Возвращение

Обратный путь наш лежал по восстановленной дороге вдоль берега Черного моря: Поти, Сухуми, Ростов-на-Дону. Несмотря на то, что ехали мы в теплушке две недели и я расхворался в пути, на душе было легко — едем домой! По пути видели печальные следы войны. Ростов, в котором прошло мое детство, выглядел с моста, когда мы переезжали Дон, как пожарище; на месте вокзала — огромные кучи крошеного кирпича и остатки стен. Все это как бы подготовляло к тому, что ожидало нас в Крыму.

Доты у галереи Айвазовского.

И все же то, что мы увидели при въезде в Феодосию, произвело на нас очень тяжелое впечатление. На протяжении трех километров от станции Сарыголь (Айвазовская) вдоль берега моря мы увидели только один сравнительно уцелевший дом и второй у разрушенного вокзала — дом Айвазовского. Все остальное лежало в развалинах или было сожжено. Вместо прекрасных санаторных зданий стояли ободранные коробки. Груды щебня лежали на месте Института физических методов лечения и прилегавших к нему санаториев. Дом Айвазовского уцелел, но какое жалкое зрелище он представлял! Он как будто врос в землю. Фасад изрешетили пулеметные очереди и осколки бомб. Оконные и дверные проемы разбиты, а черепичная кровля расползлась.

Берег был опутан колючей проволокой; вдоль него тянулась цепь дотов, глядевших слепыми глазницами в море, а массивные фундаменты — площадки для тяжелых орудий располагались почти у самого дома Айвазовского.

Выйдя из вагона, мы направились к зданию картинной галереи. У меня был ключ от ворот и несколько ключей от залов. Их мы обнаружили в Краснодаре, в вещевом мешке, куда я, покидая галерею и заперев залы, видимо, машинально сунул их.

Вошли во двор — ни души. Открыли двери в главный зал галереи — печальное зрелище: стены ободраны, по ним потеки дождевой воды, вместо частично разрушенного стеклянного потолка положены соломенные маты.

В залах второго этажа — почти то же. Здание требовало капитального ремонта.

Две бомбы разорвались в непосредственной близости от дома. На противоположной стороне Галерейной улицы, на месте солидного каменного дома громоздилась гора щебенки. Мостовая вокруг дома была разворочена, виднелись воронки от авиабомб.

Дому Айвазовского относительно повезло. Он только в нескольких местах был исковеркан снарядами малокалиберных бронебойных пушек, эти снаряды валялись во дворе галереи, на чердаках, некоторые застряли в стенах дома.

Вот документ, в котором достаточно полно описано состояние дома Айвазовского ко времени нашего возвращения в Феодосию:

АКТ № 148

25 ноября 1944 года составлен в присутствии временно исполнявшего должность директора историко-археологического музея и картинной галереи тов. Данилова П. В. и директора картинной галереи им. Айвазовского тов. Барсамова Н. С. на приемку зданий б. дома Айвазовского и картинной галереи.
Здание картинной галереи:
а) Выставочный зал — фонарное перекрытие зала, состоящее из трехрядного остекления, почти полностью разрушено. В первых рамах стекла отсутствуют, наружное остекление закрыто соломенными магами, под которыми остекление сохранилось на 50%. Настил под паркетным полом сгнил, паркет в значительной части испорчен. В окнах остекление отсутствует на 85%.
б) Выставочное помещение: железная крыша протекает, штукатурка обвалилась, остекление внутренних рам отсутствует, наружных сохранилось на 80%.
в) Зал Богаевского — потолки и стены в трещинах, остекление внутренних рам отсутствует, наружное сохранилось на 45%.
г) Кабинет — штукатурка стен частично осыпалась, остекления нет, стены и потолки в трещинах.
д) Античный зал музея — стены и потолки в трещинах, остекления нет.
е) Генуэзский зал и зал соцстроительства в таком же состоянии.
ж) Жилые комнаты второго этажа музея — бывшая квартира А.Н. Айвазовской в удовлетворительном состоянии.
з) Выставочные помещения нижнего этажа — оконные рамы и ставни разбиты.
и) Флигель во дворе музея в исправности.
к) Флигель во дворе картинной галереи — разрушен бомбой, материал частично взят для ремонта здания музея.
л) Сараи музея — в полуразрушенном состоянии.
м) Сарай картинной галереи — крыша течет, деревянный пол сгнил наполовину.
н) Черепичная кровля над всем зданием нуждается в ремонте. Потолки в залах протекают, штукатурка потолков в двух залах музея частично осыпалась.

