X. Севастополь и флот в царствование императора Николая I

Севастополь и флот в царствование императора Николая I. — Война с Турцией в 1828—1829 годах: взятие Анапы и Варны; дело Казарского. — Чума. — Пребывание флота в Босфоре в 1833 г. — Михаил Петрович Лазарев и его время: Абхазские крейсеры; Севастопольский флот.

Политические наши рассчеты с Турцией не были окончены в 1811 году турки, по своим религиозным принципам, и до нашего времени, остались гостями в Европе. Различие их верований, многих нравственных убеждений, условий общежития и даже способа выражаться на письме — все это мешало и мешает им до нашего времени слиться с которым нибудь из покоренных ими народов, и делает владения их не только в Европе, но и в Азии вечной кипятильней всяких национальных вопросов, способных разрешаться только при помощи кровопролития.

С 1814 года очередной вопрос, по этой категории дел, был поднят греческий. Мы видим даже, что Англия, Франция и Россия соединились вместе, для разрешения этого вопроса, и вместе, в 1827 году, истребляли турецкий флот при Наварине. Мы оставляем в стороне политические осложнения, которые послужили поводом к войне нашей с Турцией, начавшейся с этого сражения и объявленной только в следующем 1828 году. Не смотря на их близкое соотношение к Севастополю, объем предлагаемого сочинения не позволяет здесь вдаваться в большие исторические подробности по этому предмету, и мы обратимся к событиям ближайшим и собственно портовым¹.

11 апреля 1828 года наш черноморский флот, находившийся в Севастополе, выведен был на рейд. Он состоял тогда из 8 кораблей, 5 фрегатов 20 меньших парусных судов и 3-х пароходов; всего 36-ть военных судов — один только корабль покуда остался в гавани. На всех этих судах, наличных флотских чинов доходило до 12 тысяч. 14 числа этого месяца на флоте поднял флаг главный его командир, вице — адмирал Грейг, и прибыл на него начальник десантных войск, генерал-адъютант князь Александр Сергеевич Меншиков² а в продолжение последующих дней сажали на суда флота десантный корпус, состоявший приблизительно из 5 тысяч человек. 29 числа флот выступил из Севастополя и 2 мая прибыл к Анапе. Эта крепость была турками восстановлена, после прошедшей войны, имела до 5 тысяч гарнизона и не располагала сдаться; а потому и атака на нее поведена была с сухого пути и моря. С берега заложены были батареи и апроши, а с моря с судов наших открыто бомбардирование, и после нескольких схваток наших войск, на вылазках, с турецкими гарнизонными войсками и большими толпами горцев, старавшихся разрушить наши осадные работы, 12 июня крепость сдалась на капитуляцию, при чем взято было в ней до 4 тысяч человек пленных, 80 орудий и большое число военных запасов. Сверх того нашими крейсерами переловлено было несколько турецких судов с десантными войсками, которые были отправлены на помощь анапскому гарнизону из Трепизонда, и всех людей на них захвачено еще близко тысячи человек. Анапа почиталась значительным опорным пунктом для турок на кавказском берегу, и потому, с началом каждой войны нашей с Турцией, у нас признавалось необходимым заручиться этой крепостью; а это и было причиной, что ее приобретение было важным для нас успехом в военном отношении.

В течение того же времени наши главные сухопутные силы вступали в турецкие владения: на востоке — со стороны Кавказа и Грузии, а на западе — от устьев Дуная и Валлахии. А при этом, так как большая часть турецкого флота была уже истреблена при Наварине, и мы не могли встретить сильного соперничества со стороны турок на Черном море, то и все будущие военные операции нашей армии в Европейской Турции рассчитаны были на поддержке нашего флота. А именно: последний должен был прикрывать транспортные суда, назначенные для подвоза военных запасов и провизии к армии, от Одессы и других наших портов. Точно также на флот возложена была обязанность производить диверсии по всему румилийскому берегу в тылу у турецких сухопутных войск, к стороне Константинополя; а вместе ему поручено было, по мере возможности, занять которые нибудь береговые укрепления, в видах учреждения опорных и складочных пунктов военных для запасов, при дальнейших наступательных движениях нашей армии к югу.

