§ 5. Договор 1518 года

Присоединение Смоленска и успешный поход на Опочку в 1518 г. — реванш за поражение при Орше — высоко подняли престиж великого князя Василия III в глазах крымских властителей¹. Как и в сношениях со Священной Римской империей германской нации крымцы стали именовать Василия III «белым царем»². Все чаще крымцы использовали полный титул Василия III, включавший слова «всея Руси», употреблению которого долго и упорно сопротивлялись литовский князь и литовские дипломаты, равно как и их союзники. Иногда по ошибке переводчиков или самих составителей в посланиях крымского хана появлялся даже термин «царь»³, который русские давно употребляли в сношениях с Захарией (1484—1488), Хаджой Асаном (1485), ливонскими городами (1474, 1477, 1489), папой (1492, 1493), городами Священной Римской империи (1490, 1492, 1493) и др.⁴

По отношению к мурзам и князьям Василий III стал внедрять термин «слово». М.А. Усманов, обратив главное внимание на употребление термина «слово мое», подчеркнул, что Василий III, активно применяя не только свой более развернутый титул великого князя «всея Руси», но также ярлыковое «слово мое», начал по отношению к простым султанам и мирзам утверждать себя в ранге хана⁵.

Смена хана на крымском престоле поставила перед русской дипломатией задачу возобновления союзных отношений с наследником Менгли-Гирея Мухаммедом-Гиреем. Первый проект шертной грамоты был предложен крымской стороне зимой 1515—1516 гг. Он был послан в Крым с И.Г. Мамоновым⁶. Однако Мамонову не удалось добиться согласия нового хана на заключение союза с Русью. Это, как известно, был период резкой активизации усилий литовской стороны, не жалевшей средств для подкупа не только хана, но и всего его окружения. Кроме того, как увидим ниже, проект новой шерти значительно отличался от договоров 1474 г. и 1480 г., поскольку расширял сферу обязанностей сторон, и в особенности Крыма, по отношению к Руси. По-видимому, в неудачном исходе миссии И.Г. Мамонова повинна и та шумиха, которая была поднята литовским князем и польским королем Сигизмундом и его многочисленными панегиристами после победы при Орше.

Лишь поход 1518 г. на Опочку вынудил Мухаммед-Гирея пойти на все предложенные ему условия. Проект шертной грамоты 1518 г., отправленный из Москвы 16 сентября 1518 г.⁷, весьма незначительно отличался от проекта 1515 г. Он учитывал лишь территориальные изменения, произошедшие за три года: среди князей, которые «служат» великому князю, вместо Василия Семеновича Стародубского названы князья Трубецкие; запрещение «стояти и воевати» распространено на «украинные» города — Стародуб, Чернигов, Почап, Гомей⁸; учтен и обобщен в виде отдельной статьи и добавления о статусе посла печальный опыт посольства И.Г. Мамонова, подвергавшегося различным унижениям в Крыму, задержанного там и умершего неподалеку от Перекопа 12 июня 1516 г.; сравнительно с проектом 1515 г. имелось добавление, касавшееся запрета чинить «грабеж» и «нечть» — «нечесть» послу, включена и отдельная статья: «задержания твоему послу и твоим людем никак не быти».

Эти поправки, либо фиксировавшие территориальные изменения, либо обобщавшие опыт дипломатических контактов с Мухаммедом-Гиреем, отнюдь не обладавшим ни выдержкой, ни мудростью своего отца⁹, относились все же к частностям. Основной же смысл проекта, а позднее и договора 1518 г.¹⁰, ратифицированного великим князем Василием III весной 1519 г.¹¹, заключался в установлении единой внешнеполитической линии обоих государств, как по отношению к Великому княжеству Литовскому, так и по отношению к «Ахматовым детям».

Заключение договора потребовало огромной настойчивости и выдержки со стороны русских послов. Больше года добивался подписания его И.Г. Мамонов. Эстафету от Мамонова принял сначала подьячий Гаврило (Гаврик), потом Останя (Остап) Андреев. Они упорно требовали, чтобы договор был принят в русской редакции «слово в слово». «А нечто прибавишь перед тем списком или убавишь что из того списка, и государю нашему та грамота будет нелюба», — говорил Останя; «тое грамоти не возмет», — утверждал Гаврик.