Осмотр дома оставил тягостное, но не безнадежное впечатление. Сознание того, что мы в доме, в котором прошла наша молодость, работе в котором мы отдали много сил, бодрило нас. Я остался, чтобы найти комнату, в которой можно было бы сложить привезенное имущество, а Софья Александровна пошла в горсовет, чтобы сообщить о возвращении галереи Айвазовского и добыть машину для перевозки груза.

Председатель горсовета был новый человек. Он обещал помочь. И вот во двор галереи въехала еле живая кляча, запряженная в допотопную разбитую телегу. На нее больше одного ящика невозможно было положить.

Было ясно, что на таком «транспорте» и в два дня вагон не разгрузить. Я отправил «транспорт» обратно, а Софья Александровна пошла искать моряков. Тут разговор был короткий. Через 15 минут во двор галереи вошла машина с тремя матросами. Часа через два все было сделано: ящики с картинами стояли в мастерской Айвазовского.

В одной из комнат галереи мы поместили привезенное имущество и занесли кое-какие строительные материалы, запасенные нами в Ереване. Из краеведческого музея перенесли мебель. И почувствовали себя дома, хотя обстановка мало чем отличалась от теплушки, в которой мы ехали.

Было холодно. Ночью разыгралась буря. Волны гнали на берег сорванные с якорей мины, и они взрывались, сотрясая стены дома. За дверью нашей комнаты, в залах, обращенных к морю, ветер свистел, как на палубе корабля. В таких условиях галерея Айвазовского вступила в новый этап своей жизни.

На другой день решили осмотреть город. Прошли по берегу моря до Карантина, где неподалеку от порта находились мастерская и дом Богаевского. В этом районе все было сметено войной. Порт разбит, портовое оборудование представляло груды ржавого железа. Из воды торчали остовы затопленных кораблей. Волнорез был взорван в нескольких местах. Мастерская и дом К.Ф. Богаевского потеряли жилой вид. В них разместились ремонтно-механические мастерские.

На обратном пути зашли в свой домик. То, что мы увидели, нас не очень удивило после осмотра города. В пустых комнатах ходили куры, окна были заколочены, на кухне жила престарелая супружеская чета. Мы успокоили их, сказав, что до весны будем жить в доме Айвазовского.

Поднялись на второй этаж, в мастерскую. Пол был усеян обломками гипсов, обрывками бумаги, в окнах— ни одного стекла, рамы вырваны. В мастерской не сохранилось ни одной картины. Только у окна стоял массивный мольберт, прошитый пулеметной очередью, да у стены — продавленное кресло.

Главный зал после оккупации Феодосии гитлеровцами

Надо было начинать все заново. Было очевидно, что из-за отсутствия людей, материалов и средств не скоро удастся восстановить дом Айвазовского, не говоря уже о своем домике и мастерской.

В первые же после приезда дни я побывал в горкоме партии у первого секретаря Владимира Ивановича Миронова. Кратко рассказал ему о наших злоключениях и сообщил, что надо сделать в галерее, чтобы скорее открыть ее. Прежде всего необходим вагон специального стекла для фонаря главного выставочного зала (в то время в городе нельзя было достать и одного ящика стекла). Мы договорились, что в первую очередь надо восстановить те залы, которые выходят на проспект Ленина и расположены в бывшей квартире Айвазовского. После того как будет закончен ремонт этих помещений и открыта в них выставка, можно приступить к ремонту главного зала.

