§ 1. Поражение Центральной Рады и первый опыт Советской власти на Украине

В марте 1918 г. Киев был оккупирован немцами, сумевшими водворить в юном украинском государстве настоящий порядок. Этому предшествовала целая череда всевозможных коллизий, затронувших каждого жителя некогда процветавшего края.

Революции 1917 года привели к невероятно быстрому росту национального самосознания украинского народа, они открыли для украинского движения, руководимого, в первую очередь, С.В. Петлюрой, М.С. Грушевским и В.К. Винниченко, новые перспективы¹. По сути своей движение это было отнюдь не антибольшевистским, а антирусским², т. к. в момент активизации своей деятельности оно пользовалось поддержкой немцев и австрийцев — врагов России в Великой войне, стремившихся к отделению Украины от России. В данном вопросе центральные державы и украинские националисты преследовали одинаковые цели. Проводившаяся Временным правительством политика «украинизации» тех боевых частей, в которых преобладали уроженцы Украины (например, 34-го корпуса, под командованием П.П. Скоропадского, по словам которого вождь российской контрреволюции генерал Л.Г. Корнилов «настойчиво» призывал к украинизации, в то время как генералы А.И. Деникин и С.Л. Марков были «чрезвычайно недовольны» ею)³, привела к обострению межнациональных отношений на фронте и к формированию шовинизма среди солдат и офицеров-украинцев. Задача повышения боеспособности в «национальных» украинских частях решена не была, несмотря на то что к концу 1917 г. украинизации были подвергнуты 17 пехотных дивизий, находившихся на 4 фронтах — Северном, Западном, Юго-Западном и Румынском⁴.

Пополнение, прибывавшее с тыла, было «до последней степени распропагандировано в большевистско-сепаратистском духе» и крайне вызывающе вело себя по отношению к русским, угрожая последним, что выбросят их «в два счета» из части, сообщал в своей аналитической записке военный комиссар при 7-й армии⁵. В подобных частях в ответ даже стали возникать общества взаимопомощи великороссов, поскольку, как сообщалось в том же документе, «стало необходимым объединение великороссов ради защиты своих материальных и культурных интересов, которые уже нарушаются»⁶. В свою очередь проходивший в Киеве с 6 по 11 июня 1917 г. II Всеукраинский войсковой съезд нашел, что «Временное Российское правительство совершенно не понимает национальных отношений на Украине и не оценивает, как следует, большой организованной и стихийной силы пробудившейся украинской демократии». «Этим непониманием, — утверждал съезд, — и систематическим отпором требованиям украинской демократии, Временное Центральное правительство обостряет национальные конфликты на Украине, мешает большой организационной работе украинского народа, чем вызывает анархическое настроение среди населения разных национальностей, на Украине живущих»⁷.

Лето-осень 1917 года — время, когда Украина все больше выходит из-под контроля правительства Керенского, требуя себе автономии, правда, все еще в составе России. Еще 4 марта 1917 г. в Киеве возникла Украинская Центральная Рада из представителей национальных и общественных организаций⁸. Рада, по словам занимавшего в 1917 г. должность командующего войсками Киевского военного округа полковника К.М. Оберучева, «сразу стала на какую-то исключительно националистическую позицию...»⁹. Именно Рада становится рупором украинского движения, притом рупором, звучавшим месяц от месяца все громче и громче. Среди министров Рады преобладали откровенные самостийники, но и они долгое время были вынуждены ограничиваться декларациями об автономии. Причина этому простая: в течение 1917 г. большая часть населения Украины все еще не желала отделения от России¹⁰. Населению же Рада запомнилась все усиливающимся беспорядком, отразившимся в первую очередь на качестве движения по железным дорогам¹¹. По словам киевского историка С. Машкевича, на месте старой имперской власти, «образовалось нечто, временами откровенно походившее на безвластие. С этого же момента Киев стал постепенно, мелкими шагами, уходить из-под влияния Петрограда...»¹².

Рубиконом стали октябрьские события в российской столице. Приход к власти большевиков фактически обнулил все существовавшие до этого между Киевом и Петроградом договоренности. События начали происходить с нарастающей быстротой.

Центральная Рада осудила Октябрьскую революцию и не признала правительства Ленина в качестве законной государственной власти. 7(20) ноября 1917 г. Рада издает III универсал, в котором провозглашалось создание Украинской Народной Республики, все еще в рамках России на правах ее федеративной части. Способствовать же созданию несуществующего федеративного государства, по мнению Рады, могла власть, выражением которой должно было стать правительство, состоящее из представителей различных социалистических партий — однородное социалистическое правительство. Олицетворением подобной власти Рада считала, конечно же, себя¹³. Подобная политика не могла не вызывать серьезное недовольство большевиков.

Расстановка социальных сил на Украине в чем-то напоминала общерусскую: пролетариат безоговорочно поддерживал большевиков, значительная часть фронтовиков — тоже; крестьяне же в первую очередь думали о земле, желая скорейшего отчуждения помещичьего фонда в свою пользу. Любые заминки в осуществлении «черного передела» могли привести к переходу поддержки крестьян от Центральной Рады к большевикам и наоборот, как сообщала аналитическая записка о положении на Украине, составленная немецким публицистом К. Россом на имя начальника операционного отделения германского Восточного фронта в марте 1918 т¹⁴.

