§ 2. Переход Девлет-Гирея в контрнаступление. Начало большой войны (1568—1570 гг.)

Говоря о событиях 1568—1570 гг., с сожалением приходится отмечать, что, к несчастью для этой важной страницы в истории русско-крымских отношений, события совпали по времени с одними из важнейших событий царствования Ивана Грозного — наивысшим подъемом опричнины и ее падением. Естественно, что внимание историков было приковано к этому историческому феномену, разгадке причин его появления и гибели, и история войны 1568—1570 гг., как и самой войны 1568—1574 гг. рассматривались мимоходом, как часть общего фона, на котором развивалась драма опричнины. Ни в коем случае не отрицая важность истории изучения опричнины, все же мы не можем согласиться с таким умалением значения этой страницы русско-крымского противостояния, тем более что оно, это противостояние, сыграло свою, и не последнюю роль, и в появлении опричнины, и в ее гибели.

Недостаточное внимание к проблеме русско-крымских взаимоотношений на рубеже 1560-х — 1570-х гг. тем более не может быть оправданно, тем более если принять во внимание, что источников для ее изучения сохранилось не в пример больше, чем, например, по той же опричнине. Это и записи в разрядных книгах, и чудом пережившие московские пожары и разорения разрозненные материалы делопроизводства Разрядного приказа, и летописи, и показания очевидцев и современников тех событий, и другие источники. Обидно, что отечественные историки, даже такие маститые специалисты по истории России времен Ивана Грозного, как А.А. Зимин и Р.Г. Скрынников, так мало внимания уделили этой странице нашей истории. Попытаемся хотя бы отчасти восполнить этот пробел.

Итак, в 1567 г. напряженность в отношениях Москвы и Бахчисарая снова начала нарастать. В ханских речах снова зазвучали стальные нотки, и формальным поводом к тому стало усиление московского влияния на Северном Кавказе. Еще в октябре 1567 г., обеспокоенный тем, что Иван предпринимает попытки закрепиться на Северном Кавказе, Девлет-Гирей заявил русским послам: «Ко мне пришла весть..., что царь хочет город ставить на Терке... И будет государь хочет со мною быть в дружбе и в братстве, и он бы города на Терке не ставил...» К этому требованию хан добавил еще одно — дать ему «Магмет-Киреевы поминки». В противном случае, угрожал крымский «царь», «...он (т.е. Иван Грозный. — П.В.) мне (т.е. Девлет-Гирею. — П.В.) давай гору золота, и мне с ним не мириватца, потому что поимал он юрты бусурманские Казань и Асторохань, а ныне на Терке город ставит и несетца к нам в суседи»¹. Прибывший затем в Москву крымский гонец Аличауш доставил Ивану ханскую грамоту, в которой тот еще раз категорически потребовал снести возведенный город и вернуть ему Казань и Астрахань, угрожая в противном случае «за свой сором» «стояти». Той же осенью три ханских сына, отправившиеся было в набег на русскую украину, с полпути повернули на Кавказ, на кабардинских князей, а заодно получили ханский наказ проверить, действительно ли на Терке стоит русский город².

Ответ Москвы был однозначным и жестким. Иван и его бояре, выслушав ханские претензии, пришли к выводу, что «в царевых грамотах к доброй зделке дела нет», ну а раз так, то и речи об удовлетворении требований крымского «царя» быть не может. В ответной грамоте было прописано, что и Казань, и Астрахань «изначала от дед и от прадед русских государей и на те юрты сажали русские государи», и потому невозможно «тех юртов поступитися». Что же касается города на Терке, то хану было заявлено, что город этот был поставлен по просьбе царского тестя для его обороны от врагов. Правда, Иван все же решил смягчить негативное впечатление от своего отказа и послал хану несколько большие, чем обычно, «поминки», а также предложил Девлет-Гирею послать одного из своих сыновей в Касимов, вассальное татарское княжество. По мнению А.В. Виноградова, этот шаг Ивана был продиктован стремлением русских усилить заинтересованность хана в отношениях с Москвой и тем самым снизить уровень угрозы со стороны Крыма³.

