VI. Действия черноморского флота

1788 год: Работа в портах. — Общий состав наших морских сил. — Зависимость наших военных операций от общего состояния политических дел. — Начало военных действий на Лимане. — Капитан 2-го ранга Сакен. — Наш наличный флот. — Войнович. — Ушаков. — Первое генеральное сражение с турецким флотом. — Первый поиск к южным берегам Черного моря. — Перемены в составе флотских начальствующих лиц. — Значение Очакова. Наличный севастопольский флот в 1789 году. — Первая портовая администрация в Севастополе. — Общее положение дел на театре войны. — Бездействие флота под управлением Войновича. — Основание Николаевского порта.

К зиме на 1788 год, как турецкий флот, так и отдельные эскадры нашего, разошлись по своим портам. Все стали готовиться к кампании будущего года. Мордвинов не поспел еще вооружить вновь построенных в херсонском адмиралтействе кораблей, и потому, на защиту их в Лимане, удержал там всю свою флотилию и все малые парусные суда. Войнович же, при содействии корабельного мастера бригадира Катасанова и всех своих капитанов и при непрестанных побуждениях со стороны Потемкина, усиленно принялся также за исправление судов севастопольской эскадры; а оба они вместе — и Мордвинов, и Войнович — старались снарядить греческих арматоров или вооруженных разведчиков но Черному морю, для наблюдения за движениями турецких военных судов и преследования коммерческих.

Потемкин, сверх того, всеми мерами усиливал наши действующие сухопутные войска. На Балтийском море, по примеру прошлой войны, у нас готовилась выступить и идти в Архипелаг, в обход Европы, эскадра из 15 линейных кораблей.

Турецкое правительство точно также деятельно готовилось к войне. Лучшие европейские инженеры и другие техники заботились об усилении пограничных турецких защит, об организации у турок артиллерийской части и снаряжении их военных судов.

О числе и рангах судов нашего черноморского флота, к весне 1788 года, можно было судить по ведомости, пред ставленной Потемкину за подписью контр-адмирала Мордвинова¹, 10-го марта 1788 года. Из этой ведомости видно, что собственно в севастопольской эскадре к весне 1788 года состояло:

Кораблей 66-пушечных 2: «Преображение», переименованный из «Слава Екатерины», и «Св. Павел»; фрегатов: 50-пушечных 2, 40-пушечных 10 и меньших 2; бомбарда — 1; то есть всего 17 судов, которые можно было назвать собственно боевыми. Затем малых парусных, которые употреблялись на посты — сторожевые, брандвахтенные, для посылок и в конвой, как-то: шхун, шхунар, ботов, пинков и прочих до 10. А всего, следовательно, парусных военных 27 судов, которые собственно к весне и составляли наши наличные действующие силы на Черном море. Затем еще набрано было у нас до 20 судов малых крейсерских, преимущественно греческих арматоров, для разведок и захвата турецких коммерческих судов.

Все прочие суда нашего парусного флота, еще находившиеся на Лимане и в Херсоне, могли назваться покуда его резервом. А таких имелось, как это видно из той же ведомости: 80-пушечный корабль «Иосиф II», 66-пушечный «Князь Владимир», 50-пушечный фрегат «Александр», 40-пушечный «Скорый» и 26-пушечный «Св. Николай и до 18 других малых судов.

Лиманская гребная флотилия должна была состоять из 8 галер, 2 бомбард, 6 плавучих батарей, 6 вооруженных баркасов, 3 казачьих лодок и 7 брандерных судов, то есть из 32 судов, которые уже были на воде и вооружались в Херсоне. Кроме того, по всем речным верфям на Дону и Днепре строилось еще до 60 военных гребных судов разных рангов, которые могли быть также приготовлены в течение весеннего и летнего времени 1788 года. Да в Рогожских Хуторах, на Кутюрьминском устье Дона, строились два 40-пушечные фрегата.

Прежний образ нашей войны с Турцией, преимущественно завоевательный, не входил в планы Потемкина — все действия которого отличались большой методичностью и последовательностью. Потемкин видимо не располагал оставлять неприятельскую территорию в тылу у наших действующих сил, и потому намеревался прежде всего занять побережье Лимана и устья рек, впадающих в Черное море, на пространстве между Крымом и Дунаем; а для этого ему, во первых, предстояло овладеть Очаковым, Хаджи-Беем и другими турецкими укреплениями на этом берегу.

