Имение Варино

В необыкновенно живописном уголке Южного берега Крыма находилась когда-то небольшая деревушка Мшатка, что в переводе с греческого означает «средняя». Здесь в начале XIX века появилось одно из первых дворянских поместий, которое принадлежало Дмитрию Евлампиевичу Башмакову, участнику Отечественной войны 1812 года, видному деятелю эпохи первых десятилетий освоения Крыма.

Называлась усадьба Варино, по имени жены Башмакова, Варвары Аркадьевны, урожденной княжны Суворовой, внучки прославленного полководца Александра Васильевича Суворова.

Хозяин имения происходил из дворян Казанской губернии, был сыном прокурора. Поступив в 1809 году в кавалергардский полк юнкером, он через десять лет был уже в чине полковника. Во время Отечественной войны Башмаков состоял ординарцем при командующем 1-й армией М.Б. Барклае-де-Толли. За отличие в Бородинском сражении он получил орден Анны 3 степени, в грамоте на этот орден было отмечено, что «во всех атаках мужеством и храбростью своей он поощрял нижних чинов к поражению неприятеля».

Летом 1820 года молодой офицер поехал лечиться в Италию, причем Александр I «позволил ему пробыть столько времени за границей, сколько будет нужно для излечения». Путешествуя по удивительной стране с прекрасным теплым климатом необходимым для лечения, Башмаков знакомился с уникальными памятниками античного мира и христианства, внушительными монументами прошлых эпох. Он посетил один из древнейших городов мира Флоренцию, а также Неаполь с силуэтом дымящегося Везувия. Город был в тот момент занят австрийцами. Не обошлось без приключений.

Неизвестно по какому поводу в Неаполе у него состоялась дуэль с одним из австрийских офицеров, князем Валденом, в результате чего Дмитрий Евлампиевич был опасно ранен пулей в бок.

В те годы Башмаков считался первым красавцем. В своих воспоминаниях Ф.Ф. Вигель пишет: «Не слишком богатый казанский помещик, мундир, необыкновенная красота, ловкость, смелость открыли ему двери во все гостиные большого света и дали ему руку внучки Суворова...»

В 1823 г. известный вестовщик К.Я. Булгаков писал брату Александру, московскому почт-директору (переписка братьев представляет, кстати, лучшую хронику столичной общественной жизни России в 10—30 годов) из Петербурга: «Давно здесь говорят о свадьбе полковника кавалергардского Башмакова с княжной Суворовой. Теперь уверяют, что получили согласие матери и Александра Львовича Нарышкина (дяди жены), но что помолвка будет по приезде Государя. Он малый прекрасный, а она премилая, следовательно, можно ожидать, что будут счастливы».

В январе 1824 года в Петербурге состоялась свадьба, и молодые отправились в Крым, в имение Башмакова.

О том, что представлял в то время Южный берег Крыма, можно судить по записям, сделанным 20-летним Великим князем Николаем Павловичем, будущим Императором Николаем I. В журнале, который он вел во время путешествия по стране, сохранились интересные замечания.

«Из Байдарской долины, — записал он, — выходит единственная и довольна худая дорога по самому краю Южного берега и идет через главные селения Мухалатку, Алупку, Ялту, Лимены, Кучук-Ламбет и проч. — места весьма любопытные для живописца или путешественника, ищущего странных и красивых видов, но не имеющие ничего того, чтоб показывало изобилие или богатство народа, нет беднее и ленивее сих южных татар, ибо как природа им дает без дельного труда, то и нужды их тем самым отменно ограничены. Они живут, можно сказать, совершенно на произвол природы, которая здесь чрезмерно щедра: оливковые деревья, фиги, капорцы, груши, яблоки, вишни, орешники, все растет дико без присмотра, все удается — померанцы, лимоны и проч. Что же касается до видов, должно признаться, что, начиная от Байдар до Кучук-Ламбета нет места, которое бы не удивляло всякого своею дикою, но пленительною красотою, — но все это рука природы, ибо искусство, так сказать, и не заходит в этот край, даже удобной для путешественника дороги нет, равно и жилья, и от того, может быть, не столь еще можно пользоваться сим прекрасным краем. Если б Крым был не в татарских руках, то б был совсем другим, там, где помещики и переселенцы, русские и малороссийские, то все иначе, и хлеб есть и обширные сады, словом, пользуются богатством благословенной сей земли».

Среди первых поселенцев Южного берега Крыма, отважно перенесших все тяготы пустынной жизни, активно работавших над облагораживанием дикого уголка природы, был и Дмитрий Евлампиевич Башмаков.