В.И. Миронов предложил мне прийти к нему со списком нужных для начала работ материалов через два дня.

Когда я в назначенный день пришел, в кабинете Миронова было полно людей. Оказывается, тут собрались руководители всех феодосийских предприятий. В.И. Миронов сообщил, что картины Айвазовского возвращены в Феодосию и надо сейчас же, не ожидая, пока отпустят деньги и материалы, приступить к восстановлению галереи. Я перечислил по списку, какие материалы требуются. Секретарь спрашивал, кто и что может выделить из своих более чем скудных в ту пору запасов. Вскоре список был заполнен. Тут я по-настоящему почувствовал, что город заинтересован в быстрейшем восстановлении галереи Айвазовского.

Интерес к судьбе галереи проявила не одна Феодосия. Газета «Правда» 13 декабря 1944 года напечатала сообщение: «Феодосия, 12 (ТАСС). Единственное по полноте собрание картин великого русского мариниста Айвазовского возвращено на родину художника в Феодосию. В начале войны картины были вывезены в Краснодар, затем в Ереван. После капитальных восстановительных работ в Феодосийской галерее, разрушенной немецкими оккупантами, картины будут вновь выставлены для широкого обозрения».

Подобное же сообщение напечатала газета «Известия» (17 ноября 1944 года).

Через несколько дней в галерею прибыла строительная бригада, сплошь состоявшая из девушек, что было для меня непривычно. Работа двинулась быстро, и в начале апреля ремонт залов верхнего этажа был закончен. Руководили работами опытные инженеры и отзывчивые товарищи Кузнецов и Ульман.

2 мая 1945 года была открыта большая выставка картин Айвазовского и выпущен каталог к ней. Открытие выставки стало настоящим праздником для Феодосии. Для нас выставка явилась своеобразным отчетом о работе и свидетельством того, что все коллекции галереи действительно спасены. Они опровергали вздорные слухи о том, что картины будто бы погибли вместе с теплоходом, что они проданы в Америку в обмен на продукты и т. д.

На выставке демонстрировались все картины Айвазовского, накопленные в фондах галереи, даже те, какие никогда до этого не выставлялись; помимо марин были показаны портреты его работы, различные случайные в творчестве художника картины, картины из иконостаса армянской и русской церкви, картины «Возвращение со свадьбы», «Голова коровы» и т. п. На выставке 1945 года показано 168 работ Айвазовского — 96 живописных и 72 графических. Все графические работы не могли быть показаны из-за отсутствия оборудования и площади. Эта исключительно своеобразная выставка представляла большой интерес.

Город после войны начал оживать, отмечались праздники, налаживалась работа клубов при городских предприятиях. Их надо было оформлять. А художников в городе не было. Тогда мы создали небольшую бригаду из студийцев, которая выполняла местные заказы.

Я помню, как в послевоенные месяцы студийцы взяли наш коллектив на «дополнительное» пищевое довольствие. Наши женщины организовали кухню в подсобных помещениях галереи. Это облегчило положение сотрудников, и они стали работать, не считаясь ни со временем, ни со служебными обязанностями, ни с отсутствием строительных навыков. Первоочередной задачей было восстановление жилого дома и выставочного зала.

В галерее работала небольшая бригада строителей коммунального отдела горсовета. Но какие это были строители? Такие же девушки, как и наши сотрудники, впервые взявшие в руки мастерок, соколок и малярную кисть. Но вскоре пришел столяр К.И. Кассай, который так и остался работать у нас и проработал 15 лет — до своей смерти. Пришел и старичок С.М. Рахманов, мастер на все руки: и жестянщик, и маляр, и стекольщик. Он тоже работал, пока мог держать инструменты в руках. А главное, под рукой всегда были незаменимые помощники — ученики-студийцы.