С другой стороны, в тех же самых видах, военные действия наши в 1788 году должны были не столько находиться под влиянием дальнейших стремлений к территориальным приобретениям, сколько состоять в полной зависимости от нашей генеральной политической обстановки. Те из наших военных теоретиков, которые находили в действиях Потемкина неугомонную мечту об изгнании турок из Европы², должны были навязать ему, по поводу того же самого, и беспокойный кровожадный характер, и жажду к нескончаемой войне, и притом ему же приписать крайнюю военную неспособность. Тогда как в действительности — Потемкин повсюду доказал свои миролюбивые тенденции и наклонности организатора. Все дело состояло в том, что он не желал и не искал войны; а посвятивши всю свою деятельность на благоустройство вверенного ему края, почитал преимущественно последнее одним из лучших способов общего возвеличения нашего государства. А государству нашему: с весны 1788 года предстояла уже не одна только война с Турцией. На севере спешил воспользоваться удалением оттуда наших войск, к турецким границам, шведский, король Густав III. Он деятельно, с весны же, вооружал у себя и флот, и армию, в надежде отнять у России ее Выборгское наместничество. На западе не меньшие затруднения готовили нам Польша и Пруссия, при настойчивых побуждениях со стороны Англии. И потому, как было сказано, нам приходилось думать не столько о новых захватах в турецких владениях, сколько о сохранении повсюду угрожающего положения и сбережении наличных сил наших армий. А при этом и все наши действия должны были клониться к тому, чтобы не удалять военных наших сил от своих границ и создавать как можно больше затруднений для Турции. Движения наших новороссийских армий на юг — рассчитанные, медленные, поступательные движения — гармонировали сполна с выполнением этой стратегической задачи.

Потемкин начинал с того, что шел с сухопутными войсками обложить Очаков, и на Лимане собирал всевозможные суда для составления гребной флотилии. Из приведенных выше сведений, мы видели, что всех таких судов, готовых и приводившихся в готовность, у нас имелось числом до 78. Начальство над ними предполагалось поручить принцу Нассау-Зигену, который был принят в наш флот из французской службы в чине контр-адмирала.

Турки, с своей стороны, решались не только отстаивать Очаков, но и, по прошлогоднему, дорываться до Херсона — и потому вся военная буря в этом году готовилась снова разразиться на Лимане.

Флот турецкий в начале 1788 года, то есть спустя 17 лет после истребления его при Чесме, был снова доведен до значительных размеров. Он состоял уже теперь из 20 линейных кораблей, более нежели из 20 фрегатов и множества меньших военных судов. Его предводитель, капитан-паша Гассан, известен был необыкновенной настойчивостью и твердостью характера.

В этом году военные действия на Лимане и на воде открывал один из наших флотских офицеров, капитан 2-го ранга Сакен.

Борьба за непосредственные наши русские интересы, личный характер императрицы и тогдашних наших местных ближайших деятелей: Румянцева, Потемкина, Суворова — борьба, в которой дипломатическим путем и отчасти на деле принимала участие положительно вся Европа — все это незаметно имело огромное нравственное влияние на круг людей, почти отрезанных от общества, какими были наши черноморские моряки. Под влиянием всех этих причин, настроение их доходило до высшей степени героизма и самоотвержения. Мы видели уже прежде действия наших двух отрядов под командой Кинсбергена в 1773 году. Выше упомянуто было о действиях Ломбарда и Веревкина. Последние находились теперь в плену в Константинополе. Но флот наш на половину состоял из таких же деятелей, для которых не доставало только случая и предлога на новые военные подвиги.

7-го мая 1788 года капитану Сакену, командиру дубель-шлюпки № 2, дан был малый отряд, состоявший из его собственного судна и двух казачьих или канонерских лодок, и он отправлен был под Кинбурн в распоряжение сухопутного ведомства, для сохранения сообщений этой крепости с нашей лиманской эскадрой — суда которой только еще сосредоточивались у пристани Глубокой. 18-го мая появились у Очакова главные силы турецкого флота, под командой самого Гассана. Эти силы состояли из 13 кораблей, 15 фрегатов и 32 разных меньших, преимущественно гребных, военных судов, и потому отряду Сакена дано было приказание присоединиться к своей эскадре.

Сакен не вдруг исполнил данное ему приказание — однако повиновался, и 20-го утром отправил к эскадре обе канонерские лодки, а сам, видимо с умыслом, замедлил, имея желание вызвать турецкие суда на сражение. Так оно и случилось: турецкая флотилия, со времени прибытия своего к Лиману, два дня стояла неподвижно, и вдруг — 20-го мая, часу в 12-м дня, очень поспешно и без всякого видимого приготовления, отделились от нее 30 гребных судов и прямо направились на дубель-шлюпку Сакена. Последний не располагал вступать в такую неравную битву; он тотчас поставил паруса и выкинул весла. Все турецкие суда сделали тоже самое, причем оказались все быстрее на ходу, нежели наша дубель-шлюпка, и часу в 6-м вечера 8 галер нагнали ее невдалеке от устья Буга. Когда Сакен увидел, что ему уйти уже нельзя, то посадил гребцов на бывшую у него 8-весельную шлюпку и послал ее уведомить Нассау-Зигена, что он живой в руки не отдастся. Большие орудия помещались на носу у дубель-шлюпки, и потому Сакен спешил повернуться носом к турецким галерам, чтобы дать им отпор. Но он не поспел сделать этого маневра и был взят двумя турецкими галерами на абордаж. Тогда — выполняя данное им прежде обещание — он сначала сражался, а потом зажег свою крюйт-камеру и взлетела, на воздух, а вместе с собой потопил еще 4 турецкие галеры. Все это происшествие во всей подробности видно было в зрительные трубы из Кинбурна. Труп Сакена был найден на песке при самом устье Буга, совершенно обезображенный. Дело Сакена было важно для нас в том отношении, что турки особенно тщательно, впоследствии, избегали абордажных схваток с русскими судами, и держались от них всегда в приличной дистанции, что и давало нам немалый нравственный перевес над ними.