Однако расчеты Ивана и его советников не оправдались. Девлет-Гирей, поначалу изъявивший желание продолжить переговоры с Москвой на основе ее последних предложений, внезапно переменил свою точку зрения. О причинах этой перемены существует несколько точек зрения, но, на наш взгляд, наиболее близко к истине мнение А.В. Виноградова. Хан не был заинтересован в прекращении «крымского аукциона», позволявшего ему и его ближайшему окружению без особых на то затрат получать вполне осязаемые выгоды. Однако «казанская» «партия» вкупе с польско-литовской дипломатией, для которой жизненно необходимо было вовлечь Россию в войну на два фронта, прилагали все возможные усилия с целью вынудить хана перейти к более активным действиям. До поры до времени Девлет-Гирей успешно противостоял этому давлению, но только до поры до времени. Когда в игру включился новый игрок, крымскому «царю» пришлось уступить. Речь идет об Османской империи.

Длительное время Турция придерживалась политики нейтралитета по отношению к Русскому государству. Когда султанский дефтердар Касым-бей предложил старому султану Сулейману I организовать поход на Астрахань, практичный (по образному выражению отечественного историка П.А. Садикова) падишах отказался пойти навстречу своему «великому дьяку», объяснив свое нежелание воевать с Москвой тем, что «дед деи и отец мой и яз с Московским и по ся места не воивались, а преж деи сего меж нас послы и гости и ныне ходят, а московский деи государь силен ратью своею, и мне деи с ним не за что воеватца, а у меня деи он не взял ни одного города, а Азсторохань деи не наша Турскоя земля, то деи Московскому Бог дал»⁴. К тому же султанским властям, видимо, было выгодно, если крымский хан увязнет в конфликте с Москвой — в таком случае можно было ожидать, что он перестанет проявлять свой непокорный нрав и будет более покладистым по отношению к требованиям из Стамбула. Однако Сулейман вскоре умер, завещав свою сыну Селиму продолжить войну с персидским шахом («Кизылбаша б взял за себя»). Очевидно, что взятие Астрахани отвечало прежде всего османским интересам, так как в таком случае они, османы, приобретали удобную базу для нанесения удара по Ирану с севера⁵. Примечательно, что, если верить донесению русского посланница в Турцию И.П. Новосильцева, крымский хан советовал султану Селиму II, прежде чем идти войной на персов, взять Астрахань, ибо «от Царягорода в Кизылбаши тобе и твоей войне ходити добре далеко и путь не ближней, и в том деи будет твоей рати изрон великой в конех..., а от Асторохани де их Кизылбаши добре ближе, а се водяным путем...»⁶. И неважно, говорил ли на самом деле Девлет-Гирей такие речи Селиму или нет (скорее всего, судя по поведению хана, нет), стратегическая выгода овладения Астраханью как операционной базой на случай возобновления войны с Кизылбашем очевидна. Кроме того, взятие Астрахани позволяло положить конец распространению русского влияния на Северном Кавказе (что также соответствовало в определенной степени и интересам самого Девлет-Гирея). Одним словом, долго вынашивавшийся в определенных кругах в османской столице план наконец созрел, и Турция вмешалась в сложную дипломатическую игру в Восточной Европе, стремясь обеспечить наилучшие стартовые позиции для реализации своего замысла и одновременно сделать крымского хана более сговорчивым. В результате против Девлет-Гирея объединились три силы — польско-литовская дипломатия, «казанская» «партия», настаивавшая на более жесткой позиции по отношению к Москве, и Стамбул. Противостоять их совместному давлению Девлет-Гирей был не в силах, и он нехотя был вынужден отказаться от продолжения торга с Москвой и встать на путь открытой конфронтации с Иваном IV.

Тем не менее эскалация конфликта происходила постепенно. Еще в начале весны 1568 г. крымский «царь» благосклонно выслушал предложения, доставленные из Москвы гонцом И. Осорьиным. Однако вслед за этим один за другим к хану прибыли три султанских гонца-чауша с категорическим требованием принять активное участие в готовящемся походе на Астрахань. Хан отчаянно сопротивлялся походу, опасаясь, что пока он будет ходить на Астрахань, в Крыму может воцариться его соперник, двоюродный брат Крым-Гирей. Пытаясь оттянуть неминуемое и изобразить при этом готовность воевать с «московским», крымский «царь» 4 июля 1568 г. отправил даже в набег на московские «украины» своих сыновей Алп-Гирея, Адыл-Гирея и Гази-Гирея. Однако единственное, чего удалось добиться отчаянно лавировавшему между Сциллой султанского гнева и Харибдой «казанской» «партии» хану, так это отсрочить Астраханскую экспедицию до следующего, 1569 г., и получить гарантии сохранения крымского трона за ним.