Пока восстанавливали жилые, помещения дома Айвазовского, работы были не столь сложны. Надо было восстанавливать обвалившуюся штукатурку на потолках и стенах, отремонтировать дверные и оконные проемы, произвести побелку и покраску помещений. Все это сделали в течение пяти месяцев.

Нам опять повезло. В галерею зашел начальник Южной железной дороги, один из зачинателей стахановского движения — тов. Кривонос. Его заинтересовали не только картины Айвазовского, но и судьба их во время войны. Он подробно расспросил о восстановлении главного выставочного зала. Узнав, что нам в первую очередь необходимо остеклить огромный световой фонарь, что специальное стекло готовит для нас один из донецких заводов, а вагон для его доставки мы получить не можем, он распорядился выделить галерее товарный вагон. Это было в те годы настолько сложно, что Министерство культуры

Монтаж картин учащимися изостудии.

РСФСР, куда мы незадолго до этого обратились с просьбой о вагоне, ответило, что если бы у них был вагон, они давно бы забрали себе наше стекло.

Мы послали своего представителя на завод, и через две недели во дворе галереи штабелями стояли ящики со специальным пятимиллиметровым стеклом. Но матовых стекол, необходимых нам, завод не изготовлял. Надо было делать стекла матовыми вручную, покрывать их масляной краской методом, усвоенным мною в Гознаке. Эту огромную работу отлично выполнил наш студиец С.С. Шкадовский. Вот уже двадцать пять лет стекла лежат на потолке, и никому не пришло в голову, что они «заматованы» таким примитивным способом.

Большие трудности пришлось преодолеть при устройстве пола в главном зале. При Айвазовском в 1890 году был настлан паркетный пол. Но в 1922 году на кирпичном заводе во время летнего ливня прорвало плотину. Вода хлынула по Галарейной улице, образовала у дома Айвазовского бурлящее озеро, затопив помещения нижнего этажа. В главном зале вода поднялась на метр. Вскоре она ушла, но последствия «наводнения» давали себя чувствовать многие годы. Задержалась сырость в каменных стенах, сложенных из рыхлого ракушечника, задержалась она и под полом. Стал разрушаться под паркетом «черный пол», а потом и паркетная клепка.

К 1945 году «черный пол» и балки почти полностью сгнили, паркет держался только на шпонах, местами проседая до грунта.

Невозможно было рассчитывать на то, что галерея в течение ближайших лет сможет получить доброкачественный лес и клепку для восстановления пола площадью в 200 квадратных метров. Поэтому мы решили сделать в главном зале цементные тонированные полы.

Работа тяжелая, трудная, в промерзшем насквозь здании. Зима стояла на редкость суровая. Девушки работали в зимней одежде, с тяжелыми платками на головах. А пол получился удачным. Он стоит уже двадцать пять лет.

Когда ремонтные работы закончились, состоялось торжественное заседание по поводу открытия полностью восстановленной галереи Айвазовского. Зал был полон.

В эти дни в разоренном войной городе мы с особой остротой почувствовали, как любит народ творчество Айвазовского.

2 мая 1946 года, после восстановления всего здания галереи, была развернута утвержденная Комитетом по делам искусств РСФСР новая экспозиция всех отделов. Основные работы Айвазовского поместили в главном выставочном зале, остальные отделы — в бывших жилых комнатах квартиры¹.

В том же году был оборудован и открыт при галерее лекторий на 120 мест. Для этого переоборудовали помещения нижнего этажа квартиры Айвазовского — столовую, буфетную и кладовую. Перегородки между ними убрали и получили удобный, изолированный, с отдельным ходом зал.

В 1947 году в галерее был открыт мемориальный отдел, в котором выставлены подлинные документы и копии с документов, имеющих отношение к жизни и творческой деятельности Айвазовского и к работе картинной галереи. Этот отдел служит вводным в экспозиции галереи. Графические работы Айвазовского с 1947 года были перенесены в помещение № 6.

