Отзвуки в крымской тиши

С бурными событиями в Петрограде и на Балтике разительно контрастировала обстановка в Крыму. Известие о революции здесь было принято с воодушевлением, но в целом спокойно. Занятые повседневными заботами, люди не понимали и не хотели понимать глубинный смысл случившегося.

В начале марта 1917 г. во всех городах полуострова состоялись многолюдные митинги, на которых представители эсеровских и меньшевистских партийных организаций агитировали за продолжение войны, поддержку Временного правительства, единение командиров, нижних чинов и трудящихся.

Севастополь. Митинг на пл. Нахимова по случаю свержения самодержавия

Только в Ялте на одном из митингов присутствовало более 10 тыс. человек. Как вспоминал один из участников этих событий, «начались бесконечные митинги и споры, которые стали затягивать трудящихся в сферы партийности»¹.

Не выразило протеста по случаю крушения самодержавия и священноначалие Таврической епархии. 5 марта 1917 г. архиепископ Таврический и Симферопольский Димитрий (князь Абашидзе) обратился с посланием к своей пастве, в котором призвал «забыть все распри, раздоры, ссоры, споры и недоразумения» и «не щадя своей жизни и во всем усердно и добросовестно, не за страх, а за совесть, без ропота и лицемерия» повиноваться Временному правительству².

Не были отмечены эксцессами февральские и мартовские дни в Севастополе, являющемся главной базой Черноморского флота (ЧФ). Сохранение спокойствия в городе и среди моряков во многом явилось несомненной заслугой тогдашнего командующего ЧФ, вице-адмирала Александра Колчака.

Пытаясь освоиться в новой для себя ситуации и не выпустить бразды правления флотом из своих рук, Александр Васильевич проявил себя как гибкий и дальновидный политик, умеющий идти на компромиссы во имя достижения поставленной цели. Не пресмыкаясь перед матросами, но и не злоупотребляя притом своей властью, адмирал твердо вел свою линию, последовательно борясь за сохранение боеспособности флота, всемерно противодействуя анархическим элементам, тем самым выполняя долг гражданина и патриота своей Родины.

5 марта 1917 г. командующий выступил инициатором проведения в Севастополе совместного парада войск гарнизона, морских частей и учащихся. Перед парадом епископ Сильвестр отслужил молебен во здравие Российской державы, Временного правительства, верховного главнокомандующего и всего российского воинства³. Также Колчак признал сформированный явочным порядком 4 марта 1917 г. в казармах Севастопольского флотского полуэкипажа временный военный исполнительный комитет и образованный 7 марта на собрании офицеров флота и гарнизона Офицерский временный исполнительный комитет.

По распоряжению Колчака были выпущены из тюрьмы политические заключенные (по состоянию на март 1917 г. их было двое), распущена полиция и начала формироваться городская милиция, расформировано Севастопольское жандармское управление. (Произведено это было самым мирным порядком, под предлогом, что полицейские и жандармы будут впоследствии отправлены на фронт⁴).

Были опубликованы приказ Петроградского Совета № 1 и приказ военного и морского министра, отменявшие звание «нижние чины», титулование офицеров, а также ограничения гражданских прав солдат и матросов.

Следуя веяниям времени, 16 апреля 1917 г. Колчак издал приказ о переименовании кораблей Черноморского флота, названных в честь российских царей. Так, линкор «Екатерина II» был переименован в «Свободную Россию», строящиеся линейные корабли «Император Александр III» — в «Волю», «Император Николай I» — в «Демократию»; авиатранспорты «Император Александр I» и «Император Николай I» получили соответственно названия «Республиканец» и «Авиатор»⁵.

В период с 5 по 20 марта 1917 г. в городе были созданы городской исполнительный комитет, Совет рабочих депутатов Севастопольского порта и Совет матросских и солдатских депутатов, переименованный в июне в Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов. На предприятиях, кораблях и в частях возникли заводские, судовые, полковые, батальонные и ротные комитеты. Были созданы профсоюзы и союз молодежи⁶. Поддержав новые выборные демократические организации, Колчак пополнил их представителями офицерского состава⁷.

По воспоминаниям комиссара Временного правительства на Черноморском флоте Николая Борисова, «в первый период революции Колчак являлся вождем Севастополя. В дальнейшем влияние имело молодое, талантливое офицерство, группировавшееся вокруг него. <...> Колчак сам вникал в дела Совета и непосредственно влиял на его деятельность»⁸.

8 марта 1917 г. был образован Центральный военно-исполнительный комитет (ЦВИК) в составе 54 членов (15 офицеров, 4 кондукторов, 25 матросов и солдат, 10 рабочих). Как и в других новообразованных органах власти, здесь преобладали умеренные социалисты, занимающие оборонческие позиции.

Подобная расстановка политических сил сохранялась и в дальнейшем. Так, когда 30 марта 1917 г. ЦВИК и Севастопольский Совет военных и рабочих депутатов объединились в Совет депутатов армии, флота и рабочих, в нем вновь доминировали представители умеренных соцпартий. Из 163 депутатов Совета лишь четверо были большевиками⁹.

Поставив своей задачей сохранение боеспособности и безопасности флота и крепости, ЦВИК и в дальнейшем играл весомую роль в предупреждении конфликтов нижних чинов с офицерами. Свои решения этот орган проводил в жизнь после согласования с командующим флотом; неприемлемые для адмирала решения пересматривал вторично, из-за чего судовые команды называли ЦВИК «колчаковской канцелярией»¹⁰.

Проведение собраний и митингов также осуществлялось с разрешения командующего и его штаба. Аналогичные отношения в то время были и между командирами судов и судовыми комитетами.

Характеризуя деятельность «революционно-демократических» институтов, Колчак отмечал, что «вначале эти учреждения вносили известное спокойствие и порядок»¹¹.

Перечисленные меры в общем стабилизировали обстановку в зоне дислокации флота и сухопутных частей, подчиненных командующему Черноморским флотом (побережье от Сулина до Трапезунда), что дало Колчаку право послать начальнику Штаба Верховного Главнокомандующего генералу Михаилу Алексееву телеграмму следующего содержания:

«На кораблях и в сухопутных войсках, находящихся в Севастополе, пока не было никаких внешних проявлений, только на некоторых кораблях существует движение против офицеров, носящих немецкую фамилию. Команды и население просили меня послать от лица Черноморского флота приветствие новому правительству, что мною и исполнено»¹².

Выступая перед матросами, Колчак силой своего авторитета внушал им необходимость не только сохранения боеспособности, но и еще большей активности флота, поскольку, в противном случае, германское командование вместе с турецким могут активизировать свои действия не только на море, но и на суше, бросив на север крупные сухопутные силы и сокрушив Румынию и русские войска на ее территории, что, несомненно, привело бы к крайнему ухудшению всей обстановки на фронте. Иллюстрацией этому служит обращение адмирала к матросам на состоявшемся в Севастополе 5 марта 1917 г. десятитысячном митинге:

«Матросы и солдаты! Не следует предаваться радости по поводу победы революции и спешить с преждевременными и необдуманными решениями. Вам известно, что война не окончена. Враг еще не сломлен и напряг последние усилия в борьбе. Если мы это забудем и уйдем в политику, враг не замедлит воспользоваться нашим замешательством. Задачи флота ясны: мы должны воевать до победного конца. Мне жаль, если снова повторится девятьсот пятый год»¹³.

