Первые посещения Крыма

Имя великого русского писателя Антона Павловича Чехова стоит в ряду имен, составляющих славу и гордость русского народа. В суровые дни Великой Отечественной войны И.В. Сталин назвал его имя среди выдающихся деятелей «...великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова».

Каждая страница жизни и творчества Чехова представляет живой интерес для советских людей.

Долгие годы литературной и общественной деятельности писателя тесно связаны с Крымом, с Ялтой.

Первый приезд А.П. Чехова в Крым (в Феодосию) относится к лету 1888 года. Антон Павлович был очарован необычайной красотой Крыма. В его первом же крымском письме к сестре мы читаем: «...От Симферополя начинаются горы, а вместе с ними и красота... В Севастополь я приехал ночью. Город красив сам по себе, красив и потому, что стоит у чудеснейшего моря. Самое лучшее у моря, это — его цвет, а цвет описать нельзя. Похоже на синий купорос...» Море произвело на писателя особенно сильное впечатление. «...Море чудесное, синее и нежное, как волосы невинной девушки, — писал он в другом письме, — на берегу его можно жить 1000 лет и не соскучиться... Купанье до того хорошо, что я, окунувшись, стал смеяться без всякой причины...»

Приехал Чехов в Феодосию с намерением поработать, но шумная южная жизнь, прогулки, поездки — все это не давало возможности сосредоточиться.

«Мечтал я написать в Крыму пьесу и 2—3 рассказа, — пишет в письме Чехов, — но оказалось, что под южным небом гораздо легче взлететь живым на небо, чем написать хоть одну строку... Жизнь сытая, полная, как чаша, затягивающая... Если мой гнусный кейф продлится еще 1—2 недели, то у меня не останется ни гроша и Чеховской фамилии придется зимовать на Луке¹...»

В этот приезд в Феодосию Чехов познакомился со знаменитым русским художником-маринистом И.К. Айвазовским. О встрече с ним Чехов писал: «Вчера я ездил в Шах-мамай, именье Айвазовского, за 25 верст от Феодосии... Сам Айвазовский, бодрый старик лет 75... полон собственного достоинства... натура сложная и достойная внимания... Женат на молодой и очень красивой женщине, которую держит в ежах. Писал вместе с Глинкой «Руслана и Людмилу»... Я у него пробыл целый день и обедал».

Прожив в Феодосии около двух недель, Чехов совершил морское путешествие до Батуми, посетив Новый Афон, Сухуми, Поти. Во время путешествия пароход «Дир», на котором он ехал, едва не пошел ко дну. Этот эпизод красочно описан Чеховым в письме к младшему брату Михаилу Павловичу и читается с таким же интересом, как и чеховские рассказы. Приводим отрывок из этого письма (от 28 июля 1888 года):

«Паршивенький грузовой пароход «Дир» мчится на всех парах (8 миль в час) от Сухума до Поти. Двенадцатый час ночи... Ощупью взбираюсь по лестничке на капитанскую рубку. Теплый, но резкий и противный ветер хочет сорвать с меня фуражку. Качает. Мачта впереди рубки качается мерно и не спеша, как метроном; стараюсь отвести от нее глаза, но глаза не слушаются и вместе с желудком следят только за тем, что движется; Море и небо темны, берегов не видно, палуба представляется черным пятном. Ни огонька...

Сзади меня окно. Гляжу в него и вижу человека... Он внимательно глядит на что-то и вертит колесо с таким видом, как будто исполняет девятую симфонию. Рядом со мной стоит маленький, толстенький капитан в желтых башмаках... Он разговаривает со мной о кавказских переселенцах, о духоте, о зимних бурях и в то же время напряженно вглядывается в темную даль и в сторону берега.

— А ты, кажется, опять забираешь влево! — говорит он между прочим кому-то; или: — Тут должны быть видны огоньки. Видишь?

— Никак нет! — отвечает кто-то из потемок.

— Полезай на верхнюю площадку и погляди!

Темная фигура вырастает на рубке и не спеша лезет

куда-то вверх. Через минуту слышно:

— Есть!

