Вместо заключения: проблески света сквозь тучи

С приходом немцев в общественно-политической жизни Крыма установилось шаткое равновесие. Наряду с этим, период оккупации стал временем подведения горьких итогов.

За месяцы большевистской власти экономике полуострова был нанесен серьезный урон. Стояла промышленность. Разорению подверглось множество крестьянских хозяйств. К лету 1918 г. в Крыму начались серьезные проблемы с зерном, так что его приходилось закупать на Украине¹.

Но самыми страшными были, без сомнения, людские потери. По разным оценкам, общая цифра погибших в декабре 1917 — мае 1918 г. в результате террора и боевых действий составила от 1000² до 8000³ человек.

Встречая германские войска, жители полуострова испытывали смешанные чувства. Видя своих недавних врагов, размеренно марширующих по улицам крымских городов, многие, подобно П. Врангелю, ощущали «радость освобождения от унизительной власти хама и больное чувство обиды национальной гордости»⁴.

Но были среди крымчан и те, кто всячески приветствовал оккупацию, видя в ней не только освобождение от ненавистного большевизма, но и реальную возможность утвердиться у власти самим.

Так, возвратившийся в Крым на турецком боевом корабле лидер татарского национального движения Джафер Сейдамет, покинувший полуостров в январе 1918 г., после посещения штаба германского командования выступил на Курултае с программной речью, в которой были такие слова: «Есть одна великая личность, олицетворяющая собой Германию, великий гений германского народа... Этот гений, охвативший всю высокую германскую культуру, возвысившись в ее в необычайную высь, есть не кто иной, как глава Германии, император Вильгельм, борец величайшей силы и мощи»⁵.

Незадолго перед этим, сообщает в своих воспоминаниях крымско-татарский писатель, политик, публицист и общественный деятель Асан Сабри Айвазов, Сейдамет «передал татарскому парламенту "братский" привет от турок, от разных турецких учреждений» и выступил со следующим заявлением:

«Более царской России нет и могучей России нет. Россия и ее союзники побеждены. Большевики также побеждены. Ни керенщина, ни большевики не смогли выдержать политический экзамен. Государства, потерявшие свою самостоятельность, и попавшие в когти царской России, безусловно, все отойдут от нее и восстановятся, следовательно, и Крым должен стать самостоятельным. Я очень и очень сожалею, что не успел попасть в Брест-Литовск, когда шли мирные переговоры между Турцией, Германией и большевиками. Я бы непременно поднял бы там вопрос о Крыме, о его самостоятельности, а турецкие дипломаты, почему-то о нем ни слова не сказали. Теперь этот вопрос мы сами должны поднять. Я вас уверяю, что нас, крымцев, в этом отношении поддержит Турция, союзники и другие державы...»⁶

21 июля 1918 г. председатель Временного Бюро татарского парламента (Курултая) А.Х. Хильми и его единомышленник А.С. Айвазов отметили, что татары — «наиболее старинные господа Крыма» и посему следует восстановить их «владычество». Эти деятели выдвинули следующие пункты: «1) преобразование Крыма в независимое нейтральное ханство, опираясь на германскую и турецкую политику; 2) достижение признания независимого крымского ханства у Германии, ее союзников и в нейтральных странах до заключения всеобщего мира; 3) образование татарского правительства в Крыму с целью совершенного освобождения Крыма от господства и политического влияния русских; 4) водворение татарских правительственных чиновников и офицеров, проживающих в Турции, Добрудже и Болгарии, обратно в Крым; 5) обеспечение образования татарского войска для хранения порядка в стране; 6) право на возвращение в Крым проживающих в Добрудже и Турции крымских эмигрантов и их материальное обеспечение». Далее в обращении подчеркивалось: «Турецкий и мусульманский мир готовятся к политическому союзу с Великой Германской Империей, своей спасительницей, принеся в жертву сотни тысяч людей, и в дальнейшем готовы принести жертвы в еще большем масштабе, чтобы укрепить навсегда достигнутое могущественное положение...»⁷

Весьма благожелательно появление оккупантов встретили крымские немцы. 7 мая 1918 г. в д. Бютень (ныне — с. Ленинское Красногвардейского района) состоялась конференция немцев-колонистов, в которой принимали участие около 400 человек. По итогам конференции была принята резолюция, в которой подчеркивалось, что «немецкие колонии приветствуют германскую армию и Германию, выражают благодарность за поддержку, выявляют свои стремления к полному культурному объединению с родной Германией» и «просят распространить германскую власть на Крым»⁸.

