1906 г. Харьков. Балаклава. Ялта

Нас усиленно приглашает в Балаклаву наш старый знакомый С.Д.П., построивший там великолепную дачу на другом берегу бухты, — неподалеку от дачи гр. Апраксина. Подобно каждому кулику, расхваливающему свое болото, он также приводил многочисленные достоинства Балаклавы и дешевизну жизни в ней, но все это оказалось только на словах.

По приезде в Севастополь в первых числах июля мы из предосторожности остановились сперва в Северной гостинице, а потом, часа через два, без вещей, отправились на мальпосте в Балаклаву, чтобы там подыскать комнату и стол. Но в тот день нам ничего не удалось сделать, т.к. С.Д.П., к которому мы прежде всего обратились за советом, не выпустил нас от себя до самого нашего обратного отъезда в Севастополь, а на прощанье посоветовал прямо приезжать в Балаклаву с вещами. Так мы на другой день и сделали к великому неудовольствию швейцара, неодобрительно отзывавшегося о Балаклаве. «И что там интересного? Ехали бы лучше в Ялту», — ворчал он, помогая переносить вещи на извозчика. Швейцар, оказывается, был прав. Вещи в Балаклаве пришлось оставить в аптеке на балконе, т.к. дальнейший путь по набережной был закрыт для проезда, а сами отправились на поиски комнаты. И что же нам показывали! В каких-то кривых, узких и грязных переулках, на горе, вдали от набережной, небольших размеров комнаты с разъехавшимися половицами, простыми кроватями, подозрительными матрацами, с животрепещущими лестницами, без всяких удобств и без всяких услуг за 50—60 рублей в месяц. Кроме того, мы должны были купить еще и судки для ношения обедов. Как тут не вспомнить прошлогоднее наше житье в Ялте на даче Вербицкой в громадной комнате, с лепными потолками, паркетными полами, прекрасной обстановкой, галереей, удобствами и обширным парком за 35—40 рублей в месяц с услугами.

После трех-четырех осмотров комнат в хваленой Балаклаве мы пустились бежать назад к аптеке, свалили свои вещи на не уехавшего еще извозчика и помчались обратно в Севастополь, заплатив аптекарю, по его требованию, за получасовое хранение вещей 1 рубль. Возвратились в ту же Северную гостиницу. Швейцар торжествовал, а мы с тех пор в Балаклаву ни ногой. Перед отъездом в Ялту написали С.Д.П. письмо, в котором изложили причины, заставившие нас бежать из Балаклавы.

На другой день мы уехали в Ялту на пароходе и попали опять на дачу Вербицкой, но только не в ту комнату, которую занимали в прошлом году, а в другую, рядом с ней, за 45 рублей. Мы сразу ожили и почувствовали себя легко и радостно. На даче оказалось много жильцов, особенно дам. Все новые лица, за исключением нашей прошлогодней бабушки А.Ф. Лазаревой, упорно продолжающей жить на этой даче, несмотря на свои скудные средства и на то, что ее уже переселили в более плохое помещение. С нею живут внучка Галя и правнучка Тамарочка. Очевидно, бабушкины рассказы действуют развращающим образом на внучку, потому что она потребовала, чтобы ей непременно наняли верховую лошадь для катания. Она, извольте видеть, хочет своей персоной изобразить свою покойную мать амазонкой. Как ни крепилась бабушка, а под конец не выдержала и обратилась к нам с просьбой о займе денег на сей предмет. Дали и подивились человеческой глупости. Привели лошадь. Высыпали дачники полюбоваться лихой наездницей в старой потертой жокейской фуражке, в стоптанных башмаках, с осунувшимися чулками, но с гордым и торжествующим видом на коне. «Баба, смотри, так ли ездила мама?» — и понеслась вскачь, болтая руками, как деревенские мальчишки на неоседланных лошадях. И грустно, и смешно.

Целый цветник дам. Среди них выделяется маленькая, чрезвычайно изящная, симпатичная и миленькая вдова убитого в Цусимском бою капитана броненосца «Бородино». Мы ее звали адмиральшей. Была еще интересная девица А.П.С. под названием «сокровище», которую мамаша старательно оберегала от дурного глаза и простуды. Была еще болезненная жена капитана З. И совсем больная сестра милосердия А.Н.Т., писавшая нам после нашего отъезда в Харьков грустные письма.

Я сильно увлекался купаньем в море, предпринимая для этого даже походы в Ореанду.

В Харьков возвратились в первых числах августа и сейчас же пришлось засесть за подготовку к экзамену на должность нотариуса в сл[ободе] Барвенковой, в той самой Барвенковой, в которой десять лет тому назад я чуть было не умер на вокзале, направляясь в Харьков для лечения. Экзамены были назначены в конце октября, а в первых числах ноября, благодаря многочисленным поддержкам со стороны сильных мира сего и, главным образом, моего доброго гения доктора Свету-хина, хорошего знакомого председателя суда, я был утвержден в должности нотариуса Старшим председателем Судебной палаты Д.А.Н., знавшим меня лично.

До 1 января 1907 года я еще оставался в Харькове, а с первых чисел (2—3) уехали к месту новой службы моей.

Что же представляет собой Барвенково, куда стремился я и еще четыре претендента на должность нотариуса? Один мой знакомый судейский чиновник, поздравляя меня с назначением, сказал: «Это "хлебное" место, богатая округа». Другой мой знакомый, харьковский священнослужитель, большой любитель женского пола, узнав о моем назначении, с завистью воскликнул: «Ох, какие там сдобные бабы!».

