О значении городской топографии

В докладе Хр. Бураса (конгресс византинистов, Вена), обобщившего в 1981 г. итоги археологических исследований на территории исторической Византии, отмечалось, что они не привели к получению данных, на основании которых стало бы возможным восстановить «ткань» византийского города¹. Объективные и субъективные причины состояния археологических источников выше уже отмечались. Но одну из них следует вспомнить еще раз: более поздняя строительная деятельность (в том числе и в период, когда осуществляли ее жители города) приводила к разрушению возведенного ранее. Территориальный континуитет в некоторых случаях от античности и до Нового времени обусловил невозможность восстановления планировки, облика домов, их размеров для каждого из хронологических периодов развития византийского города. Безусловно, на основании имеющихся материалов попытки представить историческую топографию предпринимались. Среди исследований, относящихся к началу XX столетия, следует назвать блестящую работу О. Тафрали, посвященную Фессалонике². Фундаментальные историко-топографические штудии созданы о столице империи Константинополе, о постройках которого сохранилось наибольшее количество свидетельств древних авторов³. Осуществление масштабного проекта по созданию исторической географии Византийской империи, в ходе реализации которого предполагается обобщение всех сведений о каждом регионе, положено историками Австрии в 1973 г.

В целом историки Византии сделали большой вклад в изучение различных видов городов, что позволяет поставить вопросы типологии поселений, воздействия географического фактора на среду обитания. Структура города, его облик: планировка кварталов и размеры домов и кварталов — это и один из источников для реконструкции экономических изменений и анализа эволюции значимости населенного пункта, а также выявления занятий и социальных различий среди горожан⁴.

Наиболее полно задачи историко-топографических штудий изложены в исследовании И.К. Лабутиной, посвященном Пскову. Они должны, отметила исследовательница, предусматривать следующее: установление закономерностей развития территории города; определение нахождения жизненных центров; выявление взаимосвязи между различными категориями топографических объектов; соотнесение их с топографическими деталями письменных источников⁵.

Примером историко-топографических работ применительно к византийскому городу, в которых разъясняются направления подобных исследований, является статья А.-М. Шнайдера, где выделены следующие аспекты: границы города, деление его территории на районы и кварталы, описание построек в каждом из них⁶.

Кварталы и дома херсонитов. Вопросы исторической топографии поздневизантийского Херсона, несмотря на наличие целого ряда полностью изученных кварталов в различных районах, являются слабо освещенными. Условно на территории раскопанной части городища можно выделить неоднократно выше упоминаемые северный прибрежный и портовый районы, кварталы вдоль главной уличной магистрали (северо-восточный район), так называемый театральный участок, западную и южную части, где полномасштабные раскопки не производились. Начиная с 1927 г. наиболее последовательно исследовались кварталы северного района, относительно которого высказаны первые соображения о топографических и социальных особенностях в сравнении с северо-восточным.

Г.Д. Белов полагал, что в раннесредневековый период благодаря расположению двух базиликальных храмов прибрежный район превратился в одну из центральных частей города⁷. Но, согласно его мнению, в последний период строительства (XII—XIV вв.) здесь обитали горожане, основными занятиями которых были хлебопашество, рыболовство и домашние промыслы, а дома их являлись «весьма убогими по размерам и технике строительства». Суммарно описаны и более крупные усадьбы, владельцами которых являлись представители «правящего класса»⁸. В сущности, близкого мнения придерживался и А.Л. Якобсон, посвятивший один из разделов монографии о поздневизантийском Херсоне социальной топографии, где северный район охарактеризован как сельскохозяйственная и ремесленная окраина — «противоположный социальный полюс кварталам северо-восточного района»⁹.

Рис. 16. Аксонометрическая реконструкция квартала XIII—XVIII, северный район Херсона

Следующее обращение к вопросам исторической топографии относится к последней четверти XX в. На основании размеров площади, занимаемой городскими усадьбами, была предпринята попытка создать представление об особенностях застройки и отчасти занятий херсонитов трех районов: северного, северо-восточного и портового¹⁰.

Присмотримся пристальнее к формированию характеристики облика Херсона и его кварталов, к гипотезам и выводам, основанным на результатах раскопок городища. Одно из наиболее ранних наблюдений принадлежит К.К. Косцюшке-Валюжиничу: «Тот город, который обнаруживается при раскопках на ничтожной глубине с правильными, узкими улицами, водостоками, тесными домами и множеством часовен, построен по строго определенному плану»¹¹.