В июле 1918 г. представители Центрального комитета Союза немцев в Крыму П. Штолль, А.Я. Нефф и Э. Штейнвальд выступили с обращением к германской оккупационной администрации, в котором от имени «немецкого населения» высказали солидарность «с татарами в отношении об отделении полуострова от Великороссии и Украины и образовании из него особой государственной единицы», испрашивая у Берлина «защиты и помощи».

Однако эти инициативы остались в тот момент без ответа.

Описывая пребывание оккупантов в Крыму, советские историки говорят об установленном на его территории «кровавом режиме»⁹, о грабежах, карательных экспедициях¹⁰, арестах и казнях «трудящихся», происходивших «изо дня в день»¹¹.

Этого же мнения придерживаются и некоторые современные авторы.

Характерно, что при этом и те, и другие ограничиваются общими фразами и не приводят конкретных примеров.

Как правило, в качестве подтверждения исключительной жесткости германской оккупационной политики цитируются грозные приказы командования, за неисполнение которых полагалась смертная казнь. В их числе называют изданный 2 мая 1918 г. приказ, обязывающий население под угрозой расстрела в течение 4-х часов сдать все имеющееся у него огнестрельное и холодное оружие. Также упоминают выпущенное 2 июня 1918 г. «Постановление относительно положений о наказаниях для Крыма», устанавливающее перечень проступков, влекущих за собой высшую меру наказания. Согласно ему, «крымские жители, именуемые не иначе, как "туземцы", подлежали казни:

при всяком деянии против германских войск;
при неисполнении распоряжений и приказов;
за хранение оружия и оказание содействия в хранении оружия;
за умышленное повреждение сооружений, служащих для передачи известий;
за деяния, направленные на порчу припасов страны, путей сообщения;
за распространение сведений о положении на фронте германских войск или их союзников;
за препятствия по оказанию услуг германским войскам или лицам, принадлежащим к оным».

Ранее, 30 мая 1918 г., приказом командующего оккупационными войсками на полуострове генерала от инфантерии Роберта Коша в Крыму устанавливалось военное положение. В соответствии с приказом, местное население подлежало германскому военно-полевому суду в следующих случаях:

«1. Когда туземные жители обвиняются на основании законов Германского государства в преступных деяниях против германского войска и лиц, входящих в состав его.

2. При нарушении и неисполнении туземными жителями распоряжений и приказов, изданных военными начальниками, с предупреждением о привлечении к ответственности и в интересах безопасности как войска, [так] и в интересах успокоения страны»¹².

Как видно из вышеизложенного, приказы германской оккупационной администрации были действительно жесткими, но в то же время не содержали ничего исключительного. Практическое исполнение подобных распоряжений в сравнении с предшествующим разгулом насилия также отличалось известной умеренностью. Без сомнения, в процессе «умиротворения» полуострова, германцы преследовали коммунистов и им сочувствующих. Выявленные большевистские функционеры заключались в тюрьмы, некоторые из них расстреливались. В то же время смертные приговоры в отношении схваченных подпольщиков, красногвардейцев и матросов выносились далеко не всегда.

Так, арестованную 10 мая 1918 г. на железнодорожной станции в Харькове группу моряков-черноморцев численностью 400 человек, бежавших из Крыма и пробиравшихся в Советскую Россию, германские оккупационные власти после суда отправили на работы в Восточную Пруссию¹³.