Таким образом, была создана цельная экспозиция, отражающая состояние изобразительного искусства в Крыму за сто лет (с начала XIX до середины XX века). Однако экспозиция имела недостаток: в ней не было советского отдела. В 1950 году Комитет по делам искусств РСФСР разрешил приступить к организации советского отдела.

В результате перестройки основную выставочную площадь заняла экспозиция произведений Айвазовского (залы №1—8). В зале №9 были выставлены работы учеников Айвазовского и других русских маринистов, а также картины советских маринистов.

В трех комнатах бывшей квартиры А.Н. Айвазовской помещены фонды галереи, архив и запас.

Последний небольшой зал — десятый, а также часть балкона над главным залом отведены для организации временных выставок. Таким образом, под экспозицией галереи в 1955 году было занято десять залов.

В дальнейшем мы освободили все служебные помещения и под экспозицию картин заняли еще три комнаты.

Служебные помещения нижнего этажа с 1952 года переоборудованы в классные комнаты детской художественной школы.

Была налажена лекционная пропаганда.

В зимние месяцы лекции читаются в лектории. Лекции сопровождаются специально изготовленными диафильмами. Первый был выпущен в 1947 году, второй (цветной) — в 1953 году. Посещение лектория при галерее планировалось всеми феодосийскими санаториями и домами отдыха и поэтому в вечерние часы в нем всегда было оживленно.

В последние годы в лектории читал лекции известный пушкиновед И.Л. Фейнберг на тему «Море в поэзии А.С. Пушкина». Он дал нам ряд ценных советов по методике массовой работы, порекомендовал издать плакат-очерк об И.К. Айвазовском, какие стали выпускать наши центральные издательства. Несмотря на низкое полиграфическое качество плаката, выпущенного в 1946 году феодосийской типографией, он разошелся и тоже сыграл свою роль в популяризации галереи.

Я несколько раз обращался в Управление культуры с просьбой произвести проверку реэвакуированных коллекций галереи. 25 марта 1948 года такая проверка была проведена. Контролер-ревизор Министерства финансов по Крымской области Б.А. Смольский составил акт проверки. В нем было записано:

«Полученные в 1946 году Феодосийской картинной галереей ценности от Комитета по делам искусств при Совете Министров РСФСР в порядке безвозмездной передачи своевременно были оприходованы в инвентарные книги и оформлены соответствующими актами... Кроме того, произведена сверка всех художественных произведений, т. е. до эвакуации их в 1941 г. в Ереван и после реэвакуации их в Крым в 1944 году 5.XI. Всего было эвакуировано в Армению — г. Ереван — 1404 художественных произведения и это же количество обратно в г. Феодосию реэвакуировано. Потерь во время эвакуации не было.

Все ценности галереи и инвентарные книги, действовавшие до 1941 года, директором Феодосийской картинной галереи тов. Барсамовым были полностью сохранены.

Инвентаризация художественных произведений произведена была 30.XII.1947 г. Недостач установлено не было.

Все картины в хорошем состоянии и содержатся в образцовом порядке.

Все музейные ценности записаны в инвентарные книги стандартного образца, утвержденного Комитетом по делам искусств при Совете Министров РСФСР, пронумерованы и скреплены печатью.

Наличие музейных ценностей соответствует записям инвентарных книг».

Много времени прошло с тех пор. Нас часто спрашивали: кто же спас картинную галерею? Ответить на этот вопрос не так просто. В этом принимали участие многие люди и учреждения, начиная от руководителей Феодосийского горкома партии и горсовета. Очень помогли нам наши студийцы, помог бывший начальник феодосийского госпиталя Щербаков, капитан теплохода «Калинин» Иванов, воины, поднявшие наши ящики на палубу теплохода, матросы, «подбросившие» нам в пути буханку хлеба и банку консервов; помог нам в Новороссийске Александров, а в Краснодаре начальник товарной станции, имени которого мы, к сожалению, не знаем.