В 1788 году, сообразно предположенному плану кампании, с весны, одна из наших армий, под начальством фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, направлена была к Днестру и должна была придерживаться к польским границам; а Потемкин, с другой армией, находившейся под личным его начальством, в мае месяце начал кампанию с обложения Очакова и старался преимущественно о том, чтобы всеми возможными способами отвлекать внимание турок к стороне моря. Характеры двух новых лиц, призванных командовать нашими лиманскими эскадрами, как раз соответствовали этим стратегическим комбинациям. Лица эти были: принц Нассау-Зиген и французско-американский корсар Пол Джонс, шотландский уроженец — оба, по репутации, люди храбрые и предприимчивые; но, как оказалось впоследствии, оба довольно неугомонные, а вдобавок, что касалось Пола Джонса, то он мало стеснялся обычаями благоустроенного общества, держался в этом отношении многих нигилистических привычек³ и тем возбудил к себе общее нерасположение наших команд и офицеров. При всем том цель принятия их на службу была достигнута. В июне месяце 1788 года — оба они, при содействии нашего капитана бригадирского ранга Панайоти Алексиано, человека, сделавшегося также известным своей отважностью со времени нашей архипелажской экспедиции — четыре раза нанесли поражение всей турецкой флотилии, державшейся у Очакова и наступавшей на нас со стороны Кинбурна. Все наши офицеры и команды отличались при этом самой блестящей храбростью. Капитан-паша Гассан в течение июня месяца не только лишился всех своих мелких судов, которые он привел в Лиман, для того, чтобы проникнуть до Херсона, но потерял до 14 кораблей и других парусных больших боевых судов — отчасти сожженных и взорванных, а отчасти захваченных нами в плен, причем считали потерю у турок людьми тысяч до 8-ми.

Между тем, Войнович всю зиму занят был исправлением судов севастопольской эскадры. Не ранее однако, как в начале июня, мог он привести большую их часть в готовность к выступлению из порта, и только 18-го июня, после настойчивых требований со стороны Потемкина, он вышел с ними в море, и последовал к северо-западу, для нападения на турецкий флот, находившийся у Очакова. Всего Войнович вывел в эскадре своей из Севастополя 2 линейные корабля: «Преображение» и «Св. Павел», 2 фрегата 50-пушечные: «Св. Георгий» и «Андрей», 8 фрегатов 40-пушечных; из них: «Стрела», «Победа», «Перун» и «Легкий» были прежней постройки, и потом новые, в прошлом году приведенные с Гнилотонской верфи: «Килбурн». «Берислав», «Фанагория» и «Таганрог». Эти двенадцать судов должны были составить боевую линию, и потому в новом нашем черноморском флоте положено их было называть кораблями. В сущности же, не только 40-пушечные, но и 50-пушечные фрегаты этого рода были фрегатами малыми, имевшими орудия малого калибра, и одинаковые с ними в балтийском нашем флоте, да и вообще в европейских флотах не почитались судами, которые могли сражаться в линии против настоящих боевых линейных кораблей. Затем находились еще при флоте: малый 32-пушечный фрегат «Вестник», два вооруженных транспорта: шебека «Острая» и 16 пушках, и шхуна «Полоцк» о 10 пушках, 17 малых корсарских судов, под названием лансонов и кирлангичей, размерами: от 54 до 80 футов длиной, и от 14 до 20 шириной; малых орудий на каждом из них имелось от 3 до 10, и наконец — 3 малых брандерных судна. То есть — всего малых судов при действующем флоте находилось 23, которые могли быть годны только на посылки и крейсерство по берегам, для разведывания о движении и состоянии неприятельского флота⁴. Граф Войнович имел свой флаг на корабле «Преображение»; авангардом командовал Федор Федоровичи Ушаков.

Из многих писем Войновича к Ушакову видно, что последний руководил всеми действиями нашего флота. Так, например⁵, 1-го июля Войнович ему писал:

«Любезный товарищ. Мне бы нужно было поговорить с вами. Пожалуйста приезжай, если будет досуг. 20 линейных кораблей насчитал!»

А потом еще 2-го июля:

Я думаю, друг мой, чтоб ввечеру нам поворотить чрез контр-марш⁶ к берегу. Но на это согласимся после. Авось, Бог даст ветру от берега и взять бы у него с наветренной стороны — так и сомнения бы не было. Тут только три корабля (то есть у турок), хорошо снабжены людьми; а прочее все у них сволочь. На абордаж у нас не возьмешь — люди хороши и подерутся шибко. Наши храбростью им не уступят. Сегодня думаю он не подойдет, ибо будет поздно; но завтра рано надобно быть готовым, да и ночью осторожным. Если подойдет к тебе капитан-паша, сожги батюшка, проклятого! Надобно нам поработать теперича, и отделаться на один конец. Если будет тихо, посылай ко мне часто свои мнения, и что предвидишь? Будь здоров и держи всех сомкнутых, авось избавимся».