Более конкретная картина облика кварталов северного района (к настоящему времени здесь изучено ок. 10 кварталов) предложена Г.Д. Беловым. На основании материалов первых лет раскопок он писал, что «жители имели небольшое самостоятельное хозяйство». В отношении торговли этого времени он выдвинул предположение, что «если она и была, то в очень ограниченных размерах; предметы импорта для населения данного квартала были совершенно недоступны»¹².

Не изменили его мнения последующие исследования. Более полно наблюдения приведены в отчете за 1933 г. «Разнообразие орудий труда и занятий характеризует хозяйство раскопанных комплексов как хозяйство натуральное, удовлетворяющее, по возможности, все свои потребности собственными силами и средствами. Жители этого квартала сами сеют хлеб, обрабатывают землю, сами размалывают зерно примитивным способом — ручными жерновами и в ступах, сами пекут хлеб, сами ловят рыбу и имеют ее запасы в кладовых, держат домашний скот и птицу, сами изготовляют себе одежду и производят необходимые в хозяйстве орудия и предметы. Не исключена возможность, что жители сами строили свои дома», о чем свидетельствует примитивность техники постройки¹³.

«Примитивность», как он полагал, техники кладки (из подтесанного с лицевой стороны известнякового бута на грязевом растворе) свидетельствует, что дома были построены не специалистами¹⁴. Обобщением наблюдений, вытекающих из двадцатилетних исследований северного района города, стала статья «Северный прибрежный район Херсонеса». Наряду с выводами, касающимися античного времени, в значительной мере изложенными в небольшой монографии¹⁵, автор отметил особенности планировки кварталов, хронологию и направление восстановительных работ после предполагаемых разрушений времен Корсунского похода Владимира. Согласно приводимым им материалам, новое строительство, начиная с XI в., велось с востока на запад, при этом западная окраина Херсона осталась незастроенной, что сократило площадь жилой зоны почти вдвое. Характерной чертой поздневизантийского периода стали квартальные храмы и часовни; в отдельных случаях изменилось направление улиц.

В некоторых случаях исследователь сделал вывод относительно этнического происхождения владельцев домов, так, наличие энколпионов со славянскими надписями в одном из кварталов привело к предположению об обитании здесь русского населения.

Менее негативная характеристика была высказана в отношении экономического развития Херсона; отмечен высокий уровень гончарного ремесла в XIII—XIV вв., что позволяло вывозить изделия в населенные пункты Таврики. Но как и в более ранней работе, Г.Д. Белов полагал, что «основным фактором занятий населения» кварталов северного района являлось сельское хозяйство (земледелие) и рыболовство». Немногочисленные находки восточных и византийских монет — свидетельство торговли, правда, Херсон, по его мнению, являлся не более чем региональным центром¹⁶.

В связи с отмеченными в отчетах и в последующем прозвучавшими в обобщающих исследованиях замечаниями о сельскохозяйственных занятиях херсонитов следует обратиться к одному из пассажей сочинения Анны Комниной.

Рассказывая о заботе Алексея Комнина о сиротах в г. Дамалисе, она пишет: «В прилегающих к акрополю частях города, там, где находится выход к морю, Алексей нашел огромной величины храм великого апостола Павла и соорудил там второй город — внутри царицы городов. Храм наподобие акрополя стоял на самом высоком месте города.

Новый город простирался на несколько стадий (может быть, кто-нибудь скажет, насколько именно?) в длину и ширину. Внутри него тесно стояли дома бедняков и, что еще больше свидетельствует о человеколюбии императора, жилища калек. Можно видеть, как бродят там друг за другом слепые, хромые или имеющие какие-либо увечья. ...Круг домов двойной и двухэтажный; одни из этих искалеченных мужчин и женщин живут наверху, на втором этаже, другие копошатся внизу, у самой земли. Что касается величины круга, то желающий посмотреть этих людей, начав с утра, обошел бы круг только к вечеру.

Таков этот город, таковы его обитатели. У них нет ни земельных участков, ни виноградников или чего-либо иного, что, как мы знаем, заполняет человеческую жизнь» (Комнина Анна. Алексиада. XV, 7).

Описание городских строений интересно само по себе, но для нас является ценным удивление писательницы, что жители города не имеют ни земельных участков, ни виноградников. Сельскохозяйственные занятия, наряду с ремесленными, — обычное явление для средневекового города¹⁷.

Первым, кто наиболее полно использовал материалы раскопок для реконструкции социальной топографии поздневизантийского Херсона, стал А.Л. Якобсон (можно заметить, что не только в этом).

