II. Набеги татар. Евпаторийский невольничий базар. Христиане невольники на галерах. Менгли-Гирей. Оптические телеграфы казаков для отражения татар. Мемет-Гирей и Девлет-Гирей. Тугай-бей и Ислам-Гирей. Наезды Запорожских казаков

По своему врожденному хищничеству, татары не могли долго оставаться на месте. Страсть к наживе, грабежу, побуждала их, под начальством ханов или беев, делать почти ежегодно набеги на Русскую или Польскую украину.

Всегда избегая открытых сражений, они внезапно нападали на селения и города, — грабили все, что только могли захватить с собой, угоняли в Крым массы разного скота, а с ним вместе — тысячи, даже десятки тысяч христиан. При дележе они были весьма неразборчивы и жестоки, никакие мольбы и вопли не могли отвратить разлучение матерей с детьми, мужей с женами. Детей они бесцеремонно обрезали для обращения в магометанство, девиц и жен насиловали в присутствии родителей и мужей...

Вследствие такого наплыва пленных, в Крыму образовались невольничьи рынки — «аурут-базар». Более известные из них были в городах: «Гезлев» (Евпатории) и «Кефе» (Феодосии).

Пригнав на эти рынки истомленных, босоногих христиан, связанных крепкими ремнями, — татары прежде всего отбирали из них «лучший товар» для хана, беев и прочих состоятельных лиц. К ним пленные поступали рабами: обрабатывали поля и сады, пасли скот и овец, получая за труд самую скверную пищу (например, мясо палых животных) и лишь необходимейшую одежду из награбленных же вещей. Во время работ, кандалы и плети были неразлучными их спутниками. Тех же, для которых не доставало цепей («кайдан»), — во избежание побега, на ночь запирали в темные клетки, чаще всего подвергали такой пытке: им подрезывали подошвы ног и засыпали раны рубленным конским волосом, или же вырезывали часть голени, в которую вставляли тонкую палочку¹. Те из невольниц, которые отличались красотой и молодостью, а также миловидные мальчики разбирались «Кизляр-агами» (начальниками гаремов), для помещения в гаремы беев и мурз.

Массы других невольников продавались, вместе с излишним скотом, барышникам — европейским купцам, туркам и жидам. Более мускулистых и крепких здоровьем продавали, скованными за шею, на тяжелые земляные работы, — или же на галеры, своего рода каторгу.

Когда их пригоняли из Украйны в Гезлев, — главный невольничий рынок берегов Черного моря, — тогда этот город особенно оживлялся. Из Малой Азии, Египта, Италии, Франции, особенно из Константинополя, к этому времени стекались торгаши на живой товар, а Евпаторийские власти, ханские янычары и приближенные к хану мурзы потирали руки, ожидая хорошей наживы.

Вот настал давно ожидаемый базар! На Евпаторийской торговой площади («Майдан»), за крепостными стенами и башнями, остатки которых сохранились и до этого времени, — уже разместили группами живой товар. Здесь собраны люди обоих полов и всяких возрастов, — все в рубищах. Купцы разных наций тотчас их обступают и бесцеремонно осматривают, раздевают, при помощи продавцов, пересматривают и выбирают: торгуются, снова тормошат товар, наконец покупают. В отдалении сидят группы невольниц под навесами, это «отборный товар», доступный только для богатых. При них уже находится «джелла́б» (купец) с неизменной трубкой. Тело и волосы красавиц уже смазаны маслом, щеки их нарумянены, брови подкрашены, они уже одеты и накормлены. Эти несчастные обязаны, по одному мановению своего торгаша, а иногда и под его ударами, вставать и открываться перед каждым покупателем. В глазах их выражается — то жадное нетерпение скорее узнать решение своей участи, то отчаяние быть разлученной с детьми...

Со всех сторон страшный шум, гул от разноплеменных наречий... дикий крик, а вслед за ним свист плетей и стон несчастных... звяканье цепей, скрип арб, рев голодного скота, голос декламирующих дервишей... детский визг и отчаянный вопль матерей...

