VIII. Севастополь и флот в царствование Императора Павла I

Административные перемены по флоту и севастопольскому порту после Потемкина. — Наличные суда флота в начале этого царствования. — Политические обстоятельства, послужившие поводом к выступлению нашего флота из Севастополя в 1698 году; его прибытие в Константинополь и встреча его там; его действия в Средиземном море и возвращение в Севастополь.

Дела административные по флоту текли, между тем, своим порядком:

Почти немедленно за кончиной Потемкина, начальником черноморского флота сделан был снова Николай Семенович Мордвинов, состоявший уже тогда в чине вице-адмирала¹.

28-го февраля 1792 г. черноморскому адмиралтейскому управлению дан был высочайший указ такого содержания: «Со умножением сил наших на Черном море, за благо признали мы оставить на прежнем основании черноморское адмиралтейское правление, определяя в оное председательствующим нашего вице-адмирала Мордвинова и повелевая помянутому черноморскому адмиралтейскому правлению, во всем до управления, снабжения, содержания и продовольствия флотов касающемся, поступать в точной силе наказов и инструкций коллегии адмиралтейской данных. Произведение в чины по флотам и адмиралтейству на выбывшие вакансии делать сему правлению законным порядком до капитан-лейтенантов или премьер-майоров. О произведении же в высшие чины представлять нам доклады; но что касается до флагманов, то пожалование оных должно быть вообще по флотам, для чего, как списки о всех чинах морского департамента, под ведомством черноморского правления находящихся, так по связи флотов и надлежащие рапорты и ведомости в узаконенные времена доставлять генерал-адмиралу флотов наших».

Таким образом действительный начальник и слава черноморского нашего флота, гроза турецких сил на Черном море при Потемкине, Федор Федорович Ушаков — состоя в звании только старшего члена черноморского адмиралтейского правления — поступил к Мордвинову под команду, и оставаясь, как бы случайно только, старшим начальником севастопольского наличного флота, он, по строгому смыслу указа 28-го февраля — где Мордвинову предоставлялось даже производство в чины флотских офицеров — должен был находиться в его безапелляционном повиновении. 2-го сентября 1793 года Федор Федорович Ушаков был произведен сам, по линии, в вице-адмиралы.

Генерал-аншеф Михаил Васильевич Каховский, принявший (17 окт. 1791 г.) после Потемкина в свое главное управление, новороссийский край, на основании общих наказов, сделался до некоторой степени и главным начальником черноморского флота; но при нем это начальствование простиралось, на деле, только на такие случаи общих правительственных распоряжений по целому краю, с которыми должны были сообразоваться и распоряжения черноморского адмиралтейского правления.

В 1794 году, екатеринославским и таврическим генерал-губернатором сделан был генерал-фельдцейхмейстер князь Платон Александрович Зубов — полномочие которого, относительно черноморского флота, делались несколько шире, сравнительно с теми, которые назначены были Каховскому — как это видно из высочайшего рескрипта, данного на его имя по этому поводу 19 июня 1796 года: «По главному начальству вашему в крае», сказано было в рескрипте», где наши флоты и адмиралтейства черноморские имеют свое пребывание, повелеваем быть им в полном ведении и управлении вашем. Вследствие чего, черноморское адмиралтейское правление о всем, что до строения, снабжения и всякого распоряжения касается, вам единственно представлять и от вас наставлений и предписаний требовать обязано; но при том, по связи флотов наших, вы имеете в узаконенное время доставлять надлежащие рапорты и ведомости генерал-адмиралу. Произведение в чины по флотам и адмиралтейству, на основании установлений морской службы, до капитан-лейтенантов от вас имеет зависеть; о поступающих же на высшие вакансии представлять к нам».

6-го ноября 1796 года скончалась императрица Екатерина; а 12-го ноября последовал от государя Павла Петровича повеление: «о бытии в ведении Государственной адмиралтейской коллегии черноморскому адмиралтейскому правлению со всеми флотами, портами и верфями в ведомстве сего правления состоящими». По тому же указу «главным командиром черноморского флота» назначался вице-адмирал Мордвинов, «флотским начальником» в севастопольском порте — вице-адмирал Ушаков, который, в то же время, в распоряжениях своих действующими силами флота, по смыслу указа, делался несколько независимее. Но это не помешало тому, что Мордвинов, пользуясь своим административным положением и не содействуя процветанию севастопольского порта, наносил различные оскорбления его действительному и прямому начальнику Ушакову², как это, по долгу изложения не лицемерной исторической истины, с прискорбием приходится нам занести в нашу севастопольскую хронику.