Последовательно анализируя размеры и инвентарь располагавшихся в северо-восточном районе усадеб, он пришел к заключению, что они имели большие размеры в сравнении с таковыми северного, а «социальный облик» их определяли не ремесло и сельское хозяйство. В архитектурно-композиционном отношении — это двухэтажные постройки, вокруг которых группировались остальные части усадьбы. «Не следует представлять, — подчеркивал исследователь, — усадьбы поздневизантийского Херсонеса в виде беспорядочно пристроенных друг к другу каменных клеток. Жилые дома, как правило, сооружались вдоль сторон кварталов, имея вход чаще всего со стороны двора. Со стороны улицы глухие фасады домов венчались карнизами в виде полочки или выкружки, над входом или окнами помещался камень, на котором были вырезаны крест или плетенка». Отмечено также, что каждая усадьба имела двор, расположенный за жилыми помещениями. Во дворе стояли небольшие каморки, в отдельных здесь же сооружали сводчатые печи. На вторые этажи вели каменные лестницы. Пол обмазывался глиной (или был земляным); стены штукатурились или также обмазывались глиной»¹⁸.

Останавливая внимание на различиях двух районов в целом, А.Л. Якобсон повторил тезис своего современника Г.Д. Белова о том, что среди херсонитов, обитавших в северном районе и живших в основном за счет домашних промыслов, «только немногие лица из духовенства, торговцев и других представителей правящего класса имели более крупные дома и более обильный инвентарь»¹⁹. Но вдоль центральной уличной магистрали жила более привилегированная часть горожан. Отличия размеров, планировки между домами «убогой архитектуры» и теми, которые могли принадлежать «представителям правящего класса», не приведены.

Завершением представлений о том, какие жилища были характерны для Херсона в поздневизантийский период, стала статья В.Н. Даниленко, построенная на материалах раскопок портового района, в котором существовали двухэтажные значительной высоты каменные строения с двухскатной или односкатной крышей, с проложенными внутри стен трубами для стока воды, внутренними двориками. Для каждого из них были характерны крытые водосточные каналы²⁰.

Так «убогими» ли и «небольшими» были жилища херсонитов? Справедлива ли характеристика, созданная на основе данных раскопок северного района? Что изменили исследования второй половины XX в. относительно облика города поздневизантийского времени? Можно ли использовать материалы раскопок для гипотетических представлений о занятиях жителей Херсона?

Размеры домов, занятия горожан²¹. Вне зависимости от того, негативную или позитивную оценку дает исследователь Херсонесу—Херсону, все работавшие на его раскопках или писавшие о нем преданы этому городу. В свое время К.К. Косцюшко-Валюжинича говорил, что для него расстаться с Херсонесом все равно, что расстаться с жизнью. В наше время редко произносят красивые фразы о преданности науке. Но, возможно, превалирующий интерес к объекту исследований приводит к некоторому преувеличению его значимости; в пылу дискуссии «забывается» то, что может породить сомнения в правомерности созданной гипотезы. Но иногда новые данные подтверждают, что направление поисков и доказательств было верным, что при наличии лакун в аргументации картина, созданная на основании логики и интуиции, выдержала критику временем. Правда, ни логика, ни интуиция не могут служить в качестве доказательств при реконструкции хода исторического развития. Основа все же — источники, но подходу каждого из историков, «прочтение» их могут быть все же различными.

Итак, в последние века своего существования Херсон дважды подвергался разрушительному воздействию огня. Это делает его руины, особенно слои пожара, бесценным источником для изучения быта и материальной культуры; отчасти раскопки позволяют проследить отличия в облике домов и кварталов в различных районах города. Если в качестве рабочей гипотезы принять, что размеры усадьбы, инвентарь, сохранившийся в ней, отражают занятия обитателей и имущественное положение владельца, то раскопки дают материалы, позволяющие выявить социальный и профессиональный статус горожан. Не помогут ли они уточнить распространенные в трудах историков до середины XX в. такие характеристики, как «убогие дома», «большая усадьба», «полуремесленная окраина, в которой проживало беднейшее население Херсона»? Этот вопрос был поставлен в 1985 г. на одной из конференций²², а через год нашел отражение в монографии, посвященной исторической топографии Херсона XII—XIV вв.

Работа имела скорее характер справочника, в котором из опубликованных и неопубликованных отчетов выбраны данные о размерах домов, подсчитано соотношение жилой площади и двора, перечислен обнаруженный при раскопках инвентарь. Систематизация привела к ряду наблюдений:

Жилой фонд городской усадьбы херсонитов в северном районе вряд ли можно считать малым, «незначительным», а дома поздневизантийского времени — «убогими». Для четырех кварталов получены свидетельства, показавшие, что большая часть усадеб занимала площадь в 90—110 м² и 120—140 м²; две имели 200 м² и выше и только одна, пристроенная к другой, около 46 м².