На основании всего этого, еще в мае месяце, от флота нашего из-под Анапы отделена была эскадра из трех кораблей и двух фрегатов. Она отправлена была к турецким берегам для крейсерства от Кюстенджи до Кальякрии, и прикрытия транспортов; а для наблюдения за судами, выходившими на Черное море из Константинопольского пролива, высланы были меньшие крейсеры. По взятии же Анапы, и все прочие суда нашего флота, вместе с десантным корпусом, действовавшим под командой князя Меншикова, обращены были на овладение большой турецкой крепостью Варной, лежащей на западном берегу Черного моря.

22-го июля большая часть судов нашего флота собралась у Варны, а 24-го посещал флот государь император Николай Павлович, находившийся в это время при нашей армии. Затем, после обычных формальностей, по требованию о сдаче крепости, она обложена была действующими нашими силами с сухого пути и моря.

Первым актом атаки нашей, было дело наших моряков. В ночь на 27 июня гребные суда нашего флота, под командой капитана 2-го ранга Мелихова, вырезали из под крепостных выстрелов 14 вооруженных турецких судов. После того, со флота открыта была пальба по крепости, а с сухого пути поведены траншеи, в работах над которыми значительной долей участвовали наши флотские команды. В сентябре месяце крепость уже была достаточно разрушена. 25-го числа этого месяца вызваны были охотники штурмовать передовые ее укрепления, и в числе первых находились: лейтенант Зайцевский, мичман Гюленгек и 100 человек матросов; а 29-го сентября, после упорной обороны, крепость была сдана на капитуляцию.

В продолжение осады Варны, 17-го августа, наш крейсерский отряд, под начальством капитана 1-го ранга Критского, при посредстве флотского десанта, штурмовал береговое укрепление Инаду и овладел им; потом захватил на суда крепостные орудия, а укрепление взорвал и этим поиском произвел значительную тревогу в Константинополе, от которого Инада лежала только на расстоянии верст 120.

Государь император, находившийся во все время обложении Варны при наших войсках, и принимавший на себя заботу в их ободрении и обеспечении всем нужным, по взятии этой крепости пожелал сделать переезд в Одессу морем. Он поместился, со всей своей свитой, на 84-пушечном корабле «Императрица Мария», и 2-го октября последний снялся с якоря.

Но море неблагоприятно встретило нашего высокого путника. С раннего утра 3-го октября ветер менялся: то забегал он с севера, то с северо-запада; а сильная зыбь, предвестница бури, расхаживала широкими буграми от северо-востока. 4-го октября ветер усилился в этом направлении, обратился в шторм и снес на корабле части верхнего рангоута. Корабль был недавно только вооружен, и потому стоячий его такелаж вытягивался, а мачты размахивали до того, что в течение некоторого времени, покуда не успели принять всех мер к уменьшению потрясений корабля, он находился в некоторой опасности. По счастью, ветер 5-го числа изменился от берега, потом стал стихать и дозволил ему прибыть в ночь на 8 октября благополучно по своему назначению.

С 6-го октября суда нашего флота стали постепенно возвращаться на зимнее время в Севастополь, а в ноябре был послан отряд из 2-х кораблей и 2-х других судов для наблюдения за Босфором.

Война продолжалась и в 1829 году. Флот наш снова действовал под начальством адмирала Грейга.

Две длинные природные преграды являлись для нашей армии при ее наступательных движениях по европейской Турции, и первой такой преградой был Дунай, а второй — высокий хребет Балканских гор, протянувшийся южнее Дуная, от самого западного берега Черного моря, до моря Адриатического. Для облегчения перехода за Балканы нашей армии, положено было угрожать туркам с тыла к стороне Константинополя; а для этого, при помощи флота, овладеть крепостями, лежащими по Бургасскому или Фаросскому заливу, и во первых — Сизополем, который расположен был на полуострове, и потому лучше других мог быть укреплен и удержан со стороны моря. Экспедиция для занятия этой крепости назначена была под начальством контр-адмирала Кумани. Она состояла из 3-х кораблей, 2-х фрегатов и мелких судов с десантным отрядом сухопутного войска, числом до тысячи человек. 11-го февраля Кумани вышел из Варны, 15-го обстреливал крепость и высадил десант, а 16-го нашел ее оставленной гарнизоном.