К концу года власть на Украине принадлежала Центральной Раде, состоявшей, по словам большевика Д.Д. Троцкого, из эсеров, меньшевиков и «им подобных предателей»¹⁵. Генеральный секретарь Рады по военным делам — С.В. Петлюра — стягивал все украинские войска в Киев, который стал, по выражению большевички Е.Б. Бош, «военной крепостью Центральной Рады и базой всех врагов Советской власти, начиная от белогвардейской офицерщины и кончая всеми социалистическими мелкобуржуазными партиями»¹⁶. Существование к октябрю 1917 г. власти Центральной Рады отсрочило, как выражался советский автор А. Золотарев, «украинский октябрь»¹⁷, большевизм дошел до Украины несколькими месяцами позже.

Тем временем в отношениях между Киевом и Петроградом зрел серьезный конфликт. В ответ на предложение Совнаркома прекратить разоружение красногвардейских отрядов и пропустить советские войска на Дон для борьбы с А.М. Калединым украинские власти отреагировали отрицательно. В свою очередь Рада предъявила большевикам требование передать власть правительству, состоящему из представителей всех социалистических партий. Работавший с 11 декабря 1917 г. в Харькове I Всеукраинский съезд Советов высказался за организацию Советской власти, выделив из своего состава полновластный Центральный исполнительный комитет советов Украины, получивший сокращенное название ЦИКУК, или ЦИКУКА. В ЦИКУК вошли большевики, левые эсеры и украинские левые социал-демократы; меньшевики голосовали против образования ЦИКУК, левые же эсеры, заявлявшие вначале, что будут воздерживаться от голосования, впоследствии вошли не только в ЦИКУК, но и в Народный Секретариат — Украинский Совнарком. Всего в состав ЦИКУК был избран 41 человек, наиболее известными среди них были большевики Артем (Ф.А. Сергеев), Е.Б. Бош, Л. Пятаков¹⁸.1 Всеукраинский съезд Советов объявил Раду вне закона, а та, в свою очередь, 9(22) января 1918 г. выпустила четвертый Универсал, провозгласившей полную независимость Украины¹⁹. Шла, как выразился современник, «бумажная война, война ультиматумами и посылкой взаимных предостережений и угроз»²⁰. Рада, как видим, пыталась разговаривать с Петроградом с позиции силы, которой на самом деле у нее не было. «Бумажная война» в той обстановке не могла не перерасти в войну самую что ни на есть настоящую, войну, в которой сторонники Петлюры были обречены на поражение. Противостоять вооруженному наступлению большевистских войск на Киев Петлюра не был в состоянии, тем более что на Украине происходил процесс непрерывной советизации, а вокруг петлюровского Киева постепенно сходилось революционное кольцо. К тому времени, по словам мемуариста, «Рада, лишенная опоры в широких слоях населения, настроившая против себя города — своей националистической политикой, деревню — боязнью разрешить земельный вопрос, солдат — продолжением войны, была уже властью призрачной»²¹. Весь конец 1917 г. Киев беспрерывно митинговал. «Под вечер в будние дни и с утра до вечера в праздники на Думской площади, на Крещатике, на Владимирской улице, на базарах собираются буровато-черные толпы народа и с жаром говорят, говорят, говорят без конца, волнуясь и перебивая друг друга»²². Тем для обсуждения у киевлян было множество: дороговизна, бездарность правительства, отношения с Москвой... Как и всегда в такой ситуации, все упреки без конца обрушивались на власть, т. е. на Раду. Даже идеолог украинства и председатель Центральной Рады В.К. Винниченко признавал «необычайно острую антипатию народных масс по отношению к Центральной Раде». Владимира Кирилловича удивляло то, что с наибольшей ненавистью о Раде отзывались именно те, кто не мог даже говорить по-русски, а только по-украински. Они были, писал Винниченко, «не латышами и не русскими, а своими украинцами. С какой лютой ненавистью, с каким желанием мести они говорили про Центральную Раду, про Генеральных Секретарей и их политику»²³. С начала января волна недовольства Радой еще больше усилилась. В рабочих кварталах все больше и больше говорили о «буржуазной Раде», попытка же последней разоружить отряды киевской Красной Гвардии, привела к взрыву недовольства. В городе резко усилились большевистские настроения²⁴.