Возмездия (по крайней мере, на данном этапе) избежали и некоторые непосредственные организаторы и участники массовых казней. Евпаторийские палачи Варвара, Антонина, Семен и Юлия Немичи, Василий Матвеев, Николай Демышев (председатель Евпаторийского военно-революционного комитета, по данным Сельвинского, входивший в состав революционного трибунала на «Румынии» и бывший организатором убийств в Евпатории 1—2 марта) и некоторые другие «борцы с буржуазией» в апреле 1918 г. были арестованы и заключены в тюрьму, где поначалу содержались в «весьма неплохих условиях, включая качественную еду, собственные постели, встречи с посетителями»¹⁴.

Лишь в марте 1919 г. Немичи и другие организаторы убийств в Евпатории были расстреляны белыми. Ночью 14 марта 1919 г. арестованных вывезли из симферопольской тюрьмы и погрузили в вагоны. В ночь на 18 марта на полустанке Ойсул (ныне — с. Астанино Ленинского района, железнодорожная ветка Владиславовка—Керчь) вагоны отцепили от поезда. Затем охрана изрешетила вагоны из пулеметов, выживших добили. Жертвами этой расправы стали 19 человек. Все — большевики.

Такова официальная версия гибели брата и сестер Немичей, многократно растиражированная советской историографией. И даже в схематическом своем изложении она вызывает сомнения. Как справедливо заметила автор биографического очерка о семье Немичей, крымская журналистка и публицист Наталья Якимова, «странно, правда, что для такой изощренной казни понадобилось везти их (узников — Д.С.) так далеко»¹⁵. Она же указывает на сохранившийся рапорт начальника конвоя, из которого явствует, что заключенных всего-навсего предполагалось переправить в керченскую тюрьму, но «все были убиты при попытке обезоружить конвой». После этого «трупы сложили в двух вагонах и опечатали»¹⁶.

Снисходительное отношение германцев к некоторым оставшимся на полуострове партийным и советским работникам отмечает в своих воспоминаниях П.Н. Врангель. Признавая, что немцы «вели себя чрезвычайно корректно», и с «их приходом были отменены все стеснительные ограничения, введенные большевиками», а «некоторые из местных большевиков, неуспевшие эвакуироваться, были по жалобам потерпевших арестованы и заключены в тюрьму немецкими властями», будущий главнокомандующий Русской армией при этом высказывает мнение, что, «с другой стороны, замешкавшимся в Крыму более видным большевистским деятелям немцы, несомненно, сами дали возможность беспрепятственно убраться восвояси»¹⁷.

Похожей точки зрения придерживается А.И. Деникин. Описывая социально-политическую обстановку на полуострове после ухода германских войск в ноябре 1918 г., Антон Иванович утверждает, что «еще со времени немецкой оккупации Крым стал убежищем большевицких деятелей, бывших комиссаров, перешедших на полулегальное положение и никем не беспокоимых. На улицах разгуливали свободно люди, которых молва называла убийцами и палачами первых трагических дней большевицкого господства в Крыму. Коммунистические организации выпускали листовки и прокламации, появлявшиеся в изобилии даже на улицах Симферополя; комячейки профессиональных союзов держали в напряжении рабочую массу, по существу инертную и умеренную, нелегко поддававшуюся провокации на почве безработицы, дороговизны и голода»¹⁸.

Замечательной иллюстрацией терпимого отношения германцев к схваченным ими высокопоставленным коммунистам служит история Павла Дыбенко. Член партии большевиков с 1912 г., активный участник Октябрьского переворота (а ранее — массовых убийств офицеров на Балтике), летом 1918 г. Дыбенко был направлен на оккупированную немцами территорию Украины для организации подпольной работы. Приехав в Одессу в июле 1918 г., Павел Ефимович спустя две недели перебрался в Крым, где в скором времени был арестован, предан военно-полевому суду и приговорен к смертной казни. Но уже в августе 1918 г. Дыбенко обменяли на нескольких пленных немецких офицеров¹⁹.

Еще одним красноречивым примером германской лояльности является пребывание в Крыму младшего брата Ленина — Дмитрия Ульянова. На протяжении всего 1918 г. Дмитрий Ильич вел безбедную жизнь. Его жена Антонина Ивановна продолжала работать и получать жалование в Феодосийском земстве²⁰.