Сосредоточение комплексов близких и равных размеров приходится на квартал, образовавшийся в результате слияния четырех эллинистических. Из-за находок в 3 из 9 полностью сохранившихся домов он получил условное наименование «русский» (всего здесь могло располагаться 11 усадеб). Отличительной особенностью квартала было и то, что на его территории имелась баня, примыкавшая к одному из домов. Застройка квартала относится ко времени не ранее конца XII в. Культовые предметы со славянскими надписями²³ и более позднее строительство породили предположение, что по соседству поселились выходцы из Восточной Европы после разгрома татарами Киева. Если судить по инвентарю, они занимались различными ремеслами и торговлей (сельскохозяйственных орудий труда не встречено). Возможно, это обстоятельство является дополнительным аргументом в пользу обитания здесь русской колонии: коренные херсонита могли иметь земельные участки.

Наличие двух-трех печей в одном комплексе, скопление жерновов и заготовок для их изготовления, тигельки, значительное число грузил (для более, чем 2 сетей) — свидетельства профессиональных занятий²⁴.

В кварталах, расположенных вдоль центральной городской магистрали (северо-восточный район), где было установлено наличие 21 усадьбы, дома, если судить по занимаемой ими площади, имели близкие и несколько меньшие размеры.

Гипотетический подсчет совокупной площади жилого фонда (с учетом этажности, где это можно было выявить по отчетам) и дворов показал, что в северо-восточных кварталах размеры хозяйственных участков меньше. Это стало основой предположения о более высокой стоимости земли вдоль центральной уличной магистрали, что увеличило этажность строений.

Принципиальных отличий в планировке не прослежено: П- и Г-образные дома, за которыми располагался двор.

Имеющиеся в записных книжках Р.Х. Лепера упоминания о производственном инвентаре, правда, весьма отрывочные, не согласуются с наблюдениями А.Л. Якобсона, полагавшего, что «в кварталах северо-восточного района абсолютно никаких вещественных свидетельств о земледелии, равно как и ремесле, при раскопках позднесредневековых слоев найдено не было»²⁵.

Для портового района отмечено, что площадь, отводимая для усадьбы, в среднем составляла 110—130 м². На основании числа домов для двух периодов строительства и количества захоронений в квартальных храмах ориентировочно определено число жителей для каждого из них: в XII—XIII вв. здесь могло проживать 35—45 человек, в XIV в, — от 43 до 63.

В целом для поздневизантийского Херсона было отмечено, что это крупный город (до 4,5 тыс. жителей)²⁶, в котором преобладало полиэтническое ремесленное население, занимавшееся и сельским хозяйством.

Одним из наиболее существенных недостатков, который видится по прошествии времени, является то, что не была произведена полная систематизация находок, особенно глазурованной посуды. Как показывают материалы раскопок портового района, только в домах, гибель которых на основании стратиграфии и монет можно отнести к XIII в., встречаются импортные блюда с выгравированными сюжетными изображениями. Анализ «сервизов» херсонитов привел бы к появлению дополнительного критерия для выделения домов различных хронологических периодов.

Рецензенты отмечали, что при всем значении работа имеет недостатки, один из них — это то, что автор на основании площади, занимаемой усадьбами, делает вывод об имущественном статусе владельцев²⁷. Замечание сопровождалось следующими вопросами: а если в доме два подвала, но мал жилой фонд? Если имелся большой двор, следовательно, площадь усадьбы велика, но при этом незначительно количество комнат для жилья? К какому разряду относить собственников подобных домов?

Относительно использования размера площади, занимаемой усадьбой, вместо употребляемых в исследованиях и археологических отчетах «богатый», или «большой» дом, в качестве критерия, по-прежнему считаю, что его (наряду с находками) следует учитывать при выявлении имущественных отличий среди горожан. На основании находок можно с некоторой долей вероятности судить о занятиях, а площадь, занимаемая усадьбой, отчасти свидетельствует о имущественных отличиях среди горожан. В домах, где имелось по два подвала (нижний этаж), существовало и по две комнаты над ними.

Безусловно, чрезвычайно сложно только на основании материалов раскопок судить о профессиональных занятиях конкретных семей херсонитов. Однако преобладание производственного инструментария, используемого в том или ином виде ремесленной деятельности, не может не свидетельствовать о профессиональной ориентации владельца усадьбы или ее обитателей. Вряд ли в одном доме необходимо иметь 2 или 3 кухонные печи с подом значительных размеров. Вероятно, обитатели таких домов занимались выпечкой хлеба (возможно, и его продажей). А наличие 2—3 рядом стоящих комплексов с аналогичными печами не может не склонить к гипотезе о существовании элементов концентрации в пределах одного квартала представителей единой профессии.