Ради заключения договора с Крымом Василий III соглашался на передачу Астрахани и наследия Стародубского князя Крыму: «А взмолвит волной человек о Астрокани, и яз ему и Астрокань, взяв, дам; а взмолвит мне, что и те три городы дай мне, и яз и те три городы, взяв, дам ему, толко бы деи моей земле убытка на было, а царь бы деи ко мне толко посла своего прислал, а с королем се яз сам ведаю», — так выглядели инструкции Андрееву в интерпретации князя Аппака.

Ради этого русская сторона совершенно сознательно пошла на применение ярлыкового термина «слово», которое, как было указано выше, отражало некоторое неравенство партнеров, впрочем, его выражение несколько смягчалось наименованием Василия III «братом» крымскому хану. Уравновешивалось употребление термина «слово» и одинаково пышными титулами заключавших договор государей: «Великие орды великому царю» противостоял «великий князь всея Руси», из чего следовало, что территории, подвластные каждому из них, были равны размерами и величием, хотя в это время русское государство уже в несколько раз превосходило по обоим параметрам Крымское ханство. В договоре 1518 г. исчезло упоминание о «пожаловании» крымского хана. Обязательство «быти в доброй любви» также свидетельствовало о равном положении партнеров.

В диспозитивной части договора несколько сокращена характеристика условий союзничества: вместо «любви и доброго мира» 1474 г. в договоре 1518 г. упомянута только «добрая любовь» и обещание «братом и другом быти впрок»¹². Несколько расширена следующая фраза первого докончания: «где ни будем — другу другом быти, а недругу недругом быти, на всякого нашего недруга обема нам заодин быти». Неясно, чем определялась необходимость включения географических указаний о местонахождении государей.

В договор 1518 г. полностью вошла статья об одинаковой позиции сторон по отношению к третьей стороне, которая была опущена Менгли-Гиреем в 70-х гг., но, разумеется, с поправкой на Мухаммед-Гирея и Василия III. «А хто мне, Магмед-Гирею царю, друг, тот и великому князю Василью брату друг» и т. д. Заканчивается же эта статья дополнением, которого не было в проекте 1474 г.: «А на Ахматовых детей и на Казимировых королевых детей, Жикгимонтом королем поченши, или кто иной будет на Великом княжестве на Литовском и на Польском королевстве — на них оба нас будем за один». Далее эта статья, центральная для Руси, да и для Крымского ханства, раскрывается по типу предшествующей. Правда, крымский хан и русский государь ставятся в неравные условия в период открытой борьбы с Ахматовыми царевыми детьми. В случае похода на них договор не предусматривал обязательства Василия III выступать против Ахматовых детей самому, крымский хан должен был двигаться против них сам.

На Великое же княжество Литовское Василий, судя по договору, мог выйти в поход сам, обязательства же крымского хана были такими же, как и в первом случае («А ты брат мой князь великий Василей на вопчего нашего недруга на литовского сам пойдешь или рать свою пошлешь, ино яз сам пойду на его землю и на люди братью и детей своих с своей ратью пошлю»). То же самое предусматривалось в случае нападения литовского князя на Русь. Очевидно, позиция Руси по отношению к Великому княжеству Литовскому была более активной, нежели по отношению к «Ахматовым детям». Договор предусматривал лишь оборонительный союз от Ахматовых детей, но и оборонительный, и наступательный — против Великого княжества Литовского.

Крымскому хану, смыслом внешней политики которого были присоединение Астрахани и отчасти борьба за Киев, вероятно, подобные условия казались неприемлемыми. Заставить принять их могли только победа Руси над Великим княжеством Литовским и распри внутри самого Крымского ханства¹³. Новой была и группа следующих статей: обязательство расторгнуть отношения («сложить шерть» или «правда сложити») с Великим княжеством Литовским в случае войны с ним одного из союзников. И в данном случае позиция сторон разная:

Крымский хан, по точному смыслу шерти, не собирался проводить активную политику по отношению к Великому княжеству Литовскому, — такая возможность предусматривалась для Руси, великий князь которой брал обязательство выступить с братьями и «людьми» в случае наступления литовского князя на Крым. Кроме того, шерть подчеркивала роль Шиг-Ахмата, злейшего врага Крымского ханства.