Вот подлинные выражения Ушакова в прошении его, поданном на высочайшее имя Государя 8-го мая 1798 года: «Ревность и усердие о сохранении интереса Вашего Императорского Величества», писал Ушаков, «с некоторого времени подвергли меня гневу и негодованию моего начальника (Мордвинова)... Смерть предпочитаю я легчайшей несоответственному поведению и бесчестному служению; подчиненные усомнятся во мне в доверенности и надежде; военная дисциплина и субординация придут в упадок; кто защитит меня, неимущего покровительства, при малой и недостаточной еще моей заслуге. Всеподданнейше испрашиваю Высочайшего позволения, после окончания кампании, быть мне на малое время в Петербург, пасть к стопам Вашим».

В донесении адмиралтейств-коллегии Ушаков говорит в объяснение, что поводом к таким притеснениям со стороны Мордвинова он почитает старинное его недоброжелательство, возникшее со времени удаления Мордвинова Потемкиным из черноморского правления, и назначения на его должность Ушакова, и — как следует напомнить — назначения, поддержанного блестящим образом последующими действиями самого Ушакова.

Вступление императора Павла Петровича на престол имело еще некоторое влияние на портовое управление Севастополя в смысле учреждения более строгой отчетности в делах, относящихся до состояния команд и сумм, которые расходовались по надобностям флота и севастопольского порта.

17-го ноября 1796 года последовала общая перемена формы по флотам для одежды всех морских чинов; 25-го февраля 1797 года издан был морской устав, а 1-го января 1798 года были обнародованы новые штаты флотов, по которым на Черном море, а, следовательно, и в главном порте его наличного флота, положено было содержать кораблей: 100-пушечных 3, 70-пушечных 9, 60-пушечных 3; фрегатов: 50-пушечных 6, 36-пушечных 4, 2 бомбарды и 2 каттера; а кроме того, гребной флотилии и разных транспортных и других судов — числом 268. Корабельный флот должен был составлять одну «дивизию», разделенную на три «эскадры».

Сверх того, согласно с общими нововведениями по военному ведомству относительно научных занятий офицеров в неслужебное время, Ушаков точно также получил на свое имя высочайший указ, от 26-го января 1797 года, в котором предписывалось ему: «учредить класс для флагманов, капитанов и офицеров, в котором собираться всем тем, кто того дня службой занят не будет, и проходить все нужные для морского офицера науки, как то: тактику, эволюцию, навигацию, практику и о корабельной архитектуре, равномерно чтение устава».

В ноябре 1797 года состоялось высочайшее повеление об именовании Севастополя его старым названием «Ахтиара».

В 1797 году, судов черноморского флота, годных к плаванию, у нас в наличии состояло:

Итого: кораблей 8 — из них два уже довольно старых: фрегатов 10 — из них один только новый; меньших судов: 3 бомбардирских, 2 коттера и до 30 крейсерских — не считая транспортных.

Число наличных судов лиманской и азовской флотилии, вместе с транспортными, доходило до 140.

Сверх этих наличных и годных к плаванию судов, на херсонской верфи в постройке находился 74-пушечный корабль «Михаил».

Все вышеизложенное дает некоторое понятие об административной обстановке Севастополя и том наличном флоте, который имел в нем постоянное пребывание в начале царствования императора Павла Петровича.

Французская революция, возникшая в конце восемнадцатого века, произвела великий переполох во всех прежних политических комбинациях европейских государств.

Первое внешнее впечатление этой революции имело весь эффект пожара, охватившего такое здание, которое старались сжечь сами его хозяева, и горящие головни от которого летели на всех его соседей. Тогда как, за тушение этого пожара принялись не только те из его зрителей, имуществу которых угрожало его пламя, по близкому их соседству — но также и те, которым только было видно его зарево. Но так как, по естественному порядку вещей, все лица, которые имели расположение предавать огню свое собственное, историческим путем нажитое, имущество, необходимо должны были находиться в исступленном состоянии, то все дальние и ближние их соседи, являвшиеся на пожар — встретили, во-первых — сопротивление; а потом возбудили в них и чувство мести, вследствие которого эти лица, в свою очередь, бросились жечь имущество не только у тех, кто приходил тушить их здание, но также и у тех, которые помогали его сжигать, и у тех, кто только смотрел на пожар. Тогда — соседи эти, только что ссорившиеся между собой за больший или меньший имущественный интерес, бросили всякую частную вражду между собой, и соединились против исступленных поджигателей.

Припомним только все фазы французской революции. Припомним борьбу великих феодалов Франции до Людовика XI и после него; припомним кровавое гонение, воздвигнутое французами против своих же соотечественников гугенотов, представлявших собой первую оппозицию отечественным и религиозным злоупотреблениям — и мы увидим, что Франция, в исходе 18-го столетия, сжигала свое собственное, ей самой возведенное, монархическое здание. А все последующие войны Франции, за время директории и Наполеона I, были тем исступленным ее состоянием, в котором она бросалась, без разбора и основательных причин, на друзей и недругов своей революции, и сражалась: то с Австрией, Англией и Россией, то с Турцией и Испанией, и совершенно сряду: то огнем и мечем поддерживала всюду принципы своей революции, то напрягала всевозможные свои средства, чтобы с корнем их вырвать.