Выписав строителей из России, он начал возводить большой и красивый дом в Мшатке. Из строительных материалов на месте были только лес и камень, все остальное приходилось доставлять через горы, где не было дорог. Но, несмотря на большие препятствия и затраты, дом был построен, и через год семья Башмаковых поселилась в нем. Усердный хозяин принялся за виноградные плантации, посадив около 50 тысяч виноградных лоз.

В короткий срок он так благоустроил свое имение в Мшатке, что, по признанию современников, из пустыни, оно превратилось в Эдемский сад и стало приютом для всех странников.

Путешественников, посещавших Мшатку, мало интересовала небольшая татарская деревушка в 16 домов, все внимание было обращено к красоте ландшафта и к многочисленным и разнообразным сооружениям, возведенным заботливым хозяином имения. В саду, одном из лучших на побережье, росли смоковницы, орехи, миндаль. По склонам тянулись виноградники, среди которых встречались маленькие лужайки, покрытые густой сочной травой. За виноградником находилась отвесная скала, которая защищала местность от холодных северных ветров. Основной виноградник, называемый Абильбаш, находился недалеко от Мшатки, туда можно было пройти по хорошей насыпной дороге, которая была проложена на средства Дмитрия Евлампиевича.

Всех, кто попадал в этот райский уголок, поражало обилие источников. Достопримечательностью этих мест было и огромное ореховое дерево, которое Д.Е. Башмаков назвал «сто всадников». Оно стояло одиноко почти в центре обширного виноградника. Под его раскидистыми ветвями, действительно, могли укрыться до ста всадников. А сколько орехов росло на дереве! В урожайный год дерево давало чистого дохода от 80 до 100 рублей серебром.

И каждого, кто посещал красивый, просторный, в восточном стиле, окруженный открытыми галереями гостеприимный дом Башмаковых, ожидал здесь радушный прием хозяина и его супруги Варвары Аркадьевны, услаждавшей часто слух гостей музыкой и чудесным пением. Она обладала хорошим голосом, училась пению в Италии и была известна в обществе как певица.

Дмитрий Евлампиевич Башмаков — владелец имения Варино

В 1825 году Д.Е. Башмаков был назначен чиновником особых поручений к графу М.С. Воронцову, приходившемуся Варваре Аркадьевне двоюродным дядей. Семья на некоторое время поселилась в Одессе. Башмаковы принадлежали к близкому кругу графини Е.К. Воронцовой, их всегда можно было видеть на великолепных балах, которые устраивала жена генерал-губернатора. Принимали они и у себя. Один из современников отмечал:

«Башмаковы дают небольшие вечера, где жена прекрасно поет, очень умно беседует, а муж рассказывает похождения своей молодости, которая проведена им очень весело».

Во время путешествия по Крыму Александра I в числе первых русских поселенцев, сопровождавших Императора, были и Башмаковы. Как ценная реликвия хранилась потом в семье Варвары Аркадьевны и Дмитрия Евлампиевича миртовая ветвь, подаренная им Императором в знак добрососедских отношений во время прогулки по Никитскому ботаническому саду. (Известно желание Александра I поселиться в Крыму и жить частным человеком).

Расширяя свое хозяйство, Башмаков купил и в Евпаторийском уезде земли с разными постройками и конным заводом. Из семейного архива видно, что в 1832 году Дмитрий Евлампиевич был уже одним из крупных помещиков Таврической губернии, а в следующем году был утвержден по выборам Таврическим губернским предводителем дворянства.

Предводители дворянства в тогдашней России избирались дворянским собранием сроком на три года, заведовали не только сословными делами дворянства, но и занимали заметное место в региональной администрации и органах самоуправления. Они председательствовали в земских собраниях и заседали в ряде присутствий, то есть в коллегиальных учреждениях, и фактически руководили местным управлением.

Занимая высокую должность и оправдывая доверие, оказанное ему членами дворянского собрания, Дмитрий Евлампиевич с энтузиазмом взялся за дело. У него было много планов на будущее. Он составляет план дворянского дома в Симферополе с проектом получения необходимых для строительства дома сумм, проект учреждения общества сельского хозяйства. Но средств осуществить задуманное не хватает, и Дмитрий Евлампиевич обращается к Николаю I с письмом, в котором просит выдать на все эти предприятия кредит в 75 тысяч рублей сроком на 10 лет.

В 1834 году Башмаков был вызван в Петербург на открытие Александрийской колонны. И в столице он ходатайствовал о нуждах Крыма, привлекая в этот край новых поселенцев. Казалось, ничто не предвещало беды. Но по дороге из Петербурга в Симферополь он узнает об опасной послеродовой болезни жены, вскоре приходит известие о большом беспорядке в одном из его имений. В этом же году умирает его мать, жившая в Мшатке. Все эти душевные потрясения имели непоправимые последствия: здоровье Дмитрия Евлампивича резко ухудшилось, и в конце декабря у него началось воспаление мозга.