По выходе нашего действующего флота из Севастополя, ветер стоял для него неблагоприятный. Крейсеры в начале дали знать Войновичу, что флот турецкий находится у Очакова: потом 24 июня они его уведомили, что он был усилен прибывшими из Константинополя новыми большими судами. Наконец, когда эскадра наша подвигалась к стороне Хаджи-Бея, то снова крейсеры уведомили Войновича, что флот турецкий находится под парусами и лавирует к стороне Севастополя. Наконец 29 июня у нас и на эскадре видны стали турецкие военные суда. 1 июля, когда она находилась невдалеке от острова Феодоносии⁷ Войнович, как видно из вышеприведенного его письма, насчитал тогда в турецком флоте до 20 линейных кораблей. 2 июля флоты сблизились и могли уже лучше рассмотреть друг друга. Турецкий флот состоял из 17 линейных кораблей, из которых пять было 80-пушечных; сверх того в нем было 8 фрегатов и точно также 24 мелкие судна, державшиеся за флотом или в замке. Собственно боевую силу обоих флотов можно было выразить таким образом:

У турок линию составляли одни их корабли. На них было до 1100 орудий и от 9 до 10 тысяч человек команд.

На наших линейных судах было 550 орудий и почти до 4 тысяч команд.

Вес металла, который могли турки единовременно выбрасывать из орудий, еще более нарушал диспропорцию этих сил, — так как нашифрегатские орудия, но общему свидетельству и по образу тогдашнего вооружения судов, были меньших калибров, сравнительно с теми, которые находились на турецких кораблях. Так, что можно было верно положить общий вес снарядов выбрасываемых из орудий турецкого флота в 410 пудов, а из нашего 160 пудов; что и могло окончательно выразить относительную боевую силу обоих флотов нашего и турецкого, при их первом генеральном столкновении на Черном море, 3 июля, на рассвете, оба флота сходились. Капитан паша Гассан надеялся одолеть наши слабые силы. Тогда как, ободренные прежними примерами и повинуясь приказанию Потемкина атаковать турецкий флот во что бы то ни стало, командиры наших судов, не смотря на видимое превосходство турецких сил, точно также шли охотно в сражение.

С самого утра, в этот день, ветер дуля, тихий от северо-востока. Наш флот лежал, к юго-востоку, то есть — к стороне моря. Флот турецкий, случайно, находился между нами и Крымом, на ветре у нашей эскадры. Ушаков, командуя авангардом, старался всеми силами выиграть ход у передовых шведских судов. Он сам, со своим кораблем, и два его передовые фрегата вовсе не держали строя, а шли под всеми парусами — как бы в авангарде у неприятеля. Намерение Ушакова состояло в том, чтобы голову турецкой колонны обойти и поставить в два огня. Но Гассан понял предстоявшую ему опасность, и точно также спешил прибавлять паруса. Турецкие корабли оказались легче наших на ходу, и передовые из них сблизились на короткий выстрел с нашим авангардом, тогда как все прочие суда обоих флотов вытянули длинные линии почти в рассыпную, и в этом положении открыли жестокую канонаду с обеих сторон. Это было в 2 часа по полудни. Команды наши получили приказание действовать по неприятелю не иначе как ближними прицельными выстрелами. Особенно метко сражалась на коротком расстоянии наш авангард — так, что три передовые турецкие корабля не выдержали и получасового огня с наших двух фрегатов и корабля «Св. Павла», они поворотили (овер-штаг) на другой галс и пошли прочь. Когда они проходили контр-галсом⁸ мимо Гассана, то он, в наказание им, сам палил в них ядрами, и требовал, чтобы они вступили снова в сражение. Но это было напрасно. Затем постепенно, на смену выбывших у турок из линии, вступал в сражение с нашим авангардом сам капитан-паша, и битва самая упорная продолжалась по всей линии до 5 часов по полудни. На одном из турецких кораблей была сбита мачта, на некоторых стеньги, у капитана-паши разбита вся корма Ушаковым — и весь флот турецкий пустился бежать. Корабль «Св. Павел», находясь всех ближе к неприятелю, еще догнал и выстрелами потопил одну его шебеку. Все прочие турецкие суда успели уйти на юго-запад и ночь разлучила флоты.

«Поздравляю тебя, батюшка Федор Федоровича», писал Войнович⁹ Ушакову. «Сего числа поступил ты весьма храбро. Дал же ты капитану-паше порядочный ужин. Мне все видно было! Сим вечером, как темно сделается, пойдем на курс — OSO к нашим берегам. Сие весьма нужно, вам скажу после. А наш флот заслужил чести и устоял против этакой силы! Мы пойдем к Козлову: надобно мне доложить князю кое-что. Прости друг сердечный — будь, душенька, осторожен, чтобы нам сей ночью не разлучиться. Я сделаю сигнал о соединении: тогда и спустимся».

Потери наши в этом сражении были не велики. Несколько более других пострадали фрегаты: «Берислав», «Стрела» и корабль «Св. Павел», было несколько человек раненых и ни одного убитого, как это видно из поверочных списков наших команд по судам¹⁰. Беспорядочное отступление турецкого флота показало нам, что урон в людях был на нем значителен. После сражения флоты еще два дня держались вдалеке, в виду один у другого. Наш находился у крымских берегов к стороне Евпатории.