В 1798 году, Франция находилась уже во враждебных отношениях к России, но в самых дружественных к Турции — и все заставляло нас ожидать, что сильный флот, который она готовила в своих южных портах, мог обратиться на поддержку Турции, в новых притязаниях последней на уступленные нам новороссийские провинции, и мы заботились о приведении на военную ногу нашего черноморского флота и укреплении наших южных портов. Вот текст высочайшего указа, данного по атому поводу вице-адмиралу Мордвинову 4-го февраля 1798 г. «По дошедшим известиям. Оттоманская Порта отправляет в Черное море флотилию, которой назначено собраться в Варне и потом идти в Дунай; и хотя со стороны Порты не видно никаких к разрыву мира с Россией покушений, объявляя, что это вооружение флотилии производится для содействия морских сил их, вместе с сухопутными, против бунтующего паши Пассван-Оглу и его сообщников; однако, поелику прямой цели сего движения неизвестно, и что может быть это сборище морских и сухопутных войск турецких, идущих на Дунай, делается по внушениям недружественных нам Французов, дабы, под предлогом усмирения помянутого паши, напасть внезапно на пределы Российской империи: того ради, в предосторожность от сего, повелеваем черноморские берега и порты привести в готовность к обороне и вооружить двенадцать линейных кораблей, включая в то число могущие по нужде лежать в линии 50 и 40-пушечные фрегаты, придав к оным пристойное число легких судов или авизов. Над флотом сим поручается главное начальство вице-адмиралу Ушакову и под ним контр-адмиралу Овцыну».

В последующем высочайшем указе 9-го апреля того же года, данном на имя Ушакова сказано было: «По дошедшим до нас сведениям, Французы вводят эскадру в Белое (Средиземное) море и, как прямого их намерения еще неизвестно, того ради повелеваем вам, с вооруженной ныне эскадрой, выйти в море и крейсеровать между Севастополем и Одессой, прикрывая берега сии со всевозможной предосторожностью и не допуская Французскую эскадру войти в Черное море, буде бы оная на то покусилась.

В таких видах вооружался в Севастополе наш флот с весны 1798 года, и вышел, 25-го апреля, на севастопольский рейд. Судов наличных и годных к дальнему плаванию, в этот момент, состояло в нем: 7 кораблей, 5 больших фрегатов и 4 малых, а всего 16 военных. Команды и служащих на них всякого звания 6690 человек. Главное начальство над портом Ушаков сдал, временно, контр-адмиралу Вильсону.

В упомянутом выше составе, 5-го мая, эскадра вышла в крейсерство. Во время плавания, она занималась эволюциями, упражнением команд в управлении парусами и действиях орудиями и ручным оружием при абордажных схватках — как это обыкновенно принято было делать во время практического плавания эскадр вообще. В июле месяце получены были в Севастополе известия о появлении большого французского флота на Средиземном море и следовании его к востоку, а потом — о занятии им, на пути, острова Мальты и усиленных вооружениях, происходящих на флоте турецком.

Прибытие Французского республиканского флота с большими десантными войсками в Египет — вассальную землю турецкого султана, разрешало для нас окончательно военный вопрос. Русское правительство с самого начала находилось в неприязненных отношениях к французской революции; Мальта же состояла под личным покровительством нашего императора Павла Петровича, и потому вступление Французских войск в Египет имело последствием сближение наше с Турцией и заключение с ней наступательного и оборонительного союза. На первый случай, наши отношения к последней достаточно выражены были в высочайшем указе, данном Ушакову 25-го июля.

«Господин вице-адмирал Ушаков» — сказано было в нем. «По получении сего имеете вы, со вверенной вам эскадрой, отправиться немедленно в крейсерство к Константинопольскому проливу, куда прибыв, пошлите предварительно одно из легких судов к министру нашему в Константинополь, г. тайному советнику Томаре, известив его, что вы имеете поведение от нас, буде Порта потребует помощи, где бы то ни было, всей вашей эскадрой ей содействовать; и буде от министра нашего получите уведомление о требовании, от Блистательной Порты, вашей помощи, то имеете тотчас следовать и содействовать турецкому флоту против Французов, хотя бы то и далее Константинополя случилось».

Этот указ получен был Ушаковым 4 августа, когда он находился в море, и он должен был возвратиться в Севастополь — как для приведения всех судов флота в готовность к более продолжительному и дальнему плаванию, так и для возобновления на них запасов провизии и пресной воды. Сверх того ему необходимо было, также в видах дальнего плавания, сделать и некоторые перемены в составе своей эскадры. 7-го августа того же года, даны были Ушакову дальнейшие инструкции такого содержания: «Господин вице-адмирал Ушаков! По донесению пребывающего в Константинополе министра нашего тайного советника Томары, о желании Блистательной Порты вступить с нами в теснейший союз и требовать от нас помощи против зловредных намерений Французов, яко буйного народа, истребившего не только в пределах своих Веру и Богом установленное правительство и законы, водимого единым хищением и грабежом чужого, разрушившего все правила общежития, но и у соседних народов, которые по несчастию были ими побеждены или обмануты вероломными их внушениями — чему показали очевидный пример, сделав ныне впадение во владения Блистательной Порты, в Египте, на порт Александрию».