После того, наш флот еще принимал деятельное участие в овладении другими крепостями по турецкому берегу, как-то: Мессемврией, Ахиолло, Бургасом, Василико, Агатополем, вновь Инадаю и, самой южной из них — Мидией, находящейся в 90 верстах от Константинополя. Сверх того, нашими крейсерами было сделано много призов, а в Пендараклии на южном берегу Черного моря, сожжен был новый турецкий корабль.

В течение этого времени турецкий флот, имевший пребывание в Беюгдере и состоявший из 6 кораблей, 2 или 3 фрегатов и нескольких малых судов, раза четыре, в апреле и мае месяцах, очень робко выходил из Босфора. Не удаляясь много от азиатского берега, он проходил вдоль него, на некоторое расстояние, и снова скрывался в пролив — не имея, по-видимому, ни малейшего желания вступать в сражение с нашим флотом. Во время своих выходов, он обыкновенно гонялся за ближайшими нашими крейсерами, сторожившими Босфор. Таким образом, в ночное время, на 12 мая, при взаимном недоразумении о национальности видимых судов, он сошелся с одним из наших фрегатов «Рафаил» и, по неосторожности его капитана, успел захватить его в плен. За то о н потерпел самую позорную неудачу в преследовании другого нашего крейсера — брига «Меркурий», находившегося под командой капитан-лейтенанта Козарского.

14-мая, точно также на рассвете, наш бриг оказался в очень близком расстоянии от турецкого флота, и два турецкие корабля — один 110-пушечный капитан-Пашинский, а другой 74-пушечный, также флагманский, пустились за ним в погоню. Большая часть турецких судов были лучшими ходоками сравнительно с нашими, и потому оба корабля после некоторого преследования успели догнать бриг «Меркурий» и сблизиться с ним по обе его стороны на самый короткий выстрел. Очень трудно было бы вообразить тому, кто не находился на палубе тогдашнего стопушечного корабля, какую малую и ничтожную фигуру представлял перед ним наш бриг. Казалось, два большие медведя бежали травить очень малого зайца. Правда или нет? Офицеры, находившиеся на фрегате «Рафаил», рассказывали впоследствии³, что у них не было добрых ладов со своим капитаном, и все равнодушно относились к общему делу защиты фрегата. А это, кажется, и было причиной безусловной его сдачи туркам; при чем, конечно, и оказывается, что командир его, капитан 2-го ранга Стройников, был прямо виной своей последующей печальной участи⁴, не по одному только факту сдачи своего суда, а также и по принципу его методы командования. У Казарского же на бриге было совсем наоборот: находясь в критических обстоятельствах, он собрал совет, и первый, младший из офицеров, штурман Прокофьев, смело подал свое мнение, что следует драться до крайности, а за тем сцепиться и взорваться. И голос храброго был всеми одобрен. На видное место положен был пистолет, которым последний остающийся в живых, из лиц, находившихся на совете, обязан был выстрелить по пороху в крюйт-камере⁵.