В середине марта адмирал пол личным командованием вывел часть флота в море, к турецким берегам. В течение последующих нескольких месяцев Черноморский флот продолжал вести боевые действия, срывая морские перевозки противника, осуществляя блокаду Босфора и Анатолийского побережья Турции. На коммуникации обычно выходили эсминцы, реже — крупные надводные корабли. Блокада пролива осуществлялась в основном подводными лодками; принимались также меры по постановке и усилению минных заграждений¹⁴.

Наряду с этим корабли Черноморского флота оказывали активную огневую поддержку сухопутным войскам на кавказском и румынском участках фронта. Большое внимание также уделялось защите морских перевозок, которым угрожали эпизодические выходы в Черное море германских крейсеров.

Даже советские историографы признавали, что в ходе Первой мировой войны «Черноморский флот внес существенный вклад в дальнейшее развитие военно-морского искусства как в области самостоятельных операций, так и в области взаимодействия с армией»¹⁵.

По указанию Ставки командование флота развернуло интенсивную подготовку крупной десантной операции в районе Босфора.

Начиная с марта 1917 г., эскадренные миноносцы и гидроавиация стали проводить систематическую разведку побережья в районе намеченной высадки десанта. Однако нараставшее революционное движение среди матросов заставило Ставку отказаться от проведения десантной операции, намечавшейся на май 1917 г., и перенести ее на неопределенное время.

Тем не менее, активное участие флота в боевых действиях в первые месяцы после крушения российской монархии препятствовало его разложению, так как отрывало матросские массы от участия в общественно-политической жизни. В числе других факторов, препятствующих революционизированию масс, следует также назвать присущий Севастополю режим закрытого города-крепости, а также списание на другие флоты и в действующие армейские части большого количества протестно настроенных солдат и матросов. Так, еще в 1916 г. по распоряжению Колчака на Тихоокеанский флот было переведено свыше 1000 моряков, из которых не менее 600 были «политически неблагонадежными»¹⁶.

Характеризуя обстановку в Севастополе и на флоте в марте 1917 г., известный политик и общественный деятель князь Владимир Оболенский восторженно писал в своих мемуарах:

«Особенно поразил меня вид Севастополя: солдаты и матросы, подтянутые и чистые, мерно отбивающие шаг в строю и отчетливо козыряющие офицерам вне строя. После того, что я привык видеть в Петербурге, — после всех этих распоясанных гимнастерок, сдвинутых на затылок шапок, всевозможной распущенности и хамства, так быстро сменивших в частях Петербургского гарнизона утраченную воинскую дисциплину, севастопольский "революционный порядок" казался каким-то чудом. И невольно в это чудо хотелось верить и верилось»¹⁷.

Другие современники, впрочем, не были столь оптимистичны в оценке атмосферы тех месяцев. Констатируя отсутствие в Крыму весной 1917 г. убийств и анархии, они не могли отделаться от ощущения, что переживаемые ими события знаменуют собой начало чего-то ужасного.

«Было пусто и больно на душе, — делился своими впечатлениями прибывший в Севастополь весной офицер, — чувствовалось, что хотя и нет в Севастополе убийств, подобных кронштадтским, но есть что-то липкое, цепкое, ползучее, что-то нездоровое, не революционный подъём и красота, а страх и заискивание перед загадочной матросской и солдатской массой»¹⁸.

Одна из характерных примет того времени, запечатлевшихся в памяти (а впоследствии на страницах воспоминаний) служившего в тот момент в Севастополе кадета Морского корпуса Бориса Щепинского, — перевернутый национальный трехцветный флаг, так что «нижняя, красная, полоса стала верхней»¹⁹.

Этот говорящий о многом красочный образ достоин в полной мере стать символом, олицетворяющим собой состояние российской государственности весной 1917 г. Как справедливо заметил известный российский историк Сергей Волков, после Февральской революции в стране «исчезла настоящая власть — фактор, игравший роль иммунной системы, и болезнетворные бактерии получили возможность неограниченного размножения. <...> Остов — российское государство — продолжая по инерции существовать, а российской власти не стало; нерв, стержень был вынут, и заменить его было нечем»²⁰.

Симптомами грядущего разложения служат конфликты офицеров и нижних чинов, произошедшие весной 1917 г. в дислоцированных в Крыму армейских частях и на флоте.

Так, уже 4 марта 1917 г. на линкоре «Императрица Екатерина II» началось брожение, которое к вечеру того же дня вылилось в требование убрать офицеров с немецкими фамилиями. Поздно ночью мичман Фок хотел пройти с башенного помещения в погреба, но не был допущен часовым, который под впечатлением событий дня принял попытку проверить погреба за желание произвести взрыв с целью отвлечь команду от революционных событий. В эту же ночь офицер застрелился²¹. По свидетельству начальника штаба ЧФ, капитана 1-го ранга Михаила Смирнова, узнав о случившемся, адмирал Колчак «отправился на этот корабль, разъяснил команде глупость и преступность подобных слухов, в результате которых погиб молодой офицер, храбро сражавшийся в течение всей войн. Команда просила прощения»²².

Сутки спустя, 5 марта 1917 г., команда линкора «Ростислав» обвинила в контрреволюционных высказываниях мичмана С. Мертваго. Только 22 января 1918 г. революционный трибунал рассмотрел обвинение и признал мичмана невиновным²³.

13 марта 1917 г. солдаты Керченской крепостной артиллерийской роты обратились с заявлением в адрес Керчь-Еникальского городского головы, где выражали возмущение действиями своего командира полковника Кондратовича, допустившего критические высказывания в адрес Временного правительства.

Утром 8 марта 1917 г. после принятия солдатами Святых Христовых Тайн в крепостной церкви полковник велел им построиться и обратился к ним с речью:

«В настоящее время должна быть дисциплина усилена в несколько раз, помните, что за всякое упущение я буду взыскивать сторицею».

Не встретив возражений, полковник продолжил:

«С бандой, толпой и хулиганами, что я вижу в настоящий момент, я на войну не пойду, что мне этот Гучков и Милюков, они сидят там в Петрограде в мягких креслах, то им можно говорить и сколько они понимают, а нам нужно воевать, согласны с этим».

Ответа от солдат, за исключением одного или двух человек, не последовало. Это разозлило полковника, и он закричал:

«Я буду жаловаться, что за ответ, вы должны отвечать мне, как и раньше, я этого требую».

Так как солдаты еще не были окончательно убеждены в победе революции, шестеро из них ответили не то «слушаюсь», не то «понимаем».

После чего солдаты были распущены по казармам²⁴.

Впоследствии полковник в беседах с офицерами своей роты продолжал высказывать недовольство новым политическим строем. Общаясь с артиллерийским чиновником, надворным советником Коцюбинским, Кондратович назвал командующего Юго-Западным фронтом генерала Алексея Брусилова «бездарным» за скорое присоединение к Временному правительству вверенной ему армии, а министров Гучкова, Милюкова и Керенского — «жидовскими ставленниками», которые «из Берлина деньги получают»²⁵.