«Вследствие сего и повелели мы приступить к таковому союзу министру нашему; но доколе все нужные статьи утверждены будут, повелеваем вам, со вверенной в команду вашу частию флота, согласно повелению данному от нас от 25 июля, следовать немедленно к Константинопольскому проливу»... «а буде Порта требовать будет, то вы тотчас должны будете следовать туда, где ваша помощь нужна будет, о чем и получите извещение от нашего министра».

«Буде нужда потребует, можете действовать соединенно с турецким флотом, как у дарданельских крепостей, в Мраморном море, так и в самом Архипелаге; равномерно — имея мы союз и с Великобританией и одну цель с ней — благосостояние соседственных держав, дозволяет вам, когда обстоятельства потребуют, действовать соединенно с английской эскадрой, находящеюся в Средиземном море и делающей поиски над хищным французским флотом».

Ушаков спешил исполнить данные ему повеления. Спустя 7 дней по прибытии в Севастополь — 13, августа он выступил уже со флотом в море и пошел к стороне Константинополя. На основании всех вышеупомянутых перемен, состав наличных судов его эскадры был следующий:

Всех судов 16; орудий на них всякого калибра 798; число людей всяких чинов в командах 7407 — в этом счету флотских штаб и обер-офицеров находилось 136; солдатских команд черноморских батальонов — как в пополнение флотских комплектов, так и на случай десантов, посажено было на эскадру 1700 человек.

Что касалось до качества судов, вошедших в составу этой действующей эскадры, то еще оно далеко не было удовлетворительно. Подводная их часть была и тогда еще обшита сосновыми дюймовками по парусине иди войлоку, не смотря на то, что в балтийском флоте преобладала уже медная обшивка. О их прочих недостатках можно судить, например, из нижеследующего замечания Ушакова в письме его к вице-президенту адм.-коллегии, графу Крушелеву, от 5 августа 1798 года.

«Долгом поставляю к сведению вашему донести, что корабли и фрегаты в прошлую войну строились с великой поспешностью: только чтобы поспевали на военное дело; и от такого поспешного построения не так крепки; а часто и многие гнилости уже в членах показываются. Артиллерия на всей эскадре весьма тяжелая; а по сему всегда, когда хожу я на море, стараюсь для сохранения судов избегать крепких ветров и уходить в закрытие к берегам».

Но это была одна только сторона всего дела, потому что и все прочие суда, выстроенные после войны, не были изъяты от тех же самых недостатков в постройке — как это и не замедлило оказаться на самом деле. На третий же день по выходе эскадры из Севастополя, она была застигнута крепким южным ветром и почти все корабли сильно потекли; а один из новых «Св. Троица», получил такие повреждения, для исправления которых ему необходимо было возвратиться в порт. Все прочие боевые суда нашей эскадры, числом 12, 22 августа подошли к Константинопольскому проливу, а по получении уведомления от нашего посланника, в него вошли, и расположились на якорь в Беюгдере. При первом известии о появлении нашего флота, французский посланник, по местному обычаю — в знак торжественного нарушения мира, посажен был в тюремный замок.

Все константинопольское население высыпало на встречу нашему флоту, и страшные массы народа, с обоих берегов пролива, его приветствовали маханием шляп, шапок и платков и восторженными криками. В этой восторженной встрече высказывалось многое, и во первых: то, что в русской крови никогда не существовало той религиозной нетерпимости, вследствие которой мы в магометанине видели бы человека низшего разряда — как это тогда просвечивало в обращении с турками у прочих европейских наций; а во вторых: что общечеловеческие и общежительные личные отношения наши к туркам, установленные императрицей Екатериной и Потемкиным, оставили в них гораздо лучшее впечатление, сравнительно с тем, которое могли внушить им западные державы — то искавшие у них поддержки в их взаимной вражде, то старавшиеся всеми мерами их склонять к нанесению вреда России. В этом последнем случае инстинкты масс говорили совсем иное. Далее видно было, что Турция в своем союзнике получала твердую опору; а репутация ее нового поборника, в лице адмирала Ушакова, неподражаемого мастера морских сражений, во много раз возвышала ценность этого союза.

В самый день прибытия нашего адмирала в Константинополь, посланец от верховного визиря подносил ему, по восточному обычаю, плоды и цветы в знак дружеского искреннего приветствия; а султану до того любопытно было видеть русскую эскадру, что он, переодетый, ездил из Константинополя³ на шлюпке ее осматривать. На другой же день Ушаков получил от него большую золотую табакерку, осыпанную драгоценными каменьями, и 2000 червонцев для раздачи командам. 31 августа присоединился ко флоту и корабль «Св. Троица».