Гул из Петрограда докатился и до Украины, она созрела для большевизма. В Киеве в начале января 1918 г. возник штаб большевиков, в который вошли Н.С. Патлах, Вайдек, Поляков, Зюк. Задачей штаба было «как можно успешнее проводить работу по организации боевых дружин из рабочих»²⁵. Выступление большевиков ожидалось со дня на день. В поддержку большевиков в столице Украины была объявлена всеобщая забастовка, переросшая в почти поголовное восстание²⁶, в Киеве начали строиться баррикады, а на окраинах города стали снова возникать красногвардейские отряды. 15 января среди рабочих начало распространяться большевистское воззвание, призывавшее их к выступлению против Центральной Рады и генерального секретариата. По мнению Патлаха, горпартком был «неработоспособен», само выступление было «преждевременным, а в момент выступления руководство самим выступлением было довольно слабое»²⁷. Патлах вспоминал: «Можно смело сказать, что вся важнейшая работа проводилась работниками на местах. Кто как сумел организовать дело, так потом там и действовали. Мне, за несколько дней до выступления, в городском штабе обещали как оружие, так и командиров, а когда мы выступили, то получилось ничего. Все пришлось добывать своими силами — оружие, и командиров. Благодаря неустанной работе, как членов нелегального нашего штаба, таки всех наших членов небольшой группы большевиков к 15 января 1918 г. нам удалось завербовать в наш отряд около 100 человек, желающих по первому нашему зову пойти на борьбу за восстановление Советской власти. И вот 15 января 1918 г., в 12 часов ночи, по распоряжению Горпарткома было созвано совещание всех районных организаторов в помещении бывшего дворянского собрания, где должны были выявиться все наши силы. Из докладов было выяснено, что наших, вполне надежных сил, не так уж много, весь вопрос стоял в том, что в момент выступления сумеем ли мы повести за собой рабочих, так как находившиеся в Киеве воинские части, большинство из них было петлюровцы, а остальные держались нейтрально, а посему нам можно было рассчитывать только на рабочих. Главным и основным поводом к немедленному выступлению Киевского пролетариата послужили следующие обстоятельства: 15 января 1918 г., днем, по распоряжению Центральной рады, в Киевский арсенал явились гайдамаки для вывозки из арсенала всех готовых к употреблению орудий и других боевых припасов. Рабочие арсенала запротестовали и созвали общее собрание, на котором постановили, что орудия и другие боевые припасы из арсенала не выпускать. Закрыли ворота, а к ним еще присоединились понтонеры и полк Тараса Шевченко. И днем 15 января в арсенале уже завязалась волынка. Рабочие стали вооружаться и строить баррикады...»²⁸. На следующий день возле поста Волынского было обнаружено изувеченное тело лидера киевских военных большевиков Л. Пятакова, похищенного в ночь на 1 января неизвестным украинским отрядом. Теперь красногвардейцы присоединили к своим политическим лозунгам лозунг «Месть за Пятакова»²⁹. Украинские военные власти во главе с командующим киевским военным округом полковником Шинкарем, оценив ситуацию, 16 января объявили Киев на военном положении. Одновременно произошла и перемена политического характера: вместо социал-демократического кабинета Винниченко возник эсеровский кабинет во главе с В.А. Голубовичем. Почему Голубович «попал в премьеры, даже при действительной бедности украинцев в людях — это один из секретов украинской политики», — писал осведомленный мемуарист С. Сумский, журналист газеты «Киевская мысль»³⁰. В самой Раде все было тоже неблагополучно; произошел так называемый «взрыв Рады изнутри»: часть ее перешла на сторону большевиков, а члены Рады Богинский, Полозов, Михайличенко, Шумский, Ткаль, Овчаренко и Северо-Одоевские, имевший прежде отношения с большевиками, были арестованы особым комендантом города М. Ковенко³¹. Тем временем 16 января начались знаменитые бои за Арсенал, в течение пяти суток державший героическую оборону и сдавшийся после продолжительного артиллерийского обстрела правительственными войсками лишь к полудню 21 января. За это время киевляне уже начали привыкать к артиллерийской канонаде; Арсенал отвечал на бомбардировку: в итоге снаряды рвались на самых оживленных улицах Киева — Крещатике, Владимирской, Фундуклеевской... Всеобщее напряжение в городе усиливала и объявленная 17 января всеобщая забастовка. Остановился трамвай, в городе перестали выходить газеты, что привело к возникновению самых невероятных слухов. «Вся жизнь в городе замерла. Хлеб выпекался только для повстанцев под контролем стачечного комитета. Буржуазия почувствовала в эти дни, что пролетариат — единственный творец и двигатель жизни», — вспоминал советский комендант Киева Г. Гунько³². К 21 января перевес украинцев стал очевиден: Военно-революционный комитет большевиков постановил прекратить вооруженную борьбу; Арсенал пал; казалось бы, поле битвы безоговорочно осталось за Центральной Радой. Однако тут в игру вступила новая фигура: речь идет о пришедшей на помощь киевским большевикам группе войск под командованием М.А. Муравьева, одного из самых ярких и талантливых авантюристов времен Гражданской войны. Большую помощь большевикам в этой ситуации оказал бронепоезд, ставший на киевские железнодорожные пути со стороны станции Дарница и открывший по городу сильнейший орудийный огонь. Шла самая настоящая война между бывшими подданными бывшей Российской Империи. Борьба Совнаркома и Рады — на радость немцам, мир с которыми на тот момент еще не был подписан, — была очень ярко изображена в опубликованном в те дни в «Южной газете» стихотворении:

У нас на русско-русском фронте
Кипит суровый, страшный бой,
А на немецком горизонте
Просвет лазурно-голубой.
Настали дни зело лихие
И немец видеть очень рад,
Как гибнет быстро мать Россия
И как идет на брата брат³³.

Свой огонь большевики направили, главным образом, на Арсенал, на крепостную территорию, на Лавру, где шел рукопашный бой между войсками Рады и красными отрядами под командованием Д.П. Жлобы³⁴, и на здание Педагогического музея, т. е. на то место, где заседала Центральная Рада³⁵. 23 января Муравьев телеграфировал в СНК: «Революционные советские армии первая Егорова и вторая Берзина заняли часть Киева. Идет уличный бой защищаются главным образом офицеры, юнкера, белая и черносотенная гвардия. Войска Рады и вся мразь, на которую опирается Рада, проделывает ужасные зверства, безоружные рабочие расстреливались сотнями, всего расстреляно более полутора тысяч человек. Кровь несчастных требует возмездия и мщения, в чем повинна более всего украинская буржуазия, она должна понести жестокую кару. Наши враги держатся главным образом на Печерске и в западной части города. Революционные войска полны героизма»³⁶. Осада и артиллерийская бомбардировка города продолжалась 5 дней. Город обезлюдел, большинство жителей в те дни укрывалось от бомбежки в подвалах³⁷. Скопление народа наблюдалось лишь у городских хлебопекарен, где, как вспоминал очевидец событий журналист А. Филиппов, «длинные хвосты женщин и детей, ежась от ужаса при каждом новом разрыве снаряда, все-таки упорно дожидались получения по карточке фунта хлеба, с примесью гороха и еще чего-то, неудобоваримого...»³⁸.