Руководствуясь вышеизложенным, солдаты просили немедленно перевести Кондратовича на другое место службы, а также «обратить особое внимание на дальнейшую его деятельность в военном ведомстве, дабы не послужили его действия большим ущербом родине»²⁶.

После разбирательства приказом командующего ЧФ Кондратович был отстранен от должности командира ротой и переведен в резерв Одесского военного округа²⁷. Однако в июне следственная комиссия Севастопольского Совета признала его невиновным и просила восстановить его в должности.

10 марта начальник Западного района службы связи, капитан 2-го ранга Э.А. фон Берендс был обвинен соседкой, женой унтер-офицера, в том, что в 1916 г. сдал болгарам в Констанце ценное казенное имущество. В июле следственная комиссия вынесла постановление: «объявить ей в присутствии всей комиссии порицание за неосновательное оскорбление словами капитана Берендса, каковые опубликовать в печати»²⁸.

Особое недовольство вызывали высокопоставленные флотские офицеры, известные своими «реакционными» взглядами и поступками. Так, 6 марта 1917 г. на заседании городской думы одним из выступавших было озвучено требование об отстранении от должности военного губернатора города контр-адмирала Михаила Веселкина, которого участник российского революционного движения Сергей Никонов охарактеризовал следующим образом: «типичный самодур <...>, ругатель-матерщинник, ненавистник евреев, покровитель "Черной сотни" и "Союза русского народа"...»²⁹ Эта инициатива получила поддержку, и 8 марта 1917 г. Веселкин опубликовал приказ о сложении с себя власти генерал-губернатора³⁰.

17 марта 1917 г. отстранен от должности и предан суду по представлению ЦВИК помощник командира Севастопольского флотского полуэкипажа полковник по адмиралтейству Н.П. Шперлинг «за грубое оскорбление матросов, превышение власти и оскорбление Родзянко и Гучкова». Полковник Шперлинг с января 1906 г. служил в Севастополе начальником военно-исправительной тюрьмы Морского ведомства и отличался жестоким обращением с заключенными³¹.

В марте впервые на флоте команда эскадренного миноносца «Гневный» отказалась выполнить приказ командира. Расследование проводил летучий отряд ЦВИК, и 26 марта дело было улажено мирным путем — команда через выборных извинилась перед командующим флотом и командиром «Гневного», просила командира вернуться, на что он дал согласие, и на этом инцидент был исчерпан.

Помимо брожений в армии и на флоте, в марте—апреле 1917 г. по всей губернии прокатилась волна арестов бывших агентов охранного отделения, служащих полиции и черносотенцев.

Так, в Феодосии аресты полицейских начались уже вечером 5 марта, и производились они студентами Учительского института под руководством преподавателей, к которым вскоре присоединилась группа «революционно настроенных» зубных техников. Рвение их было столь велико, что арестованными полицейскими поначалу были заполнены все имеющиеся в городе места заключения: арестное отделение при земстве, городская тюрьма и обе гауптвахты. Однако к концу марта многие арестованные были отпущены на свободу³².

6 марта 1917 г. Симферопольский уездный исправник (начальник полиции уезда) рапортовал Таврическому губернскому комиссару: «Сего числа, около 5 часов вечера, в мое отсутствие, в мою канцелярию явилось около 20 человек нижних воинских чинов, которые как в канцелярии, так и во дворе, произвели обыск, отобрали оказавшееся здесь оружие и, перерезав телефон, отправились в казарму стражи, где также перерезали телефон и обезоружили стражу, а затем, оставив здесь военный караул, удалились»³³. 7 марта в Симферополе солдаты 32-го и 34-го запасных полков под командованием прапорщиков Александрова и Шнейдера обезоружили железнодорожных жандармов и часть конных стражников³⁴. В тот же день евпаторийский исправник Никифоров докладывал о намерениях «рабочего класса обезоружить чинов полиции». 9 марта земский начальник станции Васильево (Мелитопольский уезд) телеграфировал о «состоявшемся постановлении схода его арестовать»³⁵.

Случалось, что некоторым городовым благополучно удавалось избежать увольнения, и поступить на службу в правоохранительные органы новой «демократической» власти, в частности, в милицию. Однако и в этом случае над ними постоянно нависала угроза увольнения, ареста или последующей отправки на фронт.

Так, рассмотрев заявление делегатов 8-го Морского полка, Военно-следственная комиссия в Севастополе 3 мая 1917 г. постановила уволить со службы в милиции бывших городовых (в количестве 5 человек) и «отправить к Воинскому Начальнику всех пригодных к воинской службе, и которые окажутся способными, то отправить их на фронт, а которые не пригодны, то подлежат только удалению со службы в милиции, так как поступают жалобы о нежелательности их в милиции»³⁶.

Пришедшая на смену полиции и жандармскому управлению милиция, по меткому замечанию генерала Антона Деникина, являлась «даже не суррогатом полиции, а ее карикатурой»³⁷.

«Кадры милиции, — писал генерал, — стали заполняться людьми совершенно неподготовленными, без всякого технического опыта, или же заведомо преступным элементом. Отчасти этому способствовал новый закон, допускавший в милицию лиц, даже подвергшихся заключению в исправительных арестантских отделениях, с соответственным поражением прав, отчасти же благодаря системе набора их, практиковавшейся многими городскими и земскими учреждениями, насильственно "демократизованными". По компетентному заявлению начальника главного управления по делам милиции, при этих выборах в состав милиции, даже в ее начальники попадали нередко уголовные преступники, только что бежавшие с каторги...»³⁸

Нарастание социальной напряженности отмечалось и в последующие месяцы. Радикальные изменения в порядке организации и оплаты труда (введение 8-часового рабочего дня и повышение заработной платы минимум на 30% и максимум на 100%) нарушили стабильность производства, вызвали резкий рост цен на продукты и предметы первой необходимости, разгул спекуляции.

«Повышение хлебных цен на 100 процентов, — сообщалось из Таврической губернии в Петроград, — произвело ошеломляющее действие; цены на некоторые продукты питания увеличились в два раза»³⁹.

Попытки контролировать и регулировать цены оказались безрезультатны. Так, когда исполком Керченского Совета установил своим решением заниженные цены на некоторые продукты и галантерейные товары, в результате чего прекратился их привоз на рынок, это вызвало всплеск народного возмущения⁴⁰. В апреле 1917 г. в Ялте вспыхнула забастовка швейников, которую возглавил большевик Ю. Дражинский (М. Ашевский). Бастующие потребовали введения 8-часового рабочего дня и повышения заработной платы. В начале июня в городе забастовали наборщики типографий. В течение восьми дней в Ялте не вышло ни одной газеты⁴¹.

Всего за период с марта по июнь 1917 г. в губернии состоялось 35 забастовок, в которых приняли участие 7,6 тыс. человек⁴².

Важно отметить, что командующий ЧФ адмирал А.В. Колчак не испытывал ни малейших иллюзий по поводу дальнейшего развития событий на флоте, в Севастополе и Крыму.