Тем временем, пока в Бахчисарае шла ожесточенная дипломатическая борьба, в Москве на всякий случай готовились к худшему. Еще весной в Калуге должна была собраться 3-полковая опричная рать во главе с воеводами И.Д. Колодкой-Плещеевым и князем М.Ф. Гвоздевым-Ростовским. Еще два опричных полка были посланы в Одоев и Мценск. Была подготовлена и роспись земских полков, однако, судя по всему, все эти росписи в действие приведены не были, видимо, из-за того, что весной расстановка политических сил в Крыму позволяла еще надеяться на то, что крупномасштабной войны удастся все-таки избежать. Однако, когда стало ясно, что эти надежды беспочвенны, была составлена новая роспись. Согласно ей, стояли «...на Туле воевода князь Федор Михайлович Трубецкой да князь Василей Васильевич Мосальской. На Коломне боярин и воеводы князь Иван Федоровичь Мстисловской да князь Петр Семеновичь Серебряново Оболенской. В Серпухове боярин и воеводы князь Михайло Иванович Воротынской да князь Петр Иванович Татев. На Кошире боярин и воевода Иван Петровичь Яковлев Хирон. А опришнинские воеводы в Колуге Иван Дмитреевичь Плещеев Колодка да Игнатей Борисов сын Блудов...». Четыре воеводы, по два из Пронска и Михайлова, были отправлены ставить город Донков, а с «...Дедилова ходили воеводы в тое пору на Поле за Сосну князь Ондрей Васильевич Репнин да Денис Ивашкин...». Надо полагать, эта экспедиция имела разведывательные цели — проведать, каковы намерения хана и его «царевичей» (В.П. Загоровский полагал, что перед воеводами была поставлена иная задача — прикрыть от внезапного набега татар строителей Данкова)⁷.

Приняв необходимые меры предосторожности, в Москве теперь напряженно ждали вестей из Крыма и с «украины» — как будут развиваться события дальше, будет большая ли война или же ее удастся оттянуть, грозовая туча разойдется и все ограничится набегами мелких татарских отрядов? Новые известия, пришедшие из Крыма, были неутешительны, и полки на «берегу» были срочно усилены, о чем свидетельствует новая роспись, согласно которой «...были государевы бояре и воеводы на берегу против крымсково царя: в большом полку боярин и воевода князь Иван Дмитреевич Бельской да князь Иван Юрьевичь Голицын. В передовом полку боярин и воевода Иван Петровичь Яковлев да князь Григорей Федорович Мещерской. В правой руке боярин и воевода князь Михайло Ивановичь Воротынской да князь Петр Ивановичь Татев. В сторожевом полку боярин и воевода князь Петр Семеновичь Серебряной да князь Ондрей Ивановичь Татев. А в левой руке князь Иван Канбаров да Федор Ондреевичь Карпов...»⁸. О размерах сил и о значимости развернутой на «берегу» рати свидетельствует один только факт — возглавил ее первый по местническому счету воеводу в тогдашней русской военной элите, сам И.Д. Бельский.

В середине июля выдвинутые далеко в Поле русские сторожи сообщили большим воеводам на «берегу» о появлении татар. Речь шла о посланных Девлет-Гиреем в набег «царевичах». Навстречу им была послана небольшая 3-полковая рать под началом 4-х воевод во главе с боярином И.П. Яковлевым-Хироном (о ее размерах косвенно можно судить по количеству воевод, командовавших полками — всего четверо, хотя должно было быть шесть — по два на полк, и по местническому статусу 1-го воеводы рати, И.П. Яковлева, окольничего с 1557 г., боярина с 1558 г.⁹. Вряд ли в посланной «легкой» рати было больше 3—4 тыс. всадников).