Всматриваюсь влево, где должны быть огоньки маяка, беру у капитана бинокль и ничего не вижу. Проходит полчаса, час. Мачта мерно качается, нечистая сила скрипит, ветер покушается на фуражку. Тошноты нет, но жутко.

Вдруг капитан срывается с места и со словами: «Черрртова кукла!» бежит куда-то назад.

— Влево! — кричит он с тревогой во все горло. — Влево... вправо! Аря... ва... а-а!

Слышится непонятная команда, пароход вздрагивает, нечистая сила взвизгивает... — «А ва-а-ва!» кричит капитан; у самого носа звонят в колокол, на черной палубе беготня, стук, тревожные крики...«Дир» еще раз вздрагивает, напряженно пыхтит и, кажется, хочет дать задний ход.

— Что такое? — спрашиваю я и чувствую что-то вроде маленького ужаса. Ответа нет.

— Столкнуться хочет, черртова кукла! — слышится резкий крик капитана. — Вле-ева-а!

У носа показываются какие-то красные огни, и вдруг раздается среди шума свист не «Дира», а какого-то другого парохода. Теперь понятно: мы столкнемся! «Дир» пыхтит, дрожит и как будто не движется, ожидая, когда ему идти ко дну...

Но вот, когда, по моему мнению, все уже погибло, слева показываются красные огни и начинает вырисовываться силуэт парохода. Длинное черное тело плывет мимо, виновато мигает красными глазами и виновато свистит.

— Уф! Какой это пароход? — спрашиваю я капитана.

Капитан смотрит в бинокль на силуэт и говорит:

— Это «Твиди».

После некоторого молчания заводим речь о «Весте», которая столкнулась с двумя пароходами и погибла! Под влиянием этого разговора море, ночь, ветер начинают казаться отвратительными, созданными на погибель человека, и, глядя на толстенького капитана, я чувствую жалость...».

Своим пребыванием в Крыму и поездкой на Кавказ Чехов остался очень доволен. Южная природа произвела на него большое впечатление. В одном из своих красочных писем с Кавказа, из Сухуми, Антон Павлович писал: «Я в Абхазии!.. Все ново, сказочно, глупо и поэтично. Эвкалипты, чайные кусты, кипарисы, кедры, пальмы, ослы, лебеди, буйволы, сизые журавли, а главное горы, горы и горы без конца и краю... Если бы я пожил в Абхазии хотя месяц, то думаю, написал бы с полсотни обольстительных сказок. Из каждого кустика, со всех теней и полутеней на горах, с моря и с неба глядят тысячи сюжетов. Подлец я за то, что не умею рисовать...»

В эту свою поездку Чехов побывал в Тбилиси, на Военно-Грузинской дороге, в Баку. О знаменитой Военно-Грузинской дороге он говорил в одном из писем: «Это не дорога, а поэзия, чудный фантастический рассказ, написанный демоном и посвященный Тамаре». В этом же письме, со свойственной ему реалистической простотой, он описывает Дарьяльское ущелье. «Вообразите две высокие стены и между ними длинный, длинный коридор; потолок — небо, пол — дно Терека; по дну вьется змея пепельного цвета. На одной из стен полка, по которой мчится коляска, в которой сидите вы... Змея злится, ревет и щетинится. Лошади летят, как черти... Стены высоки, небо еще выше. С вершины стен с любопытством глядят вниз кудрявые деревья... Голова кружится! Это Дарьяльское ущелье, или, выражаясь языком Лермонтова, теснины Дарьяла».

Все виденное и перечувствованное в Крыму и на Кавказе оставило у Чехова «впечатления новые, резкие, до того резкие, что все пережитое представляется мне теперь сновидением», — писал он поэту А.Н. Плещееву.

На следующий год летом писатель вторично посетил Крым, на этот раз Ялту.

