Н.В. Бессарабова. «Взаимоотношения Екатерины Великой с подданными во время путешествия в Крым»

Екатерина Великая совершила восемь поездок по России. Последняя из них — в «Полуденный край»¹, предпринятая в 1787 г., — стала самым знаменитым и масштабным путешествием монарха в русской истории. С начала января по начало июля императрица проделала путь от Петербурга до Крыма и обратно. При этом большую часть времени она находилась на территории современной Украины: только в Киеве государыня провела три из шести месяцев поездки, а апогеем путешествия стало посещение Екатеринославской губернии и Таврической области, генерал-губернатором которых был Г.А. Потемкин.

Отправляясь в путь, государыня преследовала ряд политических целей.

Она отводила важную роль политической рекламе, поэтому необходимо отметить три декларативных мотива поездки 1787 г. Во-первых, путешествие прославляло Екатерину лично, позволяя выглядеть просвещенной государыней и истинной матерью своих подданных. Во-вторых, знакомясь с Россией, императрица старалась продемонстрировать прекрасное состояние своей страны. Прежде всего она хотела убедиться в успехах колонизации и хозяйственного развития Юга и одновременно — оправдать Потемкина от возводимых на него обвинений в недобросовестном управлении причерноморскими землями. В-третьих, ее величество старалась показать, как много она сделала для своего государства.

Еще одна важнейшая цель поездки — стремление принести пользу России. В 1787 г. было выбито 100 золотых и 500 серебряных медалей (для этой цели было употреблено драгоценных металлов на сумму 13 631 р. 49 к.)², на одной стороне которых помещен профиль Екатерины, а на другой — карта путешествия в Крым и надпись «Путь на пользу»³.

Наконец, государыня хотела познакомиться с «живой Россией»⁴ (по выражению В.А. Бильбасова). «...я путешествую не для того только, чтобы осматривать местности, но чтобы видеть людей... Мне нужно дать народу возможность дойти до меня, выслушать жалобы и внушить лицам, которые могут употребить во зло мое доверие, — опасение, что я открою все их грехи, их нерадение и несправедливости. Вот какую пользу хочу я извлечь из моей поездки; одной известие о моем намерении поведет к добру»⁵, — так в разговоре с сопровождавшим ее французским послом Л.Ф. де Сегюром Екатерина Великая формулировала цели своего знаменитого путешествия в Крым. Заметим, что на первое место она поставила стремление пообщаться с подданными.

Разумеется, представители разных слоев провинциального населения имели неодинаковые возможности для контактов с императрицей. В этой работе мы рассмотрим взаимоотношения государыни во время поездки в Крым с дворянством, бюрократией, духовенством, податными сословиями и инородцами. Отдельного разговора также заслуживают российские вооруженные силы.

Екатерина II и дворянство

Чтобы предоставить народу возможность «дойти до себя», ее величество, по словам Сегюра, «везде подробно расспрашивала чиновников, духовенство, помещиков и купцов об их положении, средствах, требованиях и нуждах. Вот чем она снискивала себе любовь своих подданных»⁶. В круг «народа», очерченный дипломатом, попали, как видим, лишь представители привилегированных и полупривилегированных сословий. Впрочем, восприятие именно себя в качестве «народа» и «граждан» было вообще свойственно дворянству той эпохи⁷. Говоря: «гораздо больше узнаешь, беседуя с простыми людьми о делах их, чем рассуждая с учеными»⁸, — государыня подразумевала под «простыми людьми» отнюдь не мещан и крестьян.

Во время путешествия Екатерины в Крым находила отражение ее сословная политика. Для просвещенного абсолютизма было характерно строгое закрепление в законе сословной структуры общества, оформление правового статуса сословий с определением прав и обязанностей каждого из них, при этом наибольшим объемом привилегий обладало дворянство⁹. Неудивительно, что во время поездки 1787 г. императрица контактировала прежде всего с его представителями.

При этом на благородное сословие возлагалась и наибольшая ответственность при приеме Екатерины, от которой дворяне нередко старались уклониться. На одной чаше весов была возможность лично увидеть государыню и даже, возможно, пообщаться с ней, а на другой — весьма обременительные хлопоты, связанные сначала с подготовкой к встрече императрицы, а затем — и с ее приемом. При этом дворяне могли опасаться гнева ее величества или губернатора, если они скажут или сделают что-то не по нраву государыне. Наконец, участие во встрече Екатерины отрывало дворян от хозяйства, и это могло пагубно сказаться на делах их имений. Так, киевскому предводителю дворянства В. Капнисту, долгое время остававшемуся в Киеве во время пребывания там императрицы, жена писала: «Приезжай, друг мой, поскорее, у нас здесь страшные беспорядки, люди уходят, и скоро вся деревня уйдет»¹⁰.

Дворянам отводилась особая роль в церемониале встречи Екатерины в каждой посещаемой ею губернии.

В 1787 г. в Новгороде-Северском решено было выставить 12 молодых дворян верхом для встречи императрицы на границе губернии, другим «опровожателям» следовало ждать ее в городе, и трем «гостеприимцам» от каждого уезда — приветствовать во дворце. Все они, несмотря на то, что высокая гостья приезжала в январе, должны были одеться в мундиры «по губернии», в шляпы с бантом и перчатки. Разумеется, желающих общаться с ее величеством (честь большая, но и ответственность немалая), одновременно замерзая на морозе, было немного. Разумнее всех в этой ситуации поступил конотопский предводитель Шкляревич, который сам распределил эти «должности» и до приезда Екатерины держал их в тайне, а когда пришло время — велел приступать к исполнению своих обязанностей. Отказаться никто не посмел¹¹. В Чернигове с большим трудом уговорили произнести приветственную речь при встрече императрицы лишь 82-летнего надворного советника Ломиковского¹². В Екатеринославской губернии местная администрация решила взять прием государыни благородным сословием под свой контроль. Каждому предводителю предписывалось выбрать по три дворянина для нахождения в губернском городе во время приезда Екатерины и приглашать туда других дворян с семьями, а из городов, куда императрица не поедет — купцов и «лучших граждан»¹³.

Во многих городах, где побывала ее величество, благородное сословие устраивало для нее торжественные и многолюдные обеды и балы. Кроме того, дворяне обязаны были принимать участие в подготовке к приезду Екатерины. В Екатеринославской губернии предводители дворянства должны были заботиться о лошадях на станциях, следить за тем, чтобы все было в порядке во дворцах, и каждый предводитель отвечал за исправность дороги на территории своего уезда¹⁴.

Предводители дворянства не всегда справлялись со своими обязанностями добросовестно. Так, в Чернигове А.А. Полетика не решался предпринять что-либо самостоятельно, запутался в распоряжениях П.А. Румянцева и надоел ему, прося разъяснений по мелочам, вроде починки сарая для лошадей на черниговской станции. Даже если предводитель попадался расторопный, это не было залогом успешной подготовки к монаршему приезду. Новгород-северский коллега Полетики А.К. Лобысевич принялся за дело чрезвычайно рьяно, однако дворяне его губернии не торопились брать с него пример. На совещание о подготовке к путешествию приехало только три уездных предводителя из одиннадцати, дать лошадей отказывались даже те, у которых были конные заводы, более того — фруктов не могли доискаться в богатой садами Украине!¹⁵

В основном путешествия финансировались государством, для чего выделялись средства из Кабинета императрицы, центральных и местных учреждений. Наряду с этим создавать должную пышность и украшать города должны были местные жители, прежде всего — дворянство. Благородное сословие расставалось со своими деньгами отнюдь не с радостью. В Новгород-Северской губернии было решено собрать с дворянских доходов по 5 коп. с души и с получающих жалование по 2 коп. с рубля, но дворяне раскошеливались крайне неохотно или вовсе отказывались это делать. В итоге поступило лишь 5 766 руб. 46 коп., из которых 2 192 руб. 95 коп. заплатил К.Г. Разумовский¹⁶. В Орле тогда же для сооружения двух триумфальных ворот собирали с дворян по 2 коп. с души, и губернатор С.А. Неплюев грозился поднести императрице два списка: дворян, которые платили, и которые — нет¹⁷.

По пути в какой-либо город Екатерина могла обедать или ночевать в имении неизвестного ей доселе провинциального дворянина, которое оказывалось по пути и подходило для размещения высоких гостей. Так, она останавливалась в загородном доме бригадира Наумова в селе Демьяновка под Клином¹⁸.

Помимо этого, государыня не раз посещала имения своих приближенных и таким образом демонстрировала им свое доброе расположение. В 1787 г. в имении Вишенки на Украине ее принимал Румянцев-Задунайский¹⁹, также она посетила с. Белозерка и слободу Анновку, принадлежащие А.А. Безбородко²⁰.

Оказывала Екатерина дворянам и другие знаки внимания. Например, она могла крестить их детей, и это, по православным представлениям, означало, что ребенок и его семья роднились с крестной матерью. В Киеве она была восприемницей сына киевского предводителя Капниста²¹, а в Херсоне — внука А.Н. Самойлова, племянника Потемкина (это — один из знаков расположения светлейшему)²².

Еще один способ показать свою благосклонность дворянам — обеспечить будущее их детей. Так, сына черниговского губернатора А.С. Милорадовича государыня пожаловала в Измайловский полк прапорщиком²³. Видимо, забота о детях своих благородных подданных была традицией русских монархов. А.О. Смирнова-Россет рассказывает, что во время путешествия Александра I по Северному Причерноморью ее мать сказала, что озабочена воспитанием детей. Император на это ответил: «Вашу дочь я помещу в Екатерининский институт, брат Михаил... будет платить за нее, а этих молодцов (братьев мемуаристки. — Н.Б.) я беру на свой счет в Пажеский корпус»²⁴.

Екатерина могла отблагодарить дворян за хороший прием подарками²⁵, но вообще во время путешествий на долю дворян доставалось не так уж много материальных благ. Конечно, офицер или чиновник мог быть награжден за службу, потому что своей деятельностью он должен был приносить пользу Отечеству, однако одаривать дворян только за то, что они составляют благородное сословие, императрица не спешила. Она общалась с ними, оказывала им знаки расположения — но за высочайшее внимание, как мы уже видели, приходилось платить самим дворянам, затрачивая силы и денежные средства для должного приема государыни.

Участвуя в подготовке или встрече Екатерины, некоторые из них, видимо, ожидали вознаграждения за это, и если надежды не оправдывались — могли попытаться восстановить попранную, по их мнению, справедливость. Интересный пример тому дают материалы РГАДА. Предводитель дворянства Городицкого уезда Андрей Дунин-Борковский явился в июне 1787 г. к Румянцеву «и изъясняет, что один он... не удостоился той от Ее императорского величества милости, каковая на всех его товарищей... излияна». Петр Александрович полагал, что предводитель «правильно сего ищет», ведь он «утруждался» при подготовке к приезду государыни, а потом приветствовал ее на трех станциях, о чем прилагается свидетельство от наместнического правления, и теперь Борковский хотел бы быть причастным «к получению высокомонарших даров, устраивающих им и потомству вечный монумент»²⁶. Граф Задунайский подавал Безбородко список задействованных в подготовке дворян, и Борковский назван там²⁷. Когда 14 апреля Екатерина распределяла подарки для украинстких чиновников и дворян, городицкому предводителю она пожаловала табакерку в 440 руб., так что Борковский не был обойден монаршим даром, но видимо, по какой-то причине он до него не дошел, и предводитель решил заявить о своих «правах».

Во время своих путешествий ее величество общалась прежде всего с дворянством, от которого и исходят отзывы об отношении ее к подданным. Императрица стремилась завоевать симпатию представителей благородного сословия, демонстрируя расположение к ним, ничуть не стремясь при этом показать свое «монаршее» величие, — напротив, она старалась держаться как можно проще и доброжелательнее. Подданные видели перед собой не недосягаемое божество и не гордую правительницу, а очаровательную женщину, которая относится к ним с искренней добротой и вниманием — матушку-государыню, заботящуюся о своих «детях». Если до ее приезда они чтили «заочно» свою повелительницу, какой бы она ни была, то после личного знакомства восхищались уже не императрицей вообще, а приветливой обворожительной Екатериной. Д.Н. Сенявин писал, что когда в Севастополе он в числе других офицеров был представлен государыне и целовал ее руку, Потемкин похвалил его. Екатерина отвечала: «Вот ему в другой раз и другая моя рука за хорошую службу... Все последующие в моей жизни награждения никак уже сравняться с этим не могли»²⁸.

Поскольку императрица контактировала прежде всего с благородным сословием, и именно оно оставило большинство мемуаров о путешествиях, мы можем судить о тех чувствах, которое провинциальное дворянство питало к государыне. При этом просвещенные и образованные дворяне демонстрируют иногда удивительные примеры поклонения особе ее величества. Самойлов писал, что при въезде Екатерины в Херсон народ отпряг лошадей и на своих плечах внес ее в город²⁹. Вряд ли это было так. Документальные источники ничего не сообщают о подобном случае, да и многие иностранцы, описывающие путешествие в Крым, непременно бы упомянули о столь щекотливом факте отнюдь не в похвалу русскому народу — если бы такое было на самом деле. Тем не менее, интересно само представление о преданности монарху, высказанное дворянином.