В расширенной и переработанной редакции помещена статья о неприкосновенности русских земель: «а мне Магмед-Гирею царю и моей братье и нашим детям и уланом и князем нашим и нашим казаком твоих брата моего великого князя Василья земль и братьи твоей земль не воевати, также и князей, которые тебе служат и твоим детем, князь Василей Шемячич и князи Трубетцкие, и нам на их землях не стояти и не воевати». Далее следует перечисление украинных городов — Стародуба, Чернигова, Почапа и Гомья и, наконец, дело доходит до князей, «которые князи тебе служат и твоим детем и на вас которые смотрят». Последняя категория князей известна и договору 1474, 1480 гг. Статья расширена за счет перечисления членов дома Гиреев, которым, равно как и самому хану, запрещалось нападать на русские «украины». Это дополнение весьма существенно, особенно если учесть, что организаторами подобных нападений во втором десятилетии XVI в. выступали именно они — то Ахмат, то Богатырь, то Алп. Наряду с запретом «воевати» запрещалось использовать русские земли в качестве плацдарма для нападения («стояти» на этих землях). И это дополнение — результат переговоров о предоставлении права «стояти», которого требовали крымские царевичи от русского государя по образцу, действовавшему в Великом княжестве Литовском для тамошних татар. Однако даже «стояние» крымского воинства чревато было серьезными последствиями для населения, не говоря уже о возможности разнообразных конфликтов, необходимости снабжать пищей воинство и кормом лошадей, ложившихся тяжелым бременем на население тех мест, где располагалось мирное крымское войско.

Статья показывает огромные успехи в формировании государственной территории в пограничных с Крымом или прилегавших к Полю районах. Вместо князей, которые «смотрят», вернее, наряду с ними появляются князья, которые «служат». И их, судя по договору, большинство.

Статья о возврате пленных дополнена указанием способа разрешения конфликтов в случаях нападения отрядов, независимых не только от крымского хана, но и от его братьев и детей: «без нашего веданья без нашей братьи веданья и без наших детей веданья». В остальном статья сформулирована по-прежнему. В ней, как и раньше, отсутствует пункт о возвращении пленников русской стороной; можно, однако предположить, что он находился в русском противне статьи.

Следующая новая группа статей связана с обеспечением безопасности послов и купцов, не только русских, но и иных государств, двигающихся на Русь Доном или Полем под страхом казни нарушителей этого запрета, возврата имущества и «людских голов без окупа». Аналогичная статья предусматривала безопасность послов и гостей Крымского ханства:

В статье, касающейся наказания грабителей крымцев, не указаны послы. По-видимому, в сношениях с Казанью Крым был настолько уверен в справедливом решении споров, что ханские советники не сочли нужным дополнять эту статью упоминанием своих послов в Казань. В качестве же возможных источников имущественных споров упомянуты «царевичевы люди», т. е. жители Касимова.

Указание на точный маршрут послов и гостей — Доном и Полем — свидетельствует о том, что к концу второго десятилетия XVI в. на второй план начал отходить традиционный и ранее наиболее безопасный путь по Днепру. Ослабление Большой Орды способствовало некоторой стабилизации ситуации на Поле, что позволило в большей степени пользоваться сухопутными дорогами в Крым.

Разительные перемены обнаруживает, вернее, фиксирует и группа статей о пошлинах. В первую из них занесено дополнение: «А пошлина твоим людем и тебе все пошлины отстали». Таким образом, обе стороны официально признают институт пошлин изжившим себя.

Вторая статья пошлинной группы сформулирована, как и прежняя. Третья же коренным образом переработана:

Думается, включение в третью пошлинную статью упоминания о «дарагах» связано с многолетними спорами об Одоеве, даражскую пошлину с которого упорно требовали Бахшеиш и его наследники. Фактически Василий III давно избавил население Одоева от уплаты даражских пошлин, однако официально упразднение должности дараг произошло в 1518 г. Весьма конкретное перечисление возможных форм неуважения к послам и другим представителям Русского государства («сила», «наступанье», «грабеж», «неч[ес]ть») возникло как обобщение предшествующего опыта, оно связано с трудным путем утверждения тех форм дипломатического протокола, которые с большими усилиями пытались внедрить русские дипломаты. Опять приходится ссылаться на плачевный опыт посольств И.Г. Мамонова, К. Заболоцкого, В. Наумова и др. В статье важно указание не только этих форм, но и лиц, которым запрещалось проявлять неуважение к представителям Русского государства, — царевичей, сеитов, уланов, князей. Конечный протокол договора 1518 г. отличается от конечного протокола ранних договоров лишь в деталях: кроме хана указаны и царевичи Ахмат, Багатырь, Алп, братья и дети. Все они, таким образом, становились ответственными за соблюдение шерти.

