Ялта. 1910 год

После трехлетнего перерыва (1907, 1908, 1909 гг.) мы снова в Ялте вдвоем. Прежняя наша спутница В.И.К. давно уже прекратила поездки в Крым и устраивается на летний сезон где-то в других местах у своих знакомых. Прекратилась и переписка наша, и только изредка Е.П. встречается с нею в Славянске.

Эти годы, проведенные мною в Барвенково в должности нотариуса, были крайне мучительны для меня и проходили в борьбе с семейными и общественными предрассудками, в борьбе за свое жалкое существование и за отстаивание личной свободы. Поэтому вполне естественно, что от такого печального состояния мне очень часто вспоминались слова Е. Маркова из его «Очерков Крыма», что «люди, пожившие в Крыму и изведавшие наслаждение, которое дает только один Крым, никогда не забывают его; они, как евреи на реках Вавилонских, сидяху и плакаху, внегда помянута им Сиона». Да и как мог я забыть Крым, и в особенности Ялту, вдохнувшую в меня энергию на борьбу с моею грозною болезнью и пробудившую во мне надежду на лучшее будущее, которое представлялось в виде переезда в Крым на покой, на постоянное место жительства на каком-нибудь курорте.

29-го июня мы приехали из Севастополя в Ялту на пароходе. Погода была хорошая, море спокойное. С пристани поехали прямо на дачу Вербицкой, на которой жили в 1905 и 1906 гг. За это время цены на комнаты и квартиры повысились чуть ли не вдвое. Так, за ту комнату, которая отдавалась в 1905 году за 30—40 рублей в месяц, теперь пришлось заплатить 60. Кроме того, вместо прежних 2-х самоваров в день теперь подается в чайниках кипяток, или, как я его называл, «промывательное». Из-за этого противного кипятка у нас было с хозяйкой крупное объяснение, едва не дошедшее до бегства нашего от этой слишком расчетливой особы. Ее, извольте видеть, бедную дачевладелицу, совершенно разорили покупки древесного угля для самоваров. О, прожорливые крымские акулы. На будущее время решили оставаться в гостиницах, чтобы не таскаться по улицам в поисках квартир и не иметь подобных неприятностей с квартирными хозяйками и дачевладельцами, хотя и в гостиницах тоже не особенно церемонятся с приезжими и дерут смертельно. Из прежних жильцов на даче Вербицкой никого. О бабушке Лазаревой и Тамарочке ничего не известно.

Еще до отъезда в Ялту я твердо решил покончить со своим неприятным 18-летним нелегальным состоянием в браке. Поэтому я предварительно выхлопотал от своего начальства, председателя суда разрешение на вступление в законный брак с Е.П.Г. и затем, по приезде в Ялту, оформил это надлежащим образом. Содействовала нам в этом деле наша добрая знакомая Е.И.Ж. — бухгалтер гостиницы «Россия». Венчали нас, или, как я шутя говорил, «топили меня» в старом городе Ялты, в Иоанно-Златоустовском соборе 16 июля по старому стилю 1910 года. Обошлось нам это очень дешево — около 30 рублей, и вся процедура прошла как-то тихо и незаметно, что даже наши знакомые, проживавшие на даче Кюба по Ливадийской улице, А.В. и Е.М. (секретарь Изюмской земской управы), ничего не знали о нашем бракосочетании. Однако не обошлось без грустного и неприятного впечатления, произведенного на меня встречею с двумя покойниками, одного из которых мы обогнали на набережной в торжественной процессии, когда ехали венчаться, а другого встретили при выходе из церкви в более скромной обстановке: маленький гробик нес в руках какой-то мастеровой. Да еще дня за три до венчания я встретил в церковной ограде несколько человек кладбищенских носильщиков, когда приходил к священнику для переговоров. Это уже совсем как у Апухтина:

Смущает поезд погребальный
На свадьбу едущих гостей.

(Из стихотворения «О, будьте счастливы»)

В городском саду играет недурной струнный оркестр под управлением некоего Владимира Терентьева — капельмейстера очень энергичного, увлекающегося и до того подвижного и нервного, что иногда невозможно было без смеха смотреть на его уморительную жестикуляцию и выразительную мимику. Он не преминул воспользоваться пребыванием в Ялте композитора Ребикова (автора оперы «Елка») и однажды утром притащил его в городской сад на репетицию оркестра. Репетировали «Елку». Композитор, по-видимому, не особенно охотно уселся перед эстрадой, ибо сейчас же занялся чтением газет, кивая одобрительно головой, когда фигура Терентьева поворачивалась к нему лицом, изображая собой вопросительный знак. Обыкновенно Ребиков бродил в одиночестве, угрюмый, задумчивый, поглощенный, очевидно, творческими мыслями о своей новой опере по роману Тургенева «Дворянское гнездо», которой так не удалось появиться на свет по случаю революции 1917 года.

Не был оставлен в покое и другой композитор — Спендиаров, собравший и положивший на музыку народные татарские песни. Ему была устроена Терентьевым шумная овация перед музыкальной эстрадой в городском саду по окончании оркестром означенных песен. В овации принимала участие и публика, присоединившаяся к музыкантам оркестра во главе с Терентьевым. Вообще Терентьев был предприимчивый капельмейстер и не лишенный некоторой дозы комизма человек. Мне рассказывал мой приятель, что он однажды встретил Терентьева в крайне расстроенном состоянии, бледного, грустного, и на вопрос, что случилось, получил ответ: «Случилось несчастье, приехала жена».

Увлекаюсь купанием в Чукурларе от 9 до 12 часов дня. Затем отдых, обед, чаепитие, а вечером на музыке в городском саду. Развлечений мало. Скучновато. В окрестности не ездили. Самим не хотелось ехать, а компании подходящей не нашлось. М-ны неподвижны настолько, что едва уговорил их подняться к нам на дачу Вербицкой.

В 1-х числах августа возвратились в Барвенково. Холера уже утихла, унеся несколько десятков своих жертв, в том числе и одного старика-маляра, который утром храбро заявлял, что ему никакая холера не страшна, а вечером того же дня обратился в хладный труп.