В целом, на фоне предшествующего разгула насилия и анархии период пребывания на полуострове немцев отличался завидным спокойствием. Ведь наряду с оккупацией недавние противники в Великой войне принесли восстановление нормальной человеческой жизни, в чем-то подобной той, какую крымчане вели до революционных потрясений 1917 г.

«...под властью железной немецкой руки, — констатировал князь В.А. Оболенский, — жизнь, взбудораженная революцией, начинала приходить в норму, население принялось за работу, стало платить налоги»²¹.

Как и к другим территориям бывшей Российской империи, оккупированным в 1918 г. войсками кайзеровской Германии, к Крыму в полной мере применимо следующее высказывание британского премьер-министра Уинстона Черчилля:

«Достаточно угостить любое население дозой коммунизма, чтобы оно приветствовало любую форму цивилизованной власти, хотя бы и самую суровую. После прибытия германских "стальных шлемов" жизнь опять стала сносной. Надо было только подчиниться, жить спокойно и повиноваться: после этого все шло гладко и как следует. Население считало, что под железной пятой иностранных солдат живется лучше, чем при неустанных преследованиях, организуемых жрецами негодяев и фанатиков»²².

Рассказ о пребывании Крыма под оккупацией будет неполон без упоминания о дальнейшей судьбе Черноморского флота. Сложилась она в высшей мере трагично.

Оккупировав Севастополь, германцы захватили значительные трофеи: 7 линкоров, 3 крейсера, 12 эсминцев, 15 подводных лодок (в т.ч. некоторые новейшего образца), 5 плавучих баз, 3 румынских вспомогательных крейсера, несколько крупных учебных кораблей, минных заградителей, гидроаэропланов, много мелких судов, большие запасы продовольствия и сырья, значительное количество пушек, мин, бомбометов, радиотелеграфную станцию и многое другое²³.

Ушедшие в Новороссийск корабли (2 линкора, 14 эсминцев, 2 миноносца, 2 посыльных судна, 10 сторожевых катеров-истребителей, 6 военных транспортов²⁴) также сделались объектом претензий германцев. В телеграмме, направленной командующему флотом, немцы в ультимативной форме потребовали немедленного возвращения кораблей в Севастополь.

Последним сроком возвращения флота было определено 19 июня. В случае неисполнения ультиматума германское командование угрожало возобновить наступление по всему фронту. Команды сосредоточенных в Новороссийске судов стали заложниками создавшейся ситуации.

С 10 по 16 июня 1918 г. на кораблях проходили беспрерывные митинги по вопросу о судьбе флота. В результате сформировались три точки зрения: первая — за потопление кораблей; вторая — за возвращение в Севастополь; третья — сражаться с врагом до последнего снаряда и только после этого затопить флот.

24 мая 1918 г. начальник Морского Генштаба Евгений Беренс представил в Высший военный совет доклад о положении флота, предложив немедленно уничтожить корабли.

Линейный корабль "Свободная Россия" накануне затопления. Новороссийск, июнь 1918 г.

Ознакомившись с этим документом, Ленин наложил на него свою резолюцию:

«Ввиду безвыходности положения, доказанной высшими военными авторитетами, флот уничтожить немедленно»²⁵.

28 мая председатель СНК направил командованию ЧФ секретную директиву о немедленном затоплении сосредоточенных в Новороссийске военных и торговых судов. Не подчинившись приказу, часть флота (линкор «Воля», эсминцы «Беспокойный», «Дерзкий», «Громкий», «Поспешный», «Пылкий», «Жаркий», «Живой») ушла в Севастополь. Остальные корабли 18 июня 1918 г. были затоплены в Цемесской бухте.

Как боевая единица флот перестал существовать.

Эвакуировавшиеся из Крыма красные части (не считая экипажей кораблей и партийно-советского актива, полуостров покинуло не менее 9500 боеспособных красногвардейцев²⁶) внесли свою посильную лепту в развертывание террора на Северном Кавказе и Кубани.