25 января 1918 г. войска М.А. Муравьева овладели Киевом³⁹. Муравьев телеграфировал в СНК: «После пятидневных ожесточенных боев сегодня окончательно овладел городом и успел уже сформировать военно-революционный комитет. Прошу Вас убедительно прислать мне тысячу или две или сколько можете Красной гвардии, ибо понес большие потери. Миллионный город требует крупных сил для охраны. Верю, что исполните и не откажите в моей просьбе»⁴⁰. Одним из первых мероприятий Муравьева в городе было освобождение из заключения 500 киевских рабочих, «которые снова взялись за оружие»⁴¹. 30 января переехали в Киев Центральный Исполнительный Комитет Советов Украины и Народный Секретариат Украинской Рабоче-Крестьянской республики. Остатки петлюровских войск еще 25 января выдвинулись в направлении Житомира, куда также перебралась на автомобилях Центральная Рада и Рада Народных министров⁴², ставшая на короткое время очередным в истории «правительством в изгнании». Путь беглецам освещало зарево огромного пожара: это горел семиэтажный дом самого профессора М.С. Грушевского, одного из основоположников «самостийничества»⁴³. Еще одним объектом прицельного огня стал дом киевского богача Г. Богрова, отца убийцы российского премьера Петра Столыпина⁴⁴.

Журналист Д. Эрде (Райхштейн) вспоминал: «Кто раньше бывал в Киеве, с трудом узнавал его после январского обстрела с левого берега, — весь в рваных ранах, много пришлых, чуждых <...> Хлынули бежавшие, среди них бывшие министры, чиновники с ливрейной челядью, опытные воры, взломщики, крупная и мелкая уголовная шпана <...> Голодно, холодно. По талонам мало что отпускалось в те дни, опустели городские рынки, по пути застревали поезда с продовольствием из-за неисправности мостов, грузы расхищались. В глухих местах постреливали, должно быть вылавливали грабителей»⁴⁵. Вступившие в Киев большевики обложили местную буржуазию десятимиллионной контрибуцией (полученные суммы пошли на обеспечение семейств рабочих и солдат, погибших при штурме города)⁴⁶ и начали жестокую расправу с оставшимися в Киеве петлюровцами и «черносотенными бандами»⁴⁷. Муравьев провозгласил, что красногвардеец должен «быть беспощадным» к врагам революции⁴⁸. Диапазон понимания принадлежности к «черносотенной банде» был для хозяйничавших в Киеве большевиков очень широк. Попасть под горячую руку представителям новой власти было проще простого. Киев, как вспоминал свидетель событий Н. Буторов, был «переполнен офицерством»⁴⁹. Красногвардейские патрули, обмотанные с головы до ног, по особому шику того времени, пулеметными лентами⁵⁰, выискивали в городе людей, напоминавших по внешнему облику офицеров (иногда достаточно было даже пенсне)⁵¹, и уводили их в Мариинский парк, где немедленно расстреливали⁵², раздевая перед расстрелом до белья и отбирая в обязательном порядке сапоги и обручальные кольца⁵³. Зачастую большевики не удовлетворялись простым убийством, допуская еще, по свидетельству находившегося в те дни в Киеве будущего президента Чехословацкой республики Т.Г. Масарика, «варварское» и «бессмысленное» надругательство над трупами⁵⁴. Самым поразительным при творившейся вакханалии террора было то, что офицеры, переполнявшие город, мало того, что не сумели и не пожелали организовать никакого вооруженного сопротивления большевикам, но и не оказывали никакого сопротивления при аресте, безропотно идя на убой⁵⁵. В этом проявлялась, пожалуй, какая-то типически-русская интеллигентская черта. По словам кадета В.М. Левитского, «русская интеллигенция честно расплачивалась кровью за все свои ошибки и преступления»⁵⁶. Из-за расстрелов в городе была постоянно слышна трескотня выстрелов⁵⁷. Перед расстрелом происходил фарс, имитирующий судилище: арестованного вводили в комнату в Мариинском дворце, где помещался революционный трибунал. Комнату эту прозвали в народе «штабом Духонина»: именно из нее людей выводили на расстрел⁵⁸. По словам знаменитого политика, уроженца Киева и редактора газеты «Киевлянин» В.В. Шульгина, в те дни происходила «зверская расправа» большевиков с «Матерью Городов Русских»⁵⁹. По некоторым данным ими было убито от 2000 до 3000 офицеров⁶⁰. В своей книге «Три столицы» В.В. Шульгин написал: «Почти что разбойниками были те, кто в январе 1918 года одиннадцать суток долбили Киев снарядами всех калибров. Войдя в город, они расстреляли на улицах несколько тысяч людей из-за френчей, сапог и галифе...»⁶¹. Но расстреливали не только офицеров. Так, например, матросами был убит Киевский митрополит Владимир⁶², чем-то не угодивший новым хозяевам жизни. В свою очередь, советская власть в городе расценила убийство митрополита как «провокацию» и приписала смерть Владимира бандитам⁶³. На самом деле владыка был арестован «товарищами» прямо в Киево-Печерской Лавре, выведен за церковную ограду и расстрелян. Тело митрополита, уже мертвого, было все исколото штыками озверевших убийц; с покойного были сняты белье, чулки и все ценные вещи⁶⁴. Панагию и бриллиантовый крест с белого клобука митрополита уже на следующий день, по слухам, продавали на одном из киевских базаров⁶⁵. Однако, помимо бессудных расстрелов и убийств, в те дни царил и террор, если так можно выразиться, легальный.