Императрица и представители бюрократии

Местные власти, получив известие о скором приезде Екатерины, спешили уверить ее в своей радости. Тульский генерал-губернатор М.Н. Кречетников извещал государыню «о том беспредельном обрадовании, которое произвело во мне намереваемое присутствие Вашего Императорского Величества в части, мне вверенной»³⁰. Скорее всего, зная о предстоящем визите Екатерины, чиновники испытывали не столько радость, сколько опасение, что она будет недовольна положением дел на местах или откроет какие-либо их упущения, ведь одной из целей ее путешествий был контроль над губернской администрацией и пресечение возможных злоупотреблений.

Особый интерес императрицы к деятельности чиновников во время путешествия в Крым объясняется тем, что она стремилась увидеть результаты реформы местного управления, начатой в 1775 г. До ее проведения Россия делилась на 23 губернии, 66 провинций и до 180 уездов. Во время реформы произошло разукрупнение губерний, их число увеличилось более чем вдвое, каждая из них подразделялась на уезды, промежуточная единица — провинция — была ликвидирована. Произошло расширение распорядительных и исполнительных прав местных чиновников и учреждений, им были переданы многие функции центральных учреждений³¹.

Узнать, как работала бюрократия, государыня могла, посещая лично различные учреждения, но в 1987 г. она сделала это лишь единожды, посетив палаты городового магистрата в Киеве³². Потемкин ожидал, что в его наместничестве императрица захочет взглянуть на какое-нибудь учреждение, и потому приказывал: «Правление, наместнические палаты и все присутственные места содержать в готовности... сверх исправности в делах должны все канцелярские служители быть в совершенном опрятстве»³³. Руководитель Таврической области В.В. Каховский считал, что во дворцах и во всех присутственных местах должны быть портреты государыни, и просил Потемкина доставить их³⁴. Тем не менее, ее величество во время путешествия в Крым больше учреждений не посещала.

Иногда Екатерина встречалась с чиновниками, которые подносили ей «всеподданнейшие рапорты и ведомости, доставляющие полное сведение о губернии»³⁵. Источники не сообщают, насколько внимательно государыня их изучала.

Таково было личное знакомство императрицы с положением дел на местах. В основном о работе чиновников она судила не столько по собственным впечатлениям или докладам местной администрации, сколько по сообщениям комиссии для изучения губерний, которая состояла из двух спутников Екатерины — сенаторов А.П. Шувалова и С.Ф. Стрекалова. В рапортах, поданных ими государыне³⁶, содержались следующие сведения:

— численность населения губернии;

— доходы и недоимки;

— число решенных и нерешенных дел как в целом по губернии, так и в различных учреждениях, образованных в результате губернской реформы;

— причины нерешенности дел;

— количество колодников;

— деятельность Приказа общественного призрения (наличествующий у него капитал, число училищ и учеников в них, число людей, находящихся в больницах и богадельнях, есть ли воспитательный и работный дома, дом для призрения сумасшедших, если да — сколько человек в них содержатся).

Результаты осмотра были таковы: ревизоры «везде обрели возможную исправность и точность в отправлении дел»³⁷ и «в осмотренных нами присутственных местах должное тщание и точное исполнение во всем, относящемся до управления губернией»³⁸, а также «течение дел в оных производится на основании высочайших Вашего Величества узаконений и нигде не узрели мы ни малейшего упущения»³⁹. Нерешенных дел, как правило, было мало, а кое-где их не было вообще, причем таковыми они оставались не из-за нерадения чиновников, а «за неполучением требуемых справок, или по недавнему вступлению, или за неявкою сторон к слушанию дела, или за подачею апелляции, или по таким подобным уважительным причинам»⁴⁰. Содержание заведений, находящихся в ведении Приказа общественного призрения, было «совершенно отличное»⁴¹.

По донесениям Шувалова и Стрекалова хорошо прослеживается механизм изучения положения дел на местах. Ревизоры судили о работе учреждений, осматривая присутственные места. В Киеве члены комиссии 15 февраля побывали в наместническом правлении и казенной палате, на следующий день — «делали ревизию порядка и дел в палатах уголовной и гражданской и совестном суде», и 17 февраля посетили «на Подоле состоящие присутственные места, верхний и нижний суд, равно как и ко-лодников»⁴². О том, что в тех или иных учреждениях они бывали сами, сенаторы упоминали в своих рапортах⁴³, но они не раз ссылались на нехватку времени: «сколь кратость времени позволила, осмотрели присутственные места»⁴⁴, и писали, что пользовались поданными на местах документами о состоянии учреждений⁴⁵.

Таким образом, работа чиновников всегда представала перед Екатериной, по донесениям ее спутников, на должной высоте. Ревизоры могли и не искажать цифры, сообщая о числе решенных и нерешенных дел, а вот как решались дела, комиссия не сообщает. Указывая достоинства, сенаторы, обычно не замечали недостатков, если же обнаруживалось вдруг какое-либо упущение, то чиновники не были в нем виноваты. Может быть, если ревизоры и обнаруживали что-нибудь нелицеприятное, они могли закрыть на это глаза, получив от местных властей «потребное пособие» в виде взятки? Свидетельств последнего, впрочем, нет, как нет в этом ничего невероятного.

Если уж от Екатерины благополучно скрывали злоупотребления в том, что она видела собственными глазами, то по документам положение дел тем более преподносилось в выгодном свете. Это хорошо иллюстрирует анекдот, за достоверность которого нельзя, впрочем, поручиться. В 1787 г. в Туле из-за неурожая прошлого года стояли высокие цены на хлеб, народ бедствовал, а Кречетников донес императрице совершенно противоположное. К несчастью, генерал-губернатор враждовал с обер-шталмейстером Л.Н. Нарышкиным, известным остряком. Тот явился к ее величеству с ковригой хлеба и двумя утками, купленными на рынке. Когда Екатерина спросила, сколько стоит хлеб, Нарышкин ответил, что четыре копейки. Государыня удивилась — ей донесли, что хлеб в Туле не дороже копейки, и тогда хитрец изрек: «Может быть, это ошибка... Впрочем, иногда рапорты бывают не достовернее газет»⁴⁶.

Вероятно, императрица понимала, что реальное положение дел на местах от нее будут скрывать, а ведь знакомство с ним — одна из целей ее путешествия... но эта задача вступала в противоречие с пропагандистской целью поездки — представить свою страну в наиболее выгодном свете. Государыня верила, или делала вид, что верит, будто чиновники работают с должной добросовестностью. Так что контроль над губернской администрацией во время поездки Екатерины был не очень эффективен не только из-за того, что бюрократия скрывала свои злоупотребления, но и из-за указанного противоречия.

Не будем забывать, что императрица была склонна хвалить свою страну. Глядя на подобные донесения, делать это было очень удобно. Кое-где она все же замечала «нерадение», но никогда не предавала это огласке. Однажды принц Ш.Ж. де Линь спросил ее: «Отчего некоторыми губернаторами Вы были довольны, и потому изъявляли им ваше благоволение, а некоторыми были недовольны, и Вы им ничего не сказали?» «Потому что я хвалю вслух, а браню наедине»⁴⁷, — отвечала Екатерина. Она не высказывала официально своего неодобрения полоцкому и могилевскому генерал-губернатору П.Б. Пассеку, тогда как статс-секретарь государыни А.В. Храповицкий сообщает: «не были довольны» его рапортами⁴⁸. Мы увидим, что она производила награждения в одних местах и не производила в других, и это наверняка имело под собой какое-то основание, но источники, как правило, не содержат свидетельств недовольства императрицы тем или иным губернатором. Исключение — лишь генерал-губернатор трех украинских губерний Румянцев, но раздражение государыни здесь во многом объяснялось тем, что ей не нравились выпады графа Задунайского против Потемкина, а также скукой от трехмесячного пребывания в Киеве.

Чиновникам тех губерний, которыми она была довольна, Екатерина демонстрировала свое расположение, ведь своей деятельностью, по ее мнению, они приносили (или, во всяком случае, должны были приносить) пользу России. Многие губернии и наместничества вместе с их руководителями были удостоены объявленного императрицей «благоволения»: Смоленская и Псковская (Н.В. Репнин), Могилевская (П.Б. Пассек), Екатеринославская губерния и Таврическая область (Г.А. Потемкин), Курская (А.Н. Зубов), Орловская (С.А. Неплюев), Московская (П.Д. Еропкин)⁴⁹, Тверская и Новгородская (Н.П. Архаров) губернии⁵⁰. Благоволение не было объявлено трем украинским губерниям (П.А. Румянцев), Харьковской (Е.А. Чертков) и Тульской (М.Н. Кречет-ников) губерниям.

Как бы ни было драгоценно для верноподданного словесное монаршее «благоволение», его желательно подкрепить материально. Местная администрация, ожидая приезда императрицы, рассчитывала на получение подарков и наград. Латиноамериканский политический деятель Ф. де Миранда, путешествовавший по России во время поездки Екатерины в Крым и ставший очевидцем этого события, сообщает, что орловский губернатор Неплюев, говоря о пожалованиях, сделанных чиновникам в Киеве, «тоже надеется на щедрость государыни»⁵¹.

Во время путешествия широкий размах приняло награждение чиновников орденами⁵². Не получили их лишь тульские, новгородские и тверские чиновники, при этом Туле не было объявлено и благоволения. Заметим, что Екатерина жаловала ордена чиновникам какой-либо губернии уже после того, как покидала ее (за исключением наместничеств Потемкина и Румянцева), видимо потому, что ехала она довольно быстро, а на изучение рапортов местной администрации и донесений Шувалова и Стрекалова и на подготовку указа о вручении орденов требовалось время.

Во время путешествия в Крым производились награждения чиновников орденом св. Владимира II—IV степеней.

II степень была пожалована лишь семерым руководителям губерний и наместничеств, имеющим чин действительного статского советника (IV класс «Табели о рангах»): псковскому губернатору И.А. Пилю⁵³, правителю Могилевского наместничества Н. Энгельгардту⁵⁴, полоцкому губернатору генерал-майору А. Лунину⁵⁵, правителю Таврической области В.В. Каховскому⁵⁶, харьковскому губернатору генерал-поручику Д.А. Норову⁵⁷, орловскому генерал-губернатору С.А. Неплюеву⁵⁸ и курскому губернатору А.Н. Зубову⁵⁹.

Орден III степени получили десять человек: вице-губернаторы (в Пскове и Смоленске — коллежские советники Брылкин⁶⁰ и Храповицкий⁶¹ (VI класс), в Орле — полковник Карнеев⁶²) или руководители учреждений, имевшие чин действительного статского советника (IV класс): в Полоцке — председатель палаты гражданского суда П. Богомолец и совестный судья И. Храповицкий⁶³, в Москве — директор Московского университета П. Фон Визин, а также обер-полицмейстер Толь, бригадир (V класс)⁶⁴. В Киеве этот орден получил Я. Башуринский, пожалованный тогда же в чин действительного статского советника⁶⁵. Единожды орден III степени был пожалован коллежскому советнику, председателю палаты уголовного суда Сабурову в Харькове⁶⁶. В числе награжденных был и В.С. Попов, правитель канцелярии Потемкина, состоящий при императрице у принятия прошений⁶⁷.

В основном чиновники получали IV степень ордена. Это были руководители различных учреждений (палат уголовного и гражданского суда, верхнего земского суда, губернские прокуроры и т. д.), изредка — чиновники какого-либо учреждения или предводители дворянства, имевшие чин статского или коллежского советников (V—VI классы «Табели о рангах»). В наместничестве Потемкина ордена были пожалованы нескольким коллежским асессорам (VIII класс)⁶⁸. Иногда могли быть награждены офицеры, имеющие чин VIII—X классов, состоящие на статской службе, например, в Курске — дворянский заседатель Приказа общественного призрения капитан Курсаков и губернский землемер поручик Башилов⁶⁹.

Как видим, ордена получали не рядовые чиновники. Почти все награжденные занимали высокие должности, все они были дворянами и имели достаточно высокий чин по «Табели о рангах». Можно задаться вопросом: чем руководствовалась Екатерина при пожаловании орденов?

Шувалов и Стрекалов в своих донесениях обычно указывали наиболее усердных чиновников, и некоторые из них были награждены. Так, в Харькове сенаторы отметили шестерых⁷⁰, из которых ордена получили двое: председатель палаты уголовного суда Сабуров и предводитель дворянства Г. Шидловский⁷¹. В донесении о Екатеринославской губернии ревизорами были названы девять человек⁷², из которых шестерым были пожалованы ордена среди девятнадцати награжденных там⁷³. Возможно, кандидатуры будущих владимирских кавалеров предлагали губернаторы и генерал-губернаторы, и сама Екатерина, встречаясь с чиновниками, могла кого-нибудь отметить.

Иногда источники упоминают о повышении представителей бюрократии в чинах. Полетика сообщает о пяти повышениях в чин действительного статского советника и одном — коллежского советника в Киеве⁷⁴. Видимо, это были единичные случаи.