Это была оригинальная ярмарка в восточном вкусе. Все узкие улицы, окаймленные каменными зданиями и украшенные множеством минаретов, и все перекрестки города завалены народом. Пестрота костюмов необыкновенная: тут толпились генуэзцы и негры, армяне и турки, греки и караимы, — в особенности барышники-евреи. Между ними толкались нагие нищие, вертелись фигляры, шныряли цыгане... Сидел в стороне слепой сказочник, окруженный слушателями, и сопровождал рассказ свой припевами, при звуках «теорбы»...

Все здесь сливалось: богатство и нищета, радость и горе, наглые, дородные лица купцов и приниженные фигуры невольников, с исполосанными голыми спинами... Оглушительный кипучий муравейник, производивший тяжелое впечатление!

Из невольничьих рынков пленных развозили на кораблях и галерах в Турцию, Египет, Италию и другие страны.

В XV и XVI в. в Константинополе почти вся прислуга состояла из русских, да польских пленных. Если же крымские татары неудачно возвращались с набегов на Украину, или же бывали сами опустошаемы лихими Запорожцами, — в Стамбуле не находили рабынь-кормилиц, рабынь нянек.

Христиан-невольников на галерах держали вечно прикованными к «опалинам», на которых они гребли до изнеможения. Это были не люди, а жалкие существа, почти нагие, обросшие волосами, железные цепи въедались в их тело. Между ними прохаживались особые надзиратели. Если последние замечали, что кто либо из более слабых подростков изнемогал от непосильной работы, или взрослый — от чрезмерной усталости, они беспощадно стегали их по голым плечам. И когда хлыст впивался в тело, несчастные не смели даже отнять рук от своих весел, только извивались всем корпусом, да бросали жалобные, безнадежные взоры, вознося их к небу...

Присоединение Крыма положило конец позорной торговле христианами.

В Евпатории был только невольничий базар, куда и приходили суда только за пленными. Торговля же вообще с иностранными портами велась гезлевскими татарами и степной частью Крыма через Акмечетскую бухту, возле которой с давних времен существовал городок Росс, — на том именно месте, где теперь местечко Шеих-лар. Оттуда вывозили, преимущественно в Турцию, войлоки, шерсть сало и овец — в обмен на привозившиеся мануфактурные товары, одежду, оружие, лошади.

Крымским татарам до того была выгодна торговля невольниками, что, когда в конце XV в. князь Литовский (впоследствии король Польский) Александр, будучи побежден Менгли-Гиреем, предлагал послед-нему 18 500 червонцев за своих пленных, — хан, считая такой выкуп ничтожным, отверг его.

Это тот самый хан Менгли-Гирей, который разгромил Польшу, опустошил Киев, где сжег Печерский монастырь, обратил в пепел множество русских сел и разорил город Чернигов. Менгли-Гирей, сын Хаджи-Гирея, родоначальника крымских Гиреев, — замечателен в особенности тем, что, вступив в союз с Московским великим князем Иоанном III, окончательно истребил в 1480 г. враждебную себе Астраханскую «Золотую Орду», — столь долго опустошавшую и унижавшую Россию. Он взял в плен самого хана Золотой Орды Муртазу, но сам едва не был пленен другим ханом той орды Сеит-Ахмедом, во время преследования.

Татары вторгались на Украину обыкновенно зимой, чтобы избежать путевых препятствий другого времени года: разлива рек, болот, степных пожаров и проч. Старались возвращаться всегда до наступления весны. В набегах брали с собой, кроме верблюдов (для тяжестей), по три лошади на каждого: одну под седло, две вьючных. В вьюках сперва везлась их пища, состоявшая из просяного хлеба, пшена, «арпачик» (лука), «пенир» (овечьего сыра), соли, а потом, на обратном пути, — награбленные вещи и отстававшие пленные. Беи на лошадей своих надевали металлическую броню. Одежда татарских всадников состояла из куртки, шаровар с поясом, бараньей шапки и башмаков, а вооружение — из сабли, лука со стрелами, ятагана и ножа. Кроме того, они всегда брали с собой крепкие арканы, для поимки и перевязки пленных. В XVIII в. они вооружались также винтовками и пистолетами. Беи же надевали шлемы и панцири (кольчуги). При начальниках отрядов находились особые, разноцветные знамена. Тут же следовали и «кады-эскеры» (татарские судьи), — для поджигания фанатизма своих единоверцев против гяуров.