Так, большое количество арестованных томилось в те дни в Лукьяновской тюрьме. По признанию руководившей в те дни террором Е.Б. Бош, сил на поддержание порядка (вопрос в том, как его понимала Евгения Богдановна) у большевиков не хватало. Значительная часть Красной гвардии держала фронт против отступивших на Житомир петлюровцев. «И вследствие этого не только не удавалось поддерживать порядок в городе, но и арестованные охранялись слабо. В Лукьяновской тюрьме пришлось оставить весь караул и персонал старый, назначив только своего комиссара, который оказывался совершенно бессильным что-либо предпринять, и арестованные контрреволюционеры и бандиты чуть ли не в тот же день исчезали из-под ареста», — сожалела в своих воспоминаниях Евгения Бош⁶⁶. Между Бош и Муравьевым периодически происходили столкновения, т.к. последний держал себя очень независимо, и зачастую игнорировал распоряжения Советской власти. По словам старого большевика М. Майорова, местным партийным кадрам «пришлось разочароваться в Муравьевской армии. Командный состав состоял в большинстве из проходимцев, вроде Ремнева и Сиверса второго (которого не следует смешивать с Сиверсом — нашим товарищем). По вступлении Муравьева в Киев он назначил своего коменданта, который обращал мало внимания на то, что делают братишки Муравьева. Никакой местной власти они признавать не хотели и творили разные безобразия»⁶⁷. По словам журналиста Д. Эрде, «полковника Муравьева в Киеве вскоре удалось убрать, уж больно надоел со своими замашками диктатора и самодура, — он отбыл на румынский фронт. Но кого же взамен? Задача не из легких. Нет-нет, а вспоминали, что Муравьев не без военного таланта, с твердой рукой и храбрости ему не занимать...»⁶⁸. Последующая судьба Муравьева, бывшего офицера Императорской армии, глубоко показательна для понимания того, какую трагедию представляла Гражданская война. Жить Муравьеву оставалось всего несколько месяцев. В том же 1918 г. он застрелился при неудачной попытке мятежа против советской власти⁶⁹. Ленин охарактеризовал выступление Муравьева одним словом — «измена»⁷⁰, эта оценка, в принципе, и определила последующее место мятежного главкома в советской истории.

Как ни оценивать деятельность Муравьева, нельзя не признать, что с гибелью Михаила Артемьевича большевики потеряли способного военного деятеля, который, как писал Емельян Ярославский, «может быть, вопреки своему сознанию, <...> действовал в последние минуты своей жизни, как изменник и враг народа» и пал жертвой провокации⁷¹. А Иона Якир вспоминал о Муравьеве, как о хорошем ораторе, «большом демагоге», утверждая, что «предателем он сделался позже»⁷². Непосредственный начальник Муравьева, В.А. Антонов-Овсеенко, писал позднее о «политической наивности» и «упрямстве» Муравьева, отмечая, впрочем, «бешеную энергию» покойного на занимаемых им постах, но упрекая своего бывшего подчиненного за излишнюю «жестокость» и нежелание подчиняться приказам вышестоящего начальства, т. е. самого Антонова-Овсеенко⁷³. Объективно говоря, Муравьев все-таки вносил какое-то организационное начало в красногвардейские отряды, действовавшие как на киевском направлении, так и в самом Киеве. Что же касается «большевизма» Муравьева, то он, вероятно, может быть поставлен под сомнение. Вряд ли, полностью выдуман эпизод из воспоминаний атамана Забайкальского казачьего войска Г.М. Семенова, по словам которого, Муравьев летом 1917 г. воспринимал в качестве врагов революционной России не только Временное правительство, но и верхушку совдепов. При этом Муравьев, как вспоминал Семенов, призывал будущего атамана не торопиться с попыткой coup d'état и расстрелом совдепов: «Подождем лучше, — говорил Михаил Артемьевич, — пока большевики не повесят все Временное правительство, а мы с вами потом вешать будем большевиков»⁷⁴. Сложно поверить, что за прошедшие с момента беседы с Семеновым полгода Муравьев стал идейным большевиком. Скорее, революционный хаос и развал выплеснул наружу скрытую разрушительную энергию бывшего царского офицера, увидевшего именно в сотрудничестве с большевистским режимом возможность сделать фантастическую карьеру. Возможно, что Муравьев уже видел себя в роли «спасителя Отечества» и мечтал о славе, сродни наполеоновской. Однако, как писал тот же Семенов, наряду с наличием несомненных способностей, Муравьеву все-таки «не хватало решительности, чтобы сыграть роль российского Бонапарта, к которой он себя, безусловно, готовил с самого начала революции»⁷⁵. Впрочем, как справедливо говорил следователь Порфирий Петрович в «Преступлении и наказании» Достоевского, «кто ж у нас на Руси себя Наполеоном теперь не считает?»⁷⁶ Безвременье вынесло на гребень волны еще немало таких «Бонапартов» — каждый из них до своего окончательного банкротства успел внести свою кровавую лепту в трагедию Гражданской войны.