Зато повсеместно и во время всех своих поездок чиновники получали подарки. Сохранилась полная ведомость всем вещам, пожалованным во время путешествия в Крым⁷⁵. Это золотые табакерки, перстни, часы, украшенные драгоценными камнями. Такие подарки вручались во всех без исключения губерниях, которые посетила императрица, причем не только руководителям учреждений, но и рядовым чиновникам и предводителям дворянства. Разумеется, чем выше был чин и должность, тем более дорогим был дар: от табакерки в 5 800 руб. Н.В. Репнину, до табакерки в 230 руб. бельскому городничему⁷⁶, от перстня в 3 тыс. руб. Е.А. Черткову до перстня в 175 руб. надзирателю певческого класса Капцевичу из Харькова⁷⁷. Всего во время поездки на пожалования вещами было израсходовано вещей общей стоимостью 505 252 руб.⁷⁸ Екатерина говорила одному из своих спутников, де Линю, что деньги, которые она тратит на подобные подарки, «с избытком опять к ней возвращаются, и что награждать и одобрять есть ея обязанность»⁷⁹.

Впрочем, было еще одно сословие, которому путешествия государыни несли значительную материальную выгоду.

«Православная государыня» и духовенство

Путешествуя по России, Екатерина стремилась создать в глазах подданных образ доброй, милосердной, приветливой монархини, истинной матери своих подданных, которая, не жалея сил, трудится на благо Отечества. Составной частью этого образа было окружение себя ореолом православной государыни, которая искренне верует, ревностно исполняет религиозные обряды и чтит священнослужителей.

Для просвещенного абсолютизма, как заметил О.А. Омельченко, было характерно стремление к ликвидации духовенства как особой правовой категории населения (в частности, секуляризационная реформа подорвала основу существования духовенства как самостоятельного сословия)⁸⁰. При этом отношение императрицы к духовенству во время путешествия в Крым скорее соответствовало традиционным идеологическим установкам русского самодержавия (согласно которым монарх должен являться защитником веры и церкви), нежели проводимой ею политике просвещенного абсолютизма. Подобное поведение имело вполне практическую цель — оно помогало реализовывать декларативные устремления, отмеченные выше.

Во время путешествия государыня ревностно исполняла религиозные обряды — так, чтобы это видели подданные.

Будучи в 1787 г. в Киеве, в сопровождении своего двора и иностранцев Екатерина побывала в пещерах Киево-Печерского монастыря и приложилась к мощам, о чем писала в следующих выражениях: «Вчера мы были в пещерах ближней и дальней и оттуда вышли как из бани, так все вспотели, хотя мороз был градусов от 10-ти до 20-ти»⁸¹. В Киеве императрицу застал Великий пост, прекративший все развлечения двора, во время которого она, по ее словам, «питалась земляными яблоками одними и репою»⁸². Миранда, который не вполне понимал религиозные чувства православных, удивлялся, как ее величество выдерживает во время обедни многочисленные поклоны и коленопреклонения⁸³.

Как истинная православная государыня, Екатерина поощряла переход иноверцев в православие (однако никого не заставляла менять вероисповедание насильно). В Кременчуге ей «были представлены и жалованы к руке осетинского народа депутаты, просящие святого крещения». Их было трое⁸⁴. Через две недели, уже в Херсоне, осетины были крещены, но до святой купели дошли лишь двое из них, получив имена Петр и Павел, а императрица стала восприемницей⁸⁵. Все трое получили в подарок золотые часы с цепочками ценой в 270, 260 и 250 руб.⁸⁶

Набожность Екатерины могла переплетаться с придворными церемониями и со слишком бурными изъявлениями симпатий к своей государыне со стороны подданных, в том числе — духовенства. В результате возникали несколько странные ситуации. Иногда в Киеве ее величество выезжала на богослужение «в сопровождении полков и при пушечной пальбе»⁸⁷, не раз целование ее руки придворными, иностранцами и даже духовенством происходило в церкви⁸⁸. Императрица чтила Бога, а подданные — ее...

Итак, во время путешествия в Крым народ видел перед собой набожную, уважающую церковь матушку-государыню. Насколько искренними были религиозные чувства, которые демонстрировала Екатерина?

Пятнадцатилетней девочкой она приняла православие и вряд ли успела к тому времени глубоко воспринять новую веру. Позже она познакомилась с идеями Просвещения, и это не способствовало укреплению веры. Тем не менее, какими бы ни были личные взгляды Екатерины, как императрица она понимала, что обязана уважать веру своей новой родины и религиозные чувства подданных, а также поддерживать добрые отношения с духовенством. Поэтому во время поездки, находясь «на глазах» у народа, Екатерина успешно создавала образ православной государыни, который, кстати, помогал ей повышать свой авторитет в глазах подданных. Лишь изредка она признавалась тем лицам, которые способны были это понять, что религиозность она демонстрирует на публику. В Киеве, в Страстную пятницу, императрица передала Миранде через своего фаворита А.М. Дмитриева-Мамонова, чтобы он не воспринимал праздник «совсем как акт веры с ее стороны»⁸⁹. Скепсис по отношению к церковным обрядам и духовным персонам нередко проскальзывает в самом тоне ее писем (как это будет показано ниже) — но лишь близким, доверенным лицам.

Перейдем к отношениям Екатерины с православной церковью. Во время путешествия она постоянно общалась с духовенством. Приехав в какой-либо город, императрица принимала, вместе с представителями других сословий, духовных лиц, которые говорили поздравительные речи и допускались к ее руке. Иногда она сама посещала иерархов: так, в Киеве на Пасху посетила дом митрополита⁹⁰.

Следует заметить, что существует свидетельство лишь одного духовного лица, общавшегося с государыней во время ее поездки в Крым — автобиография Платона (Левшина). Возвращаясь в столицу, императрица во время своего посещения Москвы возвела Платона своим указом в сан митрополита. Он ничего не знал до тех пор, пока во время службы в Успенском соборе не был помянут как митрополит. Иерарх, услышав это, подумал, что произошла ошибка. Когда же ему сообщили, что такова воля ее величества, он поклонился Екатерине из царских врат, «а паче возблагодарил Господа чудодеющего». Это произошло в день его рождения — 29 июня 1787 г. Платону исполнилось 50 лет⁹¹.

«Православная государыня» так отписала об этом событии глубоко верующему Потемкину: «в Петров день на Москве в Успенском соборе Платона провозгласили мы митрополитом и нашили ему на белый клобук крест бриллиантовый на пол-аршина в длину и поперек, и он во все время был как павлин Кременчугский»⁹². По дороге из Тулы в Серпухов Храповицкий слышал от императрицы такие слова: «Новоспасский архимандрит Павел вчера худо говорил речь. Он ученик Платона: нарочно стараются, чтобы их не превзошли, и теперь в бельцах люди лучше, нежели в чернецах»⁹³. В Киеве после посещения одного из монастырей было «говорено о ханжестве игуменьи»⁹⁴. В частном письме ближайшему другу или в разговоре с доверенным лицом Екатерина могла позволить себе насмешку над духовным лицом или критическое высказывание о нем, но на глазах у подданных она непременно демонстрировала уважение к церкви.

Помимо Платона, были и другие случаи пожалования императрицей духовного сана во время путешествий. Так, архимандрит Нежинского благовещенского монастыря Дорофей стал епископом Феодосийским и Мариупольским⁹⁵. При этом пожалования сана были единичными случаями, зато денежные подарки духовенство постоянно получало от императрицы.

Во время путешествия в Крым, каждая церковь получила по 150—200 руб., монастыри — от 150 до 1 тыс. руб., на соборы и епископские дома выделялось по 1 тыс. руб. и лично иерархам — от 1 тыс. до 3 тыс. руб. Деньги эти выплачивались из «комнатной суммы» и составили в общей сложности 41 550 руб., тогда как всего во время поездки было израсходовано из «комнатной суммы» 447 654 руб. 4 коп.⁹⁶ Помимо этого, в Киеве из денег Кабинета была пожалована 31 тыс. руб. — от 4 тыс. руб. киевскому митрополиту до 5 руб. на каждого монаха киевских монастырей⁹⁷.

Как показывают архивные материалы, будучи в Киеве, Екатерина назначила пенсию бывшему Севскому епископу Кириллу в размере 600 руб. в год, а выплату 300 руб., предназначенных ему от епархии, велела «производить из доходов, собираемых с бывшими за монастырями имений»⁹⁸. Кроме того, императрица приказала платить пенсии архимандритам двух монастырей, «включая и получаемое ими до сего жалованье, из доходов, получаемых с деревень, бывших за малороссийскими монастырями»⁹⁹. Видимо, назначение пенсий государыня производила во время своих поездок в единичных случаях.

Помимо денежных пожалований иерархи получали дорогие подарки: в 1787 г. епископу Дорофею императрица подарила панагию с бриллиантами и синим яхонтом стоимостью 2 600 руб.¹⁰⁰, а новгород-северскому епископу Иллариону — панагию с бриллиантами, аметистами и золотой цепью, стоившую 2 250 руб.¹⁰¹ Митры с бриллиантами получили от нее киевский архиепископ Никодим¹⁰² и иеромонах Каллист, посвященный тогда по приказу Екатерины в архимандриты Киево-Печерского монастыря¹⁰³.

Иногда государыня могла потратить крупную сумму на церковное убранство. Так, в Киеве она заказала к мощам св. Владимира в Золотоверхо-Михайловский монастырь две золотые лампады с кистями, осыпанными мелкими бриллиантами и жемчугом, а потом еще и паникадило из серебра¹⁰⁴.

Как видим, во время путешествия в Крым Екатерины не жалела денег и подарков для духовенства, желая показать внимание к нему, завоевать расположение священнослужителей, а также, как истинная православная государыня, продемонстрировать свое благочестие.

Создавая образ православной государыни, Екатерина не забывала, что не все ее подданные исповедуют православие, и она всегда проявляла веротерпимость, особенно — во время путешествий, когда ей приходилось контактировать с представителями иных конфессий непосредственно. Таким способом она показывала, что как просвещенная государыня, стоит выше религиозных предрассудков, а представителей других вероисповеданий располагала к себе доброжелательным отношением. Императрица также защищала их от своих православных подданных, не всегда отличавшихся веротерпимостью.

Гонения на старообрядцев в ее правление прекратились, она общалась с ними во время поездок, демонстрируя свое милостивое расположение. В 1787 г. на Украине они встречали государыню с хлебом-солью и фруктами¹⁰⁵.

Общаясь с православными священнослужителями, Екатерина не отказывалась и от контактов с представителями других исповеданий. В Крыму «духовенство православного исповедания встречало ее с Евангелием, а муфтий — с Алькораном»¹⁰⁶. Императрица дарила им подарки наряду с православным духовенством. В Киеве лютеранскому пастырю государыня велела платить по 300 руб. в год¹⁰⁷, а католический епископ Нарушевич получил от нее крест с розами стоимостью в 1 600 руб.¹⁰⁸

Память о путешествии в Крым должно было увековечить строительство храма в Екатеринославе. При основании этого города был заложен грандиозный собор св. Екатерины в 67 саженей длиной и 15 — шириной, первый камень в основание которого положила Екатерина, второй — император Священной Римской империи Иосиф II. По словам Потемкина, собор должен был строиться «в подражание святого Павла, что вне Рима»¹⁰⁹. Фундамент был построен и обошелся казне в 71 102 руб. 45 1/4 коп., потом строительство было остановлено и лишь в 1830-е гг. на этом месте была сооружена церковь гораздо более скромных размеров, ограду которой составлял фундамент проектируемого собора¹¹⁰.

«Матушка-государыня» и народ

Уже отмечалось, что императрица хотела дать народу возможность дойти до нее, а также о том, какой смысл вкладывала она в понятие «народ». Если с дворянством, бюрократией и духовенством в 1787 г. Екатерина общалась постоянно и систематически, то встречи с купцами, мещанами и крестьянами, даже если они происходили достаточно часто, оставались во время этого путешествия единичными случаями в общении государыни с подданными, не говоря уже о том, что с ними императрица держала гораздо большую дистанцию, нежели с привилегированными сословиями.

Заметим, что во время разных путешествий (всего их было восемь) «степень близости» Екатерины к народу была неодинаковой, но ни в одном из них государыня не осуществляла систематического общения с податными сословиями. Путешествие в Крым — наименее демократичная из всех ее поездок. Так, купцы входили в круг лиц, постоянно общавшихся с императрицей (наряду с дворянством, чиновниками и духовенством), во время всех ее поездок — кроме последней — «шествия в полуденные земли»... В 1787 г. ее контакты даже с торговым сословием были единичными, а мещане и крестьяне имели совсем немного шансов лично встретиться с «матушкой-государыней».

В Киеве в городском магистрате купечество устроило обед в честь Екатерины¹¹¹. Один из очевидцев, Миранда, так его описал: «...прибыла императрица, городской голова обратился к ней с приветственною речью, но уже на второй фразе запутался от смущения и умолк, а Ее Величество тотчас помогла ему выйти из затруднительного положения, произнеся ответные слова... За столом пришлось довольствоваться совершенно остывшей едой, которую подавали как-то несуразно, поскольку по правилам этикета у горожан принято накладывать ее себе самим. Мало того, что перебили половину посуды, но вдобавок лакеям, чтобы пробиться к принесенным заранее блюдам, приходилось оттаскивать [гостей] за рукава, ибо они, разинув рты, уставились на императрицу. После обеда в ожидании кофе слушали сонату, исполненную на клавесине одиннадцатилетней девочкой, и я обратил внимание государыни на то, сколь разнятся юность и старость, ибо девчушка нимало не смущалась, в отличие от городского головы. "Что поделать, ежели бедняга никогда в жизни меня не видел"», — отвечала она¹¹².