Особо надо отметить заслуги товарищей из Армении. В течение трех долгих военных лет правительство Армении и работники Ереванского художественного музея во главе с его директором Р.Г. Драмияном всячески помогали нам в сохранении коллекции Феодосийской галереи.

В конце концов у нас сложилось убеждение, что галерея была спасена потому, что в самых трудных и сложных обстоятельствах нам всегда удавалось находить людей, которые ясно представляли себе, как велика наша общая ответственность за судьбу народных ценностей, как почетно участие в этом патриотическом деле.

Через год после возвращения в Феодосию, когда первые самые неотложные заботы по галерее были позади, я взялся снова за кисть. Мне удалось написать ряд картин, показывающих послевоенную Феодосию. Наиболее удачной все считают картину «Возвращение».

Изо дня в день я наблюдал родной город. В декабре выпал снег, и в белом саване город стал еще грустнее и суровее. Выбрав свободное время, я взял довольно большой холст и начал писать широкую панораму Феодосии. В мрачном колорите картины я хотел отразить горечь первой встречи с поруганным городом. В процессе работы как-то незаметно «вошли» в пейзаж две скромные женские фигурки, усилившие сюжетное содержание картины и определившие ее название — «Возвращение».

Мы вернулись в разоренный врагами город, где почти не осталось людей, с которыми общались в довоенные годы. Несмотря на это, мы не чувствовали себя одинокими. В людях, готовых оказать помощь галерее, не было недостатка, и жизнь в ней сравнительно быстро вошла в привычную колею. Недоставало только дорогих нашему сердцу студийцев старшего поколения — Володи Шепеля, Жоры Могильного, Шуры Засадко, Коли Панченко, Пети Новикова, Володи Барсамова, а также партизана Вити Коробкова и бывшего чапаевца В. Советова. Все они погибли в борьбе с врагами нашей Родины.

Мне удалось по памяти и фотографиям написать портреты пионера-партизана Вити Коробкова, партизанки-учительницы Лиды Прокопенко и портрет Володи Барсамова в картине «Никто не забыт и ничто не забыто».

Надо сказать, что свою мастерскую и дом, построенные в 1937 году, мне пришлось ликвидировать и я опять поселился в галерее. Сделал это без сожаления, так как и без своего дома хватало служебно-хозяйственных забот. Долгие годы в штаге галереи не было должности завхоза и директору приходилось входить во все мелочи довольно большого хозяйства. К тому же мы затеяли устроить центральное отопление, что было делом новым и очень трудоемким.

Помимо обычной работы в дневные часы в галерее вечерами регулярно открывался лекторий, работала выставка-передвижка, шли занятия в детской художественной школе и студии, которыми я руководил. Словом, это был хотя и небольшой, но сложный «художественный комбинат», который требовал постоянного руководства и наблюдения.

Трудно было «выкроить» время для творчества. Работа над картинами даже среднего формата, особенно, если это связано с моделью или выходом на природу, очень все усложняла. Несмотря на то, что я очень люблю и портретную и пейзажную живопись, я стал все больше отходить от этого жанра и почти полностью переключился на натюрморты. При этом из года в год стал уменьшать размеры картин, пока не пришел к тому, что в моих условиях самый хороший размер для натюрморта — 25—35 сантиметров.

Н.С. Барсамов. Портрет Вити Коробкова.

Давно повелось так, что все вечера у меня были заняты литературно-искусствоведческой работой.

Таким образом, работая с утра и до позднего вечера, я успевал справляться не только с разнообразными служебными обязанностями, но и, не беря на себя никаких договорных обязательств по живописно-творческой работе, находил время для занятий живописью. Это меня вполне устраивало, а мое постоянное присутствие в здании галереи было только на пользу делу.