По кратким историческим сведениям, помещенным в «Описании Харьковской епархии» преосвященного Иннокентия (1850), Барвенково находится на берегу реки (точнее сказать, речки Сухой Торец, летом пересыхает), впадающей около Славянска в Мокрый Торец, а этот последний — в Северский Донец. Прежде это был хуторок, названный по фамилии казака Барвенок (XVIII в.), при отвесистом береге реки Торца, при стенке (горы), отчего и поселение именовалось Барвенковской стенкой. В 1850 году жителей было 4 тыс. душ обоего пола государственных крестьян.

В геологическом отношении барвенковские горы на большом протяжении от Славянска представляют конец Донецкого мелового кряжа, залежи которого перемалываются несколькими заводами на станции Шидловской. Вероятно, в недрах барвенковских гор и окрестных земель находятся значительные залежи каких-нибудь еще не исследованных металлов и минералов, имеющих силу притяжения и разряжения электричества, т.к. здесь каждое лето наблюдаюся, как нигде в другом месте, частые дожди и необычайно сильные грозы. Был случай, когда в один день от ударов молнии произошло четыре пожара в разных концах слободы. Вероятно также и то, что эти атмосферные явления, в связи с присутствием значительного количества чернозема в самой почве, обуславливают ежегодные урожаи хлебов на барвенковских землях.

В 1870-х годах, благодаря проведению Курско-Харьковско-Азовской железной дороги вблизи самой слободы Барвенково, эта последняя стала значительным центром для ссыпки зернового хлеба, главным образом пшеницы, о чем свидетельствуют пустующие ныне громадные деревянные амбары как в самой слободе, так и на окраинах ее. Это была дикая вакханалия наживы, о которой потом часто вспоминали бывшие ссыпщики — купцы, загребавшие капиталы от нерасчетливых и промотавшихся помещиков, среди которых особенно выделялся Фидлер, имевший богатую картинную галерею, своих музыкантов и певчих. Это был и не менее дикий разгул торжествующих самодуров-купцов, выписывавших для свадеб музыкантов из Харькова.

Но с 1880-х годов, примерно с половины их, в округе Барвенково стали появляться зловещие признаки для хлебной ссыпки вообще и в частности — для оперирующих ею. Стали появляться немецкие колонии: Рыжово, Бахметьевка, Григоровка, Беззаботовка, Африкановка, Беспальчево и много других мелких, а вслед за ними выросли и паровые мукомольные мельницы, преимущественно немецкие, которые не только продавали, но еще и сами скупали зерно для перемола на муку и отправку за границу. Кроме того, в 1890-х годах была проведена Балашевская железная дорога через Купянск, оторвавшая от Барвенково значительную часть хлебных грузов. Эти два обстоятельства сильно подорвали ее, и с тех пор она пошла на понижение. Бывшего значения она уже не могла вернуть, несмотря на то что народонаселение ее возросло до 12 тыс. душ и что в ней открылись разные учреждения: коммерческое училище, Общество взаимного кредита, Агентство С.-Петербургского Межкомбанка, Ссудо-сберегательное товарищество, нотариальная контора и пр. Окончательный удар нанесло ей закрытие в 1898 году Изюмского окружного суда и проведение в 1911 году Северо-Донецкой железной дороги. Был убит не только извозный промысел, поддерживающий сообщение Изюма со ст[анцией] Барвенково, но и самая ссыпка. Она стала влачить жалкое существование, так сказать, по традиции, и ею занимались новые пришлые купеческие элементы с более скромными аппетитами и требованиями. Таким образом, наряду с внешними блестящими показателями и достижениями, как, например, громадные здания мукомольных мельниц (6), коммерческого училища, банков и других учреждений, шло невидимое обеднение коренного населения и разрушение хозяйства и торговли (крупной).

В момент назначения меня в Барвенково нотариусом она стояла как раз под угрозой вышеуказанного кризиса, и купеческое общество, всегда враждовавшее с сельским обществом, напрягало все силы, чтобы спасти положение, ибо Северо-Донецкая дорога уже приступила к постройке, а сельское общество, в довершение удара, перегнало базар с торговой площади на новое, отдаленное от центра, неудобное топкое место между мостом и вокзальной улицей. Этим купечеству был нанесен сильный удар по карману, так как вместе с базаром перешли на новое место и многие торговые заведения, арендовавшие на торговой площади помещения, принадлежавшие тем же купцам.

В климатическом отношении Барвенково находится в скверных условиях. За исключением нагорной части, вся остальная местность представляет котловину, болота, с невылазною грязью весной и осенью и убийственной пылью и вонью летом. Спасало шоссе через всю слободу. Общественное собрание на Рождественских праздниках устраивало танцевальные вечера, а в обыкновенное время там процветала сильная игра в шмендефер.

Предсказания моих знакомых сбылись только отчасти. Округа действительно богатая, и хлеба зернового и мучного много, но хлеб базарный выпеченный и в пекарне никуда не годится. Единственный был хороший пекарь из бывших святогорских монахов, но и тот вскоре умер. Мясо — падаль, больше отдувались куры. Масло коровье только у немцев. Фруктов и овощей, за исключением болгарских огородов, нет.

В религиозном отношении обслуживают: громадный пятиглавый собор в византийском стиле в центре слободы на торговой площади и небольшая церковь на вокзальной площади. Певчих хороших нет ни в той, ни в другой церкви. Много сект: баптисты, менониты и др. Кроме коммерческого училища есть три церковноприходские школы и одна земская. Земский начальник. Мировой судья. Становой и урядник. Волостное правление (здание очень хорошее) Почта и телеграф (в немецком доме). Телефон с Изюмом и Славянском. Библиотеки нет.

Что же касается «сдобных баб», то, несмотря на делавшиеся с их стороны авансы, я не вкушал, а потому и ничего не могу сказать об их сдобности, мягкости, сладости и прочих достоинствах.