Войнович еще писал Ушакову 5 июля¹¹:

«Друг мой Федор Федоровичи. Предвижу дурные нам обстоятельства. Сегодня ветер туркам благодетельствует, а у нас его нет. Фрегаты упали под ветер. Если да приблизится он (капитан-паша), то должно нам строить поскорее линию и приготовиться к бою. Если бы фрегаты не были так увалены под ветер, мы достигли бы гавани. Но что делать — судьба наша такая, надобно делать все что к лучшему. Дай мне свое мнение и обкуражь! Как думаешь, дойдем ли до гавани? Пошли к фрегатам, чтоб поднимались к ветру. Да сам не уходи далеко очень — сам ты знаешь!».

7 июля от наших крейсеров получено было известие, что турецкий флот ушел к стороне Варны. Войнович с эскадрой своей продержался еще в виду у Севастополя до 19 июля, и в этот день вошел на рейд.

Потом, по приказанию Потемкина, Войнович снова 24 августа выходил с эскадрой своей в море; но встретил на самом выходе из порта крепкий северо-западный ветер и 27-го снова возвратился на рейд¹²; а после того не выходил уже из Севастополя, не смотря ни на какие побуждения со стороны Потемкина. То он жаловался на повреждения своих судов и на множество у него на эскадре больных, то говорил что жители Крыма не спокойны, и что он не решается выйти в море из опасения быть отрезанным от главного своего порта, или быть застигнутым снова бурей¹³; а на последнее приводил в пример первое выступление флота в прошлом году, когда, вследствие полученных им повреждений, он принужден был в течение целой зимы заниматься одними исправлениями, и потерял два большие военные судна. Одержанная 3-го июля победа над турецким флотом давала мнениям Войновича некоторый авторитет, а многие его доводы невольно склоняли и самого Потемкина на соблюдение известной осторожности.

А между тем, в последних числах июля, капитан-паша снова появился под Очаковым¹⁴ и укрепил островок Березань или Аду, лежащий против входа с моря в Днепровский Лиман. Все это вместе держало морские силы наши в довольно неопределенном состоянии, и неопределенность эту довершало затруднительное положение, в котором находились все наши прочие дела в государстве.

С самой весны 1788 года стали к нам доходить известия о таинственных военных приготовлениях в Швеции, а 23 июня русские пограничные посты в Финляндии были атакованы шведскими войсками и вынудили нас собирать новую армию на севере, для защиты наших границ со стороны нового неприятеля. Наша балтийская эскадра, в составе 15 кораблей, совсем уже готовая выступить из Кронштадта, с десантными войсками, идти в обход Европы и произвести сильную диверсию со стороны архипелага — была задержана в Балтийском море — и, вместо того, имела жестокое сражение со шведским флотом 6 июля, у Хогланда. Англия, Пруссия — не скрывали также своего неприязненного расположения к России, и заставляли нас удерживаться от всяких наступательных движений на юге — в результате которых наши армии могли бы увязнуть в Турции. Все это вынуждало Потемкина держать наши сухопутные силы в сборе и ближе к своим границам и все их действия ограничивать покуда обложением Очакова, который таким образом, по всем расчетам, и должен был составлять до времени больное место Турции.

Еще одна небольшая экспедиция была устроена с нашей стороны для развлечения внимания турок на Черном море. В начале сентября составлен был в Севастополе небольшой отряд судов для поисков в Малую Азию. Начальником этого отряда Потемкин посылал своего флотского адъютанта Дмитрия Николаевича Сенявина. Отправляя его туда, Потемкин его благословлял и говорил: «Бог да сохранит тебя, Дмитрий, в предстоящих опасностях; исполняй свой долг, а мы не оставим о тебе молиться»¹⁵. Мы приводим эти добрые слова старшего патрона севастопольского порта, как свидетельство одной из характеристических особенностей его личности.

Сенявин выполнил, впрочем, свое дело без особенной тревоги. 16 сентября он вышел из Севастополя с 5-ю малыми судами, перешел к южному берегу Черного моря, атаковал там не только турецкие малые суда, но и самые береговые турецкие укрепления от Синопа до Воны и Керасунды; набрал призов, наделал общей тревоги в малоазийских турецких владениях, и с военной добычей. 6 октября, возвратился в Севастополь.

Это был первый военный поиск, совершенный нашими судами на южные берега Черного моря.