В заключение этой главы считаю долгом сказать, что мы всегда с теплым чувством вспоминаем воинов Красной Армии и Флота, оказавших нам помощь в самые трудные критические моменты при выполнении задания по эвакуации. С некоторыми из них мы встречались после войны.

Как-то был в гостях у меня капитан теплохода «Калинин» И.Ф. Иванов, с которым мы вспоминали, как 30 сентября вышли из Феодосии в Новороссийск. Много было трудностей с эвакуацией галереи. Все это прошло, многое позабыто и о многом нам сейчас напоминают друзья, случайно встретившиеся на нашем пути в грозные военные годы и оказавшие большую помощь галерее.

Мы думаем, что у нас будет еще не одна такая встреча и мы еще не раз с благодарностью пожмем руку пока неведомым друзьям нашим.

А.А. Александров (стоит справа) в галерее Айвазовского. 1967 г.

Ведь был же в Феодосии недавно, во время торжественного заседания по поводу 150-летия Айвазовского, такой случай. Для приветствия на трибуну поднялся Анатолий Александрович Александров (сейчас начальник конторы «Экспортлес» в Новороссийске) и совершенно неожиданно не только для собравшихся, но и для нас, поделился воспоминаниями о днях войны и о встрече с нами в Новороссийском порту. Он рассказал о том, как к нему обратился не военный человек, настоятельно требуя вагоны для отправки срочных грузов, а беспомощная на вид женщина сумела убедить его в необходимости срочной вывозки коллекций галереи в безопасное место, что он и помог сделать.

Эти слова, как говорится, «были покрыты громом аплодисментов» всех собравшихся. Пришлось Софье Александровне Барсамовой и Анатолию Александровичу Александрову поклониться народу в благодарность за признание их заслуг в большом деле.

В другой раз я стоял во дворе галереи и разговаривал с сослуживцами. Ворота были раскрыты, у кассы галереи стояла большая очередь. От нее отделился мужчина средних лет и, приветливо улыбаясь, направился ко мне. Когда он подошел, я спросил его:

— Вероятно, мы с вами встречались и вы меня узнали, я же, к сожалению, не могу припомнить вас.

— А я помогу вам. Помните, когда разгружали вагон с картинами Айвазовского, привезенными вами из Еревана, матросы моей роты были посланы к вам, чтобы помочь перевезти картины со станции в дом Айвазовского. Моя фамилия Крахмалев Григорий Васильевич. Тогда я был старшим лейтенантом, командиром роты. Наша рота стояла рядом с домом Айвазовского...

С тех пор прошло 25 лет. Г.В. Крахмалев прошел всю войну, многое испытал и видел за эги годы, но зрелище возвращения картин великого художника в разрушенный врагами город было, видимо, настолько ярким, что запомнилось ему, как символ скорой победы над врагами и восстановления мирной жизни.

— И как это удалось вам, товарищ Барсамов, вывезти картины, — все приговаривал Григорий Васильевич — как это у вас получилось? Я-то видел, сколько народного добра безвозвратно погибло, сгорело в огне войны...

Сейчас Г.В. Крахмалев живет в г. Николаеве, демобилизовался, работает в горкоме партии.

Примечания

1. По залам экспозиция была расположена следующим образом: зал № 1 — отдел графики И.К. Айвазовского (зал № 1 оборудован из складского помещения при галерее, не имевшего ни потолка, ни пола, ни окон); в зале № 2 были показаны основные картины Айвазовского; зал № 3 и зал № 4 — живопись Айвазовского; зал № 5 — живопись Л.Ф. Лагорио и А.И. Фесслера; помещение № 6, где в настоящее время выставлена графика Айвазовского, не было занято; зал № 7 — живопись М.П. Латри; зал № 8 и зал № 9 — графика и живопись К.Ф. Богаевского; зал № 10 — советские крымские художники.