Между тем, на конференции уполномоченных, происходившей 28 августа и состоявшей из нашего и английского послов, турецкого министра иностранных дед, еще одного турецкого же сановника и нашего адмирала Ушакова, положено было употребить с самого начала нашу эскадру на то, чтобы отнять у французов Ионические острова, и такое предположение было одобрено нашим императором.

После того, флот наш задержан был в Константинополе противными ветрами и, пользуясь этим временем, новые союзники успели друг друга осмотреть, и несколько между собой знакомиться: по Ушаков был принят всюду с такой особенной доверенностью и таким почтением, что всякое его мнение и суждение по морскому делу принимались в смысле окончательного приговора, и все спешило во всем ему повиноваться; Турки широко и с почтением перед ним расступались: «Во всех местах оказаны мне отличная учтивость и благоприятство, также и доверенность неограниченная», писал в донесении своем государю Ушаков. «Учтивость, ловкость и доброжелательство их во всех случаях совершенны», повторял он в другом своем донесении.

«Ему (начальнику турецкой вспомогательной эскадры), от Порты внушено именем султана почитать нашего вице-адмирала яко учителя» — писал посланник наш Томара государю. «Вице-адмирал Ушаков», писал он еще: «запретил было матросам петь песни на наших кораблях, близ домов на рейде стоящих. Сие всех изумило, и ныне, к общему удовольствию публики, на всех кораблях петь дозволено». Дисциплина, которая соблюдалась на нашей эскадре, опрятность и порядок в исполнении всякого маневра приводили в удивление турок. Один из турецких адмиралов, описывая своему великому визирю все, что видел на русской эскадре, говорил, что на всех двенадцати русских линейных судах, вместе взятых, во время маневров, бывает меньше шума, чем на одном турецком кирлангиче.

За то, осматривая постройку турецких кораблей, Ушаков еще раз нашел объяснение тому, каким образом они постоянно успевали скрываться от его преследований: Все они были строены из хорошо заготовленного и выбереженного леса, и все были обшиты — медью; тогда как наши — тяжело сидели на воде, имели подводную часть, обшитую сосновыми досками и толщиной на целый дюйм покрытую ракушкой и водяными наростами.

8-го сентября эскадра наша, согласно своему назначению, пошла из Константинополя в Мраморное море и с ней вместе, под начальством Ушакова, вышла вспомогательная эскадра, состоявшая из 4 кораблей, 6 фрегатов и 18 других малых военных судов.

В числе прочих земельных захватов, сделанных французами по поводу их революционного движения и войн с соседями, находились также и Ионические острова, которыми они овладели в 1797 году у венецианской республики. По географическому положению и национальности их населения, эти острова должны были составлять принадлежность Греции, и турки считали их как бы отнятой у них собственностью, на том основании, что всю греческую нацию без исключения привыкли видеть у себя в подданстве. Австрия издавна уже делала притязания на Венецию и восточные берега Адриатического моря; сверх того, она владела уже многими славянскими землями, и потому, почти на том основании как и Турция, сохраняла также притязания и на прилежащие к последним, греческие острова. Англия, как и всегда, по всем концам света искала опорных пунктов для пристанища и действий своего флота на поддержку своих коммерческих интересов и не переставала, в этих видах, сохранять надежду и на овладение Ионическими островами. Турция, сверх того, имела в это время сильного полунезависимого вассала в лице Али-паши янинского, владения которого точно также прилегали к Ионическим островам, и ему, как ближайшему их соседу, казались они таким важным приобретением, для которого можно было рискнуть всеми возможными своими средствами. А так как эти острова находились теперь в руках французов, и для каждой из помянутых держав отдельно, в силу общей их неприязни к Франции, должны были почитаться вражеской собственностью, то каждая из них ставила себе в обязанность найти удобный момент, когда прочие ее союзники, в общей войне против Франции, будут заняты более крупными делами, чтобы под шумок отнять их у французов. Тогда как последние, в свою очередь, привели их в хорошее оборонительное положение и надеялись удержать за собою — особенно Корфу, крепость которого, по своему природному положению и устроенным для нее защитам и веркам, почиталась наравне с укрепленным островом Мальтой, одной из первоклассных крепостей в Европе. Из числа прочих шести Ионических островов более крупные: Чериго, Цанте, Кефалония и Санта-Мавра, имели точно также хорошие цитадели, способные хорошо обороняться и были снабжены теперь французским гарнизоном, с достаточным количеством боевых и продовольственных припасов.