Видимо, примерно в одно и то же время с походом «легкой» рати воеводы «украинных городов» «сошлись» 19 июля под началом тульского воеводы князя Ф.М. Трубецкого, образовав 3-полковую рать (примечательно, что немалую часть ее составили, судя по всему, казаки — в росписи поименно названы 5 казачьих голов). Все эти меры говорят о том, что в Москве и на «берегу» отнеслись к полученным сведениям очень и очень серьезно и приняли все возможные меры для того, чтобы встретить врага во всеоружии.

Однако ожидаемого нападения не произошло. Судя по всему, Девлет-Гирей послал с «царевичами» небольшое войско (возможно, что царевичи вообще выступили в поход только со своими «дворами»). Во всяком случае, в разрядных книгах ничего нет о встрече в Поле посланного на перехват русского отряда с неприятелем, из чего следует, что «царевичи» сумели уклониться от встречи с И.П. Яковлевым-Хироном. Нет точных сведений и о том, какие именно «места» подверглись атаке татар. Этого не скажешь о другом набеге, предпринятом в сентябре того же года. 11 сентября 1568 г. «...приходили на государевы украины крымские люди Шифир мурза Сулешев сын с товарищи на адуевские места и на чернские и на белевские». Однако этот набег также был предпринят небольшими силами. Во всяком случае, согласно разрядным книгам, для его отражения были приведены в готовность гарнизоны «украинных» городов и «...и сошлись украинные воеводы вверх Черни и были по росписи по полком: в большом полку с Тулы князь Федор Михайлович Трубецкой, да в большом же полку из Донкова князь Борис Серебряной да Юрьи Булгаков, да с Пловы казачей голова Михайло Ивашкин с казаками. В передовом полку з Дедилова воевода князь Юрьи Васильевич Репнин, да голова Денисей Ивашкин, да казачей голова Посол Ивашкин с казаки. В сторожевом полку с Резани Иван Колычов...» (можно предположить, исходя из числа воевод, что в рати было около 2 тыс. детей боярских и их послужильцев и до 1 тыс. казаков)¹⁰. И снова неприятель сумел уклониться от «прямого дела».

На этом тревоги 1568 г. не закончились. Хан всячески попытался продемонстрировать, что он против похода на Астрахань и желает сохранить прежние отношения с Москвой. Так в грамоте, присланной поздней осенью 1568 г. Ивану с гонцом Девлет-Килдеем, крымский «царь» писал, что де «мы с тобой с братом моим временем бранимся, а временем и миримся...»¹¹ Однако он не хотел (или не мог?) сдерживать агрессивные намерения «царевичей» и отдельных мурз. Зимой 1568/1569 гг. в Москву поступили сведения о приближающемся «приходе» крымского «царевича» на Рязань. Для отражения этого набега на рязанскую «украину» были командированы с большим полком воеводы М.И. Воротынский, И.П. Яковлев-Хирон. Другой воевода, П.С. Серебряный, с присоединившимися орловским и Новосильским воеводами (князьями С.Г. Гундоровым и Г.И. Долгоруковым) во главе сторожевого полка отправился в Карачев. Опричный же воевода князь А.П. Телятевский «с товарищи» убыл в Брянск с приказом в случае получения «вестей» о набеге «сходитца» с рязанскими воеводами¹².

Но все эти события неизбежно должны были померкнуть на фоне надвигающейся совместной экспедиции турок и татар на Астрахань, подготовка к которой к весне 1569 г. завершилась. Основательность, с которой османы готовились к этому походу, не могла не породить в Москве самых серьезных опасений относительно развития событий в кампанию 1569 г. Конечно, можно было предположить, что главные силы Крымского ханства и его вассалов будут задействованы в этом мероприятии, однако нельзя было исключить и возможности организации Девлет-Гиреем крупномасштабного набега на «государеву украину» с целью не дать Москве возможность усилить гарнизон Астрахани и послать в низовья Волги большую конную и судовую рать для противодействия наступлению османов.