Конница татар в степи представляла ужасающее зрелище! Никакого построения они не придерживались, однако, безусловно подчинялись своим властям и в бою берегли друг друга.

Выходя из Крыма густыми массами, расползавшимися на несколько верст в сторону, — этот «кош» (татарское войско), по мере приближения к чужим владениям, стягивался, выдвигал вперед ногайцев, и двигался между лощин, вдоль балок, стараясь по возможности укрыться от неприятеля. Степные дороги эти назывались «шлягами». Татары особенно остерегались казаков, которые, в ожидании внезапного их нападения, круглый год не расставались с оружием, даже во время полевых работ. Иногда казаки узнавали о их приближении по «сакма» (свежему следу). Однако, татары ухитрялись и своими следами скрыть действительные свои силы. Они это делали так: рассыпали свою конницу в разные стороны, дробя ее на множество кучек, — до десяти даже человек, — причем все они держались известного центра и направления.

Как только показывались в степях татары, в тот же день по всей Украинской передовой линии выбрасывались сигнальные огни и, вслед затем, в селах раздавался звон набата, на который все казачество быстро собиралось и готовилось к отбою. Огни эти выбрасывались на сотни и тысячи верст. Это были своего рода оптические телеграфы. Они устраивались из простых шестов или «фигур», расставлявшихся на разных степных возвышенностях и курганах, которые оберегались особой стражей под названием «варта». Случалось, что какой нибудь казак, гоняясь в степи за зайцем, вдруг налетал на кучку татар, или просто замечал их «сакма», — как тотчас же давал знать ближайшей варте, где немедленно зажигался обвитый соломой или сухой травой шест, — и поднималась тревога по всей линии.

Пред самым нападением татары придерживались такой тактики: разделяли свои силы, — иногда до ста тысяч человек и более, — на три части, из коих две трети составляли главный корпус, а одну треть делили еще на два отряда, изображавшие правое и левое крыло. Пойдя в таком составе в глубь земли неприятельской, оба крыла отделялись, неслись в стороны, стараясь образовать полукруг, — и производили грабеж. Когда они возвращались, отделялась другая треть конницы, а по прибытии последней, пускалась остальная треть. Таким образом, главные силы корпуса оставались сомкнуты и каждый всадник в частности пользовался известной добычей.

Татарские всадники отличались ловкостью, а лошади их быстротой и выносливостью. Когда случалось им, во время преследования, бросаться в Днепр, — лошади не только выносили всадников вплавь, но перетягивали за собой и вьюки. В таких случаях вещи укреплялись к камышовым плетенкам, а плетенки привязывались к хвосту.

Когда взятый из Крыма провиант выходил, татары питались только кониной и водой, беи лакомились верблюжьим мясом и бузой. (Предки же их не брезговали лисьим, волчьим или собачьим мясом, и даже человечьим). Своих раненых они особенно берегли. Не только раненых, даже убитых, если удавалось, они с собой увозили трупы, а потом, на привале, их сжигали. Если было возможно, обменивали пленных, лишь бы своих выручить.

Крымские татары были на столько воинственны, что в XVI в. под предводительством хана Махмет-Гирея (Мемет-Гирея), сына Менгли-Гирея, подняв всех Ногайцев, взбунтовали татар Казанской орды и назначили над ними царем ханского брата Сагиб-Гирея, потом соединились с казаками и двинулись к пределам Московского царства. От Воронежа и Нижнего Новгорода до берегов Москвы-реки эти союзники сожгли все селения, города и взяли в рабство десятки тысяч русских, в том числе множество знатных особ женского пола, причем младенцев безжалостно умерщвляли на глазах матерей. Сама Москва едва откупилась богатыми дарами и обязалась платить Гиреям ежегодную дань. Москва не избегла татарских насилий: они грабили и оскверняли храмы бесчестили православных жен и дочерей. До сих пор в Москве существует название одной части города «Арбат» (Арбатская часть, Арбатские ворота), — местность, где татары имели привал. От Москвы Мемет-Гирей двинулся на юг, но при нападении на Астрахань, был убит ногайскими мурзами.