На основании всех сказанных соображений, покорение всех этих островов и их крепостей возложено было союзниками, или скорее всеми противниками Франции, на русскую эскадру и нашего адмирала — не без особенных недружелюбных видов со стороны каждого. Турция рассчитывала наверное, что русскому флоту никогда не придется удержаться в Средиземном море, и потому — раз, что острова будут находиться во власти России, она принуждена будет ей уступить их, в виде вознаграждения за какие либо льготы, сделанные ей в торговых или иных отношениях на Черном море. Англия надеялась дать занятие нашему флоту и вместе хотела озаботить французов. Крепость на Корфу она считала не под силу для нашей эскадры и сохраняла относительно нас такие же точно виды на будущее время, как и Турция. Австрия в конференции уполномоченных, в Константинополе, не участвовала по неимению флота.

Цель завоевания Ионических островов, с нашей стороны, должна была состоять в освобождении их греческого народонаселения от тяжкого гнета французских республиканских властей, и образование из них независимой республики. Вот узел тех политических осложнений, на который попадал Ушаков, следуя с эскадрой к Ионическим островам. Все наши видимые союзники, как то: Австрия, Англия и Турция были не более как зрителями и тайными нашими врагами⁴, старавшимися всеми мерами вредить Ушакову, и готовыми на всякие козни, чтобы останавливать его успехи. Отдаленность нашей эскадры от своих портов ставила ее, сверх того, в крайне уединенное положение, при котором единственные ее боевые, материальные и продовольственные ресурсы должны были основываться исключительно на нравственных ресурсах начальника нашей экспедиции, то есть на его мужестве и твердости характера и способности наших команд и офицеров к перенесению всякого рода бедствий, трудов и лишений.

Огромный французско-испанский флот, готовый выступить из портов Средиземного моря в обоих этих государствах, по счастью для нас, давал довольно занятия англичанам, и действия нашей эскадры не встречали покуда внешних препятствий. При первом известии о появлении нашей эскадры, французы очистили самый остров Чериго, а его форты, после первой от нас атаки с моря и сухого пути, 1-го октября сдались на капитуляцию. 13-го октября был нами занят с боя остров Центе. 17-го октября десантные наши войска заняли Кефалонию. 23-го октября устроены были у нас батареи на острове Санта-Мавра и крепость его, 5-го ноября, точно также сдалась Ушакову на капитуляцию. На всех четырех больших Ионических островах взято было в плен 1300 человек, и в том числе 70 офицеров, французского гарнизона, орудий взято 202; малые острова феака и Паксо очищены были французами без боя. Потеря со стороны нашей, при занятии всех этих островов, состояла всего из 2-х человек убитыми и 6 ранеными. Единственные задержки на своем пути, эскадра наша встречала от бурного осеннего времени, мешавшего передвижению тогдашних парусных судов, и козней Али-паши янинского, которому хотелось во что бы то ни стало самому захватить ближайший к нему остров Санта-Мавру. Адмирал наш приписывал скорое овладение Ионическими островами приверженности к нам жителей, и писал графу Кушелеву, что одни турки ни с какими силами не могли бы их завоевать, потому что тогда жители их присоединились бы к французским гарнизонам и дали бы им более нежели достаточный отпор, на что, конечно, французы много рассчитывали, надеясь удержать острова за собой. Много трудов стоило и самому Ушакову убедить этих жителей пустить вместе с нашими солдатами и по нескольку человек турок для занятия гарнизона в завоеванных крепостях. Последнее же необходимо было потому, что одно только большое нравственное влияние нашего адмирала устраняло нас от вооруженного столкновения с нашими беспорядочными союзниками. При всяком вступлении на землю греческих островов, приходилось их удерживать от грабежа и убийства — и допущение их к малому участию в занятии крепостей было единственным условием, не столько к возбуждению их ничтожного военного содействия, сколько к сохранению с ними согласия и мира.

Блокада Корфу — наиболее важной крепости на всех островах — была начата с 20-го октября одним из отрядов нашего русско-турецкого флота, а весь флот прибыл к ней 12-го ноября. При отделении крейсеров, для наблюдения с моря за возможным появлением французских военных судов, наличных судов обеих наций, с которыми предпринял Ушаков овладение крепостью Корфу, у него состояло: В кораблей, 7 фрегатов и несколько меньших. Но главная беда наша заключалась в том, что турки, состоя даже и под командой нашего адмирала, не изменяли своему военному характеру: они прятались от всякой большой опасности и не заслуживали никакой доверенности по охранению сторожевых постов. А это все, в результате, имело то обстоятельство, что вся тягость морской военной службы во всякое время и на всех опасных пунктах падала сполна на наши суда и наших людей. При всякой атаке на крепость со стороны моря, турецкие суда становились не ближе как на рикошетный выстрел из неприятельских орудий, и нам приходилось довольствоваться от них одним только демонстративным увеличением наших сил. Сверх того, за неимением достаточного числа своих сухопутных войск и всяких техников для ведения осадных работ, Ушаков не мог с достаточной энергией производить и с моря атаку на крепость. Береговые апроши вели наши флотские команды под руководством случайных людей и своих флотских офицеров, которым в прежнее военное время удавалось бывать на осадных работах; батареями управляли наши морские артиллерийские команды и орудия на них были употреблены с наших судов. При малейшей же надежде на пособие турецко-албанских войск, мы несколько раз имели на своих плечах неприятельские вылазки и теряли напрасно людей.