Вспоминая большевистское владычество над Киевом, комендант города Г. Гунько писал: «Мне не так жаль погибавших товарищей, не столько жалко наших жертв, как того, что мы в то время были недостаточно жестоки в отношении врага <...> Примером ошибок этой слабости может служить следующее: согласно предложения из Ревкома, переданному через Чудновского, предложения отобравши подписку от Драгомирова, выпустить его под поручительство, что приказом Муравьев и провел...»⁷⁷. Однако, не всем так повезло, как генералу А.М. Драгомирову.

Число жертв красного террора в Киеве в январе-феврале 1918 года сосчитать очень трудно. Три недели держалась Советская власть на Украине. Ее первые шаги, что признавал даже такой осторожный в оценках мемуарист, как бундовец М. Рафес, не могли «привлечь симпатий даже у сторонников Советской власти <...> Стихийная борьба против всего украинского, за которым чудилась Ц.Р. [Центральная Рада. — А.П.], эксцессы первых дней [так деликатно Рафес назвал террор. — А.П.], отсутствие уважения к органу местной власти — Совету рабочих депутатов, — все это были моменты, дававшие пищу критике». Подытоживая свои наблюдения, Рафес писал о том, что мероприятия Советской власти на Украине в январе-феврале 1918 года не могли свидетельствовать «о наличности у руководителей [Советской власти на Украине. — А.П.] большого плана»⁷⁸. Плана действительно никакого не было, пребывание большевиков на Украине свелось лишь к демонстрации разнузданной силы и к проявлению массового беззакония. Вдумчивый мемуарист А. Гольденвейзер оставил, как кажется, любопытную зарисовку, посвященную первому пребыванию большевиков на Украине: «Они пробыли тогда в Киеве всего три недели, и тот первый лик большевизма, который мы увидели за это короткое время, не был лишен красочности и своеобразной демонической силы. Если теперь ретроспективно сравнить это первое впечатление со всеми последующими, то в нем ярче всего выступают черты удальства, подъема смелости и какой-то жестокой непреклонности. Это был именно тот большевизм, художественное воплощение которого дал в своей поэме "Двенадцать" Александр Блок. Последующие навыки и опыты подмешали к большевистской пугачевщине черты фарисейства, рутины и всяческой фальши. Но тогда, в феврале 1918 г., она предстала пред нами еще во всей своей молодой непосредственности»⁷⁹.

Примечания

1. Михутина И.В. Украинский вопрос в России (конец XIX — начало XX века). М., 2003. С. 243.

2. Залесский П.И. Возмездие (Причины русской катастрофы). Берлин, 1925. С. 222.

3. Скоропадський П. Спогади. Кінець 1917 — Грудень 1918. Киів; Філадельфія, 1995. С. 70, 72. Политика «украинизации» частей началась в бытность Верховным Главнокомандующим генерала А.А. Брусилова, выступавшего в качестве сторонника этой меры Временного правительства (Российский государственный Военно-исторический архив (РГВИА). Ф. 2003 (Ставка Верховного Главнокомандования). Оп. 2. Д. 1034. Письмо А.А. Брусилова военному министру А.Ф. Керенскому. 21 июня 1917 г. Л. 240—242).

4. РГВИА. Ф. 2003. Оп. 2. Д. 1043. Л. 249. Список украинизируемых дивизий. Конец 1917 г. Подсчет автора.

5. Там же. Ф. 366 (Канцелярия военного министра). Оп. 2. Д. 233. Л. 18—18 об.

6. Там же. Л. 26.

7. Там же. Л. 34 об.

8. Цветков В.Ж. Белое дело в России. 1917—1918 гг. (формирование и эволюция политических структур Белого движения в России). М., 2008. С. 237.

9. Оберучев К. В дни революции. Воспоминания участника Великой русской революции 1917-го года. New York, 1919. С. 99.

10. Бондаренко Д.Я. Взаимоотношения Временного Правительства и Украинской Центральной Рады. Одесса, 2004. С. 153.

11. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. Р-5881 (Коллекция отдельных документов белоэмигрантов). Оп. 1. Д. 536. Л. 2. Воспоминания англичанки Майи Хэли о ее пребывании в Киеве в 1917—1919.

12. Машкевич С. Два дня из истории Киева. К., 2010. С. 9.

13. Солдатенко В.Ф. Феномен Украинской революции // Российская история. 2009. № 1. С. 38.

14. Доклад начальнику операционного отделения германского Восточного фронта о положении дел на Украине в марте 1918 года // Архив русской революции. М., 1991. Т. I. С. 369.

15. Троцкий Л.Д. Как вооружалась революция. М., 1923. Т. І. Тысяча девятьсот восемнадцатый год. С. 89.

16. Бош Е. Год борьбы. М.; Л., 1925. С. 122.

17. Золотарев А. Из истории Центральной Украинской Рады. Харьков, 1922. С. 23.