В целом материалы раскопок позволяют полагать, что жители Херсона занимались различными ремеслами. Среди них были камнетесы и строители, плотники и косторезы. Местные гончары изготовляли глазурованную посуду и не покрытые поливой кувшины и миски. Безусловно, наличие рыболовного промысла делало необходимым труд мастеров, работавших с деревом, и тех, для кого материалом служил металл. Некоторые виды деятельности носили сезонный характер. Но вряд ли мастер, который имел дело с глиной, «подрабатывал» плотницким делом. Последнее замечание обусловлено выводами Н.М. Богдановой, которая полагает, что для ремесел Херсона характерной, специфической чертой является «незавершенность межотраслевой дифференциации», что специализация хозяйства могла меняться в зависимости от времени года, конъюнктуры рынка и количества заказов²⁸. Безусловно, спрос диктует предложение. Но сапожник вряд ли сумеет вытесать жернов для ручной мельницы или изготовить кувшин для воды! Конечно, исключения могли иметь место. К сожалению, на основании данных раскопок можно лишь предполагать, что в том или ином доме проживал «мастер по дереву», если выявлено скопление определенного инструментария, или основным занятием являлось рыболовство (в случае, если в усадьбе обнаружены остатки более 2 сетей). Но если встречен набор грузил только для одной сети, то это скорее отражение не более чем «бытовых занятий».

И, конечно, не очень корректно при обосновании собственной точки зрения допускать искажение существующей ситуации. Исследовательница полагает, что усадьбы поздневизантийского Херсона не являются «закрытыми комплексами», что «многие кварталы» его подверглись застройке в Новое время. Парадокс ситуации состоит как раз в обратном: раскопки XX в. производились только на незастроенных участках, именно этими данными оперируют все те, кто пытается реконструировать планировку кварталов, размеры домов и их инвентарь. Сооружения монастыря заняли центральную часть древнего города, но из более чем пятидесяти кварталов города это не более десяти. Нет необходимости приводить существующие в учебниках по археологии детальные определения закрытых комплексов, к числу которых относятся не только погребения, как, вероятно, полагает Н.М. Богданова²⁹.

Столь же сложно, как составить детальный список ремесленников Херсона, определить между ними этнические различия. Однако, судя по надписям на фигурных замках, среди ремесленников имелись те, кто писал на арабском языке. Находки энколпионов со славянскими надписями можно считать одним из аргументов наличия выходцев из Восточной Европы. Портовый город не мог не быть полиэтническим. И к перечислению находок, свидетельствующих об этом, постоянно обращаются все исследователи, пытающиеся из разрозненных фактов составить картину городской жизни³⁰. Большое значение имеет анализ изделии как местных керамистов, так и продукции других центров Черноморско-Средиземноморского бассейна. Правда, превалирующее внимание исследователи оказывают художественной керамике³¹, в меньшей мере — таким массовым находкам, как черепица с кровли домов херсонитов. Вероятно, поэтому следует сказать несколько слов о тех наблюдениях, которые были сделаны А.Л. Якобсоном при обращении к данному виду находок.

Примечания

1. Bouras Ch. City and Village: Urban Design and Architecture // JÖB. 1981. B. 31/2. P. 611—653.

2. См.: Tafrali O. Topographie de Thessalonique. P., 1913.

3. См.: Janin R. Constantinople Byzantine. Développement urbain et répertoire topographique. P., 1950; Schneider A.-M. Byzanz. Vorarbeiten zur Topographie und Archäologie der Stadt. Amsterdam, 1967; Guilland A. Études de topographie de Constantinople Byzantine. Amsterdam; В., 1969. Vol. 1—2; Müller-Wiener W. Bildlexikon zur Topographie Istanbuls: Byzantion-Konstantinopolis-Istambul bis zum Beginn der 17. Jahrhundert. Tübingen, 1977.

4. В работах недавнего времени было принято ссылаться для подтверждения вывода или гипотезы на произведения создателей марксизма. Очень часто приходилось «изыскивать» подходящее высказывание. Историкам последнего десятилетия XX в. нет необходимости искусственного обращения к работам тех, кто вошел в науку как классики. Однако вряд ли было бы историчным игнорирование их вклада в изучение интересующего нас топографического сюжета. Поэтому следует привести одну из статей Ф. Энгельса, который писал о зависимости облика города и его социально-экономического развития относительно индустриальных центров Англии (см.: Энгельс Ф. Предисловие ко второму изданию книги «К жилищному вопросу» // Маркс К., Энгельс Ф.. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 334).