Резолюция В.И. Ленина о затоплении кораблей Черноморского флота

Своей безрассудной жестокостью бесчинства крымских красногвардейцев возмутили даже видавших виды местных большевиков. Так, руководитель Кубанского областного ревкома Ян Полуян утверждал, что при отступлении на Кубань «разбитые и окончательно деморализованные полубандитские украинские части» «беспощадно грабили казаков», что стало «одной из главных причин поворота в настроении кубанского казачества»²⁷.

Другой известный советский партийный деятель, Георгий Орджоникидзе (в рассматриваемый период — временный чрезвычайный комиссар Юга России и член ЦИК Донской советской республики) был еще более резок в оценке морального облика эвакуированных из Крыма армейских частей:

«Бесчинства этих войск доходили до того, что поезда с ценностями государственных банков из Ростов а и Екатеринодара, отправленные мною в Царицын, были разграблены по дороге... Часть этих отступающих войск хлынула в Кубанскую область через Тихорецкую, другая же — отступила из Крыма в южную часть Кубани»²⁸.

О том, чем «прославились» на Кубани крымские части, красноречиво говорят свидетельства современников и документы деникинской Особой комиссии по расследованию злодеяний и беззаконий большевиков. 1 мая 1918 г. группа войск И. Федько, именуемая 1-м Черноморским Революционным полком, завершила высадку в Ейске и практически сразу приняла участие в карательных экспедициях против восставших казаков окрестных станиц.

Особой жестокостью «отличились» моряки Азовской морской флотилии. Подойдя к станице Должанской, матросы сперва обстреляли ее из орудий, а затем вошли станицу и учинили облавы и массовые расстрелы. Священник Краснов, благословивший накануне поход казаков на Ейск, был заживо сожжен в топке парохода. Эта же страшная участь постигла станичного атамана.

В станице Копайской убитых в результате террора было столь много, что для их погребения пришлось подготавливать огромные ямы, куда свалили 22 подводы человеческих тел. Расстрелы производились из пулеметов, группами, «а именно по 20 и более...»²⁹

Казни происходили и в самом городе. Вечером 4 мая в городскую тюрьму «приехала Чрезвычайная комиссия советской власти в количестве 40 человек и начала следствие. Прежде всего принялись за 2-ю камеру, где находились более состоятельные арестованные. На допросе предлагали 2—3 вопроса, затем председатель решал пустить их в расход, если они офицеры, и обвиняемые приговаривались по голосованию к расстрелу. Так погибли штабс-капитан Виктор Пархоменко; поручик Голушко Федор из гор[ода] Верхнеднепровска; прапорщик Михаил Вдоз из г. Очакова; прапорщик Александр Новиков из Феодосии; поручик Анатолий Воронков из Мариуполя; отец Евгений Главацкий, священник 220 пехотного полка; вольноопределяющийся Александр Рошальский; кассир Калужского государственного банка; Абрам Ремпель из г. Бердянска; Петр Письменный, гусар из Юзовки; чиновник земского союза. Всех этих лиц на рассвете вывели к морю и расстреляли.

6 мая комиссар Мицкевич приехал в тюрьму в шнурованных сапогах одного из расстрелянных офицеров — Пархоменко»³⁰.

Жестокостью «прославились» и другие эвакуированные из Крыма красные части. Вывезенные в Темрюк (Таманский отдел Кубанского казачьего войска) «войска Республики Таврида» и отступившие в Крым советские отряды с Украины стали вооруженной опорой местной власти. В этом качестве они производили масштабные реквизиции продовольствия, насильственно отбирали землю у казаков, заселяя на отнятые наделы иногородних.

В результате 11 мая 1918 г. на Тамани вспыхнуло восстание казаков, и дислоцированным в регионе советским войскам пришлось прорываться с боями на соединение с Северо-Кавказской Красной армией.

Эти события подробнейшим образом описаны в романе Александра Серафимовича «Железный поток».