18. Эрде Д. Революция на Украине. От керенщины до немецкой оккупации. Харьков, 1927. С. 146. По инициативе Артема во второй половине января 1918 г. в Харькове прошло совещание, на котором было принято предложение об организации советской Донецко-Криворожской республики, председателем Совнаркома которой и председателем Совета Народного хозяйства был избран Артем. Донецко-Криворожская республика просуществовала до 10 апреля 1918 г., когда члены наркоматов вынуждены были оставить Харьков и отступить на Луганск (а затем дошли до Царицына) в связи с наступлением немцев (см.: Магидов Б. Организация Донецко-Криворожской республики и отступление из Харькова // Пять лет. Харьков, 1922. С. 65—67).

19. Провозглашение независимости Украины // Последние новости. Киев. 1918. 12 января.

20. Бельговский К. Летопись (1 ноября 1917 г. — 17 февраля 1918 г.) // Малая Русь. Киев, 1918. Вып. 2. С. 6.

21. Сумский С. Одиннадцать переворотов // Революция на Украине. По мемуарам белых. К., 1990. С. 99.

22. Бельговский К. Указ. соч. С. 6.

23. Винниченко В. Відродження націі. К., 2008. С. 338.

24. Бельговский К. Указ. соч. С. 11.

25. Российский государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 70 (Истпарт). Оп. 3. Д. 727. Воспоминания Н. Патлаха. Л. 12.

26. Рафес М. Два года революции на Украине (Эволюция и раскол «Бунда»). М., 1920. С. 78.

27. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 727. Л. 13.

28. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 727. Л. 13—14.

29. Бельговский К. Указ. соч. С. 12.

30. Сумский С. Одиннадцать переворотов // Революция на Украине. По мемуарам белых. К., 1990. С. 111.

31. Бельговский К. Указ. соч. С. 14—15.

32. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 710. Л. 2.

33. Южная газета. Киев. 1918. 5 января.

34. РГАСПИ. Ф. 71 (Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС. Отдел истории КПСС). Оп. 33. Д. 487. Л. 6.

35. Бельговский К. Указ. соч. С. 16—17.

36. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 34. Д. 114. Л. 8.

37. В бомбардировке участвовало до 30 легких и 10 тяжелых орудий, вспоминал видный красный командир В.М. Примаков (Примаков В. Борьба за Советскую власть на Украине // Сб. статей 1918—1923. М., 1923. С. 179). Некоторые киевляне, впрочем, сбрасывали на головы вступавшим в город красногвардейцам кастрюли с кипятком (см.: Центральный государственный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб). Ф. 4000 (Институт истории партии при Ленинградском обкоме КПСС — филиал института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС). Оп. 5. Д. 2334. Воспоминания красногвардейца Иванова. Л. 1).

38. Филиппов А. Из прошлого // Русская газета. Париж. 1925. 22 февраля.

39. Бош Е. Указ. соч. С. 134—135; Гражданская война в СССР. М., 1980. Т. I. С. 86.

40. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 34. Д. 114. Л. 10.

41. Там же. Л. 9.

42. Булдаков В.П. Хаос и этнос. Этнические конфликты в России, 1917—1918 гг.: условия возникновения, хроника, комментарий, анализ. М., 2010. С. 579.

43. Бельговский К. Указ. соч. С. 19; Филиппов А. Из прошлого // Русская газета. Париж. 1925. 15 марта.

44. Михутина И. Украинский Брестский мир. М., 2007. С. 225.

45. Центральный государственный архив общественно-политических объединений Украины (ЦДАГО Украины). Ф. 59 (Коллекция воспоминаний участников революционного подполья, гражданской войны и Великой Отечественной войны, и социалистического строительства). Оп. 1. Д. 1571. Л. 99.

46. РГАСПИ. Ф. 71. Оп. 34. Д. 114. Л. 5. Интересно отношение Ленина к практике контрибуции. Возражая одному из своих соратников, доказывавшего Владимиру Ильичу, «что не для того делали революцию, чтобы уподобляться кавказским разбойникам, которые берут в плен людей и требуют выкуп», лидер большевиков отвечал: «Согласитесь, есть маленькая разница: кавказские разбойники кладут выкуп себе в карман, а мы его берем для целей революции...» (см.: Затонский В. Водоворот // Семь лет. Харьков, 1924. С. 139).

47. Бош Е. Указ. соч. С. 143.

48. Маргулиес В. Огненные годы. Берлин, 1923. С. 91.

49. Буторов Н. Прожитое. 1905—1920. М., 2009. С. 86.

50. Дом Русского Зарубежья Александра Солженицына (ДРЗ). Ф. 1 (Всероссийская мемуарная библиотека). Е-62. Записки офицера Б.Н. Машталера. Л. 25.

51. Там же. Ф. 1. А-89. Записки добровольца Г.В. Мороза. Л. 4.

52. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» / Подготовка текста, предисловие и комментарии к. и. и. А.С. Пученкова // Исторический архив. 2012. № 2. С. 121; Могилянский Н.М. Трагедия Украины (Из пережитого в Киеве в 1918 году) // Архив русской революции. М., 1993. Т. 11. С. 77. Любопытно, что Рада также планировала репрессивные меры в отношении «черносотенного элемента». Командующий войсками Киевского военного округа атаман Н.И. Шинкарь собирался осуществить выселение из Киева лиц, поселившихся в городе после 1 января 1915 г. «Очистка Киева от наносных элементов жестко диктуется теперешним тревожным моментом». По распоряжению атамана решительная, как он выразился, «разгрузка Киева» должна была быть осуществлена в течение 14 дней (К предстоящему выселению из Киева // Последние новости. Киев. 1918. 8 января). В первую очередь эта мера должна была коснуться офицеров, в которых Рада, судя по всему, видела, враждебно настроенный по отношению к новой власти элемент. Украинский приказ обрекал тысячи русских офицеров на изгнание из Киева, создавая вместо упраздненной черты оседлости для евреев, черту изгнания для русских. Дискриминационная политика Рады в отношении русского офицерства обусловила нежелание офицеров защищать Раду от большевиков. Можно согласиться с одесским градоначальником генералом В.А. Мустафиным, утверждавшим, что украинское правительство держало себя «близоруко и бестактно» по отношению к офицерству, заполнившему после распада фронта города Украины, и «оттолкнуло офицерство также в стан своих врагов» (см.: ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2.Д. 524. Л. 9).