Екатерину поздравили с приездом и приложились к руке представители «градского общества» (мещане и купцы) в Новгороде-Северском и Киеве¹¹³. Потемкин приказывал купцам тех городов, куда государыня не поедет, приезжать в Кременчуг¹¹⁴. Здесь «во время прохода ее величества к стоящей у подъезда карете поднесли фрукты и хлеб с солью купцы и мещане Елизаветградские, Крюковские и Крыловские»¹¹⁵, два дня спустя они вновь поднесли хлеб-соль и фрукты и были пожалованы к руке¹¹⁶. В Херсоне¹¹⁷ и Харькове¹¹⁸ Екатерине были представлены и допущены ею к руке купцы и мещане. В Херсоне она побывала в лавке богатого купца-грека¹¹⁹. В Москве во внутренних покоях императрице поднесли хлеб-соль «московских фабрик содержатели и разных цехов российские ремесленники»¹²⁰. Поднесение хлеба-соли крестьянами в Екатеринославском наместничестве было единственным случаем во время крымского путешествия¹²¹. Мы перечислили все контакты Екатерины с купечеством, мещанством и крестьянством на протяжении полугодовой поездки!

По сообщениям губернской администрации, народ несказанно радовался известию о предстоящем проезде государыни¹²². Видимо, это обязательный штамп для рапортов такого рода, но и мемуаристы тоже свидетельствуют о желании населения увидеть императрицу. Ф.П. Лубяновский рассказывал, что в Харькове «за неделю перед тем... не было угла свободного, жили в палатках, шалашах, сараях, где кто мог и успел приютиться»¹²³.

Местные власти везде старались придать встрече Екатерины организованный характер, заботясь о том, чтобы она видела подданных, восторженно ее приветствовавших, но чтобы при этом не было давки и толпа не загораживала путь ее карете¹²⁴. Все источники, как официального, так и личного происхождения, свидетельствуют о «многолюдстве» во время приезда императрицы в тот или иной город. На наш взгляд, вряд ли народ сгонялся насильно встречать ее (а такие обвинения бросались, например, Потемкину)¹²⁵. Провинциалы получали единственную в жизни возможность увидеть обожаемую матушку-государыню и высказать ей свою любовь и преданность во время ее проезда через их город или деревню, и они не желали упускать этот шанс, толпясь у дорог и по берегам рек, собираясь и крича «ура» под окнами ее дворцов. Так императрица давала народу возможность дойти до себя...

Тем не менее, почти не общаясь с ним, Екатерина понимала, какую императрицу народ хотел бы видеть, и представала перед подданными величественной и приветливой, доброй и набожной матушкой-государыней. Одновременно в глазах своих более образованных подданных она выглядела мудрой просвещенной императрицей, заботящейся о народе, которой не чужды лучшие человеческие качества — гуманность, милосердие, доброжелательность. Оказывалось, что взгляды дворянина и простолюдина на то, какой должна быть хорошая царица, не так уж сильно различались. Поэтому, стремясь выглядеть просвещенной государыней, Екатерина одновременно с успехом реализовывала патерналистские устремления. Даже если императрица не пожелала быть Матерью Отечества на словах (отказавшись от этого титула, когда в 1767 г. его предложила Уложенная комиссия), она стремилась демонстрировать, что является таковой, на деле.

Когда Екатерина въезжала в Кременчуг, пошел слух, что она смягчила наказание попавшейся навстречу ей преступнице¹²⁶. Разве могла поступить по-другому в представлении народа милосердная матушка-государыня? Вряд ли зная об этом слухе, но понимая, какой ее хотят видеть подданные, императрица в Херсоне велела избавить от каторжных работ 48 преступников и поселить их в удобном месте по усмотрению Потемкина¹²⁷.

Приносили ли путешествия для народа какую-нибудь еще пользу, кроме возможности взглянуть на матуш-ку-государыню и помилования преступников? Приезд Екатерины в тот или иной город обычно обставлялся как праздник, который население должно был надолго запомнить еще и по той причине, что для него устраивались развлечения и угощения.

В Киеве 21 апреля 1787 г., в день рождения императрицы, «перед дворцом на площади поставлены были чаны с вином, медом и пивом, и... на столиках положены были... съестные припасы», а на раздаче были поставлены караулы¹²⁸, надо полагать затем, чтобы один другого не обделил съестным или спиртным, а потом не произошла бы драка. Румянцев же разрешил народу «гульбищами перед дворцом безденежно пользоваться всю святую неделю»¹²⁹. В Херсоне при спуске кораблей тоже было устроено угощение для народа¹³⁰. Иногда Екатерина прощала часть недоимок¹³¹.

Императрица делала народу и кое-какие материальные пожалования, но в основном тем, кто участвовал в подготовке к поездкам или обслуживал ее в пути. Во время плавания по Днепру она велела платить лоцманам по 1 руб. в день¹³², а лоцмана М.И. Подгорного, который заправлял флотилией, Екатерина пожаловала поручиком, а его 13-летнего сына — прапорщиком, и оба они получили потомственное дворянство¹³³. Жалованье рабочих, занятых в наместничестве светлейшего князя постройкой городов и подготовкой к путешествию, составляло 5 коп. в день¹³⁴. Узнав об этом, государыня добавила от себя еще 5 коп., и Иосиф II воскликнул: «Тебе только, мудрая владычица, возможно делать такие вещи!»¹³⁵. Духовенству или чиновникам Екатерина жаловала не в пример больше, но для рабочих и эти 5 копеек вряд ли были лишними. В Киеве государыня «духовнику своему высочайше указать изволила отпустить довольную сумму для раздачи нищим»¹³⁶.

Следует сказать об отношении народа к Екатерине, которое проявлялось во время ее путешествий. Источники часто сообщают, что при приезде ее в какой-либо город кареты из-за множества народа ехали с трудом. Не раз крестьянки застилали дорогу, по которой шла императрица, белыми холстами и платками, а потом с благоговением их разбирали¹³⁷. В 1787 г. в Харькове, когда показался императорский поезд, «тысячи голосов в один голос громогласно воскликнули: шествует! И все умолкло! Недвижимо, как вкопанные, в тишине благоговейной все стояли и ожидали: божество явилось»¹³⁸.

Во время плавания Екатерины по Днепру на галерах «множество народа громкими кликами приветствовало императрицу, когда при громе пушек матросы мерно ударяли по волнам Борисфена своими блестящими, расписными веслами. По берегам появлялись толпы любопытных, которые беспрестанно менялись и стекались со всех сторон, чтобы видеть торжественный поезд...»¹³⁹

Может возникнуть вопрос, была ли искренней радость народа или она была вызвана распоряжением местных властей? Немецкий врач М. Вейкардт, весьма настороженно относившийся как к императрице, так и к России, писал, что три генерала как-то хотели побудить народ кричать «ура» собственным криком. «Народ молчал и позволил трем старикам в одиночестве простонать жалкое трио. Распорядились быстро привести солдат, которые, наконец, должны были прокричать доносившееся до кораблей "Ура"»¹⁴⁰. Мемуары более расположенных к России иностранцев, напротив, рисуют картину искренней радости народа. Например, принц де Линь сообщает, что все жители соседних деревень и селений, находящихся за несколько верст, «собираются на место нашего проезда и за четверть часа или более прежде, нежели она проедет, падают ниц и встают не прежде четверти часа по отъезде нашем»¹⁴¹. Де Линь, Сегюр и русские мемуаристы, на наш взгляд, были ближе к истине, чем Вейкардт, мемуары которого пропитаны неприязнью к России.

Тем не менее, нельзя сказать, что сообщение Вейкардта возникло совсем на пустом месте. Дело в том, что местная администрация вполне могла позаботиться, чтобы Екатерина видела многолюдство и восторг населения. По словам Сенявина, народ, окружавший ее дворец в Кременчуге, начал петь и плясать по команде Потемкина, потому что это было заранее приготовлено¹⁴². В Харькове Чертков велел народу собираться по пути следования государыни в лучшей одежде, «при проезде императорской кареты да сделают они все обыкновенный поклон, а лутчие обыватели могут поднести... хлеб и соль на глиняном блюде, а женщины — хорошие душистые цветки и травы... а прочие изъявляют свое восхищение приличными поступками и приветствиями»¹⁴³, «только чтоб не было никого в развращенных и разодранных одеждах, а особливо пьяных и нищих»¹⁴⁴. Подобные распоряжения местных властей, впрочем, накладывались на энтузиазм населения, подчеркивали и упорядочивали его, но не создавали. На желание народа увидеть императрицу указывает и то, что «за несколько сот верст живущие люди сюда приезжали... дабы удостоиться увидеть ее царственное лицо», как писал один из мемуаристов¹⁴⁵. Вряд ли кто-то их заставлял ехать так далеко.

Память о путешествиях Екатерины хранилась в весьма своеобразной форме. Во многих местах (даже там, где она никогда не была) возникали легенды, объяснявшие происхождение того или иного географического названия посещением ее величества. Подобные легенды показывают, что поездки императрицы были для народа весьма знаменательными событиями, память о которых передавалась из поколение в поколение, обрастая фантастическими подробностями. Вряд ли народу были так интересны эти путешествия, не испытывай он приязни к матушке-государыне.

Екатерине, безусловно, были приятны народная любовь и поклонение, хотя она и посмеивалась иногда над ними, делая вид, что «трезво» оценивает отношение подданных к себе. «И медведя смотреть кучами собираются»¹⁴⁶, — как-то сказала она Храповицкому по поводу многолюдства. Не следует думать, что императрица только смеялась над проявлениями народной любви. За двадцать лет до путешествия в Крым, совершая в 1767 г. поездку по Волге, государыня писала сыну: «люди все очень рады моему приезду и ласковы, а я знаю пословицу "рука руку моет", сама с ними таковое же имею обхождение»¹⁴⁷. Наверное, в 1787 г. она могла бы сказать то же самое.

Императрица и народы России

Посещение Екатериной в 1787 г. вновь присоединенных территорий утверждало право собственности России на них. Императрица показывала, что она не просто считает эти земли своими, но и интересуется ими, заботится о них, и что теперь она будет творить их историю. На триумфальных арках можно было прочитать надписи, «относящиеся до уступки Крыма»¹⁴⁸: «Предпослала страх и привнесла мир», «Возродительнице сих стран»¹⁴⁹. «Мы скоро тоже увидим этот край и еще кое-что добавим к истории Крыма»¹⁵⁰, — слышал от императрицы Миранда. Всем, кто желал усомниться в важности территориальных приобретений, сделанных Екатериной, ее путешествия показывали обратное.

Во время путешествия в Крым ее величество непременно демонстрировала своим нерусским подданным уважение и доброе расположение, что было отражением ее терпимой национальной политики. Этим императрица преследовала две цели. Первая связана с декларативными задачами — она показывала себя просвещенной государыней, стоящей выше национальных предрассудков. Вторая цель была вполне практической — своим благосклонным отношением Екатерина располагала инородцев не только к себе лично, но и делала их лояльными к русской власти — ведь она посещала территории, всего несколько лет назад вошедшие в состав Российской империи. Недаром в декабре 1787 г., незадолго до путешествия в Крым, в разговоре с Храповицким «о мечетях, для киргизцев поставленных, и о повелении данном для печатания Алькорана, сказано, что сие не для введения магометанства, а для приманки на уду»¹⁵¹.

В Киев к ее величеству «приезд имел киргизской сацкой (казахской. — Н.Б.) меньшой орды султан Джихангир, и при нем шестеро старшин, двое первостатейных киргизцев и из российских крестьян один мулла», причем Джихангир во время приема произнес речь на своем языке¹⁵². По этому поводу Екатерина писала: «с роду столько иноязычных я не видела, даже и киргизцы, и те здесь очутились»¹⁵³, а принц де Линь обратил внимание на лезгин, найдя, что они походят на маленьких мартышек¹⁵⁴. На одежду казахам и на выдачу кормовых денег находящемуся при них в Киеве приставу было выделено 3600 руб., а на покупку лошадей, выплату прогонов и прочие издержки на обратном пути — еще 5 тыс. руб.¹⁵⁵

Особое значение во время путешествия в Северное Причерноморье имело общение государыни с ее новыми подданными — крымскими татарами, поскольку ей требовалось расположить их к себе лично и к новой власти вообще.

С момента присоединения Крыма, произошедшего в 1783 г., императрица проводила по отношению к ним очень терпимую политику. Даже иностранцы, нередко критически относившиеся и к Екатерине, и к территориальным приращениям России в Причерноморье, отмечали ее стремление «кротостью» удерживать татар в повиновении, предоставив им свободу исполнения религиозных обрядов и освободив их на десять лет от нало-гов¹⁵⁶. Каховскому Потемкин писал: «новые подданные, ни языка, ни обычаев наших неведущие, требуют всякой защиты и покровительств... в таковом положении не вздумали бы они оставлять земли отцов своих; предприемлемое некоторыми удаление из Тавриды доказывает их неудовольствие»¹⁵⁷. Не все татары смирились с присоединением Крыма к России, и началось их бегство из-под новой власти¹⁵⁸. Сначала их отъезду не препятствовали, но в 1784 г. Потемкин велел никому без дозволения Областного правления не отлучаться от своего дома¹⁵⁹. Е.И. Дружинина, впрочем, замечала, что отток населения из Крыма начался еще до его присоединения к России, а некоторые из выселившихся татар впоследствии вернулись на родину¹⁶⁰.