5. См.: Лабутина И.К. Историческая топография Пскова в XIV—XV вв. М., 1965. С. 3. Принципы социально-топографических исследований отражены в работах украинских исследователей: Толочко И.И. Історична топографія стародавнього Києва. Київ, 1972; Он же. О социально-топографической структуре древнего Киева и других древнерусских городов // Археологические исследования Киева, 1878—1983 гг. Киев, 1985. С. 5—18.

6. См.: Schneider A.-M. Regionen und Quartiere in Konstantinopel // Kleinasien und Byzanz. B., 1950. S. 149—158. Многие историки отмечали, что изучение пространственно-временной специфики поселения (исторической топографии) дает существенный материал для выявления структуры понятия «город» и изучения его исторического развития (см., напр.: Лапшин В.А. К структуре понятия «город» // Категории исторических наук. Л., 1988. С. 115; Frölich K. Das verfassungstopographische Bild der mittelanterlichen Stadt im Lichte der neuen Forschung // Die Stadt des Mittelanters. Darmstadt, 1969. S. 381). Архитектурно-планировочная структура города и связь ее с социальными функциями интересуют не только историков, но и архитекторов, которые в поисках путей гуманизации современного градостроения обращаются к опыту прошлого (см.: Бархин М.Г. Город. Структура и композиция. М., 1986).

7. См.: Белов Г.Д. Северный прибрежный район Херсонеса // МИА. 1953. № 34. С. 26.

8. Белов Г.Д. Отчет о раскопках ... за 1935—1936 гг. С. 315.

9. Якобсон А.Л. Позднесредневековый Херсонес. С. 96—97.

10. См.: Романчук А.И. Топография Херсонеса XII—XIV вв.: К постановке проблемы // Всесоюзная археологическая конференция «Достижения советской археологии в 11-й пятилетке». Баку, 1985. С. 301—302; Она же. Херсонес XII—XIV вв.: Историческая топография. Красноярск, 1986 (отчасти наблюдения повторены: Романчук А.И. Очерки истории и археологии...). В дальнейшем наибольшее внимание уделялось сакральной топографии: Беляев С.А. Христианская топография Херсонеса. Постановка вопроса, история изучения и современное положение // Церковные древности. VII Рождественские образовательные чтения. М., 1999. С. 31—32; Пелин А. Топография христианского Херсонеса, IV—XIV вв.: Дис. ...канд. богословия. Сергиев Посад, 2001), а также вычленению в общей структуре Херсона отдельных сооружений (см.: Бернацки А.Б., Кленина Е.Ю. (ред.) // ХСб.: Suppl. 1 (Топография Херсонеса Таврического: водосборная цистерна жилого дома в квартале VII, IX—XI вв.). Севастополь, 2006; Рыжов С.Г. Средневековая усадьба...; Он же. Малые храмы-часовни Херсонеса // Древности: ХИАЕ. 2004. С. 160—166.

11. Косцюшко-Валюжинич К.К. Отчет заведующего раскопками в Херсонесе за 1895 г. // ОАК за 1895 г. СПб., 1897. С. 90—91.

12. Белов Г.Д. Раскопки в северной части Херсонеса в 1931—1933 гг. // МИА. 1941. № 4. С. 218.

13. Белов Г.Д. Раскопки в северной части Херсонеса... С. 267.

14. Если учитывать данные византийских задачников, которые уже были названы, то можно сказать о типичности таких построек. Для бригады мастеров XIV в. требовалось не более 1,5—2 месяцев, чтобы возвести дом (см.: Hunger H., Vogel K. Ein byzantinisches Rechnenbuch... S. 59). Вряд ли подобные сооружения отличались значительными размерами и более качественной техникой кладки стен в сравнении с херсонесскими домами.

15. См.: Белов Г.Д. Херсонес Таврический: Историко-археологический очерк. Л., 1948.

16. См.: Белов Г.Д. Северный прибрежный район... С. 29—31; Он же. К изучению экономики и быта позднесредневекового Херсонеса // СА. 1941. Т. 7. С. 224—231.

17. См.: Maksimović Lj. Charakter der social-wirtschaftlichen Struktur der spätbyzantinschen Stadt (13.—15. Jh.) // JÖB. 1981. T. 31. S. 153.

18. См.: Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес. С. 48.

19. Белов Г.Д. Отчет о раскопках... за 1935—1936 гг. С. 315.

20. См.: Даниленко В.Н. Жилые дома Херсонеса XIII—XIV вв. // Архитектурно-археологические исследования в Крыму. Киев, 1988. С. 60—66.

21. Раздел написан небеспристрастно. Причину этого объяснить легко: в нем приведены наблюдения, изложенные в работах автора.