Умер Д.Е. Башмаков 5 января 1835 года. При большом стечении народа он был похоронен на первом христианском кладбище города Симферополя. Заложено оно было еще в 1788 г. на скифском кургане. На этом кладбище к тому времени уже покоился прах нескольких губернаторов, сыгравших видную роль в развитии Крыма.

В апреле 1821 г. здесь был похоронен хороший знакомый А.С. Пушкина по Петербургу, действительный статский советник Александр Николаевич Баранов. Он пробыл на посту Таврического губернатора всего 3 года, но оставил о себе добрую память. Благодарные жители города возвели над его могилой Преображенскую церковь, от которой ныне почти ничего не осталось.

На этом кладбище покоится прах губернатора Дмитрия Васильевича Нарышкина, который совместно со своим родственником М.С. Воронцовым построил известный дворец в парке Салгирка.

На кладбище немало могил защитников первой обороны Севастополя, среди которых могила адмирала М.Н. Станюковича, сестер милосердия, полковых священников и многих, многих других достойных памяти людей.

К сожалению, этого кладбища сегодня не существует — потерян еще один уникальный памятник нашей истории.

Вернемся к Д.Е. Башмакову, который оставил о себе добрую память у тех, кто хорошо знал его. Помнилось его живое участие в борьбе с голодом, когда Новороссийский край постигла страшная беда. Не забылись и его заботы об устройстве дороги по Южному берегу Крыма.

Всегда помнил о нем и известный художник И.К. Айвазовский. По семейному преданию, художник обязан был Башмакову развитием своего таланта. Мальчик рисовал на стенах дома Дмитрия Евлампиевича, который вместе с губернатором Нарышкиным и А.И. Казначеевым обратил внимание на маленького мальчика. Его привезли в Петербург и поместили на казенный счет в Академию Художеств.

Узнав о смерти Д.Е. Башмакова, князь А.Н. Голицын писал в Крым княгине А.С. Голицыной: «Мне очень жаль господина Башмакова: это был хороший человек и восторженный почитатель Южного берега Крыма».

Александр Иванович Казначеев в письме Н.Н. Раевскому младшему сожалел: «Кончина Башмакова причинила много горести. Жаль в нем отца семейства, жаль доброго товарища и друга, жаль пламенного любителя Крыма — все в нем жаль».

Было Дмитрию Евлампиевичу в момент кончины всего 44 года. На руках безутешной вдовы Варвары Аркадьевны осталось шестеро детей — правнуки и правнучки великого Суворова. Вдова еще какое-то время жила в Крыму, в своем прекрасном имении, которое впоследствии было продано графу Гурьеву. В конце 1830-х годов Варвара Аркадьевна вышла замуж за старого князя Андрея Ивановича Горчакова, генерала от инфантерии. Она была еще жива в 1885 году, а в 1903 году Петр Иванович Бартенев, основатель отечественной пушкинистики, издатель журнала «Русский архив» писал, что Варвара Аркадьевна «дожила свой долгий век в Екатеринентальском дворце в Ревене».

Иначе сложилась судьба другой внучки А.В. Суворова — Марии Аркадьевны, вышедшей замуж за князя Михаила Михайловича Голицына. Большую часть жизни она провела за пределами России. В Лейпциге, Флоренции, Париже, Лондоне, Женеве она общалась с выдающимися людьми западной культуры.

Среди ее знакомых писатели Франсуа Рене Шатобриан, Фенимор Купер, Вальтер Скотт и многие другие. Эпизод знакомства княгини с Вальтером Скоттом сохранился в дневнике самого писателя. В октябре 1826 года, закончив, свой «Вудсток», В. Скотт оправился с дочерью Анной путешествовать. Путь его лежал в Лондон и Париж. Побывав во французской опере, музеях, дворцах, посетив Нотр-Дам, посмотрев на сцене Одеона инсценировку «Айвенго», он был занят визитами и торжественными обедами.

Сохранилась записка В. Скотта к княгине Марии Аркадьевне Голицыной: «Сударыня. Я крайне сожалею, что моя дочь и я были столь несчастливы, что отсутствовали, когда вы оказали нам любезность и честь посетить нас в нашем отеле. Надеюсь, что несколько строк послужат образцом обычного моего почерка, которым я написал столько тысяч страниц, и вместе с тем выразят мое величайшее уважение к госпоже княгине Голицыной.