В октябре месяце, на севере, у нас наступили холода: в Балтийском море и Финляндии военные действия прекратились. Потемкину на зиму хотелось уже покончить и с Очаковым, и он строго предписал Войновичу атаковать турецкий флот, державшийся у острова Ада. Приказание было сделано до того определительно, что Войнович не посмел на этот раз ослушаться, и 2 ноября снова вышел в море с севастопольской эскадрой, находившейся в том же составе. Но покуда он шел к стороне Тендры, вдоль западного берега Крыма, капитан-паша ушел от Очакова к стороне Хаджи-Бея, и 6-го числа, следуя к югу вдоль румилийского берега, со всем своим флотом скрылся из вида у наших крейсеров. После этого Очаков, давно стесненный с сухого пути, был заблокирован со стороны моря одной нашей лиманской флотилией. 7 ноября для полного господства нашего на Лимане, при содействии этой же флотилии, сухопутные наши войска овладели Березанью, а 6 декабря Потемкин взял штурмом Очаков. Тогда как севастопольская эскадра, на основании всех упомянутых обстоятельств, получила приказание окончить кампанию и 19 ноября¹⁶ вошла в севастопольскую гавань на зимовку.

Независимо от всего этого, к исходу 1788 года, на основании сделанного опыта, в составе лиц, начальствующих черноморским флотом и его частями, произошли многие перемены; беспрестанные ссоры Нассау-Зигена и Пола Джонса, между собой и с нашими офицерами, заставили Потемкина не отвечать на все их жалобы, по их обоюдным спорам, и оба они, в октябре месяце, отказались продолжать службу в черноморском флоте. Нассау-Зиген поехал в Польшу и Францию, а Пол Джонс в Петербург.

Потом, около половины ноября, когда установились морозы на Лимане, а по рекам, в него впадающим, пошел лед, то все суда наши, там находившиеся, попали в довольно бедственное положение. А при этом Потемкин был недоволен распоряжениями Мордвинова, и потому в исходе декабря 1788 года Мордвиновы был уволен в долговременный отпуск; а на его место Войнович вызван был в Херсон, для принятия главного командования над флотом и портом. Эта смена между последними состоялась 27-го декабря. По отъезде же Войновича из Севастополя, старшим из флотских капитанов у командования тамошней эскадрой и вместе портом, остался Федор Федорович Ушаков, состоявший тогда в чине капитана бригадирского ранга.

«Неожиданный успех сопротивления, оказанного турками соединенным силам России и Австрии (в 1788 году), охладил ревность и остановил вооружения Англии и Пруссии, которые, в случае невыгодного оборота дел для Турции, вероятно приняли бы участие в войне». Так говорит ваш военный историограф М.И. Богданович¹⁷, оканчивая описание наших действий в Турции в течение 1788 года. И это была действительная разгадка всех наших военных операций за этот год, или «чудачества Потемкина» — как это полагали некоторые его современники, находившиеся у него в лагере под Очаковым. Очаков был тогдашним турецким Гибралтаром или нашим Севастополем в 1854 году. Под ним централизировались все военные действия в течение целой кампании; туда стягивались и сухопутные войска, и флоты. Это была крепость, для овладения которой мы почитали неразумным останавливаться¹⁸ в течении предшествовавшей войны с Турцией (1768—1774) и которую мы обходили даже и в то время, когда, с одной стороны, приближались к Адрианополю, а с другой овладели Крымом и берегами Кубани. Только теперь, имея за собой Очаков и весь Лиман сполна, мы делались владельцами устьев рек, впадающих в Черное море по западную сторону Крыма, и теперь только могли свободно заводить на Черном море флот. Это приобретение в стратегическом смысле было, следовательно, более важно, нежели всякий временный переход наших войск за Дунай. Так понимал это Потемкин; так понимала это и наша императрица. А вместе с тем, это же самое приобретение не бросалось тогда в глаза и нашим западным противникам. Они действительно почитали, что Россия совершила большие затраты и сделала такие большие усилия на овладение одной этой крепостью, после которых им самим уже не стоило напрягать свои собственные силы на дальнейшее ее истощение. Наконец — только вместе с приобретением Очакова, мы свободно могли выбирать и места для наших военных верфей по Лиману, Но этого всего не хотел принять во внимание бывший «старший член черноморского адмиралтейского правления» Николай Семенович Мордвинов, как это было видно из его длинных писем к секретарю Потемкина Попову¹⁹, и потому разладил с Потемкиным и принужден был оставить свою должность.

Зимнее время служило тогда постоянно как бы безмолвным перемирием между воюющими сторонами. Это был общий роздых для обеих; и каждая из них спешила им воспользоваться, для того конечно, чтобы вновь формировать войска и собирать свои силы. Тоже самое происходило в 1788 году у России, и на ее севере, в войне со Швецией.

Наш черноморский парусный флот к весне 1789 г. состоял из 5 кораблей, 4 больших и 14 меньших фрегатов. Кроме того, в самом Севастополе имелось 8 малых военных и до 80 вооруженных транспортных судов и малых каперов, и в течение 1788 года, или к весне 1789 года, все перемены в составе севастопольской эскадры ограничились ее увеличением одним линейным кораблем «Св. Владимира», который при наступлении зимы обмерз на Лимане близко к выходу в море и был приведен в Севастополь зимой, в январе 1789 года; а флот черноморский вообще увеличен был двумя кораблями, доделанными в Херсоне, и двумя большими фрегатами, построенными в Рогожских Хуторах на Кутюрминском устье Дона, взамен которых удостоены были в негодность два старые новохоперские фрегата.

В том же 1788 году сделана была на Черном море первая проба обшивки медью подводной части судов.