Затем, также как и в былые потемкинские времена сделал это Веревкин, на крик с одного из турецких кораблей о том, чтобы бриг сдавался, последний отвечал ему целым залпом ядер, книпелей и ружейных пуль по большому его кузову, а со своего другого борта, таким же залпом, встречал он и другой неприятельский корабль; и всего этого для турок было слишком достаточно, чтобы их привести в большое замешательство. А тогда с обоих кораблей, находившихся на самом близком расстоянии по обе стороны брига, началась беспорядочная и непрерывная пальба, снаряды от которой били только изредка по рангоуту брига; а больше его перелетали или попадали взаимно в бархоуты обоих атакующих. Сражающихся охватило дымом. Неугомонные крики на турецких кораблях, оглушительный гул от множества выстрелов из тяжелых орудий и стоны раненых — до того были новым зрелищем для турецких матросов, набранных только после наваринской катастрофы и дурно дисциплинированных, что все они пометались в разные стороны⁶; при чем начальники старались их приводить в порядок посредством бичей, и переполох от взаимного побиения и метких выстрелов нашего брига сделался так велик, что пальба с турецких кораблей очень скоро стала редеть. Около часу спустя после начала сражения один из них — капитан-Пашинский, спохватился в невыгодности боя и начал оставлять погоню. Пример его был заразителен: у турок возникло опасение, что наш бриг, не побоявшийся защищаться, не побоится и взлететь на воздух; а это заставило и другой турецкий корабль прекратить погоню⁷ — тогда как бриг, выкидывая весла и исправляя поспешно паруса, стал удаляться от неприятельского флота. Загадка же относительно прекращения сражения со стороны двух больших кораблей привела турок в такое недоумение, что ни одно судно из их флота не пустилось преследовать Козарского, и он с довольно изувеченным рангоутом и, следовательно, при уменьшенной парусности, спокойно уже продолжал уходить в Сизополь на соединение к своему флоту.

После всех завоеваний, сделанных нашими армиями в европейских и азиатских владениях Турции, 2-го сентября 1829 года, в Адрианополе, последовало заключение мира, и 17-го октября наш флот возвратился в Севастополь. Мы приобрели на этот раз от Турции на Черном море крепости Анапу и Поти с их округами.

В 1829 году умер командир севастопольского порта вице-адмирал Филипп Тимофеевич Быченский и место его заступил вице-адмирал Патаниоти.

С 1830 года суда нашего флота заняты были доставкой, из Сизополя, Варны и других турецких крепостей, наших сухопутных войск, больных, снарядов и военных тяжестей, по своим портам. Многие из них чинились; запасы флота восстанавливались и все, после военного времени, приводилось в порядок в севастопольском порте.

А между тем, во все время войны, не смотря на всякие предосторожности, чума беспрестанно появлялась в нашей армии и на флоте. Она доходила к нам то из турецкого лагеря, то на зафрахтованных для армии судах. А это имело последствием, что в наших черноморских портах были приняты очень строгие карантинные меры, которые, в свою очередь, не обошлись без значительных злоупотреблений со стороны лиц, имевших денежный интерес в доставке продуктов жителям оцепленных мест⁸. Злоупотребления же повели к тому, что нуждающееся население в Севастополе, преимущественно женщины, взволновалось — 4-го июня 1830 года произошел общий взрыв и дело окончилось очистительными жертвами, в числе пяти лиц, которые зверски были растерзаны остервенившейся толпой, уничтожившей вместе с тем и все карантинные преграды.

В 1832 году, 17-го февраля, начальником штаба черноморского флота и портов назначен был контр-адмирал Михаил Петрович Лазарев⁹.

В этом же году, новые политические обстоятельства вызывали наш черноморский флот еще на военное поприще: Один из наместников Оттоманской порты, египетский паша. Мегмет-Али, возмутился против турецкого султана. Восстание это имело обширное значение для турецкой монархии: оно делалось выражением оппозиции магометанства против европейских нововведений, которые понемногу водворялись в правительственных кружках султана и его прочих наместников — и вызывало в большинстве турецкого населения значительное ему сочувствие. Войска Мегмед-Али заняли Сирию, вступили в Азиатскую Турцию, разбили армию султана и, постоянно увеличиваясь новыми приверженцами, грозили самому Константинополю. Сам султан становился в оппозиции азиатскому нашествию, и по естественному порядку вещей, должен был найти у нас поддержку.

В исходе 1832 года, отправлен был в Турцию и Египет, полномочным агентом от нашего двора, генерал-лейтенант Николай Николаевич Муравьев, которому поручено было уладить все дело дипломатическим путем. А между тем, всему черноморскому флоту нашему дано было повеление готовиться к выступлению. Политический вопрос разгорался. Противники наши на западе, опасаясь всякого вмешательства России, в дела Турции, готовились точно также к вооруженному посредничеству.