Более всего переходом в подданство к православной императрице были недовольны муллы¹⁶¹, простолюдины же боялись, что на них распространятся повинности, которые несут русские представители податных сословий. Когда однажды задержали желающих самовольно переселиться в Турцию татар, «они единогласно объявили... намерение их уйти за море было ни от чего иного, как опасаясь военную службу»¹⁶². Светлейший сам предлагал Екатерине, что «татар тревожит посеянный от турков очаковских... слух, что браны будут в них рекруты... Ежели, матушка, пожалуете указ, освобождающий их от сего, то они совсем покорны будут. Также просят неотступно, чтоб платить им подать не по душам, а с земли, и со всего — десятину»¹⁶³. Татарские князья и мурзы были приравнены в правах к русскому дворянству¹⁶⁴.

Со временем недовольство стало стихать и Каховский в 1785 г. писал: «Здешние жители день ото дня вникают в познание перемены своего состояния»¹⁶⁵, а Сегюр сообщал об этом в таких цветистых выражениях: «кротость и терпимость екатерининского правления вскоре внушили им доверие... многие из выселившихся просили позволения вернуться, но просьбы их удовлетворяли неохотно, ибо по опыту известно было, что они не будут дельными земледельцами»¹⁶⁶.

К 1787 г. татары почти примирились с новой властью, но недовольство еще не улеглось полностью. Император Иосиф в своей обычной желчной манере писал: «По дороге из Кафы императрице подали более ста прошений, все от желающих выселиться. Она очень рассердилась и хочет, кажется, выпроводить их всех вон, рассчитывая, что их легко можно будет заменить колонистами»¹⁶⁷. Во всем остальном новые подданные постоянно демонстрировали Екатерине свою симпатию. При подготовке к путешествию местные жители просили у Каховского позволения самим отделать две дороги от Ак-Мечети до Бахчисарая и до Зуи. Руководитель Таврической области считал, что это происходит «от усерднейшего нам радения и желания как мурз, так и простых татар, быть участниками в чинимых приуготовлениях для высочайшего прибытия»¹⁶⁸. Потемкин сообщал императрице о радости татар по поводу ее скорого приезда в Крым в таких выражениях: «По общему согласию приуготовляют они для постановления на станциях и приучают к упряжи русской пять тысяч, да мурзы особо пятьсот лошадей»¹⁶⁹. По словам Сегюра, Екатерина «наслаждалась гордостью государыни, женщины и христианки при мысли, что заняла трон ханов, которые некогда были владыками России и еще незадолго до своей гибели вторгались в русские владения»¹⁷⁰.

В марте 1787 г. в Киев приехали пять депутатов-татар пригласить императрицу в Крым: коллежский советник Темир-ага из Симферополя, предводитель дворянства Абивелий-ага, коллежский асессор Мех Мечети, мирза Иосиф Абрам Али и дворянский секретарь Гуссейн Хаза¹⁷¹. Для подарка им Екатерина передала светлейшему князю шесть перстней: пять бриллиантовых ценой от 600 до 200 руб. и один аметистовый (150 руб.)¹⁷².

Уже в наместничестве Потемкина, под Бериславлем, при переправе через Днепр, государыню встретил Каховский «с конными туркменцами, киргизцами и ногайцами, обитающими в уездах Днепровском и Мелитопольском»¹⁷³. На следующий день, 19 мая, Екатерина въехала в Крым, и на станции Айбары ее ждали «именитые татары, отправляющие должность и дворянство», которые были пожалованы к руке¹⁷⁴. Местные власти, впрочем, прилагали усилия к тому, чтобы татары встречали свою новую повелительницу. Не исключено, что приезд депутатов в Киев — инициатива Потемкина, а не их собственная. При составлении расписания, кто на какой станции должен встречать императрицу, отмечалось: «при реке Зуе поставлены будут живущие там поселяне и татары из окрестных деревень... собраны будут у речки Меньшого Карасу жители близлежащих деревень»¹⁷⁵. В марте 1787 г. Каховский писал Попову: «из Карасу-Базара к Судаку собраны будут для принесения поклона татары из окрестных деревень»¹⁷⁶. Иосиф II без особого восторге свидетельствовал о том, что в Карасу-Базаре местные жители «подобно пчелиному рою окружили нашу карету»¹⁷⁷.

20 мая на станции Альма Кермен императрицу встречали мурзы и полковник И. Горич с полуторатысячным отрядом «вольновступивших на службу татар»¹⁷⁸. Эта татарская гвардия охраняла Екатерину все время, пока она была в Крыму¹⁷⁹, что произвело сильное впечатление на современников. Сегюр писал: «Монархиня... пожелала, чтобы ее охраняли татары, презиравшие женский пол, враги христиан и недавно лишь покоренные ее власти. Этот неожиданный опыт доверчивости удался, как любой отважный подвиг»¹⁸⁰, Иосиф II говорил придворным союзницы, что в подобном поступке «больше смелости духа, нежели в настоящем свершении»¹⁸¹, К.Г. Нассау-Зиген с пафосом писал: «Теперь им вверяют охрану императрицы, и ее окружают тысячи татар, готовых стать на ее защиту!»¹⁸², а принц де Линь шутил, что татары, «’’которыми мы окружены, могли бы наделать тревоги на всю Европу, если бы вздумали потащить нас к берегу, посадить на суда августейшую государыню и могущественного римского императора и увезти их в Константинополь к великому удовольствию его величества Абдул-Хамида" ...К счастью, эта мысль не пришла на ум к великодушным сынам Магомета», — добавляет передавший слова принца Сегюр¹⁸³.

Эта татарская гвардия однажды спасла Екатерину. В Бахчисарай въезжали по очень крутому спуску между скал, и лошади понесли, а потом резко остановились, тяжелый 8-местный экипаж, в котором сидели Иосиф II и императрица, едва не перевернулся, но татары успели поддержать его. Что до Екатерины, то «на лице ее не отразилось ни малейшего испуга»¹⁸⁴. Нассау-Зиген также сообщает, что татары кричали: «Господи, спаси ее! Господи, спаси!»¹⁸⁵ (интересно, на каком языке это было произнесено, так, что европейский князь понял эти слова?) Как бы то ни было, в Бахчисарае татары всю ночь молились о благополучном продолжении путешествия¹⁸⁶. Екатерина рассталась с ними на обратном пути, 30 мая, перед Перекопом, где она в последний раз пожаловала к руке крымских чиновников и мурз¹⁸⁷.

«Татары везде весьма ласково принимают и всячески ищут, как лучше угостить... везде нахожу усердие и радение, и кажется, весь сей край в короткое время никоторой российской губернии ни в чем не уступит»¹⁸⁸, — писала императрица, считая, видимо, что татары признали новую власть и Крым становится русской губернией. Не исключено, что татары и впрямь прониклись симпатией к Екатерине, но этим их чувства к новой владычице не ограничивались. Кажется, они испытывали некоторый страх и не осмеливались ни в чем перечить ей или ее окружению. «Мы решили войти в мечеть в молитвенное время», — хвалится Сегюр, и никто не решил выпроводить их вон, хотя татарам не понравилось вторжение «гяуров» в их храм¹⁸⁹.

Сама Екатерина относилась к своим новым подданным с большим уважением, чего нельзя сказать о ее спутниках. Сегюр рассказывает такой случай. Однажды он и принц де Линь попытались увидеть лица татарок, за что мужчины едва не побили их камнями. Узнав об этом, государыня прочитала титулованным шалунам мораль в следующих выражениях: «Господа, эта шутка весьма неуместна... Вы посреди народа, покоренного моим оружием, я хочу, чтобы вы уважали его законы, его веру, его обычаи и предрассудки. Если бы мне рассказали эту историю и не назвали бы действующих лиц, я никак не подумала бы на вас, стала подозревать бы своих пажей, и они были бы строго наказаны». Впрочем, дав аудиенцию одной мусульманской княжне, Екатерина «позволила нам спрятаться так, чтобы мы могли ее увидеть, оставаясь незамеченными»¹⁹⁰. (Не была ли это «ханская сестра с женщинами», которым были подарены алмазные серьги в 2 тыс. руб. и «штуки на кушак» в 240, 360 и 360 руб.?¹⁹¹) Европейские «проказники» остались довольны, и религиозные чувства татар не были оскорблены.

Рассказ Сегюра хорош всем за исключением одного — сомнительной достоверности. Дело в том, что крымские татарки не закрывали лиц. Тем не менее, в представлении европейца той эпохи мусульманка обязана ходить с закрытым лицом... Как нам кажется, французский посол придумал этот анекдот, рассчитывая позабавить европейского читателя и одновременно — показать толерантность и деликатность русской императрицы, которой он симпатизировал.

Впрочем, в стихах Екатерина сама беззлобно иронизировала над своими новыми подданными:

Лежала я вечор в беседке ханской
В средине басурман и веры мусульманской.
Против беседки той поставлена мечеть,
Куда всяк день пять раз имам народ влечет.
Я думала заснуть, и лишь закрылись очи,
Как, уши он заткнув, взревел изо всей мочи...¹⁹²

Как бы уважительно не относилась Екатерина к татарам, никаких мероприятий, направленных на благо новых подданных, во время «пути на пользу» проведено не было, не производились и пожалования вроде тех, которых удостоились духовенство, чиновники и офицеры, разве что в Карасубазаре она подарила 1200 руб. муфтию¹⁹³, здесь же и в Бахчисарае — деньги мечетям и дервишам¹⁹⁴.

Армия и флот во время путешествия 1787 года

Во время путешествия императрицы в Крым происходила демонстрация армии и флота, в которой переплетались внутри- и внешнеполитические цели. Если говорить о первой, то Екатерина хотела составить представление о состоянии войск и убедиться в их боеспособности, что было внутренним российским делом. Одновременно интерес государыни к вооруженным силам можно объяснить ее активной внешней политикой: армия и флот показывались не только императрице. Они должны были продемонстрировать другим странам, как возросло могущество России, а также устрашить ее врагов в лице Османской империи и недоброжелателей в лице европейских держав.

Екатерина и ее спутники увидели реформированную Потемкиным армию и вновь созданный Черноморский флот. Это зрелище оправдывало светлейшего князя от возводимых на него обвинений в недобросовестном исполнении своих обязанностей и способствовало росту его влияния — ведь именно он был создателем и реформатором вооруженных сил Юга России.

Князь старательно готовил армию и флот к встрече государыни. Он перебрасывал войска к Черному морю¹⁹⁵, в марте 1787 г. наблюдал за частыми маневрами под Кременчугом¹⁹⁶. Самойлов приказывал поправить казармы¹⁹⁷, а Каховский просил прислать сукна на одежду солдатам¹⁹⁸. Так что путешественники видели вооруженные силы приведенными в порядок, а не в их обычном виде. Особое внимание на их состояние обращали иностранцы, отзывы которых о русских войсках напрямую зависели от их отношения к России. Прежде всего это император Иосиф, который как будто оценивал военный потенциал союзницы накануне войны.

В глаза он весьма хвалил армию князя¹⁹⁹. Самойлов сообщает, что, посетив Херсонскую крепость, «граф Фалькенштейн» (под этим именем император Священной Римской империи совершал свои путешествия) выразил ему «свое удивление, отдавая в должной мере справедливость мудрым распоряжениям и заведениям князя Потемкина-Таврического»²⁰⁰. Сам монарх в письме к фельдмаршалу Ф. Ласси утверждал, что крепость в Херсоне сооружена из песка, артиллерии в ней много — почти 150 орудий — но нет пороха и зарядов, более того, «при первом же выстреле все укрепления... сползут в собственные рвы»²⁰¹. Миранда, напротив, находил земляные валы крепости «грандиозными, прочными, пропорциональными, за исключением слишком коротких линий обороны», хотя качество строительных материалов и показалось ему не-важным²⁰². Еще один очевидец путешествия, Людольф, относившийся к России несколько прохладно, но все-таки не предубежденный против нее так, как Иосиф II, считал, что крепость «очень правильна и очень велика, но в случае нападения может держаться, так как она окружена двойным рвом и крепким палисадом»²⁰³.

«Граф Фалькенштейн» замечал в русской армии огромное количество недостатков: вся легкая кавалерия за неимением овса довольствуется подножным кормом²⁰⁴, военные недовольны дороговизной в Крыму²⁰⁵, солдаты мерзнут в слишком легкой одежде, а потому многие болеют, в целом же реформы, проведенные Потемкиным, ослабили армию²⁰⁶. Император, похоже, сгущает краски. Наверняка, русским вооруженным силам были свойственны определенные недостатки, и, как ни парадоксально, прежде всего не враги, а союзник России раздувал их до гомерических размеров. Он видел то, что хотел видеть, и сам себя убеждал в плачевном состоянии русских войск, не желая, чтобы его союзница обладала сильной армией. Не будем забывать и того, что излишняя критичность была свойственна Иосифу, о чем бы он ни писал.