Кроме того, все суда наши в течение зимы были несколько переделаны в бортах и палубах для помещения более крупных орудий, и у некоторых изменены названия, и вместо прежних даны им другие, в воспоминание наших святых угодников по тем дням в году, когда суда эти были приобретены или выведены в плавание.

Сам Севастополь со времени Мекензи и пребывания в нем нашей императрицы, к 1789 году, изменился очень мало. Вся деятельность наличных флотских команд с 1787 года была преимущественно направлена к починкам и переделкам тех судов, которые теперь выходили беспрерывно в плавание. Существенная перемена по портовой администрации Севастополя состояла в том только, что, в начале 1789 года, оформализировано было его портовое управление, как это видно из нижеследующего донесения Потемкину²⁰ от черноморского управления, 26-го апреля 1789 года:

«Хотя в Севастополе для адмиралтейства и для порта штата нет», сказано было в этом донесении, «но чтоб течение дел соблюдено было по самой точности установленных на то законов, и чтоб каждый служащий занимался по званию своей должности, контр-адмирал граф Войнович почел прямым долгом учредить там «контору севастопольского порта». Черноморское адмиралтейское правление, по отзыву его, сходственно адмиралтейским законам, оную контору открыло, которая существование приняла 22-го марта, на основании конторы кронштадтского порта. Для заседания и присутствия в оной определен капитаном над портом капитан 2-го ранга (Дмитрий) Доможиров, потребные ему чины отделены из штата, положенного в правлении. О чем черноморское правление долгом имеет донести вашей светлости».

С весны 1789 года мы продолжали состоять в союзе с Австрией, и военные действия в текущем году предполагалось вести, против Турции, с ней сообща, а общие военные операции направить на Молдавию, которая длинной и широкой ступней задавалась между Россией и Австрией к стороне Польши. Потемкин делался главным распорядителем всех наших военных сил, собранных против Турции. По общим его предположениям, нам следовало, на левом нашем фланге, переходить за Днестр и занимать черноморское побережье до Дуная; а в центре и на правом фланге, при пособии австрийцев, отвлекать турецкие силы к западу, и тем поддерживать упомянутое береговое движение нашего левого фланга. Лиманские морские силы наши, то есть: остававшиеся там на зимовке большие парусные суда нашего черноморского флота и вся гребная флотилия, должны были охранять очаковский берег от турецких десантов, а севастопольская эскадра — грозить с тыла турецкому флоту, при всяких его движениях к стороне Лимана, и защищать крымские берега, в случае каких-либо иных его враждебных намерений к стороне этого полуострова и Тамани²¹.

Турецкий флот зимовал в Константинополе, и потому, для наблюдения за его движениями, мы с ранней весны рассеяли по всему Черному морю наши малые крейсерские суда. С весны же, днепровская наша флотилия выходила к острову Березани, а севастопольская эскадра вооружалась и вытягивалась на свой рейд.

В 1789 году весна на северном черноморском побережье открывалась довольно поздно. В марте месяце все реки вздулись, разорвали повсюду мосты и затруднили движения войск и доставку к нашим армиям продовольствия, рекрут и всякого рода военных запасов. Сверх того, война со Швецией много оттягивала наши средства к северу в противоположный край нашего государства, и это заставляло нас снова действовать вообще осторожно и сберегать свои силы. При дворе нашем, всеми мерами, старались склонить союзницу нашу Австрию, принять более деятельное участие в войне с Турцией. Но с начала кампании мы успели добиться только того, что австрийские войска вступили в Молдавию и Сербию и остались в оборонительном положении. Только в июле месяце, и то сами турки вывели их из бездействия, собственным наступательным движением со стороны Валахии. Австрийцы и тут решались уже отступать: неожиданное появление им на помощь небольшого нашего корпуса, под начальством генерал-аншефа Суворова, заставило их, однако, сражаться, и 21-го июля турки потерпели поражение на левом фланге своей армии у Фокшан. Поражение это заставило турок опасаться за левый фланг своей операционной линии. Они начали стягивать туда свои главные силы, и тем облегчили действия нашей армии с черноморского побережья.

Потемкин этого только и дожидался, и с начала сентября тронулся со всеми своими главными силами за Днестр. 4-го сентября он занял Кишинев. Затем, 7-го сентября, вся турецкая армия снова потерпела поражение недалеко от Фокшан на реке Рымнике; а 14-го корпус наших сухопутных войск штурмовал Хаджи-Бей. 30-го сентября мы взяли Аккерман и заняли войсками почти все пространство от Днестра до реки Серета, имели уже во власти своей устье Днестра, и не много не доходили до устьев Дуная.