В начале 1833 года, суда нашего флота постепенно выходили на севастопольский рейд. Первое их отделение — 4 линейные корабля, 3 фрегата, 1 корвет и 1 бриг, составили эскадру под командой Михаила Петровича Лазарева. В первых числах февраля он выводил ее в море и 8-го входил в Беюгдере. Другие две эскадры, под начальством контр-адмирала Кумани и Стожевского, приняли в Одессе 10-тысячный корпус наших сухопутных войск и в марте и апреле месяцах перевезли их, точно также, в Босфор и высаживали на южном берегу этого пролива. Такое пособие султану с нашей стороны совершенно было достаточно для спасения его столицы и престола, и последующее усмирение возмутившегося паши окончилось очень скоро, после того, уже дипломатическим путем. Затем наш флот в начале июля того же года перевез наши десантные войска из Босфора обратно в Феодосию и, по выдержании в плавании карантинного времени, в августе месяце возвратился на севастопольский рейд.

С 1833 года на должность командира севастопольского порта поступил контр-адмирал Кумани.

3-го августа 1833 года адмирал Грейг¹⁰ сделан был членом государственного совета. Место его, по командованию флотом, занял Михаил Петрович Лазарев, произведенный в 1833 году в вице-адмиралы с назначением в звание генерал-адъютанта. 1834 года декабря 19-го он был утвержден главным командиром черноморского флота.

В 1837 году посетил Севастополь Государь Император Николай Павлович, и в память пребывания своего, назначил построение соборной церкви во имя Св. Владимира, — первого русского государя, владевшего севастопольской местностью и принявшего на ней крещение.

С 1834 года, все бывшие суда нашего флота, выходили ежедневно по дивизиям в практическое плавание, преимущественно по западную сторону Крыма, к Тарханкуту и Одессе.

В 1838, 1739 и 1840 годах флот перевозил из Тамани корпус сухопутных войск для занятия местечек по абхазскому берегу, на котором постепенно возводилась тогда линия береговых укреплений. Корабли наши становились при этих случаях ближе к берегу и обстреливали тот пункт, на который предполагалось свозить войска. Но и за тем горцы упорно защищали такие места, и их, по большей части, приходилось в первое время удерживать с боя.

Большая часть меньших судов черноморского флота, сверх того, занята была постоянным крейсерством, по, дистанциям и, посменно, у абхазского берега. Все такие крейсеры делились обыкновенно на два отряда: северный, имевший главную станцию в Суджук-Кале, а южный — в Сухуме.

Обязанности их, по прежнему, состояли в том, чтобы не допускать подвоза горцам с моря боевых припасов и вывоза от них невольников и невольниц. А также, в возможных случаях, должны они были оказывать помощь береговым укреплениям; и по этому поводу командам с наших судов приходилось нередко участвовать в довольно значительных схватках с вооруженными толпами горцев, особенно в такое время, когда случалось, что юго-западные штормы заставали этих крейсеров у берега и они терпели крушение. И таким образом на Черном море, в течение всего времени, прошедшего с турецкой войны в царствование императора Александра Павловича, военные занятия для наших севастопольских моряков никогда не прекращались.

А между тем, черноморский флот наш постепенно увеличивался и входил в данные ему штатные размеры. Михаил Петрович Лазарев, в течение некоторого времени, пополнил комплект черноморских офицеров целой семьей своих бывших сослуживцев, с которыми он сблизился в течение своей служебной карьеры, и сближение с которыми обусловливалось единственно общей их преданностью своему военно-морскому отечественному делу.