После смерти своего старшего брата, талантливого художника Николая Павловича, с которым А.П. Чехов был очень дружен, он совершил путешествие в Одессу и Крым. Ездил он без особой цели, желая, видимо, рассеяться от тяжелых мыслей, связанных с потерей близкого ему человека. На пути из Одессы в Ялту, с парохода «Ольга», Чехов писал семье: «...Я еду в Ялту и положительно не знаю, зачем я туда еду... У меня нет ни желаний, ни намерений, а потому нет и определенных планов. Могу хоть в Ахтырку ехать, мне все равно».

Приехав в Ялту 17 июля, Антон Павлович поселился на даче Фарбштейна в Черноморском переулке, № 5. В этот первый приезд Ялта не произвела на Чехова сильного впечатления. Прожив здесь менее месяца, он 9 августа выехал домой.

На этот раз Чехов в Ялте некоторое время посвятил работе. Стояло жаркое лето. В письме к поэту А.Н. Плещееву он сообщал: «...Рассказ по случаю жары и скучного меланхолического настроения выходит у меня скучноватый. Но мотив новый. Очень возможно, что прочтут с интересом». Упоминаемым «рассказом» была повесть «Скучная история».

Весной 1894 года Чехов снова приехал в Ялту — уже лечиться. Антон Павлович очень страдал от кашля, но серьезного значения этому еще не придавал. Перед отъездом из Москвы он писал А. Суворину: «...Уезжаю в Крым... Тороплюсь, потому что кашель донимает, особенно на рассвете, и надоел этот кашель чертовски. Серьезного пока нет еще ничего, и беспокоит меня кашель не нравственно, а, так сказать, механически». Чехов, несмотря на то, что был врачом, не подозревал еще тогда, что у него развивался туберкулезный процесс в легких.

На этот раз он прожил в Ялте, в гостинице «Россия»², в номере 39, ровно месяц — с 5 марта по 5 апреля. Живя длительное время в Москве и в подмосковной усадьбе Мелихово, писатель сроднился с среднерусской природой, и это тяготение к северу сказалось на его оценке природы юга. Он писал в письме к Л.С. Мизиновой: «...Северная весна лучше здешней... У нас природа грустнее, лиричнее, левитанистее, здесь же она — ни то, ни се, точно хорошие, звучные, но холодные стихи». Но по-прежнему большое впечатление производило на него море. «Видел в Ялте бурю, — писал он в другом письме. — Пароходы выкидывали такие курбеты, что мое почтение! Работала спасательная лодка. Люблю я море и чувствую себя до глупости счастливым, когда хожу по палубе парохода или обедаю в кают-компании».

Во время этого пребывания в Ялте Чехов написал рассказ «Вечером», переименовав его впоследствии в «Студент». По свидетельству современников рассказ «Студент» был одним из самых любимых его рассказов.

В этом же 1894 году, в сентябре, Антон Павлович еще раз побывал в Крыму. Поехав в Таганрог повидаться и полечить своего больного дядю Митрофана Егоровича, он на обратном пути заехал в Феодосию. Стояла холодная ветреная погода. Он прожил здесь лишь несколько дней и неожиданно выехал за границу.

Во время своих поездок за границу (и раньше и позднее) все виденное там писатель оценивал глазами русского человека — горячего патриота своей родины. Вот что он писал, например, водном из писем о Ницце — прославленном аристократическом курорте Франции: «...Боже ты мой, господи, до какой степени презренна и мерзка эта жизнь с ее артишоками, пальмами, запахом померанцев!.. Здешняя рулеточная роскошь производит на меня впечатление роскошного ватерклозета. В воздухе висит что-то такое, что, Вы чувствуете, оскорбляет Вашу порядочность, опошляет природу, шум моря, луну...» Посмотрев парижскую выставку картин, Чехов писал: «Русские художники гораздо серьезнее французских. В сравнении со здешними пейзажистами, которых я видел вчера, Левитан — король...»

Два года спустя, в сентябре 1896 года, Чехов еще раз побывал в Феодосии проездом из Кисловодска.

Примечания

1. Вблизи гор. Сумы. Там, в имении Линтваревых, Чеховы снимали в это лето дачу.

2. Ныне пансионат курортного бюро для отдыхающих по курсовкам.