Если оценивать значение третьего договора Русского государства с Крымом, то и его, равно как и два первых, следует причислить к большой дипломатической победе Руси. Неуклонное очищение русско-крымских отношений от всех и всяческих остатков ордынского времени, официальная гарантия нормального развития торговых и дипломатических сношений Русского государства с Крымом и с другими странами Азии и Европы, фиксация одинаковой внешнеполитической линии по отношению к Великому княжеству Литовскому и Ахматовым детям — все это должно было служить не только дальнейшему упрочению международного престижа Русского государства, но и установлению более живых и разнообразных связей с другими странами, а соответственно, и ускорению его экономического развития.

Именно этот договор лег в основу всех последующих русско-крымских шертных грамот, стал фундаментом, на базе которого русские дипломаты добивались права свободной и беспрепятственной торговли на Черном море, безопасности границ и неприкосновенности жителей. Однако договор не мог ликвидировать противоречий внутри крымского общества, не мог изменить великодержавную политику Крымского ханства, результатом чего и явился поход 1521 г.

1 мая 1519 г. в Москве была утверждена не только эта грамота. Крымская великодержавная политика нашла выражение в другом документе, так называемой «посыльной» грамоте, в которой было сформулировано единственное условие ввода в действие шертной грамоты. В качестве его Мухаммед-Гирей выдвигал помощь в овладении Астраханью: «а писал к брату своему к великому князю в той грамоте, чтоб ему князь великий на Азсторокань пособь учинил. А не учинит ему князь великий на Азсторокань пособи, и что он учинил шерть на шертной грамоте... и та шерть не в шерть». Послы же отказались от подтверждения этой «посыльной грамоты»: «и то слово государю нашему Магмед-Гирею царю отставити. От имени крымского хана послы дали шерть в том, что тот будет соблюдать лишь договор, на котором хан давал шерть перед русским послом: «и ему на той шертной грамоте и на той шерти ныне и вперед крепко стояти и по той ему шертной грамоте брату своему своему великому князю Василью правити». Таким образом, послы пошли на уступки русскому государю. Представитель крымского хана Аппак в Москве забыл свой же собственный наказ предполагавшемуся послу в Москву — Азике: «с чем тебя царь пошлет и что ти велит царь, то и говори, а про то хоти тебя князь великий на кол всадит, а ты свой приказ знай».

И Василий III со своей стороны также сделал некоторые уступки. В его речи «у целования» прозвучало обещание поддержать поход крымских войск на Астрахань, которого не было в договоре: «А о Азсторокани именно в грамоте не написано, и мы и на том брату своему правду даем, что в Азсторокани брату нашему недрузи, и похочет брат наш на них пойти и с ними свое дело делати и как будет нам пригоже, и мы ему, брату своему на Азсторокань пособь учиним и хотим с ними его и свое дело делати заодин, сколко нам Бог поможет, и на вопчих недругов на Ахматовых и на Махмутовых детей с ним есмя с братом своим на них заодин». Ради поддержки «собирательной» политики Руси и лишения Великого княжества Литовского такого союзника, как Крымское ханство, Василий III, покривив душой, дал обещание содействовать крымской великоордынской политике в Астрахани. К оказанию такой помощи Русь была совершенно не готова. Между нею и Астраханью располагалось Казанское ханство. В каких бы ни было оно отношениях с Русским государством, но представляло из себя в начале XVI в. еще непреодолимое препятствие для развития русского судоходства на Волге. Без решения «казанской проблемы» было невозможно и урегулирование крымско-русских отношений.