Мы вообще не привыкли в России возвеличивать свое отечественное дело. У нас и до сих пор вы услышите от многих патриотов наших, что Потемкин был только чудак, Суворов еще того больше, Ушаков был простой, М.П. Лазарев был тоже простой. Но только все эти чудаки и простые люди, начиная с Минина Сухорукого, в простоте души своей жертвовавшего своим достоянием для спасения отечества, и с великого труженика Петра — также работавшего в простоте души исключительно для России, и, конечно, никто из тех, которые у нас трудились из одной только прибыли — выстроили наше обширное русское царство. По поводу принципа одного из представителей политических интересов юго-западных европейских держав: «язык дан человеку для того, чтобы скрывать мысль», наша императрица Екатерина сказала: «Мы будем делать напротив: пусть имеют всегда доверенность к выражению наших мыслей на словах»¹¹. И точно — все наши высшие государственные деятели отличались энергией и простотой — теми самыми качествами, которые составляли всю силу того бесконечного нравственного влияния, которое имели Михаил Петрович Лазарев и Павел Степанович Нахимов на всю окружавшую их среду.

Всякий новый офицер, прибывший на службу в черноморский флот, незаметно для него самого, со всех сторон в тонкости ощупывался лицами, окружавшими Михаила Петровича, и потом, по большей части, отправлялся в сухумский или суджукский отряд. Эта школа для нашего моряка была — школой водяной и огненной: для того, чтобы убедиться в этом, стоит только прочитать из «Летописи крушений и пожаров судов русского флота» (А.П. Соколова) те ее места, которые относились к бедствиям последних, случившимися с ними у кавказского берега. Затем, если новый питомец возвращался живой из своей первой школы, он находил всегда себе место на одном из лучших судов флота — где мог продолжать, незаметным образом, свое служебное образование по части того образцового порядка, в каком надлежит содержать команду и суда военного флота. Очень часто попадал он в школу более специальную, и делался, сверх своего практического призвания, еще хорошим теоретиком в постройке и вооружении судов. Всякое проявление личного труда каждого из тогдашних офицеров — личной деятельности каждого — находило лучших знатоков и экспертов в особе Михаила Петровича и лиц, непосредственно его окружавших, и то была истинная тонкая и невидимая связь всех тогдашних сослуживцев по черноморскому флоту — независевшая ни от каких почестей и наград.

С другой стороны, Михаила Петровича Лазарева, по времени и обстоятельствам, надлежит почитать как третьего строителя севастопольского порта — считая первым Мекензи, а вторым Ушакова: в этом убеждают вас неоспоримо самые нелицеприятные свидетели дела — повременные планы Севастополя. Теперь, в настоящем случае, мы припомним состояние порта и города при вступлении на престол государя Императора Николая Павловича (описанное выше)¹², и потом сделаем небольшой обзор тому Севастополю, который существовал до последней его осады, в крымскую войну, и тем переменам, которые произошли в нем за этот последний период времени.

Начнем с екатерининской пристани:

Теперь над ней устроен элегантный портик с коло надой и, по сторонам, два караульных домика и площадка — это все из тесаного камня. С пристани входите вы на чистую, вымощенную площадь — место вечерних прогулок севастопольских жителей, после знойного дня. На этой площади по вечерам играет музыка. На левую руку от пристани идет высокая каменная стена, отделяющая к берегу Южной бухты адмиралтейство; а вдоль него идет главная улица города «Екатерининская», обставленная с правой стороны хорошими домами, из которых первым от угла — большой каменный дом офицерского собрания. На большое возвышение, находящееся рядом с этим домом и вправо от него — некогда знаменитое в Севастополе, под названием «хребта беззакония» — ведет теперь широкая каменная лестница, к саду, окруженному чугунной решеткой, и памятнику Казарского, командира брига «Меркурий».

По другую, западную сторону упомянутого возвышения, где, лет десять только тому назад, тянулась изрытая, бугристая дорога, перерезанная промоинами, теперь пролегает широкая мощеная улица «Морская», обставленная хорошими домами, палисадниками и густыми садами. Она выводит вас к театральной площади, которую окружают теперь точно также высокие чистые каменные дома и, в числе них, находится замечательное, по своей красивой архитектуре, новое здание театра. На этой площади — фонтан, вода в который проведена была при адмирале Грейге, из тех источников, где были начаты водопроводные работы при Мекензи. На этой же площади смыкаются и обе улицы — Морская и Екатерининская, которые, таким образом, вместе с площадями на протяжении свыше 3 верст опоясывают главную городскую гору и, вместе с прилегающими к ним строениями, выделяют из Севастополя то его пространство которое называется собственно «городом». Из числа новых зданий в самом городе, наиболее замечательны: перестроенные в великолепном стиле и в более обширном размере — соборная церковь Св. Николая, по прежнему вдавшаяся в адмиралтейскую стенку на Екатерининской улице; на горе — церковь Петра и Павла, бывшая греческая; выделяющееся из ряда всех прочих, по своей красоте, здание морской библиотеки, и проектированный храм Св. Владимира, у которого выложен был только еще один фундамент.