«Положение мое здесь очень сложное и трудное, — писал адмирал 1 апреля своей возлюбленной, Анне Тимиревой. — ведение войны <вместе> с внутренней политикой и согласование этих двух взаимно исключающих друг друга задач является каким-то чудовищным компромиссом. Последнее противно моей природе и психологии, и, ко всему прочему, приходится бороться с самим собой. Это до крайности осложняет все дело. А внутренняя политика растет, как снежный ком, и явно поглощает войну. Это общее печальное явление лежит в глубоко невоенном характере масс, пропитанных отвлеченными, безжизненными идеями социальных учений (но в каком виде и каких!)» (Далее зачеркнуто: «Отцы социализма, я думаю, давно уже перевернулись в гробах при виде практического применения их учений в нашей <жизни>»). (Выделено мной — Д.С.)

На почве дикости и полуграмотности плоды поручились поистине изумительные. Очевидность все-таки сильнее, и лозунги "война до победы" и даже "проливы и Константинополь" (провозглашенные точно у нас, впрочем), но ужас в том, что это неискренно. Все говорят о войне, а думают и желают все бросить, уйти к себе и заняться использованием создавшегося положения в своих целях и выгодах — вот настроение масс. Наряду с лозунгом о проливах — Ваше превосходительство (против правила даже), сократите (?!) срок службы, отпустите домой в отпуск, 8 часов работы (из коих четыре на политические разговоры, выборы и т.п.). Впрочем, это ведь повсеместно, и Вы сами знаете это не хуже меня, да и по письмам мои представления о положении вещей совпадают с Вашими. Лучшие офицеры недавно обратились ко мне с просьбой разрешить основать политический клуб на платформе "демократической республики"»⁴³.

Будучи вызван в апреле 1917 г. в Петроград, а затем в Псков на совещание главнокомандующих и командующих сухопутными и морскими силами, в беседе с тогдашним военным и морским министром Временного правительства Александром Гучковым адмирал так прокомментировал сделанное ему предложение возглавить Балтийский флот и спасти его от развала:

«Если прикажете, я сейчас же поеду в Гельсингфорс и подниму свой флаг, но повторяю, что у меня дело закончится тем же самым, что в Черном море. События происходят с некоторым запозданием, но я глубоко убежден, что та система, которая установилась по отношению к нашей вооруженной силе, и те реформы, которые теперь проводятся, неизбежно и неуклонно приведут к развалу нашей вооруженной силы и вызовут те же самые явления, как и в Балтийском флотов»⁴⁴.

От совещания командующих в Пскове адмирал вынес крайне тяжелое впечатление о положении в тылу и на фронте. По собственному признанию адмирала, из Петрограда он «вывез две сомнительные ценности: твердое убеждение в неизбежности государственной катастрофы со слабой верой в какое-то чудо, которое могло бы ее предотвратить, и нравственную пустоту. Я, кажется, никогда так не уставал, как за свое пребывание в Петрограде». (Письмо А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 4 мая 1917 г.)

Пессимизм адмирала имел совершенно реальные основания. 20—21 апреля 1917 г. среди моряков Балтийского флота произошли опасные брожения на почве недовольства политикой Временного правительства, в частности, нотой министра иностранных дел Павла Милюкова правительствам стран Антанты от 18 апреля 1917 г., в которой декларировалась верность России союзническим обязательствам. Особенно остро реакция балтийцев на заявление Милюкова проявилась в Гельсингфорсе.

Обсудив ноту министра иностранных дел, 21 апреля пленум Гельсингфорсского Совета (второго созыва) единогласно утвердил текст срочной телеграммы в исполком Петроградского Совета. В телеграмме, а также в резолюции, принятой пленумом, говорилось, что Гельсингфорсский Совет ждет «только решения Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов, обещая в любой момент поддержать вооруженной силой требование об уходе Временного правительства». Одновременно в центре города прошли многолюдные демонстрации, на которых звучали призывы к вооруженным выступлениям против правительства.

На следующий день, 22 апреля, Гельсингфорсский комитет РСДРП (б) выпустил листовку, авторы которой заявляли, что «настала пора убрать Временное правительство», и заканчивали ее призывом: «Долой Временное правительство!». Передовица вышедшей в тот же день газеты «Волна» (органа Гельсингфорсского партийного большевистского комитета) имела многозначительный заголовок «Пора!». А на следующий день, 23 апреля, передовая статья «Волны» была уже озаглавлена «Долой!» и сообщала, что в Петрограде идут демонстрации под лозунгами свержения Временного правительства. Заканчивалась передовица призывом: «Прочь Временное правительство, потому что оно изменило народу. Им больше не место у власти!»

Антиправительственные выступления в связи с нотой П. Милюкова имели место и в других базах Балтийского флота. Так, 21 апреля 1917 г. в Кронштадте у здания местного комитета РСДРП (б) состоялся двадцатитысячный митинг, на котором была принята резолюция, предлагавшая «всеми силами бороться за свержение Временного правительства и за переход власти в руки Советов рабочих и солдатских депутатов». В тот же день подобные резолюции были приняты на шеститысячном митинге в Морском манеже, на двухтысячном митинге рабочих Пароходного завода, в воинских частях Кронштадта. Во второй половине дня перед зданием Кронштадтского Совета состоялась многотысячная демонстрация под лозунгами, среди которых был и лозунг «Долой Временное правительство!».

В Петрограде матросы 2-го Балтийского экипажа, оказавшиеся 21 апреля у Мариинского дворца, поддержали действия революционера Федора Линде, утром 20 апреля выведшего на улицу солдат Финляндского полка под лозунгом отставки Милюкова. Под влиянием стычек на улицах по Морскому ведомству 21 апреля был отдан приказ, разрешавший всем по чинам вне службы ношение штатского платья⁴⁵.

Осознавая «несостоятельность военно-политической задачи, определившей весь смысл и содержание» работы адмирала по поддержанию дисциплины на флоте, Колчак, тем не менее, не отстранился от исполнения свои обязанностей командующего ЧФ «во время войны и революции в разлагающемся морально и материально государстве».

Выступив на состоявшемся 25 апреля 1917 г. в крупнейшем помещении Севастополя — цирке Труцци (располагался на месте нынешней пл. Ушакова) собрании офицерского союза и делегатов армии, флота и рабочих, Колчак обратился к присутствующим с речью:

«Я хочу сказать флоту Черного моря о действительном положении нашего флота и армии... Мы стоим перед распадом и уничтожением нашей вооруженной силы... Старые формы дисциплины рухнули, а новые создать не удалось, да и попыток к этому, кроме воззваний, никаких, в сущности, не делалось...»⁴⁶

Коснувшись положения на Балтийском флоте, командующий ЧФ заявил, что, «быть может, ни в одной части не сказалось так отсутствие дисциплины, как там. Реформировать начали необдуманно и не серьезно. Флота, как вооруженной силы, на Балтике не существует»⁴⁷.