30-го декабря прибыли к нашей эскадре еще два новые 74-пушечные корабля: «Симеон и Анна», под командой капитана 2-го ранга Константина Леонтовича, и «Св. Михаил», под командой капитана 2-го ранга Ивана Салтанова. Эти корабли наскоро были вооружены и, под начальством контр-адмирала Павла Васильевича Пустошкина, вышли еще 26-го октября из Севастополя, но были на пути задержаны крепкими противными ветрами.

Прибытие такого подкрепления дало Ушакову средства еще теснее обложить крепость и 18-го февраля 1799 года, после жестокой атаки, поведенной Ушаковым с моря на все укрепления окружавшие Корфу, при пособии нашего десанта, он овладел островом Видо, составлявших передовое укрепление города и его гавани.

«Турецкие же корабли и фрегаты», писал Ушаков, к нашему посланнику в Константинополь — «все были позади нас и не близко к острову. Если они и стреляли на оный, то через нас, и два ядра в боке моего корабля посадили со стороны противоположной острову».

Атака 18-го февраля поведена была с такой настойчивостью и энергией; наши выстрелы отличались такой верностью прицела и наносили французам столько вреда, что французские генералы потеряли всякую надежду на дальнейшее успешное сопротивление, и старший из них, Шабо, в тот же день, 18-го февраля, изъявил желание сдаться. А за тем состоялось перемирие, и 20-го числа первоклассная европейская крепость со всеми военными запасами и трех тысячным гарнизоном, остававшимся в живых, сдалась Ушакову. Покорение Корфу, с теми средствами, которыми мог располагать Ушаков, по убеждению современников, было дедом такого военного подвига, что, говорят, по получении об этом известии наш Суворов сказал: «Сожалею, что не был при этом хоть мичманом».

Между тем, для того, чтобы усилить коалицию против франции, наш государь решился приступить к действительному союзу с Австрией и появление в Ломбардии нашей вспомогательной армии, под начальством Суворова, заставило французов стягивать туда все свои войска, которые до того времени занимали Апеннинский полуостров. А при этом они всеми мерами старались сохранить революционное положение во всех тех итальянских провинциях, которые им приходилось очищать, и с этой целью ославляли там повсюду своих агентов и даже небольшие отряды войск. Последующее назначение нашей эскадры состояло в утверждении прежнего, или законного порядка в Неаполе и других государствах на полуострове, и наши черноморские моряки, наши севастопольцы, в течение последующего времени в 1799-м и 1800 годах, восстановили власть неаполитанского короля, утверждали его на престоле и, с оружием в руках, успели водворить общее спокойствие в средней и южной Италии. При этом они показали столько храбрости и гражданского такта, что оставили по себе во всех этих местах самое лучшее воспоминание, о котором свидетельствуют все современные итальянские писатели.

Одновременно с этим, на Ионических островах, по поручению нашего правительства, были собраны Ушаковым местные народные представители и, под его руководством, учреждено было республиканское правление.

Затем император наш имел в виду освобождение из под власти французов острова Мальты, и для этого, на усиление флота, находившегося под начальством Ушакова, была прислана в 1799 году из Балтийского моря еще эскадра под начальством вице-адмирала Карцева, состоявшая из трех кораблей: 74-пушечного «Исидор», 66-пушечных «Азия» и «Победа» и 38-пушечного фрегата «Поспешный». Но англичане успели нас предупредить — овладели этим островом без нашего ведома и удержали его за собой. А в тоже время и все прочие политические расчеты наших союзников понемногу начинали обнаруживаться и приводить нас с ними в враждебные соприкосновения. Все это было причиной, что нашим сухопутным войскам, находящимся вне пределов государства, дано было повеление возвратиться в Россию, а также и флоту идти к своим портам. И потому, с половины 1800 года, все суда, состоявшие под начальством Ушакова, сосредоточивались в Корфу. Здесь нашему адмиралу⁵ поднесены были членами правительства новой ионической республики, от каждого из ее семи островов, различные подарки, состоявшие из драгоценных эмблематических ь предметов с приветственными надписями в воспоминание благодарности, которую изъявляли ему все жители их — за их освобождение от французской власти, за учреждение представительного правления согласно с самыми лучшими его принципами, и дружеское его попечение о спокойствии населения островов во время войны — как это было все выражено в поднесенных ему приветственных адресах. От нашего государя Ушаков получил орден Св. Александра Невского и командорский крест Св. Иоанна Иерусалимского; от турецкого султана Селима III — алмазное перо или челенг — одну из высших наград за военные подвиги, табакерку осыпанную бриллиантами и соболью шубу.