22. См.: Романчук А.И. Топография Херсонеса XII—XIV вв.: К постановке проблемы. С. 301—302.

23. В одном из домов найдено несколько культовых предметов. Это привело автора раскопок к выводу, что его владелец был «духовным лицом» (см.: Белов Г.Д. Отчет ... за 1935—1936 гг. С. 309).

24. См.: Романчук А.И. Херсонес XII—XIV вв.: Историческая топография. С. 76—92.

25. См.: Якобсон А.Л. Средневековый Херсонес. С. 95.

26. При определении численности семьи были приняты данные, которые привел Г.Г. Литаврин, вычисляя количество населения Лампсака (см.: Литаврин Г.Г. Провинциальный византийский город на рубеже XII—XIII вв.: По материалам налоговой описи Лампсака // ВВ. 1976. Т. 37. С. 29).

27. См.: Богданова Н.М. О методике использования археологических источников по истории византийского города // Причерноморье в средние века. М., 1995. С. 114.

28. См.: Богданова Н.М. О методике использования... С. 113.

29. При чтении статьи, в которой Н.М. Богданова критикует использование размеров комплексов для гипотетического выявления имущественного положения херсонитов, складывается впечатление, что она написана в защиту другой методики, изложенной в ее монографии и позволившей прийти к выводам о процессе «незавершенности межотраслевой дифференциации», «многоотраслевом» хозяйстве в средневековом городе, о превалировании домашних промыслов, о чем свидетельствуют гребни для шерсти и т. д. Не будем перечислять всех посылок, приведенных в монографии. Достоинства ее и недостатки уже были оговорены. Однако следует заметить, что территория Херсонесского городища, в отличие от других византийских центров, не была существенно застроена в Новое время: это видно и невооруженным глазом. Данное обстоятельство отмечалось уже в первые годы раскопок. В частности, в одном из очерков постоянного корреспондента «Крымского вестника» говорится: «Херсонесское городище — одно на Черноморском побережье не было занято новым городом, и понятно, что оно хранит в себе остатки более древней эпохи Херсонеса и более ранние следы субкультуры» (Энгель М. Глубь веков: Новейшие результаты археологических разведок в Херсонесе, V // Крымский вестник. 1892. № 251). При этом автор заметил, что только появление монастыря привело к тому, что часть территории Херсонеса оказалась утраченной для исследования. Слои разрушения поздневизантийского времени являются закрытыми комплексами, своеобразным «горизонтальным срезом» жизнедеятельности горожан. Конечно, допустимо, что до того, как упала крыша, кое-что из комнат было вынесено, поэтому находки не полностью отражают предметный мир, окружавший обитателей жилища.

30. Соседство варварского мира, торговые связи с другими городами способствовали притоку в город представителей различных этносов, что нашло отражение и в материальной культуре. Для поздневизантийского периода, например, Н.В. Пятышева упоминает мастера по изготовлению замков Омара (Пятышева Н.В. Раскопки Государственного исторического музея в Херсонесе // Экспедиции Государственного исторического музея. М., 1969. С. 157. Рис. 7). О наличии в Херсоне мусульман свидетельствует находка свинцового сосуда с начальным стихом из Корана (Косцюшко-Валюжинич К.К. Раскопки в Херсонесе // ОАК за 1901 г. СПб., 1903. С. 50. Рис. 97, а—б). По мнению Н.В. Пятышевой, появление на изделиях местных гончаров метки в виде тамги — показатель переселения в Херсон монголо-татар после разразившейся в Средиземноморском бассейне в 1348 г. чумы (Пятышева Н.В. Изображение пентаграммы как датирующий признак некоторых памятников Херсонеса // АДСВ. 1973. Вып. 10. С. 215—220), а бронзовую статуэтку восточного всадника и маску XIII в. атрибутирует как половецкие (Пятышева Н.В. Статуэтка пляшущего кочевника из Херсонеса: К вопросу о гуннах в Крыму // Археологические исследования на юге Восточной Европы. М., 1982. Ч. 2. С. 48—54; Она же. Железная маска из Херсонеса. М., 1964. С. 34). Известна находка с изображением щита и датой 1322 г. (Косцюшко-Валюжинич К.К. Отчет ... за 1895 г. // ОАК за 1895 г. СПб., 1897. С. 92) и бронзовая чаша XIII в. с надписями латинским шрифтом (Белов Г.Д. Средневековая бронзовая чаша из Херсонеса // СА. 1958. № 2. С. 203—207). К этому можно добавить, что даже существовал проект о создании католической кафедры и был назначен ее глава (Богданова Н.М. Херсон в X—XV вв. С 109). Н.М. Богданова предполагает, что среди жителей Херсона в конце XIII—XIV в. имелось значительное число латинян и, возможно, существовал католический монастырь (Там же. С. 96). На основании анализа граффити на сосудах В.И. Кадеев писал об аланах среди жителей портового района (Кадеев В.И. Средневековые граффити из Херсонеса // СА. 1968. № 2. С. 288—290; Он же. Новые данные для изучения этнической характеристики средневекового Херсонеса // Архіви України. 1968. № 1. С. 42—44 (на укр. яз.); Литаврин Г.Г. Киево-Печерский патерик о работорговцах-иудеях в Херсоне и о мученичестве Евстратия Постника // Византия и славяне. М., 1999. С. 478—495.