Адмирал убеждал, что с отказом принимать дальнейшее участие в войне Россия настраивает против себя союзников, что стране грозит зависимость от Германии. Речь адмирала заканчивалась такими словами:

«Какой же выход из этого положения, в котором мы находимся, которое определяется словами "Отечество в опасности"... Первая забота — это восстановление духа и боевой мощи тех частей армии и флота, которые ее утратили, — это путь дисциплины и организации, а для этого надо прекратить немедленно доморощенные реформы, основанные на самоуверенности невежества. Сейчас нет времени и возможности что-либо создавать, надо принять формы дисциплины и организации внутренней жизни, уже существующие у наших союзников: я не вижу другого пути для приведения нашей вооруженной силы из "мнимого состояния в подлинное состояние бытия". Это есть единственно правильное разрешение вопроса»⁴⁸.

Это выступление было встречено бурными аплодисментами.

Успеху Колчака способствовало и то обстоятельство, что позиции большевиков и анархистов на Черноморском флоте тогда еще были очень слабы.

Первая легальная большевистская партийная организация в Крыму оформилась в Севастополе только во второй половине апреля 1917 г.⁴⁹ В то время она насчитывала не более 15 человек⁵⁰. Наиболее активными большевиками, работавшими в те дни в Севастополе, были матросы Иван Назукин, Савелий Сапронов, Василий Игнатенко, Иван Сюсюкалов, солдаты Никита Сапронов, Андрей Калич, рабочие военного порта Иван Ржанников, Аполлон Клепиков и другие. Собравшись на квартире И. Ржанникова, 6 севастопольских большевиков образовали партийный комитет. Председателем избрали С. Сапронова, казначеем — Ржанникова, секретарем — Сюсюкалова⁵¹. В последующие недели Севастопольский комитет РСДРП (б) пополнился еще шестью новыми членами⁵².

Несмотря на свою малочисленность, севастопольские большевики развернули кипучую деятельность, налаживая контакты с партийными организациями Харькова, Одессы, Донбасса, Екатеринослава (ныне — Днепропетровск), занимаясь активной пропагандистской работой. Кроме того, по словам С. Сапронова, в Севастополь «не раз приезжали товарищи из Симферополя, Новороссийска, Николаева»⁵³. И. Назукин еще в марте объединил вокруг себя группу из 6—7 человек, которая вела большевистскую агитацию в Балаклаве. В. Игнатенко занимался партийной работой среди команды линкора «Свободная Россия». Вокруг А. Калича группировались наиболее радикальные элементы из числа солдат Севастопольской крепостной артиллерии⁵⁴.

Наиболее активную революционную деятельность среди черноморцев проводила команда флотского полуэкипажа, куда командование ЧФ списывало с кораблей политически неблагонадежных и революционно настроенных матросов. Именно здесь в апреле 1917 г. возникла одна из первых большевистских партийных ячеек, во главе с Г. Булатниковым. В апреле—мае 1917 г. большевистские партийные ячейки возникли также на линкорах «Евстафий», «Георгий Победоносец», «Три Святителя», «Свободная Россия», на эсминце «Капитан Сакен», в военном порту, в крепости, у подводников, в торговом флоте, в авиационном отряде, в партии траления. Всего в апреле—июне 1917 г. на боевых кораблях, в минной школе и в полуэкипаже Черноморского флота было создано 8 большевистских партийных ячеек⁵⁵. Сочувствующие большевикам имелись среди экипажей эсминцев «Керчь», «Гневный», «Гаджибей», «Жаркий»⁵⁶.

Известны примеры, когда благоприятные условия агитационной работе большевиков на кораблях Черноморского флота создавались ввиду попустительства отдельных офицерских чинов. Именно этому обстоятельству обязана своими успехами ячейка РСДРП (б) на эскадренном миноносце «капитан Сакен», которую возглавлял С. Сапронов.

«Сила большевистского слова брала свое, — писал он о деятельности ленинцев на данном эсминце. — Когда матросы соседних эсминцев узнавали о "крамольных" речах на нашем корабле, многие, несмотря на запрещение, находили возможность побывать на "Капитане Сакене". Вход на эсминец был открыт для всех: так распорядился наш командир капитан 2-го ранга Милошевич. Он принадлежал к той группе офицеров, которые еще до революции были тесно связаны с матросами, понимали их нужды и нередко защищали их интересы. После Февральской революции Милошевича избрали в судовой комитет, и он открыто поддерживал все наши большевистские мероприятия»⁵⁷. (Выделено мной — Д.С.)

Значительно позже, чем в Севастополе, возникли большевистские организации в других городах полуострова. Так, Феодосийская большевистская партийная организация начала работу только в июне 1917 г. В самом начале в ней состояло всего лишь 15 человек.

Однако уже 11 мая 1917 г. феодосийская газета «Знамя свободы» опубликовала на своих страницах сообщение о растущем влиянии большевиков в городе:

«В настоящее время, — писалось в газете, — съехалось много учащейся молодежи, и среди них заметно преобладает большевистское направление. По-видимому, организуется группа социал-демократов (большевиков). Выступления на собраниях представителей этого направления пользуются несомненным успехом. Среди них несколько талантливых ораторов»⁵⁸.

В Симферополе, Ялте, Евпатории и Керчи большевики на протяжении долгого времени формально состояли в так называемых объединенных социал-демократических организациях, куда входили и меньшевики⁵⁹. Самостоятельные большевистские партийные организации в Симферополе, Евпатории и Ялте оформились только в сентябре⁶⁰, а в Керчи — и вовсе в октябре 1917 г.⁶¹

Как признавал один из активных участников Севастопольской организации РСДРП (б) Алексей Платонов, главными программными лозунгами большевиков в этот период были: передача власти Советам, национализация земли, всеобщая трудовая повинность, «долой империалистическую войну, да здравствует война гражданская», отказ от государственных долгов⁶².

Ближайшей же задачей севастопольские ленинцы ставили «подрыв доверия массы к Временному правительству и оборонческим партиям»⁶³.

Основной формой агитационной работы при этом являлись публичные выступления. Как вспоминал С. Сапронов, члены Севастопольской большевистской партийной организации «пользовались любым случаем, чтобы разъяснить массам смысл событий, происходивших в стране. Военные вели пропаганду в своих частях и на кораблях, рабочие — на своих предприятиях, и каждый из нас— в любом месте, где только представлялась возможность»⁶⁴.

Матросский митинг на корабле в Севастополе. Весна 1917 г.

Другим важным средством ведения агитации среди моряков Черноморского флота стало распространение воззваний и листовок. Так, уже 7 апреля на улицах Севастополя были разбросаны большевистские воззвания с призывом не забывать, что «враг у нас не только Вильгельм, но есть еще враги — помещики и капиталисты. И когда покончат с германцами, непременно нужно смести с лица освобожденной России помещиков, капиталистов, а также офицеров»⁶⁵.

Листовки передавались и на стоявшие на севастопольском рейде военные корабли. Последнее было сопряжено с определенными трудностями.

«Улучшив момент, — писал С. Сапронов, — когда какой-нибудь матрос возвращался с берега, мы давали ему листовки с просьбой распространить их на своем корабле. Не каждый брался за это. Но интерес к нашим листовкам был велик, и они так или иначе попадали на корабли. Случалось, что матросы сами искали нас для получения листовок»⁶⁶.