В том же XVI веке (1572 г.) Девлет-Гирей, пользуясь смятением Москвы, вследствие жестоких казней Иоанна IV, ворвался в столицу, разграбил ее, предал город ужасному огню и увел массы пленных. Тогда в одной Москве погибло от татар до восьми сот тысяч человек: река наполнилась трупами, город обращен в развалины, с огромными по улицам кучами мертвых тел.

С того времени против набега татар в Малороссии начали устраивать оборонительные линии, строили укрепления вдоль южной границы, по дорогам валили большие деревья, копали глубокие канавы, насыпали высокие земляные валы, на бродах в реках вбивали сваи, устраивали всякого рода засады, зорко следя за появлением хищников.

В этом столетии татарская знать в Москве была в особом почете. Сам царь Борис Годунов был потомком татарского мурзы Четы, и потому неудивительно, что в половине следующего века самые видные места среди бояр занимали крещенные татары.

В половине XVII века заслуживает внимания храбрый Перекопский князь Тугай-Бей, или «Ор-Бей»². Он, в союзе с гетманом Хмельницким, опустошал Польские владения. За выкуп одного лишь польского вельможи Синявского, попавшегося в числе многих других в плен, он потребовал и получил двадцать тысяч червонцев. А хан Ислам-Гирей облагал Польшу ежегодной данью в девяносто тысяч злотых.

Обратно в Крым татары всегда следовали другим путем, чтобы не встретиться с врагом.

Нередко и крымским татарам доставалось за зверские набеги. Так, в конце XVI века казаки, пользуясь отсутствием татар, — набегом их в Молдавию, — внезапно вторглись, через Перекоп, в Тавриду и произвели в ней опустошения. Жестокостям не было пределов, они погубили несколько тысяч татарских женщин и детей, совершив над ними разные насилия, например: детей убивали на глазах матерей, вырезывали у женщин груди, выкалывали глаза... Тогда же казаки освободили множество христиан, томившихся в неволе.

А в XVII в., при Мурад-Гирее, известно опустошение полуострова кошевым атаманом Серко. Он со своими запорожцами разорил Крым, взял в плен четыре тысячи татар и успел благополучно, с богатой добычей, возвратиться в «Сечь». Татары страшно были напуганы этим набегом и долго после того не могли опомниться, даже детей стращали именем «Серко». называя его «урус-шайтан» (русским чертом).

«Сечь» (засека) — укрепленное место холостых казаков. Первоначально эти казаки, — выходцы юго-восточных берегов Азовского моря, — жили на том месте, где теперь город Алешки (название городу дано по имени первого атамана Алексея), но впоследствии, они избрали для своего местопребывания острова р. Днепра, за его порогами, — почему и назывались «запорожцами». От них, при Екатерине II, образовались Черноморские казаки. Когда их перевели на Кавказ, «Сечь» с 200 тысяч десятин заселилась малороссиянами. «Сечь» была подарена князю Вяземскому³, а от наследников его перешла к известному миллионеру Штиглицу, разбогатевшему на счет крымской соли.

Иногда и с моря запорожцы разоряли татар, удалые казаки выплывали из р. Днепра на вооруженных «чайках» (лодках) в Черное море. Это море, считавшееся в древние времена, до похода аргонавтов в Колхиду, за золотым руном, негостеприимным, отчего и прозывали его «Аксенов,» для запорожцев было совершенно доступным, они плакали по нем свободно и выдерживали на своих лодках самые сильные бури. Если встречался им в открытом море корабль, они гнались за ним, цеплялись, взбирались на палубу и открывали рукопашный бой, причем команду его бросали в море. Если замечали неуклюжее купеческое судно, приводимое в движение галерой, окружали их, рубили врага и овладевали товарами. Только щадили гребцов — невольников из христиан, прикованных на галере.