Турецкий флот во все лето действовал Крайне нерешительно. В начале июня он показался у Хаджи-Бея, где и держался отчасти на якоре, отчасти же под парусами. С 9-го по 11-е июня одно из его отделений приходило на вид Севастополя; а в половине этого месяца он снова весь располагался на якоре между Кинбурном и Хаджи-Беем. По слухам, доходившим в Севастополь, турки снаряжали большую десантную экспедицию, которая морем, из Константинополя, должна была следовать на Синоп и Анапу к стороне Керчи и Таганрога, и Ушаков предлагал князю Потемкину сделать поиски по берегам Черного моря. Он писал к нему 27-го июля: «Ежели и повстречаюсь я²² с неприятельским флотом, буде не найду случая обойтись с ним без боя, то и сему, думаю, в необходимом случае когда-нибудь быть должно». Но Войнович приводил Потемкину много доводов в пользу сохранения в сборе всех судов нашего флота в Севастополе²³; сам же с лиманской флотилией не оказал никакого пособия нашим сухопутным войскам даже и при атаке на Хаджи-Бей; а только в начале сентября, когда предположено было начать общее наступательное движение со стороны нашей армии, по настоятельному уже требованию Потемкина, он послал предписание Ушакову выступить из Севастополя с его наличной эскадрой и произвести диверсию в тылу у турецкого флота. Выступление это, по времени, не могло быть выполнено раньше 18 сентября²⁴, оно заставило турецкий флот удалиться к Калиакрии, и единственная помощь, которую наш флот оказал в 1789 году, для наших общих дел на Черном море, в течение этой кампании, состояла в том, что Войнович мог в последнее время выйти из Лимана с четырьмя зимовавшими там кораблями: «Иосиф II», «Мария Магдалина», «Леонтий Мученик» и «Александр», и присоединиться к эскадре Ушакова. А 29 сентября Войнович привел весь наш флот в Севастополь и с ним расположился там на якоре. Туда же, в исходе сентября, капитан бригадирского ранга Павел Васильевич Пустошкин привел из Керчи и два новые фрегата: «Петр Апостол» и «Иоанн Богослов».

Потемкин был, однако, не доволен всеми уклончивыми действиями Войновича и требовал, чтобы он дал сражение неприятельскому флоту. Но когда Войнович снова выступил, 8 октября, со флотом из Севастополя, то не нашел уже в море никаких турецких судов, и 4-го ноября окончательно вводил флот в севастопольскую гавань на зимовку.

* * *

Херсонский порт, между тем, по причине медководья днепровских устьев оказался неудобным для постройки большого ранга судов, а еще больше для ввода в него тех из них, которые требовали случайных исправлений, и в 1788 году, со времени обложения Очакова нашими войсками, Потемкин употреблял всевозможные старания, чтобы найти лучшее место под черноморское адмиралтейство на одном из вновь приобретенных устьев рек. Для такого рода изысканий, был послан в 1788 году на Буг и Ингул херсонский корабельный мастер полковник Семен Афанасьев, который, после сделанного им внимательного осмотра и промера, нашел более удобное место для корабельной верфи при слиянии этих рек, и в-1789 году туда приведены были с Лимана некоторые наши суда для исправлений; первое между ними было фрегат «Федот Мученик», бывший «Скорый» новохоперской постройки, а потом две дубель-шлюпки. На месте, отведенном под новое адмиралтейство, немедленно стали возводиться элинги, магазины, мастерские и казармы; а новому селению, которое тут же предполагалось выстроить, дано было название «города Николаева». Затем, 5 января 1790 года²⁵, на одном из основанных здесь элингов заложено было первое военное судно, ранга 44-пушечного фрегата, которому имя было дано «Святой Николай».

Примечания

1. В делах князя Потемкина, хранящихся в морском архиве.

2. Очень легко разубедится во всем этом всякий, кто внимательно проследит за содержанием мнений Потемкина, которые подавались им в военный совет императрицы (Архив государственного совета).

3. В архивных делах графа Чернышева имеется весьма любопытное, но неудобопечатное дело Пола Джонса, рисующее его довольно рельефно со стороны нравственно-общежительной.

4. Из дел князя Потемкина в морском и московском архивах (донесения Войновича, Ушакова и других).

5. Из дел князя Потемкина.

6. Последовательно, одному кораблю за другим.

7. Лежит к востоку у устьев Дуная.

8. На встречу.

9. В делах князи Потемкина.

10. Из отдельных донесений, в делах адмиралтейств-коллегий.

11. Все эти письма живее характеризуют сношения наших тогдашних флотских начальников и мы приводим их в тексте.

12. Донесение Войновича от 27-го августа, в делах князя Потемкина.

13. Очень много писем Войновича, написанных к Потемкину в этом духе, имеется в делах под рубрикой «дел князя Потемкина», в морском архиве.

14. Из донесений разных лиц в делах князя Потемкина.

15. Из рукописи Д.И. Сенявина у Арцымовича.

16. Донесение севастопольского капитана над портом Доможирова, в делах князя Потемкина.

17. Походы Румянцева, Потемкина и Суворова в Турции, изд. 1852 г. стр. 165.

18. Архив государственного совета.

19. См. Записки гидрографического департамента морского министерства. Т. 10, стр. 381—388.

20. В архивных делах князя Потемкина.

21. Все это можно видеть в опубликованных документах Архива государственного совета».

22. В делах князя Потемкина.

23. Это видно из многих писем Войновича, имеющихся в морском архиве.

24. Донесения Ушакова и Войновича в делах Потемкина.

25. Дела Потемкина, донесение статского советника Фалеева.