53. Филиппов А. Из недавнего прошлого. «Духонина дача» // Русская газета. Париж. 1925. 8 марта.

54. Масарик Т.Г. Мировая революция. Воспоминания. Прага, 1926. Т. 1. С. 198.

55. ДРЗ. Ф. 1. А-94. Рукопись неизвестного автора. «Украина в 1917—1918 гг.» Л. 13.

56. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 449. Л. 12.

57. Христич Я. Украіньска революція в Чорноморській війсковій флоті (Спогад учасника) // Війсково-історичний альманах. 2003. № 2(7). С. 156.

58. «Штаб Духонина» // Последние новости. Киев. 1918.2 марта.

59. Шульгин В. 8 января // Новое время. Белград. 1924. 17 февраля.

60. ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 536. Л. 3; ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 524. Воспоминания одесского градоначальника генерала В.А. Мустафина. Л. 25. Некогда сотрудничавший с ВЧК, а затем — участник Белого движения, анархист полковник А.И. Эрдман (Бирзе) в письме Ф.Э. Дзержинскому от 28 августа 1924 г. писал о Муравьеве: «За ним ведь шли все матросы Балтийского флота. Ведь эта свора с Муравьевым во главе и вырезала в Киеве и Одессе 10000 офицеров, не говоря о свержении Керенского...» (см.: К истории ВЧК: Письмо А.И. Эрдмана (Бирзе) Ф.Э. Дзержинскому / Вводная статья, подготовка текста и комментарии А.И. Колпакиди // Русское прошлое: Историко-документальный альманах. 1996. Кн. 6. С. 189).

61. Шульгин В.В. Трест (история возникновения книги «Три столицы») // Три столицы. М., 1991. С. 390.

62. Гейден Д.Ф. «Скоропадского я знал с малых лет» // Исторический архив. 2012. № 2. С. 121; ГАРФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 789. Л. 3. Дневник генерала А.А. Павлова; Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни: Воспоминания. М., 1994. С. 286; Барятинская М. Моя русская жизнь. Воспоминания великосветской дамы. 1870—1918. М., 2006. С. 316.

63. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 710. Л. 6.

64. Савенко А.И. Мученическая кончина Митрополита Владимира // Малая Русь. Киев, 1918. Вып. 2. С. 169.

65. Воспоминания товарища Обер-Прокурора Св. Синода князя Н.Д. Жевахова. СПб., 2008. С. 506.

66. Бош Е. Указ. соч. С. 143—144.

67. Майоров М. Из истории революционной борьбы на Украине (1914—1919). К., 1922. С. 74.

68. ЦДАГО Украины. Ф. 59. Оп. 1. Д. 1571. Записки журналиста Д. Эрде. Л. 109. Председатель ВЧК Ф.Э. Дзержинский писал о Муравьеве 5 мая 1918 г.: «Грабежи и насилия — это была его сознательная военная тактика, которая, давая нам мимолетный успех, несла в результате поражение и позор» (см.: Ф.Э. Дзержинский — председатель ВЧК — ОГПУ. 1917—1926 / Сост.: А.А. Плеханов, А.М. Плеханов. М., 2007. С. 45).

69. Измена Муравьева // Известия ВЦИК. 1918. 12 июля. Подробнее см.: Стариков С.В. Казанские и симбирские левые эсеры, большевики и главком М.А. Муравьев в июльских событиях 1918 г. // Проблемы новейшей истории России: Сборник статей к 70-летию со дня рождения Г.Л. Соболева. СПб., 2005. С. 213—235.

70. Ленин В.И. Неизвестные документы. 1891—1922. М., 2000. С. 271.

71. Ярославский Е. Жертва провокации // Правда. 1918. 12 июля.

72. Якир И. Десять лет тому назад. Харьков, 1928. С. 10.

73. Антонов-Овсеенко В.А. Записки о гражданской войне. М., 1923. Т. 1. С. 84—86, 158—159.

74. Семенов Г.М. О себе: Воспоминания, мысли и выводы. М., 2002. С. 85.

75. Там же. С. 86.

76. Достоевский Ф.М. Преступление и наказание. Калининград, 1969. С. 260.

77. РГАСПИ. Ф. 70. Оп. 3. Д. 710. Л. 5. «18-й год кошмарен элементом анархизма, как главным врагом против нашей организованности в строгой диктатуре пролетариата. Не только анархисты, как таковые, но и глубоко анархическое настроение масс захватило кочевые элементы государства. Киев, и без того контрреволюционный, был наводнен бандами... не имеющих задерживающих центров, внутренних причин» — писал Гунько (Там же. Л. 5).

78. Рафес М. Указ. соч. С. 81—82.

79. Гольденвейзер А.А. Из Киевских воспоминаний // Архив русской революции. М., 1991. Т. V. С. 205.