снится, да так четко, словно все наяву происходит.

Будто, сидит у себя перед домом старый козский Хаджи-Мурат, холодную бузу пьет, невесту поджидая. Вот и свадебный мугудек едет, четыре джигита над ним шелковую ткань держат на суреках. Остановился мугудек. Хаджи-Мурат по золотой монете бросил джигитам.

Опустили золотые суреки джигиты, громко крикнули: «Айда!»

Подхватил ту ткань дядя невесты, завернул в нее невесту, в дом понес. Заиграла музыка, забил барабан. И стала Гюль-Беяз, невеста Мустафы Чалаша, женой старого Хаджи-Мурата.

Вздрогнул Мустафа, проснулся, смотрит и не видит, как смотрят на него с дерева злые глаза черной кошки. Не слышал и мяуканья ее Чалаш. Только сердце чего-то нехорошо заныло. Выбрался из балки Мустафа Чалаш, легче стало, когда горы свои увидел: вон вершина Алчик-кая видна, а там — Куш-кая. Солнце совсем близко к вершинам гор скатилось, словно пыталось заглянуть на то, что под деревьями находится? Жара спала. Птицы по лесу запели. Запел и Мустафа: песнь свою, из души льющуюся:

«Слаще меда, тоньше ткани, мягче пуха Эмир Эмири — совы дочь… Завтра ночью пойдет Мустафа-Чалаш под окно невесте, скажет Бюль-Беяз — любимая, сам Аллах назначил так, чтобы я полюбил тебя! Ты судьба моя! И ответит Гюль-Беяз: — Ты пришел, значит, цветет в саду роза, значит, благоухает сад! И расцветет сердце Мустафы, потому что любит его та, которая лучше всех на свете!»

Вот какие слова лились из глубин души Мустафы. Ночь бархатом черным укрыла землю, звезды зажглись в небесах, а на земле светлячками загорелся огонь в окнах жилищ. Бугор уже виден, за которым дом старого Чалаша расположился. Нищий цыган сидит на бугре, узнал Мустафу.

Вернулся? — спросил.

Подсел к цыгану Мустафа, спросил в свою очередь: «Что нового?»

— Есть кое-что…— сказал цыган, и помолчав немного, добавил — Ты ведь знаешь, какой богач Хаджи-Мурат, а на свадьбе двух копеек не дал… Пожалел…

— На какой свадьбе? — удивился Мустафа.

— Гюль-Беяз взял, две копейки не дал…

Вскочил на ноги Мустафа, злобой засверкали глаза его.

— Что говоришь?

— Спроси отца своего! — испугался цыган.

Огнем горел Мустафа Чалаш, когда стучал в дверь к отцу. Не узнал сына отец, за разбойника принял. Еще больше испугался, когда увидел своими глазами, что сын от любви к Гюль-Беяз голову потерял. Не остался дома Мустафа, деньги взял, кинжал взял, двух друзей взял и отправился в Судак вино пить. Разбили дверь, ведущую в подвал. Выбили дно из бочки — пили. Танцевал в вине Мустафа, хайтурму танцевал, грудь себе кинжалом изранил, заставлял друзей пить кровь его, чтобы потом не выдали врагам.

На другой день узнали все в Судаке и Таракташе, что вернулся Мустафа Чалаш домой. И что тронула его Карасевда. Слух этот и до Хаджи-Мурата дошел. Испугался старый богач, запер жену в самую дальнюю комнату, и сам долго на улице не показывался. Но как-то пошел в сад свой, что за селением находился и замер. Кто-то срубил все деревья, виноградник вырубил… Догадался Хаджи-Мурат о том, кто беды ему натворил, послал в волость работника с заявлением.

А ночью в дверь постучал работник. Открыл дверь Хаджи-Мурат и обмер. Перед ним стоял не работник, а Мустафа-Чалаш.

— Старик, отдай мою невесту!

Упал на колени Хаджи-Мурат: — Не знал я, что ты вернешься. Теперь сама не пойдет к тебе…

— Лжешь, старик! — крикнул не своим голосом парень. — Позови сюда!

Попятился хаджи к дверям, заперся в женской половине, стал звать на помощь слуг. Сбежались те со всех сторон. Ускакал Мустафа Чалаш из Коз, а позади него черной кошкой Карасевда уцепилась. Теперь только он с нею разговаривал, только у нее совета просил. И подсказала Карасевда пойти в Козы, к Гюль-Беяз, потому что старик заболел и не может помешать им встретиться.

Разыскал нищего цыгана Мустафа, потребовал одеждой поменяться. Удивился цыган, наряжаясь в бешмет Мустафы, отдавая взамен свое тряпье.

Одел Мустафа одежду цыгана, палку в руки взял, сгорбился, как старик, и направился в Козы. Просить милостыню.

Смотрел вслед Мустафе цыган, вертел пальцем у виска, говорил: «Настоящая Карасевда, совсем голову потерял».

Шел вдоль улицы селения Коз, прося милостыню Мустафа. Не узнавали его, подавали, кто хлеба кусок, кто монету. Подошел к дому Хаджи-Мурата. Лежал больным хаджа. Сидела Гюль-Беяз одна на ступеньке дома. Протянул к ней руку Мустафа Чалаш. Положила та монету в руку милостыню просящего — не узнала.

Сжалось сердце у Мустафы, заскребла когтями Карасевда.

— Мустафу Чалаша забыла?

— Пущенная стрела назад не возвращается, — покачала головой Гюль-Беяз.

— Значит, забыла, — крикнул Мустафа и бросился к ней с ножом.

Успела Гюль-Беяз уклониться, скрылась за дверью, людей позвала…

И пошли с тех пор по судакской дороге разбои. Ночи не проходило, чтобы какого-то богача не ограбили. Знали, что это работа Мустафы Чалаша. Хоть и знали, что где-то близко скрывается Мустафа, но найти не могли. Прятали его бедные татары, с которыми разбойник добычей делился. Говорили при этом: «Зачем за ним гоняться, Карасевда сама его в Девлен-дере приведет».

Правду говорили татары. Шел в Пропальное ущелье Мустафа совсем один, бросили его друзья, поняв, что совсем сумасшедшим он стал. Пришел под то дерево, под которым лежал он когда-то, убежав из тюрьмы. С ним и Карасевда пришла, тут же черной кошкой. Лег под дерево, хотел заснуть, а не спится. Скала, и та уже ко сну потянулась. А к нему сон не идет. Подошли, как ему показалось, три дуба к нему. Один больно ударил по голове.

— Затягивай крепче шею! — сказал второй сердитым голосом, похожим на голос Хаджи Мурата.

Третий толкнул камень из под ног, повис в петле Мустафа.

Нашли Мустафу отузские жители еще живым, долго добивали кольями.

— Отузские так всегда поступают! — говорили татары в Козах, живущие, узнав про расправу.

Сейчас тихо стало у нас. Кого убили, кого в тюрьму посадили? Увидим, как парит в синеве неба орел, говорим, вздыхая:

— Были и у нас орлы когда-то! Высоко летали. Старики о них еще помнят. Не случись Карасевда, Мустафа Чалаш одним из орлов был бы!