Но, без сомнения, главным направлением деятельности севастопольских ленинцев в борьбе за влияние на широкие массы были систематически проходившие в городе митинги. Так как идея «революционного оборончества», выразителями которой являлись политические противники большевиков — меньшевики и эсеры, в то время находила поддержку большинства моряков, ораторы от РСДРП (б) вынуждены были проявлять чудеса изворотливости.

«...начинаем говорить не объявляя, кто мы. Сначала излагаем свои мысли завуалированно, потом все яснее, и, пока эсеры спохватываются, мы успеваем сказать уже многое»⁶⁷.

Уровень теоретической подготовки севастопольских и крымских большевиков при этом оставался достаточно низким. Как признавал С. Сапронов, «одним из наших уязвимых мест был недостаток в теоретически подкованных и опытных в организационной работе руководителях. <...> У меня, в прошлом рабочего, было лишь начальное образование». Не получили «достаточного образования» и другие крымские коммунисты. В результате участникам той же Севастопольской организации РСДРП (б) «было трудновато направлять работу среди многотысячных масс Севастополя», ввиду чего в ЦК партии регулярно направлялись просьбы прислать для усиления пропагандистской работы опытных лекторов и ораторов⁶⁸.

Как следствие, до определенного времени пораженческая агитация большевиков не просто не находила живого отклика в массах, но вызывала резкое неприятие и иногда приводила к серьезным конфликтам. Так, в Севастополе в мае 1917 г. на эсминце «Гневный» матросы-эсеры выбросили за борт фельдшера Илью Финогенова, позволившего себе нелицеприятные высказывания в адрес побывавшего накануне в городе военного и морского министра А. Керенского (назвал его изменником революции). Матроса Михайлова с линкора «Борец за свободу» жестоко избили за пропаганду большевистских лозунгов⁶⁹. В Керчи взбудораженная толпа едва не расправилась с возвратившимся из Швейцарии большевиком-политэмигрантом Михаилом Кристи — за то, что во время выступления на общегородском митинге тот высказался против продолжения войны и нападок на Ленина. Как вспоминал один из членов Керченской организации РСДРП (б) Антон Рыжих, в таком же положении «оказывались и другие ораторы, выступавшие на митингах и собраниях с большевистскими речами, в том числе и автор этих строк. Так, антивоенное выступление в керченском военном лазарете, где меня застала февральская революция, закончилось чуть ли не свалкой, а затем немедленным удалением меня из лазарета»⁷⁰.

Выступление на митинге с призывом «Война войне» едва не стоило жизни и евпаторийскому большевику Свистуну⁷¹.

Когда в конце апреля — начале мая распространились слухи о возможном приезде в Крым В.И. Ленина, на состоявшемся 4 мая 1917 г. делегатском собрании из 409 голосовавших 340 голосовали против его приезда, 49 воздержались и лишь 20 высказались за. На основании этого решения ЦИК Севастопольского Совета разослал телеграмму с распоряжением — ни в коем случае не допускать приезда Ленина⁷².

Серьезным препятствием для севастопольских большевиков в процессе проведения агитационной работы стало отсутствие у них собственного печатного органа, в результате чего приходилось довольствоваться привозными изданиями и литературой, которые к тому же часто опаздывали. Не последнюю роль в этом играла деятельность губернской власти, предпринявшей необходимые меры к недопущению ввоза большевистских газет, брошюр и листовок, выставив на Перекопе и Чонгарском мосту специальные заградительные пункты.

С нарастанием в стране политической нестабильности попытки властей воспрепятствовать проникновению на Черноморский флот и в губернию агитационных материалов большевистской направленности оказывались все более безрезультатными, однако проблема отсутствия у севастопольских ленинцев собственного печатного органа сохраняла свою актуальность на протяжении всего дооктябрьского периода.

Наиболее массовой партией в Таврической губернии в описываемое время являлась партия эсеров. В мае 1917 г. севастопольская организация эсеров насчитывала 13 тыс. человек⁷³. К октябрю численность этой партии дошла до 35 тыс.⁷⁴

Признавая за эсерами на данном этапе огромное влияние на моряков Черноморского флота, советские мемуаристы и авторы исторических исследований объясняли это оторванностью черноморцев от политической жизни, что было обусловлено прежде всего удаленностью Севастополя от важнейших центров революционной борьбы — Петрограда и Москвы.

«Чего греха таить, — вспоминал современник, участник революционных событий в Крыму Г. Матвеев, — весной 1917 г. севастопольцы в своем большинстве еще очень плохо разбирались в политике. Бывало, начнется митинг, вылезет на трибуну кадет и вопит: "Война до победного конца", "Без Дарданелл нам жить нельзя", — хлопают ладонями. Кадета сменяет эсер или меньшевик — "За революционную войну против кайзера!", "Большевики — предатели", — тоже хлопают. Взойдет на трибуну большевик — "Война войне!", "Вся власть Советам!", "Мир хижинам, война дворцам", и опять хлопают. Вот такой политической малограмотностью и пользовались меньшевики и эсеры. В своем большинстве мы тогда еще были в политическом отношении малограмотны. Самое большое образование у большинства из нас было 4 класса начальной школы. Учащихся средних школ среди нас не было. Этим пользовались меньшевики и эсеры. Весной 1917 года на флоте их было засилье...»⁷⁵

Наиболее показательным проявлением патриотической деятельности партии социалистов-революционеров в рассматриваемый период является участие в отправке в Петроград и на фронт черноморской делегации. Уже на следующий день после триумфального выступления Колчака в цирке Труцци, 26 апреля, группа патриотически настроенных офицеров, юнкеров и писарей штаба выработала текст резолюции, под которой поставил свою подпись судовой комитет линкора «Георгий Победоносец».

«Положение дел, — говорилось в резолюции, — судя по докладу адмирала Колчака, в Петрограде, на фронте, в Балтийском флоте признано угрожающим; через несколько дней может произойти катастрофа, которая уничтожит нашу свободу и родину. Необходимо сейчас же, не медля ни одного часа, ни одной минуты, сплотиться во имя организации порядка и поднятия дисциплины, отбросив все личные и партийные счеты.

"Родина в опасности" — вот знамя, под которым должны соединиться все партии и национальности Великой Свободной России.

Не должно быть сейчас никаких партий, кроме партии "Спасения России"...»⁷⁶

В заключение предлагалось послать представителей в Петроград, на Балтику и на фронт с призывом «сплотиться для отражения коварного и грозного врага и всемерной поддержки союзников в борьбе с Германией».

Резолюцию судового комитета линкора «Георгий Победоносец» единодушно поддержала команда миноносца «Строгий».

«От радостных сердец, — говорилось в заявлении офицеров и матросов данного военного корабля, — приветствуем вас за первенство мысли создания того великого фундамента (единой, мощной дисциплинированной военной силы), на который опираясь, временное правительство доведет родину до победы и полного расцвета. Все мы с небывалой радостью приносили первую сознательную присягу, все клялись и исполним свою клятву до конца, как подобает воину-гражданину. Наш девиз — полное доверие новому Временному правительству, поддержка его во всех начинаниях и война до победного конца.