Уважающий ее и обязанный нижайший слуга

Вальтер Скотт

Отель Виндзор
Улица Риволи 5 ноября.

Мы намерены сами иметь честь отдать визит княгине Голицыной завтра вечером».

Бойкая княгиня, получив любезную записку знаменитого писателя, кумира своего времени, затеяла в его честь вечер. Был на этом вечере и Ф. Купер. Желая сделать приятное своему почетному гостю, она даже одела своих соотечественников в национальный костюм его родины.

До отъезда за границу Мария Аркадьевна дружила с В.А. Жуковским, А.И. Тургеневым, «ее светло-русая голова» была воспета слепым поэтом И.И. Козловым, которого она окружала неизменным вниманием и заботой.

Талантливая певица-любительница, незаурядная личность, сочетавшая высокую артистичность с женским очарованием, она обратила на себя внимание А.С. Пушкина. Именно в ней видел «северную любовь» поэта известный пушкинист М.О. Гершензон. По его мнению, три стихотворения Пушкина посвящены Марии Аркадьевне. Два написаны были в 1821 году, третье в 1823 г.

    1

Умолкну скоро я! ...Но если в день печали
Задумчивой игрой мне струны отвечали,
Но если юноши, внимая молча мне,
Дивились долгому любви моей мученью,
Но если ты сама, предавшись умиленью,
Печальные стихи твердила в тишине...

    2

Мой друг, забыты мной следы минувших лет
И младости моей мятежное теченье.
Не спрашивай меня о том, чего уж нет,
Что было мне давно в печаль и в наслаждение,
Что я любил, что изменило мне....

    3

Давно об ней воспоминанье
Ношу в сердечной глубине,
Ее минутное вниманье
Отрадой долго было мне...

Из этих трех стихотворений только последнее отмечено самим Пушкиным как посвященное княгине М.А. Голицыной. Первые два были связаны с ее именем позднейшими издателями. Может быть, прав известный исследователь творчества А.С. Пушкина П.Е. Щеголев, считая, что только последнее стихотворение относится к княгине Голицыной и никакой «утаенной любви» Пушкина к Марии Аркадьевне не было, а была лишь «дань признания и благодарности художника слова, который услышал свои стихи в чарующем исполнении художника пения».

Предполагают, что она сама сочиняла музыку на пушкинские стихи, и великий поэт был ей за это благодарен. В альбоме семейных фотографий жившей после замужества за границей Александры Николаевны Фризенгоф, сестры Натальи Николаевны, Пушкиной-Ланской, сохранилась и фотография Марии Аркадьевны начала 60 годов. На этой фотографии ей далеко за пятьдесят, но она еще красива и женственна, у нее немного грустное и задумчивое лицо. Несмотря на возраст, по этой фотографии можно представить себе, как выглядела она в пору знакомства с Пушкиным. И вполне вероятно, что Александра Николаевна и Мария Аркадьевна, многие годы живя за границей и встречаясь, с особым чувством вспоминали далекие годы своей молодости, возвращались памятью к великому поэту, жизнь которого чудесным образом коснулась их жизни и осветила ее своим прекрасным светом.

Княгиня Елена Александровна Суворова

Сестры Варвара и Мария Суворовы были удивительно музыкальны, унаследовав свой дар от матери, Елены Александровны, урожденной Нарышкиной. Рано овдовев, она долго жила за границей, лишь изредка и ненадолго приезжая в Россию. 1814 год застал ее в Вене, где отец, А.Л. Нарышкин, состоял при Императрице Елизавете Алексеевне во время Венского конгресса. На блестящих балах и празднествах, которыми сопровождался этот небывалый съезд императоров, королей и принцев всей Европы, княгиня Суворова привлекала всеобщее внимание. И в европейских столицах, и на водах в Германии, где она проводила летние месяцы, красивая, богатая, знатная, она покоряла своих современников.

Среди знакомых Елены Александровны был известный уже тогда итальянский композитор Джоакино Россини. Он решил сделать ей подарок, написать ко дню рождения очаровательной русской княгини кантату с каким-нибудь русским мотивом. Для этого он обратился к одному домашнему управляющему, который хорошо говорил по-русски, так как несколько лет жил в Москве и Петербурге. Господин Джулиан, как звали управляющего, вспомнил напев «ах, зачем было огород городить, ах, на что было капусту сажать». Мотив этот до того понравился маэстро, что, поместив его в кантату, посвященную княгине Елене Александровне, он повторил его в финале 2-го действия сочиняемой тогда оперы «Севильский цирюльник».

Мужем Елены Александровны был светлейший князь Аркадий Александрович Суворов, сын знаменитого полководца А.В. Суворова, самого популярного человека в народной памяти.