Сегюр нашел в Причерноморье «превосходные полки, блиставшие красивым оружием и богатым нарядом»²⁰⁷. Он их наблюдал исключительно во время демонстраций, устроенных светлейшим князем. Миранда же, видевший их еще до путешествия, не приведенными в парадный вид, писал, что все в них «в наилучшем виде», замечал, «в какой опрятности содержатся ружья, снаряжения и обмундирование»²⁰⁸, а также «опрятность, бравый вид и крепкое сложение здешних солдат»²⁰⁹. «Очень нравится мне эта пехота»²¹⁰, «гренадерские полки, которые мы видели в парадном строю и на марше, безусловно, лучшее в том роде, что мне довелось наблюдать»²¹¹.

Армия постоянно была рядом с Екатериной во время ее пребывания в наместничестве Потемкина. В Кременчуге «бывшие в наряде» полки проходили в лагерь мимо дома императрицы²¹². В Херсоне ее встретили восемь полков²¹³, а в ногайской степи у Каменного моста перед путешественниками неожиданно появилось 3 500 казаков, и это «дало возможность позабыть, что мы в степи, и приятно провести время, которое иначе показалось бы слишком длинным и скучным»²¹⁴. Между казаками был полк калмыков, «вся эта ватага пустилась вскачь мимо нашей кареты со своим обычным гиканьем». Через 12 верст у станции они вновь выстроились в боевой порядок²¹⁵. «Они парадировали, производили разные маневры, пускались в атаку, стреляли из пистолета»²¹⁶. Месяц спустя, возвращаясь из Крыма, путешественники вновь встретили казаков на этом месте²¹⁷. Уже в Крыму в Байдарской долине 600 албанцев (далматинцев) «производили атаку на далматинскую стать. Они повыхватывали сабли, кинулись бегом в лес и в величайшем беспорядке, с страшным криком вскарабкались на гору»²¹⁸. В Карасубазаре и Старом Крыме путешественники видели драгунский и конно-егерский полки, построенные «с претензией на эффект»²¹⁹. Наконец, на Полтавском поле, где некогда Петр Великий на «отлично» сдал экзамен своим «учителям»-шведам, было воспроизведено Полтавское сражение, в котором участвовало 50 тыс. человек при 40 орудиях полевой артиллерии. Сражение старались воспроизвести как можно точнее, сверяясь с документами²²⁰.

Особого разговора заслуживает так называемая «амазонская рота». В журнале «Москвитянин» и в газете «Одесский вестник» были опубликованы рассказы о ней, при этом утверждалось, что они записаны со слов начальницы этой «роты», названной в «Москвитянине» Еленой Сардановой, а в «Одесском вестнике» — Сарандовой²²¹. Скорее всего, оба рассказа, действительно были записаны с ее слов. Во-первых, они совпадают практически во всех деталях. Во-вторых, вряд ли более поздняя статья в «Одесском вестнике» была перепечатана из «Москвитянина», потому что там приводятся такие подробности о Сарандовой, которых в «Москвитянине» нет, и которые можно было узнать при личном знакомстве с ней: в частности, о том, что ко времени опубликования статьи Елене Ивановне, по второму мужу Шидянской, было более 95 лет, она почти не вставала «с болезненного одра», но сохранила отличную память и много рассказывала о прошлых временах. В «Одесском вестнике» говорится, что «амазонскому капитану» было в 1787 г. 28 лет, и 46-летний «граф Фалькенштейн» был воспринят ею как «старичок небольшого роста, с добродушным выражением в лице, каким отличается большая часть стариков»²²². В «Москвитянине» утверждается, что Елене Ивановне было 19 лет²²³.

Статьи гласят, что Потемкин создал к приезду императрицы в Крым «амазонскую роту» из ста жен офицеров греческого полка, которую и возглавила Сарданова, тут же подробно описываются их костюм и вооружение. Иосиф, осматривая балаклавскую бухту, увидел «амазонок» и от восхищения поцеловал «капитана» в губы. «Воительницы» возмутились, но начальница успокоила их, сказав, что император не отнял у нее губ и не оставил ей своих. Вскоре подъехала и Екатерина, которой очень понравилась «рота». Она подала Сардановой руку, поцеловала ее в лоб, потрепала по плечу и сказала: «Поздравляю Вас, амазонский капитан. Ваша рота исправна. Я ею очень довольна». Потом в Бахчисарае Сарданова вновь увидела государыню и получила от нее в подарок бриллиантовый перстень в 1 800 руб., а ее «амазонки» — 10 тыс. руб.

Мемуары очевидцев, а также письма Иосифа II и императрицы, в которых с увлечением рассказывается о гораздо менее экзотических зрелищах (о казаках или далматинцах, например), почему-то ни словом не упоминают об «амазонках». Хранят молчание о столь ярком факте и официальные журналы, которые отличаются большой точностью в описании того, что показывалось государыне. В перечне драгоценных вещей, розданных Екатериной во время этого путешествия²²⁴, не сказано о перстне в 1 800 руб. для «амазонского капитана», и это при том, что там тщательно фиксировались подарки в несколько раз дешевле. В списке денежных пожалований нет ни слова о 10 тыс. руб. для «амазонок»²²⁵. Можно было бы предположить, что в газете и журнале отражена возникшая позже легенда, однако де Линь пишет: «Я не видал более женщин с открытыми лицами, кроме батальона Албанок в Балаклаве: 200 прекрасных женщин или девиц, вооруженных копьями, стрелами и ружьями... вышедших к нам навстречу»²²⁶ (Сарданова утверждала, что под ее началом состояло 100 «воительниц»). Принцу свойственна излишняя восторженность в описании всего увиденного, но он никогда не придумывал того, чего не было вообще. Получается, что «амазонки» все-таки существовали. Тогда почему о них умалчивают другие источники? Может быть потому, что императрица их не видела?

Камер-фурьерский журнал сообщает, что, отделившись от свиты, «граф Фалькенштейн» посетил Балаклаву, а Екатерина — нет. Когда же государыня проезжала мимо, ее встретили греческий священник и жители-греки обоего пола²²⁷. Может быть, «амазонок» видел один Иосиф, не исключено, что компанию ему при этом составлял де Линь, а императрице они по какой-то причине не были показаны, и пожалования «амазонкам» почему-то не попали в документы? Зачем же тогда готовили эту роту? Сарданова же могла быть представлена государыне в Балаклаве, но она настолько хотела, чтобы ее «роту» увидела Екатерина, а не только «граф Фалькенштейн», что много лет спустя в ее рассказе желаемое переплеталось с действительным? Иосиф же не упомянул в письмах к Ласси об амазонках потому, что они не вписывались в общую картину негативных явлений, которые он искал в Причерноморье? Как бы то ни было, говоря об «амазонках», очень трудно утверждать что-либо наверняка, и мы не можем поручиться за истинность наших догадок, как и за достоверность самого существования или небытия этой «амазонской роты».

Демонстрация Черноморского флота, которому в 1787 г. не было еще и десяти лет, произвела на современников еще более яркое впечатление, чем показ армии. Его первый корабль «Слава Екатерины» был заложен в 1779 г.²²⁸, а спущен на воду в 1783 г.²²⁹ В мае 1787 г. Черноморский флот состоял из 34 военных и 13 транспортных судов²³⁰.

При его оценке очевидцами мы встречаем ту же картину, что и с армией. Если Миранда находит корабли «гораздо лучше наших и французских»²³¹, то Иосиф II замечал, что лес на них сыр и они «пойдут на слом, потому что в дело не годятся»²³², Людольф тоже полагал, что суда сделаны на скорую руку и вряд ли будут долговечны²³³. В марте 1787 г. «дабы в людях на кораблях недостатка быть не могло», Потемкин отправил в Севастополь рекрут с приказом поместить их на суда, а всех нижних чинов Севастопольского полка переодеть в матросы²³⁴. Император утверждал потом, что матросов на кораблях много, но они плохо обучены, «просто набрали две тысячи рекрут и назвали их матросами»²³⁵. Непонятно, что удивительного нашел в последнем «граф Фалькенштейн». Может, он полагал, что настоящий моряк является таковым от рождения? Во всяком случае, Миранда не усмотрел ничего отрицательного в подобном комплектовании флота: «Моряки — самые крепкие и бравые на вид люди, каких мне приходилось когда-либо встречать. Они очень опрятны, и мне говорили, как и солдаты, исключительно сообразительны; те и другие одинаково просто рекрутируются из крестьянской среды»²³⁶.

В Херсоне 15 мая в присутствии высоких гостей под музыку и гром пушек было спущено на воду три новых корабля: 80-пушечный «Иосиф», 66-пушечный «Владимир» и 50-пушечный «Александр». Для Екатерины и ее двора были устроены богато украшенные плавучие галереи, берега Днепра покрывали толпы народа²³⁷. Все три корабля в скором времени примут участие в войне с Османской империей²³⁸, что и неудивительно, для этого они строились. Удивительнее другое — богато украшенные галеры, на которых императрица плыла по Днепру, тоже станут военными кораблями. 23 октября 1787 г. в письме к своему парижскому корреспонденту Ф.М. Гримму государыня сообщает, что ее обеденная галера «Десна» обстреливает турок²³⁹. Еще один интересный штрих — пока Екатерина находилась в Херсоне, во время обедов при сервировке стола употреблялись 11 моделей кораблей, построенных там²⁴⁰.

Наибольшее впечатление произвели на современников торжества в Севастополе. 22 мая в Инкермане был обед в виду Севастопольской гавани, окруженной татарскими всадниками. Выстроившись в боевой порядок, на рейде стояли 15 линейных кораблей и фрегатов, 1 бомбардирский корабль и 10 транспортных судов. Каждый корабль салютовал 15-ю выстрелами, и путешественники при пушечной пальбе пили за здоровье Иосифа II. Потом императрица и ее свита сели в шлюпки и при пушечном салюте с кораблей поплыли к Севастополю. От гроссмейстера Мальтийского ордена Екатерине были поднесены шелковые цветы, которые она оставила в память своего посещения в церкви св. Николая, а также пальмовая ветвь, которую она подарила Потемкину, и светлейший отослал ее на корабль «Слава Екатерины». На следующий день государыня и «граф Фалькенштейн», сев на шлюпку, осматривали окрестности Севастополя, а потом посетили этот корабль²⁴¹. «"Как далеко я ехала, чтобы только видеть вас", — сказала тогда Екатерина, на что загребной матрос Жаров (который после был лучший шкипер во флоте) ответил: "От евдакой матушки-царицы чего не может статься". Императрица, улыбаясь, сказала Войновичу: "Какие ораторы твои матросы"»²⁴². Иосиф II потом побывал на 66-пушечном фрегате «Святой Андрей», который показался ему построенным очень хорошо²⁴³. Вечером бомбардирский корабль «Страшный» обстреливал специально с этой целью сооруженную крепостцу, и с пятого выстрела зажег ее²⁴⁴.

Таким образом, Потемкин не просто показывал армию и флот, он создал эффектное зрелище с большой долей театральности, которое производило сильное впечатление на современников. Подобный «спектакль» подчеркивал силу русских войск, позволял им смотреться более грандиозно и величественно. «Театральный элемент» давал дополнительную пищу суждениям о «потемкинских деревнях», но очень скоро на полях сражений туркам предстояло убедиться, что это не более чем слухи, а русские вооруженные силы годны не только напоказ.

Поскольку военные своей службой должны были приносить пользу России, что неудивительно при столь активной внешней политике, Екатерина щедро награждала их, как и чиновников, только, пожалуй, военным она оказывала еще большее внимание. Путешествие в Крым несло им, помимо высказанных монарших «благоволений»²⁴⁵, немало милостей.

В 1787 г. в Херсоне при спуске кораблей, а затем в Севастополе, императрица одарила солдат и матросов, пожаловав по рублю каждому²⁴⁶, а также повелела всему экипажу на судах «выдать не в зачет полугодовое жалованье»²⁴⁷, а в Карасу-Базаре выделила по рублю на человека «нижним чинам всех войск, в Тавриде находящимся»²⁴⁸. В местечке Кобыляки она одарила живущих здесь отставных унтер-офицеров и солдат²⁴⁹.

Очень щедра была Екатерина к офицерам. Золотые табакерки и часы преподносились армейским и флотским офицерам в наместничестве Потемкина²⁵⁰. Генерал-аншеф Ю.В. Долгоруков, руководивший полтавскими маневрами, был пожалован в подполковники Преображенского полка, его жена получила бриллиантовый букет, а маленькая дочь стала фрейлиной²⁵¹. А.В. Суворову была тогда вручена «табакерка овальная перловая с бриллиантами и вензелем» в 3 тыс. руб.²⁵²

Однажды офицерам были подарены деревни и крестьяне — 16 мая в Херсоне генерал-аншеф И.И. Меллер был пожалован деревнями, бригадир и херсонский обер-комендант А. Соколов получил 300 душ и полковник Н. Корсаков, произведенный тогда в инженер-полковники — 450 душ²⁵³. Это был не единственный случай повышения в чинах. По случаю спуска кораблей в Херсоне капитаны 1-го ранга М. Войнович и Н. Мордвинов стали контр-адмиралами, капитаны П. Алексиано и Ф. Ушаков — капитанами бригадирского чина, трое капитанов 2-го ранга — капитанами 1-го ранга; капитан-лейтенант И. Пущин — капитаном 2-го ранга, и «корабельный мастер чина подполковничья Афанасьев» был пожалован в чин полковничий²⁵⁴. 30 мая в Крыму полковник Донского войска Ф. Денисов был произведен в генерал-майором, бригадир И. Горич — в полковниками²⁵⁵, а три дня спустя три подполковника стали полковниками (в том числе Матвей Платов из Войска Донского)²⁵⁶.