Затем, в ширину свою, город, вообще, раза в три и более увеличивался своими предместьями или слободками. Рядом с ним (с горой) и величиной не меньше его самого, лежала к западу от него «Артиллерийская» слободка, огибавшая своим северным концом артиллерийскую бухту, а к югу протянувшаяся дальше самого города.

На Екатерининской площади сохраняется дворец, выстроенный при Мекензи, а к северу заслоняет ее обширное здание двухъярусной «Николаевской» казематированной батареи, возведенное вновь из оплошного тесаного камня и занимающего в длину берег почти на полверсты. На мысу, за Артиллерийской бухтой, и на двух противоположных мысах, по ту сторону рейда — где находились прежде де бальменовские земляные укрепления, восстановленные при Ушакове и де Траверсе, теперь возведены огромные двух- и трехъярусные батареи с бастионами, выложенные также из тесаного камня: «Александровская», «Константиновская» и «Михайловская»; напротив Екатерининской пристани на Павловском мыске такая же трех ярусная батарея — «Павловская»; а по обе стороны рейда, на выдавшихся местах, еще — три большие, каменные же, батареи.

Но венец собственно портового сооружения находится по другую, восточную, сторону южной бухты; это — «Лазаревское» адмиралтейство и доки. Здесь, в центральном пункте севастопольской гавани, срыта или скорее спилена каменная гора, составлявшая прежний высокий мыс; по снятии горы образовалась площадь, еще и за тем возвышающаяся от 15 до 20 сажен над поверхностью моря; а на ней основаны все здания, необходимые для хранения корабельных запасов. Корабельная бухта в глубину просечена и продолжена; а в этом углублении устроены громадные и замечательные, по чистоте своей отделки, сухие доки, то есть — такие вместилища для кораблей, на которые они поднимаются при посредстве шлюзов и напускной воды и становятся на сушу. В общем бассейне доков находится пять отделений, из которых в трех помещаются самые большие линейные корабли; а в двух фрегаты. К стороне Южной бухты, около того же адмиралтейства, устроен элинг, называемый «мортоновым» — для подъема второстепенных и малых судов.

Для наполнения доков водой, во время, когда запираются внешние их шлюзы, в том случае, если приходится вводить или выводить из доков суда, устроен к ним водопровод — который, вместе с тем, удовлетворяет и другой крайней надобности адмиралтейства, флота и порта, то есть — снабжает их пресной водой. Этот водопровод проектирован был, с одобрения государя императора Николая Павловича, адмиралом Грейгом и выстроен также при М.П. Лазареве. Вода, которая должна его наполнять, взята от ключей Черной речки; а водопровод, в форме каменного канала, выходит из ее долины и идет на протяжении 18 верст до самых доков. Канал иссечен по всем изгибам каменистой нагорной почвы вдоль окраины южного берега рейда, по горизонтальному уровню с небольшим уклоном к западу или докам, на высоте от 4 до 8 сажен; в трех местах для него просечены в горах туннели, и в четырех — устроены каменные арки через лощины или балки. Но так как высота самых ключей оказалась впоследствии недостаточной для наполнения доков, то доковый бассейн пополняется морской водой при посредстве паровой машины. На горе, между доками и берегом Южной бухты, выстроены вновь для флотских чинов каменные казармы на 6000 человек.