Поход Мухаммед-Гирея 1521 г. на Москву — это вершина его великодержавной политики. Он ясно и четко продемонстрировал зависимость русско-крымских отношений от русско-казанских и русско-астраханских. И эту взаимосвязь руководители Русского государства сумели понять. Не случайно после 1521 г. основное внимание начинает уделяться проблеме отношений с Казанью, что, на первый взгляд, выглядит парадоксом. Обращение к казанскому вопросу после сокрушительного поражения от крымских войск вне связи с крымской великодержавной политикой в низовьях Волги выглядит нелогичным только на первый взгляд. Оценить такой шаг можно, лишь внимательно присмотревшись к расстановке сил в Причерноморье и Прикаспии, определив основную направленность крымского великодержавия.

Влияние «крымского смерча» на внутреннее развитие Руси огромно. Бегство во время нападения татар рязанского князя Ивана Михайловича, ориентировавшегося то на крымского хана, то на Литву¹⁴, продемонстрировало отсутствие консолидации в среде правящей верхушки Северо-Восточной Руси. «Крымский смерч» подорвал значение и престиж великого князя, который вынужден был стремиться к консолидации правящего сословия, апеллировать к авторитету своих братьев и Думы. Если в начале правления он решал вопросы внешних сношений вместе с боярами (об этом говорит формула «князь великии... приговорил... з бояры» в посольских документах, относящихся к заключению шертной грамоты с Менгли-Гиреем и возвращению Абдул-Латифа в 1508 г. и 1509 г.¹⁵, в середине правления, во втором десятилетии XVI в., — практически единолично, то после 1521 г. он снова вынужден был прибегнуть к помощи бояр. Изменились и формулировки разрядных книг: если в 1507—1508 гг. о назначении воевод говорилось, что великий князь «велел быти», «послал», а в 1514 г. — «приговорил», то в 1522 г. он «приговорил с своею братьею и з бояры». Лишь спустя десятилетие, в мае 1530 г., возрождается старая формулировка: «посылал воевод к Казани»¹⁶. Изменилась и великокняжеская ориентация на военную силу во время международных акций. Если до 1521 г. он активно привлекал к участию в военных действиях отряды выезжих татар, в том числе и крымских, то на протяжении 1521—1527 гг. их участие в подобных акциях не зафиксировано. Правда, следует учесть, что в древнейшей разрядной книге отсутствуют данные за 1523, 1525 и 1527 гг.

Примечания

1. Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980. С. 129—130, 160—161.

2. Сб. РИО. Т. 95, № 37. С. 671—672.

3. Там же. С. 150. 3.VIII.1515.

4. Сводку этих данных за конец XV в. см.: Croskey R.V. Muscovite Diplomatic Practice in the Reign of Ivan III. N.Y.—London, 1987. P. 299—300.

5. Усманов М.А. Жалованные акты. С. 198.

6. Сб. РИО. Т. 95, № 12. С. 199—200. XI.1515—I.1516.

7. Там же. С. 549—550.

8. О. Андреев так должен был объяснить появление списка этих городов: «Божия воля осталась — слуги его князя Василия Семеновича в животе не стало, и те городы вотчина государя нашего ныне за государем за нашим, и государь наш того деля ныне написал, что те городы за ним» (Там же, № 31. С. 554).

9. По словам О. Андреева, «и как к тебе приехал боярин Иван и его ближние люди, и боярину... и ближним его людям от царевичев и от князей и от иных людей много силы и грабежу и нечти ссталось» (Там же).

10. Сб. РИО. Т. 95, № 21. С. 380. 553—554. VIII—X.1516, 6.IX.1518.

11. Там же, № 34. С. 616. I—III.1519.

12. Сб. РИО. Т. 95, № 36. С. 664. I.V.1519.

13. О распре в среде Гиреев в 1517—1518 гг. см. подробнее: Сыроечковский В.Е. Мухаммад-Герай и его вассалы // Уч. зап. МГУ им. М.В. Ломоносова. Вып. 61. История (Т. 2). М., 1940. С. 53—57.

14. Розыск о побеге из Москвы князя рязанского 1521 г. // Сборник князя Оболенского. № 2. М., 1838. С. 6, 9—10.

15. Сб. РИО. Т. 95, № 2. С. 42—43, 51. 21.XII.1508 и 14.I.1509.

16. РК 1495—1598 гг. С. 37, 38, 53, 68, 74.