Идея сепаратного мира — идея клятвопреступника и не может быть присуща свободному воину.

Все лица, ведущие подобную пропаганду, являются заразными гнойными язвами общего тела свободной России и, как таковые, должны быть отделены от него»⁷⁷.

Идея отправки в Петроград патриотической делегации была с энтузиазмом встречена и другими судовыми и армейскими комитетами. Лишь два корабля отрицательно отнеслись к этой инициативе⁷⁸.

В результате поступающих патриотических резолюций ЦИК Севастопольского Совета экстренно создал комиссию, которая организовала, в числе 190 человек (28 офицеров, 14 кондукторов, 78 матросов, 41 солдат, 23 рабочих и 6 человек от исполкома Совета), делегацию в Петроград и на фронт⁷⁹. Во главе делегации, состоявшей в большинстве из эсеров и меньшевиков, были поставлены подполковник Александр Верховский и студент-эсер Федор Баткин, срочно произведенный Колчаком в матросы. Делегация побывала в обеих столицах, на Балтийском флоте и на фронтах. Выступив на заседании Московского Совета против большевистской идеи братания, Баткин назвал лозунг «Отечество в опасности!» тем лозунгом, «который совершенно справедливо и вовремя брошен в русские сердца и Черноморский флот, гарнизон и рабочие не могли не поднять своего голоса по этому поводу. Но голоса мало — нужно дело. Вот с чем мы едем. Мы едем не только затем, чтобы призвать всех к единению, — мы едем затем, чтобы, если будет нужно, отдать наши жизни там, на позициях, чтобы показать, как нужно умереть за свободную Россию...

Черноморский флот говорит: пока мы живы, сепаратного мира не будет. Мы выйдем в родное Черное море, и оно похоронит нас, если бы это случилось»⁸⁰.

Речь Баткина было решено отпечатать в 2 млн. экземпляров и распространять по всей России и на фронте.

В мае—июне 1917 г. Баткин по силе демагогии стал соперничать с самим Керенским, и последний начал его даже побаиваться⁸¹.

В целом усилия агитаторов в определенной мере приносили свои плоды, не только благотворно влияя на настроения в армии и на флоте, но и способствуя распространению сведений о взглядах и действиях Колчака. Об успехах командующего Черноморским флотом в борьбе с противником и анархией писали в прессе.

Всеобщее одобрение вызвало решение адмирала присвоить Дому офицеров флота в Севастополе имя лейтенанта Петра Шмидта — руководителя восстания на крейсере «Очаков» в 1905 г., расстрелянного по приговору суда в 1906 г. Позже при поддержке Колчака было проведено перезахоронение останков П. Шмидта и других ведущих участников революции 1905 г. В начале мая 1917 г. их перевезли с о. Березань в Севастополь.

Перезахоронение останков лейтенанта П.П. Шмидта. Май 1917 г.

Доставивший останки крейсер «Принцесса Мария» при входе в севастопольскую бухту был встречен орудийными салютами, на берегу и у пристани прибытия корабля ожидали тысячные толпы народа. В торжественной церемонии перезахоронения казненных революционеров приняли участие весь Черноморский флот, гарнизон и граждане Севастополя. Были вызваны сын и сестра лейтенанта Шмидта, а также родственники некоторых других расстрелянных руководителей восстания на «Очакове». Все духовенство Севастополя во главе с епископом Сильвестром, с хором певчих и хоругвями, прибыло на Графскую пристань, где была отслужена панихида. Затем многотысячная процессия двинулась от Графской пристани по Нахимовской и Большой Морской улицам к Покровскому собору, где, после совершения всех религиозных обрядов, под орудийные и ружейные залпы останки были помещены в склеп⁸².

«Похоронная демонстрация, — годы спустя писал советский мемуарист В.К. Жуков, — внешне, казалось, примирила революционные массы Черноморского флота и Севастополя с офицерством, духовенством и либеральной местной буржуазией, которая также не жалела венков на новые могилы старых революционеров и устилала живыми цветами дорогу похоронной процессии.

Те настроения и идеи, какие преобладали в этот период в Черноморском флоте, были ярко выражены в лозунгах: "Победа над Германией — путь к братству народов"; "Победа над германским империализмом — залог закрепления свобод, завоеванных революцией" и т.п.»⁸³

Именно в мае 1917 г. идеи «революционного оборончества» на ЧФ получили наибольшее распространение, и вышли далеко за пределы Крыма в лице черноморской делегации, что очень серьезно обеспокоило руководителей большевистской партии, увидевших в патриотической агитации угрозу создания очага «подлинной контрреволюции на юге России»⁸⁴.

Слава и престиж Колчака росли. Но он чувствовал, что положение крайне зыбко и непрочно.

Примечания

1. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть) — Симферополь, «Таврия», 1993. — С. 6.

2. Соколов Д.В. Оскудение веры. Начало беды. Таврическая епархия в период между двух революций (март-октябрь 1917 г.) // Первая Крымская, № 225, 23 мая/29 мая 2008.

3. Там же.

4. Тарпан Г.А. Боевые страницы Черноморского флота — М.—Л., Государственное издательство, отдел военной литературы, 1929. — С. 24.

5. Гречанюк Н.М., Попов П.И. Моряки Черноморского флота в борьбе за власть Советов. — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 34.

6. Краснознаменный Черноморский флот. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Воениздат, 1979. — С. 80.

7. Королев В.И. Черноморская трагедия (Черноморский флот в политическом водовороте 1917—1918 гг.) — Симферополь, Таврия, 1994. — С. 4.

8. Цит. по: Потемкин Е.Л. Социалисты-революционеры Таврической губернии в 1917—1918 годах: Дисс. на соискание уч. степ. канд. ист. наук: 07.00.02., Московский государственной открытый педагогический университет им. М.А. Шолохова. — М., 2005. — С. 34.

9. Королев В.И. Указ. соч. — С. 5.

10. Платонов А.П. Февраль и Октябрь в Черноморском флоте — Севастополь, Крымский истпартотдел ОК ВКП (б), Крымское государственное издательство, 1932. — С. 22.

11. Допрос Колчака. — Л., Государственное издательство, 1925. — С. 52.

12. Мельгунов С.П. Мартовские дни 1917 года. — М.: Айрис-пресс, 2008. — С. 404.

13. Королев В.И. Указ. соч. — С. 7—8.

14. Краснознаменный Черноморский флот. — С. 78.

15. Указ. соч. — С. 79.

16. Указ. соч. — С 81—82.

17. Оболенский В.А. Крым в 1917—1920-е годы // Крымский архив, № 1. — Симферополь, 1994. — С 59—60.

18. Кришевский Н. В Крыму (1916—1918 гг.) // Архив русской революции, издаваемый Г.В. Гессеном. — М., 1992. — Т. 13—14. — С. 85. Цит. по: Зарубин А.Г., Зарубин В.Г. Без победителей. Из истории Гражданской войны в Крыму. — 2-е изд., испр. и доп. — Симферополь: АнтиквА, 2008. — С. 103.