Офицеры награждались также орденом св. Владимира — II степень получил генерал-поручик Н. Чорба (III класс «Табели о рангах»), III-й степени удостоились бригадиры И. Денисов, Шиц, Н. Абдаша (V класс), а также полковник И. Горич (VI класс) и майор Алымов (VII класс). Орден IV степени был вручен двум капитанам (VIII класс), майору артиллерии и двум инженер-поручикам.

Пожалования, происходившие во время путешествия в Крым, должны были подчеркнуть важность демонстрации армии и флота. Награды получали офицеры из подчиненных Потемкина, которые, вероятно, участвовали в устраиваемых им демонстрациях вооруженных сил, и, как в случае с чиновниками, чем выше был чин, тем больше «монаршья милость». Награжденные орденами офицеры находились примерно в тех же рангах, что и пожалованные ими чиновники. Правда, по сравнению с бюрократией здесь есть некоторый «демократизм» — императрица не оставляет вниманием и «нижних чинов», даря им деньги, в то время как мелкие чиновники не получали ничего.

* * *

Предпринимая в 1787 г. путешествие в Крым, Екатерина в качестве одной из главных целей рассматривала контакты с подданными. Систематическое общение она осуществляла с представителями привилегированных слоев населения, прежде всего с дворянством, оказывая ему многочисленные знаки внимания и награждая чиновников и офицеров (тоже из числа дворян). Также высочайшего расположения удостоились во время поездки духовенство и военные, служащие в армии и во флоте. Контакты императрицы с купечеством, мещанством и крестьянством оставались единичными случаями в общении государыни с местным населением. При этом императрица старалась держать себя с представителями разных сословий как можно приветливей, создавая образ матери своих подданных, просвещенной императрицы и православной государыни. Милостивым обхождением с разными народами (прежде всего — c крымскими татарами) Екатерина делала их лояльными своей власти.

Посещение ее величеством того или иного города становилось весьма значимым событием, которое надолго запоминалось и даже обрастало легендами. Провинциалы получали единственную в жизни возможность увидеть государыню собственными глазами, а представители привилегированных сословий — также и встретиться с ней.

Таким образом, путешествие Екатерины Великой «в Полуденный край России» стало знаковым событием не только в ее политике, но и в жизни подданных.

Примечания

1. Так путешествие было названо в вышедшей в 1786 г. книге, содержащей описание маршрута предстоящей поездки: Путешествие ея императорского величества в Полуденный край России, предприемлемое в 1787 году. СПб., 1786.

2. Дополнения к камерфурьерскому журналу 1787 г. КФЖ 1787. СПб., 1886 (далее: Доп. КФЖ 1787). С. 51, 91.

3. Миранда Ф. Путешествие по Российской империи. М., 2001. С. 263; Нассау-Зиген К.Г. Императрица Екатерина II в Крыму // РС. 1893. Т. 80. № 11. С. 308; Сб. РИО. Т. 26. СПб, 1789. С. 178—179; Т. 27. СПб., 1880. С. 417—418; Сегюр Л.Ф. Записки графа Сегюра о пребывании его в России в царствование Екатерины II (1785—1789). СПб., 1865. С. 325; Храповицкий А.В. Памятные записки А.В. Храповицкого, статссекретаря императрицы Екатерины Второй. М., 1990. С. 34.

4. Бильбасов В.А. Походы Екатерины II по Волге и Днепру // Он же. Исторические монографии. Т. 3. СПб., 1901. С. 232.

5. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 154—155.

6. Там же. С. 147.

7. Марасинова Е.Н. Психология элиты российского дворянства последней трети XVIII века (по материалам переписки). М., 1999. С. 210—211.

8. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 147.

9. Омельченко О.А. «Законная монархия» Екатерины Второй. Просвещенный абсолютизм в России. М., 1993. С. 197—219, 379—380.

10. Капнист-Скалон С.В. Воспоминания // Записки и воспоминания русских женщин XVIII — первой половины XIX веков. М., 1990. С. 290.

11. Добровольский П.М. Путешествие императрицы Екатерины II через черниговский край (по делам черниговских архивов). Чернигов, 1903. С. 39—40.

12. Добровольский П.М. Указ. соч. С. 63—66; Журнал высочайшего путешествия ея величества государыни императрицы Екатерины II, самодержицы Всероссийской, в Полуденные страны России в 1787 году. М., 1787 (далее: Журнал 1787). С. 26.

13. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 57—58 об; ЗООИД. Т. 2. Одесса, 1848. С. 759; Сб. ВИМ. Вып. 6. СПб., 1893. С. 143.

14. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 56.

15. Добровольский П.М. Указ. соч. С. 30—57.

16. Там же. С. 44—46.

17. Барышников Н. Императрица Екатерина II в Орловской губернии. Орел, 1886. С. 46.

18. Камер-фурьерский церемониальный журнал 1787 года. СПб., 1886. (далее: КФЖ 1787). С. 655.

19. Журнал 1787. С. 27; КФЖ 1787. С. 71.

20. Журнал 1787. С. 68, 89; КФЖ 1787. С. 429—430, 513.

21. КФЖ 1787. С. 208—209.

22. Там же. С. 436.

23. Полетика А. Дневник, веденный во время пребывания императрицы Екатерины II в Киеве в 1787 году Андреем Полетикою // Сын Отечества. 1843. № 3. С. 19.

24. Смирнова-Россет А.О. Воспоминания. Письма. М., 1990. С. 64.

25. Доп. КФЖ 1787. С. 97 — в Смоленске императрица подарила княгине Друцкой-Соколинской 4 тыс. руб. на постройку дома.

26. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 742. Ч. 2. Л. 341—345.

27. Там же. Л. 431—435.

28. Сенявин Д.Н. Записки адмирала Д.Н. Сенявина // Гончаров В. Адмирал Сенявин. М.; Л., 1945. С. 134.

29. Самойлов А.Н. Жизнь и деяния генерал-фельдмаршала князя Григория Александровича Потемкина-Таврического // РА. 1867. Стб. 1234.

30. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 729. Ч. 2. Л. 71.

31. Ерошкин Н.П. История государственных учреждений дореволюционной России. М., 1997. С. 114—120.

32. КФЖ 1787. С. 283.

33. Сб. ВИМ. Вып. 6. С. 143.

34. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 123.

35. Смоленск — РГАДА.Ф.16. Оп. 1.Д.952. Ч.3. Л.8—80;Журнал 1787. С. 31; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 19. Полоцк — РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 766. Ч. 2. Л. 69—115; Журнал 1787. С. 6. Орел — РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 829. Л. 21—67. Курск — РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 756. Л. 8—37.

36. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 579 (Москва), 695 (Екатеринослав), 756 (Курск), 830 (Орел), 957 (Смоленск), 976 (Тверь и Новгород), 981 (Тула), 1003 (Харьков), 1005 (Киев, Чернигов, Новгород-Северский).

37. Там же. Д. 695. Л. 2 об; также: Д. 957. Л. 2; Д. 756. Л. 3.

38. Там же. Д. 695. Л. 6 об; также: Л. 3; Д. 756. Л. 3; Д. 957. Л. 7, 9; Д. 1005. Л. 5, 7, 9.

39. Там же. Д. 830. Л. 3 об.

40. Там же. Л. 5—5 об; также: Д. 830. Л. 3; Д. 957. Л. 3; Д. 976. Л. 3, 4 об; Д. 1003. Л. 2.

41. Там же. Д. 981. Л. 4.

42. Полетика А. Указ. соч. С. 8—9.

43. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 579. Л. 1—1 об; Д. 695. Л. 2 об; Д. 756. Л. 2; Д. 830. Л. 1; Д. 957. Л. 2; Д. 981. Л. 1; Д. 1003. Л. 1; Д. 1005. Л. 1.

44. Там же. Д. 1005. Л. 1; также: Д. 756. Л. 2; Д. 1003. Л. 1.

45. Там же. Д. 695. Л. 3; Д. 756. Л. 8—37 (эти документы приложены к отчету); Д. 957. Л. 2 об.

46. Изустная хроника пребывания императрицы Екатерины II в Туле // Москвитянин. 1842. № 2. С. 183—186.

47. Энгельгардт Л.Н. Записки. М., 1997. С. 56.

48. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 19.

49. Журнал 1787. С. 14, 25, 29, 106, 111, 131; КФЖ 1787. С. 43, 575, 580, 664; Переписка императрицы Екатерины II с разными особами. СПб., 1807. С. 107, 121; Сочинения императрицы Екатерины II / Изд. А.Ф. Смирдин. Т. 3. СПб., 1850. С. 382; Сб. РИО. Т. 27. С. 413.

50. Из бумаг Николая Петровича Архарова // РА. 1864. Стб. 898.

51. Миранда Ф. Указ. соч. С. 157.

52. Журнал 1787. С. 5, 11, 14, 25, 85, 93—94, 99, 104, 106, 110—111, 131; КФЖ 1787. С. 25, 43, 498—499, 533—534, 555, 570, 574—575, 587, 663—664.

53. Журнал 1787. С. 5; КФЖ 1787. С. 25.

54. Журнал 1787. С. 25.

55. Журнал 1787. С. 11; КФЖ 1787. С. 131.

56. Журнал 1787. С. 85; КФЖ 1787. С. 499.

57. Журнал 1787. С. 99; КФЖ 1787. С. 555.

58. Журнал 1787. С. 110; КФЖ 1787. С. 587.

59. Журнал 1787. С. 104; КФЖ 1787. С. 570.

60. Журнал 1787. С. 5; КФЖ 1787. С. 25.

61. Журнал 1787. С. 11.

62. Журнал 1787. С. 110; КФЖ 1787. С. 587.

63. Журнал 1787. С. 11.

64. Журнал 1787. С. 131; КФЖ 1787. С. 663.

65. Полетика А. Указ. соч. С. 23.

66. Журнал 1787. С. 99; КФЖ 1787. С. 555.

67. Журнал 1787. С. 84; КФЖ 1787. С. 498; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 31.

68. Журнал 1787. С. 85, 94; КФЖ 1787. С. 499, 535.

69. Журнал 1787. С. 106; КФЖ 1787. С. 575.

70. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 1003. Л. 3—3 об.

71. Журнал 1787. С. 99; КФЖ 1787. С. 555.

72. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 695. Л. 6 об-7.

73. Журнал 1787. С. 93—94; КФЖ 1787. С. 535.

74. Полетика А. Указ. соч. С. 23.

75. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263.

76. Там же. Л. 3 об.

77. Там же. Л. 28.

78. Там же. Л. 44.

79. Линь Ш.Ж. Письма, мысли и избранные творения принца де Линь, изданные баронессою Стаэль Голстеин и гном Пропиаком. Ч. 2. М., 1809. С. 4.

80. Омельченко О.А. Указ. соч. С. 219—224.

81. Письма государыни-императрицы Екатерины Великой к фельдмаршалу П.С. Салтыкову. 1762—1771. М., 1886 (далее: Екатерина — Салтыков). Стб. 505; также: Журнал 1787. С. 43; КФЖ 1787. С. 140; Миранда Ф. Указ. соч. С. 89—90; Сочинения императрицы Екатерины II. Т. 3. С. 337—338; Храповицкий А.В. Указ соч. С. 21.

82. Екатерина — Салтыков. Стб. 508.

83. Миранда Ф. Указ. соч. С. 87.

84. Журнал 1787. С. 57—58; также: КФЖ 1787. С. 363; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 28.

85. Журнал 1787. С. 69; также: КФЖ 1787. С. 438.

86. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 14 об.

87. Полетика А. Указ. соч. С. 4; также: С. 24.

88. Миранда Ф. Указ. соч. С. 128; Полетика А. Указ. соч. С. 18.

89. Миранда Ф. Указ. соч. С. 127.

90. Полетика А. Указ. соч. С. 19.

91. Платон (П. Левшин). Автобиография Платона, митрополита Московского. М., 1887. С. 39—40; также: Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений. Записанные и собранные ее внуком Д. Благово. Л., 1989. С. 65—66; Екатерина II и Г.А. Потемкин. Личная переписка. 1769—1791 / Изд. В.С. Лопатин. М., 1997 (далее: Екатерина — Потемкин). С. 217; КФЖ 1787. С. 633.

92. Екатерина — Потемкин. С. 217.

93. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 33.

94. Там же. С. 20.

95. КФЖ 1787. С. 371.

96. Доп. КФЖ 1787. С. 92—113; также: Журнал 1787. С. 14, 19, 21, 27. 29, 33, 36, 38, 71, 106.

97. Журнал 1787. С. 52—53.

98. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 742. Ч. 1. Л. 386—386 об.

99. Там же. Л. 391—391 об.

100. Там же. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 5.

101. Там же. Л. 10.

102. КФЖ 1787. С. 216.

103. Там же. С. 228—229.

104. Доп. КФЖ 1787. С. 80, 91.

105. КФЖ 1787. С. 59, 61.

106. Письма императора Иосифа II к фельдмаршалу Ласси во время путешествия в Херсон и Крым в 1787 г. // РА, 1880. Т. 1. (далее: Иосиф — Ласси). С. 362; также: КФЖ 1787. С. 463.

107. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 742. Ч. 1. Л. 386—386 об.

108. Там же. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 5.

109. Екатерина — Потемкин. С. 209.

110. ЗООИД. Т. 2. С. 791; КФЖ 1787. С. 400; Сегюр Л.Ф. Указ соч. С. 196.

111. КФЖ 1787. С. 283; Миранда Ф. Указ. соч. С. 137—138; Полетика А. Указ. соч. С. 21; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 26.

112. Миранда Ф. Указ. соч. С. 137—138.

113. КФЖ 1787. С. 67, 111.

114. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 58 об.

115. Журнал 1787. С. 58; также: КФЖ 1787. С. 360.

116. КФЖ 1787. С. 369.

117. Там же. С. 437.

118. Там же. С. 547.

119. Там же. С. 427.

120. Там же. С. 624.

121. Там же. С. 406.

122. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 799. Ч. 1. Л. 23; Д. 975. Ч. 1. Л. 67 об.

123. Лубяновский Ф.П. Воспоминания Федора Петровича Лубяновского // РА. 1872. С. 98.

124. Добровольский П.М. Указ. соч. С. 23—24; Осьмнадцатый век. Т. 1. М., 1868. С. 306—313; О высочайшем путешествии императрицы Екатерины II чрез Курскую губернию, во время путешествия Ея Величества в Южный край Европы // Русский инвалид. 1848. № 104—106.

125. Брикнер А.Г. Путешествие императрицы Екатерины II в Крым // Исторический вестник. 1885. Т. 21. № 7—9; Waegemans Е. Князь де Линь как свидетель потемкинских деревень // A window on Russia. Papers from the V international Conference of the study group on Eighteen Century Russia. Gargnano, 1994. ed. by Maria D. Salvo, Lindsey Hughes. Roma, La Fenice Editioni. 1996. С. 94.

126. Дриппельман Э.В. Записки немецкого врача о России в конце прошлого века // РА. 1881. Т. 1. № 1. С. 41.

127. Журнал 1787. С. 67; КФЖ 1787. С. 432.

128. Полетика А. Указ. соч. С. 22; также: КФЖ 1787. С. 307.

129. Полетика А. Указ. соч. С. 19.

130. Дриппельман Э.В. Указ. соч. С. 41.

131. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 325.

132. Бильбасов В.А. Указ. соч. С. 259.

133. Корж Н.Л. Устное повествование бывшего запорожца, жителя Екатеринославской губернии и уезда, селения Михай-ловки, Никиты Леонтьевича Коржа. Одесса, 1842. С. 74—75.

134. ЗООИД. Т. 12. Одесса, 1881. С. 302—303; Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 135.

135. Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 135.

136. Полетика А. Указ. соч. С. 15.

137. Дриппельман Э.В. Указ. соч. С. 42; Иосиф — Ласси. С. 371.

138. Лубяновский Ф.П. Указ. соч. С. 198.

139. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 184.

140. Waegemans E. Указ. соч. С. 94.

141. Линь. Ш.Ж. Указ. соч. Ч. 2. С. 10.

142. Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 130—131.

143. Осмнадцатый век. Т. 1. М., 1868. С. 306—307.

144. Там же. С. 309.

145. Корж Н.Л. Указ. соч. С. 67.

146. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 20.

147. Сб. РИО. Т. 42. СПб., 1885. С. 354.

148. Людольф. Письма о Крыме // Российское обозрение. 1892. Т. 2. № 3. С. 169.

149. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 31—32.

150. Миранда Ф. Указ. соч. С. 135.

151. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 18.

152. КФЖ 1787. С. 214—215.

153. Екатерина — Салтыков. Стб. 511.

154. Линь Ш.Ж. Указ. соч. Ч. 1. С. 40.

155. Доп. КФЖ 1787. С. 100, 112.

156. Людольф. Указ. соч. С. 168; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 210, 213; Миранда Ф. Указ соч. С. 69—70.

157. РГВИА. Ф. 281. Оп. 1. Д. 66. Л. 33 об.

158. Людольф. Указ. соч. С. 163, 168; Иосиф — Ласси. С. 363, 368—369; Ромм Ж. Путешествие в Крым в 1786 г. Л., 1941. С. 44.

159. РГВИА. Ф. 281. Оп. 1. Д. 66. Л. 32.

160. Дружинина Е.И. Северное Причерноморье в 1775—1800 годах. М., 1959. С. 104, 119.

161. Иосиф — Ласси. С. 369.

162. РГВИА. Ф. 281. Оп. 1. Д. 66. Л. 33.

163. Екатерина — Потемкин. С. 176.

164. ЗООИД. Т. 12. С. 304.

165. Там же. Т. 10. Одесса, 1877. С. 243.

166. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 213.

167. Иосиф — Ласси. С. 369.

168. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 139—139 об; то же: ИТУАК. 1891. № 11. С. 85.

169. РГАДА. Ф. 16. Оп. 1. Д. 799. Ч. 1. Л. 23; то же: ИТУАК. 1891. № 11. С. 85.

170. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 212.

171. Письма Екатерины II к барону Гримму // РА. 1878. Т. 3 (далее: Екатерина — Гримм). С. 135; КФЖ 1787. С. 239; Миранда Ф. Указ. соч. С. 130—131.

172. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 5.

173. КФЖ 1787. С. 354; также: Журнал 1787. С. 73; Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 291; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 203.

174. КФЖ 1787. С. 458—459.

175. ИТУАК. 1891. № 11. С. 119.

176. ЗООИД. Т. 10. С. 262.

177. Иосиф — Ласси. С. 366.

178. Журнал 1787. С. 75; Иосиф — Ласси. С. 362; КФЖ 1787. С. 461—462.

179. Людольф. Указ. соч. С. 163; Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 291; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 208.

180. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 208.

181. Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 32.

182. Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 293.

183. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 208—209.

184. Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 294; также: Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 210.

185. Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 294.

186. КФЖ 1787. С. 465; Сб. РИО. Т. 27. С. 411; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 31.

187. КФЖ 1787. С. 501.

188. Сб. РИО. Т. 27. С. 411.

189. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 212.

190. Там же. С. 216—219.

191. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 15 об.

192. Екатерина — Потемкин. С. 316.

193. Там же. Л. 19 об.

194. Журнал 1787. С. 86; КФЖ 1787. С. 500.

195. Сб. ВИМ. Вып. 6. С. 135—138; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 174.

196. Раан М.Л. фон. Перечень из собственного своего журнала в продолжение прошедшей войны при завоевании Молдавии и Бессарабии с 1787 по 1790 год. СПб., 1792. С. 2.

197. РГАДА. Ф. 2. Оп. 1. Д. 110. Л. 119.

198. Там же. Л. 194.

199. Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 191—192.

200. Самойлов А.Н. Указ. соч. Стб. 1233.

201. Иосиф — Ласси. С. 357—358.

202. Миранда Ф. Указ. соч. С. 35.

203. Людольф. Указ. соч. С. 175.

204. Иосиф — Ласси. С. 164.

205. Там же. С. 370.

206. Там же. С. 357.

207. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 185.

208. Миранда Ф. Указ. соч. С. 37.

209. Там же. С. 43.

210. Там же. С. 51.

211. Там же. С. 65.

212. Журнал 1787. С. 55; также: КФЖ 1787. С. 354; Долгоруков Ю.В. Записки князя Юрия Владимировича Долгорукова. // РС. 1881. Т. 63. № 9. С. 509; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 192.

213. Журнал 1787. С. 65; КФЖ 1787. С. 415.

214. Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 203; также: Журнал 1787. С. 73; КФЖ 1787. С. 455; Линь Ш.Ж. Указ. соч. Ч. 2. С. 2—3; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 30.

215. Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 291.

216. Иосиф — Ласси. С. 360.

217. Иосиф — Ласси. С. 370; также: КФЖ 1787. С. 502—504.

218. Иосиф — Ласси. С. 365; также: Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 31.

219. Иосиф — Ласси. С. 366—367.

220. Долгоруков Ю.В. Указ. соч. С. 509—510; Журнал 1787. С. 90—92; КФЖ 1787. С. 531—533; Раан М.Л. Указ. соч. С. 3; Самойлов А.Н. Указ. соч. Стб. 1235; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 229—231; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 32; Энгельгардт Л.Н. Указ. соч. С. 56.

221. Домбровский Ф. Капитан Амазонской роты // Одесский вестник. 1849. № 1; Записка об амазонской роте / Составлена Г. Дуси // Москвитянин. 1844. Т. 1. № 1. С. 266—268.

222. Домбровский Ф. Указ. соч.

223. Записка об амазонской роте. С. 266.

224. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263.

225. Доп. КФЖ 1787. С. 50—113.

226. Линь Ш.Ж. Указ. соч. Ч. 2. С. 7.

227. КФЖ 1787. С. 480—482.

228. Дружинина Е.И. Указ. соч. С. 43.

229. Екатерина — Потемкин. С. 185.

230. Сб. ВИМ. Вып. 6. С. 144—145.

231. Миранда Ф. Указ. соч. С. 34.

232. Иосиф — Ласси. С. 358; также: С. 360.

233. Людольф. Указ. соч. С. 160, 180.

234. Сб. ВИМ. Вып. 6. С. 141.

235. Иосиф — Ласси. С. 364.

236. Миранда Ф. Указ. соч. С. 59.

237. Дриппельман Э.В. Указ. соч. С. 41—43; Письма императрицы Екатерины II к Якову Александровичу Брюсу 1787 года. Приложение к камер-фурьерскому журналу 1787 года. СПб., 1889. С. 25; Екатерина — Гримм. С. 141; Журнал 1787. С. 68; КФЖ 1787. С. 432—433; Линь Ш.Ж. Указ. соч. Ч. 1. С. 52; Людольф. Указ. соч. С. 180—181; Самойлов А.Н. Указ. соч. Стб. 1234; Сб. РИО. Т. 15. СПб., 1875. С. 409; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 199; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 29.

238. Сизенко А.Г. Г.А. Потемкин — основатель Черноморского флота. Новороссийск, 1998. С. 27, 30—32.

239. Екатерина — Гримм. С. 147.

240. КФЖ 1787. С. 421, 436, 442, 449.

241. Иосиф — Ласси (примечание. Письмо Иосифа Кауницу). С. 336; Иосиф — Ласси. С. 363—364; Журнал 1787. С. 86—87; КФЖ 1787. С. 472—478; Нассау-Зиген К.Г. Указ. соч. С. 294295; Письма и бумаги императрицы Екатерины II, хранящиеся в Императорской публичной библиотеке / Изд. А.Ф. Бычков. СПб., 1873. С. 46; Отрывки из записок севастопольского старожила // Морской сборник. 1852. Т. 7. № 1. С. 38—41; Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 132—135; Сб. РИО. Т. 15. С. 416; Сегюр Л.Ф. Указ. соч. С. 213—214; Храповицкий А.В. Указ. соч. С. 30; Энгельгардт Л.Н. Указ. соч. С. 55.

242. Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 132.

243. Иосиф — Ласси. С. 364; Журнал 1787. С. 79; КФЖ 1787. С. 478; Отрывки из записок севастопольского старожила. С. 41.

244. Иосиф — Ласси. С. 365; Журнал 1787. С. 79—80; КФЖ 1787. С. 479; Сенявин Д.Н. Указ. соч. С. 135; Отрывки из записок севастопольского старожила. С. 42.

245. Журнал 1787. С. 88; Отрывки из записок севастопольского старожила. Т. 7. № 1. С. 42; Переписка императрицы Екатерины II с разными особами. СПб., 1807. С. 95.

246. Журнал 1787 С. 71; КФЖ 1787. С. 445; Доп. КФЖ 1787. С. 105; Людольф. Указ. соч. С. 182, 190; Отрывки из записок севастопольского старожила. С. 42.

247. Журнал 1787. С. 70; также: КФЖ 1787. С. 440; РГА ВМФ. Ф. 172. Оп. 1. Д. 285. Л. 50, 152—153, 186 об.

248. Журнал 1787. С. 86; также: КФЖ 1787. С. 500.

249. Журнал 1787. С. 90; также: КФЖ 1787. С. 524.

250. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 11 об-12, 20—24.

251. Долгоруков Ю.В. Указ. соч. С. 510; Журнал 1787. С. 94.

252. РГАДА. Ф. 10. Оп. 3. Д. 263. Л. 24 об.

253. Журнал 1787. С. 69—70; КФЖ 1787. С. 440—441.

254. КФЖ 1787. С. 441; также: Журнал 1787. С. 68—69.

255. Журнал 1787. С. 84—85; КФЖ 1787. С. 498—499.

256. Журнал 1787. С. 87; КФЖ 1787. С. 498—499.