Затем — Корабельная слободка и новое адмиралтейство, теперь уже почти непрерывными садами и строениями связываются с «Южной» слободкой, бывшей «Каторжной», которая, вместе с новым бульваром, густыми садами и огородами на широком пространстве протягивается по засыпанному углублению Южной бухты — тому самому углублению, где еще в начале сороковых годов, по свидетельству очевидцев¹³, лежало обширное болото, и в нем водилось множество озерной рыбы. Южная же слободка, с хуторами и садами, доходит до города и примыкает к Екатерининской улице.

Число всех жителей в Севастополе в 1852 и 53-м годах доходит до 45 и 46 тысяч человек; домов всех считается более 2500, и из них казенных жилых 170; лавок и магазинов 130; главный же рынок лежит по восточную сторону Артиллерийской бухты.

17 экипажей наших флотских севастопольских команд находились, в это время, в полных комплектах, также как и суда нашего флота, которых на лицо в Севастополе состояло: 4 корабля 120-пушечных — «Двенадцать Апостолов», «Париж», «Трех Святителей», «Великий князь Константин»; 11 кораблей 84-пушечных; «Трех Иерархов», «Гавриил», «Селафаил», «Уриил», «Варна», «Иегудиил», «Ростислав», «Святослав», «Храбрый», «Чесме», «Императрица Мария» — все выстроенные по лучшим современным образцам и хорошие ходоки; 7 фрегатов: «Мессемврия», «Мидия», «Кулевчи», «Сизополь», «Коварна», «Флора» и «Кагул»; 4 корвета; 12 бригов; 8 шхун; 9 тендеров, 2 яхты, 1 бомбарда, 1 палубный бот, 5 боевых и 4 посыльных пароходов; 12 больших и 5 малых транспортов, и пять лоц-судов; то есть 62 военные судна и 23 транспортные и посыльные — не считая вооруженных речных, мелкоходных и портовых, состоявших при других черноморских портах, число которых доходило до 90.

В течение царствования своего, государь император Николай Павлович посещал Севастополь три раза — в 1837, 1845 и 1850 годах.

Перемены по портовой администрации Севастополя, за время командования флотом М.П. Лазарева, состояли в том, что в 1835 году командиром севастопольского порта назначен был контр-адмирал Стожевский; а 6-го декабря 1837 года в этой должности сменил его вице-адмирал Александр Павлович Авинов. Последний в 1841 году был утвержден в звании севастопольского военного губернатора. В 1849 году, по перечислении Авинова членом адмиралтейств-совета, на должность его поступил вице-адмирал Степан Петрович Хрущов; а начальником штаба черноморского флота, вместо Хрущева, назначен был контр-адмирал Владимир Алексеевич Корнилов. Сам Михаил Петрович 10-го октября 1843 года был произведен в адмиралы и скончался в Вене 11-го апреля 1851 года. Вместо него 8-го апреля 1851 года назначен был временно исправляющим должность главного командира флота вице-адмирал Мориц Борисович Берх. В 1852 году командиром севастопольского порта назначен был вице-адмирал Станюкович.

Примечания

1. Подробности действий флота в Морском Сборнике 1850 г., статья В.И. Молихова.

2. Начальник морского штаба Его Императорского Величества.

3. Этот рассказ пишущий это слышал сам от бывших офицеров «Рафаила».

4. Он был по суду разжалован и определен в арестантские роты.

5. Пороховой погреб.

6. О тогдашнем состоянии турецких корабельных команд можно видеть из статьи «Морского Сборника» 1850 г. «Появление турецкого флота» в 1829 году.

7. Все это подтверждается общим свидетельством турок и офицеров фрегата «Рафаил», находившихся на турецких кораблях.

8. Образчики карантинных стеснений в Крыму можно видеть в сочинении Муравьева «Русские в Босфоре» изданном в 1869 г. стр. 436—440; о Севастополе же в «Записках врача» Закревского в Морском Сборнике.

9. Биографические сведения о нем имеются в Военном Энциклопедическом Лексиконе.

10. Произведен был в адмиралы в 1829 г.

11. У Храповицкого.

12. Подробное описание тогдашнего Севастополя можно найти еще в Морском Сборнике 1861 г. Т. 53, в «записках врача морской службы» Закревского.

13. У врача Закревского.