19. Щепинский Б. Рота Его Высочества Морского Е.И.В. Наследника Цесаревича кадетского корпуса // Кадеты и юнкера в Белой борьбе и на чужбине. — М.: Центрполиграф, 2003. — С. 32.

20. Волков С.В. Почему РФ — еще не Россия. Невостребованное наследие империи. — М.: Вече, 2010. — С. 126.

21. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. // Сост., комм. В.В. Крестьянников. — Симферополь: крымский архив, 2007. — С. 7.

22. Краснов В.Г. Колчак. И жизнь, и смерть за Россию: В 2-х кн. Кн. 1 — М.: Олма-пресс, 2000. — С. 280.

23. Алтабаева Е.Б. Смутное время: Севастополь в 1917—1920 годах. — Севастополь: «Телескоп», 2004. — С. 11.

24. ГАТС. Ф. р-266. Оп. 1. Д. 34. Л. 12.

25. Там же.

26. Там же.

27. Там же. Л. 37.

28. Крестьянников В.В. Демократизация Черноморского флота в 1917 г. и события 23 февраля 1918 г. в Севастополе // http://gosarhiv.sev.net.ua/fulldoc/2006-06/page01.shtml

29. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 12.

30. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 14.

31. Алтабаева Е.Б. Указ. соч. — С. 12.

32. Бобков А.А. Разворот солнца над Аквилоном вручную. Феодосия и Феодосийцы в Русской смуте. Год 1918. — Феодосия-Симферополь, 2008. — С. 62.

33. Ишин А.В. Организация новой власти в Таврии (по архивным материалам) // Информационно-аналитическая газета «Крымское эхо» //http://kr-eho.info/index.php?name=News&op=article&sid=7824

34. Потемкин Е.Л. Указ. соч. — С. 26.

35. Ишин А.В. Указ. соч.

36. ГАТС. Ф. Р-266. Оп. 1. Д. 1. л. 2.

37. Деникин А.И. Очерки русской смуты. Кн. 1. Т. 1. Крушение власти и армии (февраль-сентябрь 1917) — М.: Айрис-пресс, 2006. — С. 256.

38. Указ. соч. — С. 257—258.

39. История города-героя Севастополя. 1917—1957. — Киев, Издательство Академии наук Украинской ССР, 1958. — С. 25.

40. Королев В.И. Таврическая губерния в революциях 1917 года. (Политические партии и власть). — С. 9—10.

41. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — Киев, 1974. — С. 541.

42. Королев В.И. Указ. соч. — С. 10.

43. ГА РФ. Ф. Р-5844. Оп. 1. Л. 1. Лл. 27 об. — 30 // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна...» / сост.: Т.Ф. Павлова, Ф.Ф. Перчёнок, И.К. Сафонов; вступ. ст. Ф.Ф. Перчёнка. — М.: Прогресс: Традиция: Русский путь, 1996. // http://lib.rus.ec/b/27586/read

44. Плотников И.Ф. Александр Васильевич Колчак: исследователь, адмирал, Верховный правитель России. — М.: Центрполиграф, 2003. — С. 73.

45. Елизаров М.А. Левый экстремизм на флоте в период революции 1917 года и Гражданской войны: февраль 1917-го — март 1921 г.: дисс. на соиск. уч. степ. д. ист. н.: 07.00.02; [Место защиты: С.-Петерб. гос. ун-т]. — СПб., 2007. — С. 159—160.

46. Хандорин В.Г. Адмирал Колчак. Правда и мифы. — Томск: Издательство Томского Университета, 2007. — С. 48—49.

47. Жуков В.К. Черноморский флот в революции 1917—1918 гг. — М., Молодая гвардия, 1931. — С. 44.

48. Плотников И.Ф. Указ. соч. — С. 76.

49. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 гг. — С. 42—43.

50. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Дорогами революции: Путеводитель. — Симферополь, Издательство «Таврия», 1987. — С. 79.

51. Семин Г.И., Никитина А.С. Посланцы Ленина. Очерки. — Симферополь, Издательство «Таврия», 1977. — С. 8.

52. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 гг. — С. 44.

53. Хесин С.С. Октябрьская революция и флот. — М.: Наука, 1971. — С. 121—122.

54. Надинский П.Н. Очерки по истории Крыма. Часть И. Крым в период Великой Октябрьской социалистической революции, иностранной интервенции и гражданской войны (1917—1920 гг.) — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 14.

55. Дещинский Л.Е. Деятельность большевистской партии по завоеванию солдатских и матросских масс в условиях подготовки и проведения Великой Октябрьской социалистической революции (март 1917-го — февраль 1918 г.) (На материалах Юго-Западного, Румынского фронтов и Черноморского флота): дисс. на соиск. уч. степ. д. ист. н.: 07.00.02; [Место защиты: Львовский ордена Ленина политехнический ин-т им. Ленинского комсомола]. — Львов, 1984. — С. 88—89.

56. Сапронов С.Г. Революционный Севастополь // Октябрь на фронте. Воспоминания. — М.: Воениздат, 1967. — С. 267.

57. Указ. соч. — С. 265.

58. Борьба за Советскую власть в Крыму. Документы и материалы. Т. I. (Март 1917 г. — апрель 1918 г.) / Отв. ред. П.Н. Надинский. — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 31—32.

59. Указ. соч. — С. 16.

60. Вьюницкая Л.Н., Кравцова Л.П. Указ. соч. — С. 13.

61. История городов и сел Украинской ССР. Крымская область. — С. 286.

62. Платонов А.П. Указ. соч. — С. 31.

63. Указ. соч. — С. 38.

64. Сапронов С.Г. Указ. соч. — С. 265.

65. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 31.

66. Сапронов С.Г. Указ. соч. — С. 267—268.

67. Указ. соч. — С. 268.

68. Указ. соч. — С. 274.

69. Семин Г.И., Никитина А.С. Указ. соч. — С. 9.

70. Рыжих А. Незабываемые дни // В борьбе за советский Крым. Воспоминания старых большевиков. — Симферополь, Крымиздат, 1958. — С. 53.

71. Кулипанова В.Н., Твердохлебова А.В. Борьба Крымской партийной организации за массы в период подготовки и проведению Великой Октябрьской социалистической революции (февраль—октябрь 1917 г.) // Борьба большевиков за власть Советов в Крыму. Сб. статей / отв. ред. Чирва И.С. — Симферополь, Крымиздат, 1957. — С. 32.

72. Плотников И.Ф. Указ. соч. — С. 76.

73. Викова Т.Б. Створення Кримської АСРР (1917—1921 рр.) — Київ, 2011. — С. 51.

74. Королев В.И. Указ. соч. — С. 14.

75. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 45.

76. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 45.

77. Указ. соч. — С. 46.

78. Там же.

79. Там же.

80. Севастополь: Хроника революций и гражданской войны 1917—1920 годов. — С. 46.

81. Елизаров М.А. Указ. соч. — С. 161.

82. Жуков В.К. Указ. соч. — С. 29—30.

83. Указ. соч. — С. 30.

84. Указ. соч. — С. 76.