6-го июня Ушаков вышел со флотом из Корфу при весьма трогательно выраженных, от его жителей, напутственных приветствиях.

10-го сентября он прибыл в Константинополь. Здесь султан его снова принял с почетом и подарил ему еще пять медных пушек в знак особенной признательности к личным его достоинствам и уменью поддержать дружеские отношения союзных войск, находившихся у него под командой. Все это ему было высказано султаном на словах.

23-го октября 1800 года наш флот вышел из Константинополя и 28-го числа того же месяца прибыл в Ахтиар, в составе 9 кораблей 1-го фрегата и 4-х меньших судов; два корабля и два малые судна отстали на пути и прибыли туда же 30-го числа. Три фрегата наши оставались до следующего года в Корфу, под командой капитана 2-го ранга Войновича; а три фрегата, под командой капитана 1-го ранга Сорокина, оставленные на некоторое время в Неаполе, возвратились в Севастополь в 1802 году. Сверх того один фрегат («Поспешный»), который приведен был из балтийского флота и в последствии отправлен от пристани Глубокой с различными запасами на эскадру Ушакова, 9-го сентября 1800 года, был брошен бурей на румилийский берег и потонул. И таким образом наш севастопольский флот, собравшийся к осени 1800 года в своем порте, состоял из 11 линейных кораблей, считая в том числе и три корабля, прибывшие с Карцевым из Балтийского моря, и 7-ми фрегатов. За время пребывания его в Средиземном море он увеличен был двумя взятыми у французов судами, из которых одно было названо у нас шебекой «Макарий», а другое бригом «Александр».

Не лишним будет здесь еще заметить, что все военные суда, отправлявшиеся из Севастополя в эскадре Ушакова в Средиземное море в 1798 году, и находившиеся даже и тогда, как было выше упомянуто, в до-вольно плохом состоянии — так как больше половины из них было старых и все они были дурно строены и имели наружную обшивку из досок — после двухлетнего плавания и неоднократных военных действий, все в целости возвратились к своим портам; и все это, конечно, ни чему другому нельзя приписать, как только неусыпной заботливости и хорошим распоряжениям главного начальника экспедиции, адмирала Ушакова, и его офицеров.

Между тем, в отсутствие Ушакова, также как и после прибытия его со флотом в Севастополь, произошли различные перемены в черноморской портовой администрации; а именно: 21-го января 1799 года уволен был от службы главный командир черноморского флота вице-адмирал Мордвинов. В наших архивных делах просто сказано «отставлен»; но его оправдательные письма к Государю и другая переписка, возникшая одновременно с этим в адмиралтейств-коллегии, показывают, что не малую долю в причинах к этому увольнению занимала его явная вражда к Ушакову. На должность главного командира черноморским флотом вместо Мордвинова назначен был адмирал Виллим Петрович Фондезин⁶.

15-го февраля 1800 года состоялось нижеследующее Высочайшее повеление: «Государь Император, видя из донесений адмирала Ушакова, что суда на Черном и в Средиземном морях до того повреждаемы бывают червями, что обшивка почти отваливается прочь, и потому самые корабли подвергаются чрез то опасности, Высочайше соизволил предположить все корабли и фрегаты и 44-пушечные, имеющие строиться в тамошних портах обшивать медью».

Общих перемен по портовым делам, в самом Севастополе за время отсутствия нашего флота из Черного моря, произошло очень мало: все они ограничивались некоторыми незначительными прибавлениями в постройке частных домов, как это лучше всего видеть можно при сравнении имеющихся у нас современных планов города за 1797 и 1803 годы, и в весьма небольшой прибавке оседлых жителей из окрестных мест, преимущественно промышленного класса и между ними небольшого числа караимов. Сверх того, в 1801 году прибыл в Севастополь первый 100-пушечный корабль «Иегудиил», построенный еще в Херсоне, в 1800 году.

Примечания

1. Произведен был 24 февраля 1792 г.

2. Все дело об этом довольно подробно описано у Скаловского в его сочинении «Жизнь адмирала Ушакова».

3. Беюгдере в 15 верстах от Константинополя.

4. Нельсон хотел нас предупредить в занятии Ионических островов и, 7-го октября 1798 года, писал английскому посланнику в Константинополе: «После Египта, я намерен обратиться к Мальте, Корфу и прочим этим островам, почему надеюсь, что русскому флоту назначено будет находиться на востоке. Если же допустят их утвердиться в Средиземном море, то Порта будет иметь порядочную занозу в боку» (у Скаловского).

5. Федор Федоровича, за взятие Корфу, 25 марта 1799 г. произведен был в ранг полного «адмирала».

6. Фондезин начал службу в 1754 году; в 1797 году произведен в адмиралы.