Положение Ивана Грозного осложнялось еще и тем, что война с Великим княжеством Литовским была далека от завершения. Осень и зима 1567/1568 г. прошла в непрерывных стычках на северо-западной границе между русскими и литвинами. Последним удалось взять Улу и «Оманом» Изборск. Все это потребовало организации ответных действий — небольшая 3-полковая рать во главе с воеводой боярином И.В. Меньшим Шереметевым была послана под Улу, а другая, также из 3-х полков с нарядом, под начальством воеводы боярина М.В. Морозова отправилась под Изборск. К ней присоединились и опричники с воеводой боярином З.И. Очин Плещеевым. Дополнительные силы были посланы «по вестям» в Смоленск, Дорогобуж и Ржеву Владимирскую¹³. Очевидно, что для противодействия литовцам были задействованы дети боярские и стрельцы западных и северо-западных уездов и, как следствие, они вряд ли смогли бы принять участия в боевых действиях на южной границе наступающей весной и летом.

Однако вне зависимости от того, как разворачивались события на северо-западной и западной границах, необходимо быть готовиться и к отражению вторжения с юга. В преддверии совместного наступления османов и татар правительство Ивана Грозного попыталось усилить оборону южной границы и самой Астрахани. Гарнизон города был усилен. На помощь посланным на годование воеводам окольничему Д.Ф. Карпову и В.П. Головину был отправлен князь Н.И. Гундоров, в Нижний Новгород — удельный князь Владимир Старицкий с воеводой боярином П.В. Морозовым. Князь П.С. Серебряный возглавил «плавную» рать, что должна была выдвинуться «по вестям» «на переволоку», т. е. туда, где турки собирались прорыть канал (или устроить волок) и перебросить свои галеры и суда с артиллерией и припасами с Дона в Волгу. С началом весны в две линии были выстроены полки и на южной границе. В случае вторжения татар «за рекой» должен был быть образован один разряд из 3 полков, составленный из отрядов, высланных из «украинных городов», во главе с донковским воеводой Н.Р. Одоевским. Другой, «большой» 5-полковый разряд развернулся на «берегу», в Кашире, Серпухове и Коломне с указанием «...а как будут которые вести, буде крымские люди учнут воевать государевы украины, и итти за реку из большово розряду бояром и воеводам на три полки от береговых бояр и воевод...» на помощь «заречному разряду». Дополнительно в Калуге и Ржеве были поставлены опричные полки, прикрывавшие западный фланг береговой позиции¹⁴. В случае необходимости они могли в равной степени задействованы для отражения внезапных атак литовцев (если вдруг они попробуют скоординировать свои действия с татарами) или же поддержать «береговой» разряд.

К счастью, до серьезных столкновений русских с турками и татарами, судя по всему, дело так и не дошло, хотя источники довольно противоречиво описывают ход турецко-татарской экспедиции против Астрахани. Так, с одной стороны, в разрядных книгах сказано, что турецко-татарская армия подошла к Астрахани на Ильин день (20 июля) и, простояв 4 недели, ушла восвояси, «а Астрахани никоторые шкоты не учинили». Информация русского посланника в Стамбуле И.П. Новосильцева несколько детализировала эти сведения. Согласно его рассказу, «...Крымской и Касим у Азсторохани с воинскими людьми были, а промышляли, что было им Асторохань взятии подкопом, и подкопу деи было зделати нельзе потому, что вода заняла, и им деи было посылати старого городища к городу приступати людей, и из Азсторохани де из города учали по их шатром бити из пушек, и стали деи пушки ходити далеко...», после чего спустя 10 дней двинулись назад. Сведения, что сообщал проделавший весь поход в качестве турецкого невольника русский дипломат С.Д. Мальцев, противоречат этой информации. Он писал, что на Переволоку турки вышли 15 августа, 2 недели безуспешно пытались прорыть канал, после чего бросили это дело и 2 сентября пошли к Астрахани налегке, без «большого наряда». Взять город без него оказалось невозможно, и 26 сентября турки повернули домой. Единственная более или менее серьезная стычка, о которой упоминают русские источники, имела место на Северском Донце, где татары разгромили казачью станицу атамана И. Мотякина¹⁵.