Присоединяя их к своему вольному войску, казаки, при содействии последних, ухищрялись безнаказанно проникать в приморские города Черного моря и опустошать их, — например Синоп, Варну. Заходили и в Константинопольский пролив (древний Босфор-Фракийский), подходили к самому Стамбулу и открывали по городу перестрелку. Между казаками известны были так называемые «пугалы». Они умели подражать крику разных зверей и пению птиц. Этой способностью, как сигналами, казаки часто пользовались, чтобы дать знать «своим» о своем прибытии, или чтобы провести врага, т. е. отвлечь его внимание, или же уйти от него. При кошевом атамане Коношевиче-Сагайдачном (первом гетмане запорожском), в 1606 году был сожжен знаменитый город Кефе⁴, куда стекались при генуэзцах богатства всего света и где был всемирный невольничий рынок. Там рабов продавали большими партиями, как рабочую силу, переходившую из рук в руки, не без барыша. Множество таких невольников были казаками освобождены и доставлены на родину.

После разорения берегов Крыма, запорожцы обратно возвращались с большими предосторожностями, потому что всякий раз, как они производили подобный морской поход, татары сухим путем выезжали в степи, к берегам р. Днепра, и там поджидали их. На какие бы хитрости казаки ни пускались, — они, случалось, принимали образ татар, благодаря одежде запорожцев, которая была подобна татарской, они также брили головы, оставляя чуб (хохол), как и татары, — но им все-таки обратный путь не обходился дешево.

Особенно их подстерегали у турецкой крепости «Кизы-Кермен»⁵ (девичья крепость), находившейся на месте теперешнего города Берислава. Бели от пушечной пальбы казачьи «чайки» давали течь, а с обоих берегов преследовали их татары, то запорожцы, чтобы не быть взятыми в плен, бросались в воду и на воде долго держались, продолжая плыть. Казаки ухищрялись прятаться и под водой. Это они делали так: подплывали близко к берегу, срывали камышинки и опускались на дно реки, держа их во рту так, чтобы другой конец находился над водой, и таким образом дышали помощью этих камышинок. Многие из них тонули, но многие в состоянии бывали держаться под водой несколько часов сряду, пока не наступала ночь, или же сами татары не отъезжали от р. Днепра. Не спроста говорили, что «казак в огне не горит и в воде не тонет»!

Но случалось, что они возвращались не этим путем, а через Азовское море и лиман р. Берды, оттуда следовали то речками, то полями, по которым и перетаскивали лодки волоком, пока не достигали р. Днепра.

Не смотря на множество препятствий, запорожцы всегда возвращались в «Сечь» с богатой добычей, хотя и с большой потерей в людях.

Когда же татары продолжали их преследовать и запорожцы теряли все средства силой отразить их, тогда решались на отважный, но ужасный подвиг: они поджигали степи! В поджогах принимали участие все наличные казаки, не исключая стариков, детей и женщин. По всей передовой линии собиралась солома, сухая трава, хворост и весь этот горючий материал раскладывался кучками на разных местах. Как только поднимался благоприятный ветер, все кучки, по данному сигнальному огню, одновременно зажигались и пламя неслось по ветру — в степи...

Огненная лава быстро стелется по земле и подкашивает всю зелень по пути, — будь то хлебное растение, сочная трава, кустарник или простой бурьян...

Пожар вдруг прерывается, то перед болотистыми местами, то от порывистого ветра, но тотчас же, с большей еще силой, захватывает обгорелую землю... Позади оставляется дымящаяся почва, и пересохшие болота. К небу несется густой дым, предвестник на десятки верст вперед страшного степного опустошения, — а внизу стелется по чернозему один лишь пепел... Волки, лисицы, дикие кабаны, будучи преследуемы пламенем, бросаются все вперед и вперед — на татар, и своим диким воем еще более гонят их изнуренных коней... Но вот огненная лава нагоняет, наконец, отсталых, облизывает их и пожирает...

Примечания

1. Этот способ удерживания от побегов практиковался, в недавнее еще время, и кавказскими горцами над русскими военнопленными.

2. Ор-Беями именовались все вообще беи, которые оберегали «Ор-Копу» (Орские, или Перекопские ворота).

3. Генерал-Прокурору при Екатерине II.

4. У генуэзцев — «Кафа».

5. Татары ее называли «Кизиль-Кермен» (кизиловая, красная крепость).