Возвращаясь к оценке деятельности большевистской партийной организации в Крыму в период с марта 1917 по май 1918 г., нельзя не согласиться с мнением историка Виктора Королева, что партия большевиков в 1917 г. и последующее время «проявила себя как партия политического авантюризма, демагогии и экстремизма»³¹, а умеренно-социалистические партии и другие антибольшевистские силы, напротив, явили полную свою дезорганизованность и разобщенность, что привело в результате к установлению на полуострове режима военно-коммунистической диктатуры.

При этом насильственным путем утвердившиеся у власти советские революционные кадры не обладали необходимыми хозяйственными и управленческими навыками, и в силу этого оказались фактически неспособны решить накопившиеся экономические, социальные, политические и иные проблемы. Все это в своей совокупности способствовало разочарованию населения в политике режима большевиков. Сделав насилие и террор средством и методом управления общественной жизнью, советская власть в Крыму в тяжелый для нее момент не сумела защитить себя и, не имея существенной поддержки жителей полуострова, пала под первыми же ударами неприятеля.

После этого красные будут захватывать Крым дважды — в 1919-м и в 1920 г., и всякий раз установление советской власти в регионе будет сопровождаться массовыми репрессиями, конфискациями имущества и изъятием продовольствия у крестьян. И если в 1919 г. строители «нового общества» в силу ряда причин не смогут себя проявить в полной мере, то после окончательного завоевания полуострова осенью 1920 г. они наверстают упущенное, уничтожив в десятки раз больше людей, чем за предыдущие годы.

Примечания

1. Бобков А.А. Указ. соч. — С. 180.

2. Королев В.И. Черноморская трагедия. — С. 23.

3. Бобков А.А. Указ. соч. — С. 139.

4. Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 95.

5. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. Ч. II. Крым в период Великой Октябрьской социалистической революции, иностранной интервенции и гражданской войны (1917—1920 гг.) — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 107.

6. Последняя рукопись Сабри Айвазова. Дело партии «Милли Фирка». Документы свидетельствуют. Из серии «Рассекреченная память». Крымский выпуск Т. 1. / Под общ. ред. В.В. Пшеничного, Р.Н. Лесюка, С.В. Лунина, И.И. Полякова. Составители А.В. Валякин, Р.И. Хаяли. — Симферополь: издательство «ДОЛЯ», 2009. — С. 64—65.

7. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 374.

8. Надинский П.Н. Указ. соч. — С. 105.

9. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 32.

10. Голинков Д.Л. Указ. соч. — С. 121.

11. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 33.

12. Борьба за Советскую власть в Крыму. — С. 268.

13. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны. — С. 304.

14. Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Указ. соч. — С. 263.

15. Якимова Н. Указ. соч.

16. Там же.

17. Врангель П.Н. Указ. соч. — С. 95.

18. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Т. 5. Вооруженные силы Юга России // Очерки русской смуты. Кн. 3, т. 4, т. 5. Вооруженные силы Юга России. — М.: Айрис-пресс, 2006. — С. 422.

19. Ченнык С. Дыбенко — герой или палач? // Первая Крымская, № 81, 8 июля/14 июля 2005.

20. Бобков А.А. Указ. соч. — С. 261.

21. Оболенский В.А. Крым в 1917—1920-е годы // Крымский архив, № 1. — Симферополь, 1994. — С. 84.

22. Черчилль У. Мировой кризис // Мировой кризис. Автобиография. Речи. — М.: Эксмо, 2004. — С. 159.

23. Королев В.И. Указ. соч. — С. 33.

24. Березовский Н.Ю., Бережной С.С., Николаева З.В. Боевая летопись Военно-Морского Флота. 1917—1941. — М.: Воениздат, 1992. — С. 188.

25. Ленин В.И. ПСС. Т. 50. — С. 81.

26. Бобков А.А. Указ. соч. — С. 250.

27. Там же.

28. Там же.

29. Леусян О.А. «Фронт без линии фронта»: казачьи восстания на Кубани весной 1918 года // http://www.slavakubani.ru/read.php?id=1303

30. Красный террор в годы Гражданской войны — С. 226.

31. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года — С. 73.