С другой стороны, польский посол А. Тарановский, прибывший к турецко-татарскому войску уже после его отступления от Астрахани, сообщал об удачном нападении «плавной» рати князя П.С. Серебряного на османов, когда те пытались перетащить свои галеры с Дона на Волгу. О нападении русской рати на турок сообщал со ссылкой на «почти очевидцев» и имперский агент в Польше аббат И. Цир. Об этом эпизоде отписывал в Москву также русский служилый человек Вислый Булгаков, ездивший с Речь Посполитую с целью добиться возвращения на родину тела убитого в битве на Уле князя И.И. Шуйского¹⁶. Как сочетаются все эти противоречивые свидетельства — неясно до сих пор, что не мешает, впрочем, некоторым отечественным историкам, например А.Л. Хорошкевич, обвинять Ивана Грозного в том, что он своим бездарным руководством связал руки русским воеводам и те безвольно отдали инициативу в руки османских и татарских военачальников¹⁷. Нам представляется такой подход к оценке действий в кампанию 1569 г. как царя, так и его воевод в корне неверным, продиктованным явно предвзятым отношением к Ивану Грозному. Зачем было русскому государю, знавшему о существующих разногласиях между турками и татарами, форсировать развитие событий и раздувать конфликт с Портой? Вряд ли на благо России пошла бы еще одна война, на этот раз с могущественной Османской империей, а она была бы неизбежной, если бы причиной провала Астраханской экспедиции Касым-паша назвал бы активное протидействие русских войск.

Одно ясно совершенно точно — турецко-татарская экспедиция потерпела полный провал. Примечательно, что по сообщению очевидца, в ходе отступления турецко-татарской армии из-под Астрахани «царь (т.е. крымский хан. — П.В.) их (т.е. турок. — П.В.) волочил под Черкасы Кабардынскою дорогою по безводным местом, томил их нароком: царю, государь, опять к Асторохани и крымским людем добре не хочетца. И многие, государь, турки з голоду померли и лошади померли и черкасы у них людей покрали и лошадей много, и Казыевы люди и крымские лошади крали и людей грабили. Таких истомных людей не видано, каково Бог послал над турскими...»¹⁸ Вряд ли это способствовало росту доверия к Девлет-Гирею в Стамбуле и улучшению отношений между султаном и его непокорным вассалом.

Вместе с тем очевидно, что, приняв участие под давлением Стамбула в Астраханской экспедиции, хан не смог послать сколько-нибудь серьезные силы на север, непосредственно против московской «украйны», ибо практически все его воинство было задействовано на астраханском направлении. Правда, поскольку в разрядных книгах глухо упоминается поход «легкой» 3-полковой рати под началом князя М.И. Воротынского «за реку» и последующее ее возвращение на Рязанщину, то можно предположить, что небольшие отряды татар (ногаев — ?) кружили у русских рубежей, но на что-либо серьезное так и не решились. Точно так же из Калуги на Тулу было послано опричное войско во главе с Ф.А. Басмановым с «...лутчими, что изо всех полков людьми...»¹⁹ Обращает на себя внимание содержащееся в разрядной книге указание на то, что с Басмановым были отряжены «лутчие» люди ото всей опричной рати — вряд ли эта посылка была сделана просто так, на всякий случай. Следовательно, есть все основания полагать, что и здесь, на тульском направлении, в конце лета появились татарские отряды. Но и как в предыдущем случае, сохранившиеся источники ничего не сообщают о последствиях как той, так и другой тревог.

Сложным для Москвы должен был стать и наступающий 1570 г. Еще осенью 1569 г. в Москву поступили сведения о том, что Касым-паша вынашивает мечту о реванше и воздействует на султана Селима с тем, чтобы тот дал указание об организации похода непосредственно на Москву²⁰. Другое дело — насколько возможен был этот реванш? Обстановка в Средиземноморье в эти годы складывалась чрезвычайно напряженная, и угроза большой войны между ведущими державами этого региона была как нельзя более явственной. Неспокойно было в арабских провинциях Османской империи, в Йемене и вовсе началось мощное восстание против турецкого господства. В Испании вспыхнуло восстание морисков, и вряд ли здесь не обошлось без участия турок, в самом Стамбуле началась подготовка к давно замышлявшейся экспедиции на Кипр, принадлежавший венецианцам. В конце 1569 г. османский корсар Ульдж-Али оккупировал Тунис, заполучив хорошую базу для набегов на берега христианских государств в Центральном и Западном Средиземноморье, равно как и для атак на христианское судоходство в этих регионах. Все это только подливало масла в огонь растущей напряженности в отношениях между Стамбулом, Венецией и Мадридом, и, наконец, в начале 1570 г. давно ожидавшаяся война началась. В этих условиях вряд ли у турок нашлись бы достаточные силы для того, чтобы осуществить эффективное вмешательство в русско-татарский конфликт, тем более что начавшаяся война с Венецией быстро переросла в противостояние с сильнейшим европейским государством того времени — Испанией. Попытки же Стамбула вовлечь в планируемый поход против Москвы Речь Посполитую не задались.