К числу косвенных доказательств можно отнести надписи-имитации арабским шрифтом на глазурованных сосудах (см.: Романчук А.И. Глазурованная посуда... Табл. 71). Находки, упоминаемые в публикациях, на основании которых возможно составить представление об этнической картине поздневизантийского Херсона, малочисленны. Но все ли коллекции, хранящиеся в фондах, известны? Все ли пути для создания представлений о херсонитах использованы? Каждый из исследователей при обращении к находкам из фондов «выбирает» их в соответствии с собственным интересом. И подчас случайность способствует иному взгляду на существующие гипотезы и выводы. В качестве примера хотелось бы привести обнаружение мною в 1976 г. среди материалов раскопок Двина в Музее истории Армении монеты с монограммой «ρω» (инв. № 1917/287). Оказалось, что ожерелье с нею найдено в слое XIII в. В известной на то время наиболее полной работе о денежном обращении Двина такие монеты не отмечены (см.: Мушегян Х.А. Денежное обращение Двина по нумизматическим данным. Ереван, 1962). К тому же: где Двин и где Херсон, чтобы в поисках аналогий или общих черт развития обращаться к материалам армянских археологов? Хотя подумать об этом следовало, поскольку в одном из отчетов упоминалось о наличии в южном загородном храме Херсонеса на фресках и колоннах армянских надписей (см.: Косцюшко-Валюжинич К.К. Извлечение из отчета о раскопках в Херсонесе Таврическом в 1902 г. // ИАК. 1904. Вып. 9. С. 38—40).

31. Обобщением находок этого вида стала монография А.Л. Якобсона, посвященная керамическому производству Таврики. Некоторые находки опубликованы в отчетах о раскопках северного района Херсонеса и отдельных статьях (Белов Г.Д. Два поливных блюда из Херсонеса, XIII—XIV вв. // СГЭ. 1957. Вып. 11. С. 48—49). Работы С.Г. Рыжова и Л.А. Голофаст были приведены выше; другие работы о глазурованной керамике: Булгаков В.В. Глазури северо-причерноморской поливной керамики XIII—XV вв.: Предварительное сообщение // Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья, X—XVIII вв. Киев, 2005. С. 359—378; Гинькут Н.В. Изображения птиц на поливной керамике крепости Чембало: Техника, декор, символика // Символ в философии и религии: Тез. докл. Севастополь, 2004. С. 16—17; Она же. Поливная керамика византийского круга из раскопок «консульской» церкви генуэзской крепости Чембало // ХСб. 2005. Вып. 14. С. 99—120; Залесская В.Н. Балканская поливная керамика в Северном Причерноморье в позднее средневековье // Преслав, 1993. Т. 4. С. 368—376; Золотарев М.И., Коробков Д.Ю., Ушаков С.В. Находки поливной посуды как датировочный термин в изучении построек византийского Херсона: По материалам раскопок городского квартала XCVI // Историко-культурные связи Причерноморья и Средиземноморья X—XVIII вв. по материалам поливной керамики: Тез. докл. Симферополь, 1998. С. 101—105; Паршина Е.А. Поливная керамика Херсонеса // 150 лет Одесскому археологическому музею УССР: Тез. докл. юбил. конф. Киев, 1975. С. 164—165; Рыжов С.Г. Художественная керамика XII—XIII вв. из Херсонеса // Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья, X—XVIII вв. Киев, 2005. С. 62—69; Ушаков С.В. Поливная керамика из комплексов XIII в. северо-восточного района Херсонеса (квартал XCVII, помещение 1, 3, 11) // Поливная керамика Средиземноморья и Причерноморья, X—XVIII вв. Киев, 2005. С. 70—92; Яшаева Т.Ю. Поливная керамика из раскопок загородных пещерных монастырей Херсона // Историко-культурные связи Причерноморья-Средиземноморья X—XVIII вв. по материалам поливной керамики. Тез. докл. Симферополь, 1998. С. 198—200.