Девлет-Гирей же, сумев с помощью подкупа и заступничества со стороны султанской сестры добиться смены настроения Селима, в январе 1570 г. возобновил с Москвой сложную дипломатическую игру, демонстрируя готовность пойти на урегулирование русско-крымских отношений. При этом хан внимательно наблюдал за развитием событий в Стамбуле, поскольку исход борьбы между сторонниками и противниками повторения похода на Астрахань пока был неясен. Стремясь не допустить образования широкой антимосковской коалиции, русская дипломатия развила бурную деятельность, а в Разрядном приказе тем временем готовились к новой кампании.

При составлении новой росписи полков на южном рубеже в Разряде исходили из того, что русско-крымские отношения несколько улучшились в сравнении с предыдущим годами, равно как и отношения Крыма и ногаев после Астраханской экспедиции изменились в худшую сторону. Учитывая все это, в Москве решили несколько изменить порядок размещения полков на «украйне». Первый удар неприятеля на себя должны были принять украинные воеводы. «Роспись украинным воеводам» гласила, что «как сойдутся они вместе по вестям, и им быть по полком и ходить под людми: в большом полку из Донкова воеводы князь Иван Петрович Шуйской да князь Иван Ахметевич Канбаров; и князь Иван взят к Москве, а на его место в большом полку другой — Федор Васильевичь Шереметев. В передовом полку воевода з Дедилова Иван Михаиловичь Большой Морозов да голова Олексей Григорьев сын Давыдов. В сторожевом полку воевода изо Мценска князь Федор княж Петров сын Деев да голова Василей Иванов сын Коробьин. Да в большом же полку быть с воеводою со князь Иваном Петровичем Шуйским сходным воеводам: из Новасили воевода князь Ондрей Дмитреевичь Палецкой да голова Михайло Назарьев сын Глебов, да с Орла воевода князь Ондрей Васильевич Репнин да голова Семен Михайлов сын Хатунской...». В боевую готовность было приведено и опричное воинство: «А где лучитца воеводе князю Ивану Петровичю Шуйскому с товарищи сойтися под людьми с опришнинскими воеводами, и сшедчися быть по полком: большому полку быть в большом полку, передовому полку в передовом полку, сторожевому в сторожевом полку, а люди с ними по их списком». Как обычно, в Поле были высланы сторожи, которым было поручено внимательно следить за намерениями татар и своевременно оповестить пограничных воевод и Москву о передвижениях противника. «Береговой» разряд решено было не разворачивать до тех пор, пока не станут окончательно ясны намерения неприятеля, дав тем самым детям боярским возможность отдохнуть от непрерывных походов²¹.

Долго ждать вестей от сторожей не пришлось. 20 мая в Москву пришли вести от станичников, что 13 мая они «наехали» на 15 татарских сакм на Муравском шляхе, «...усть Мжа и Коломок...», «...а две из них сокмы биты в стрельбище до черные земли». Полученные известия привели в действие московскую военную машину. Оборона границы была срочно усилена — как сказано было в разрядной книге, «...по тем вестям послал царь и великий князь на берег бояр и воевод своих: в Серпухов боярина и воеводу князь Михаила Ивановича Воротынсково, да князь Микиту Романовича Адуевсково, да князь Ондрея Стригина, да князь Григорья Федорова сына Мещерсково. На Коширу боярина и воеводу Ивана Меньшова Васильевича Шереметева. На Тулу воеводу князь Ивана Юрьевича Булгакова Голицына да князь Ондрея Васильевича Репнина. А на Коломне был Офонасей Колычов, збирал детей боярских...». Опричные полки также выдвинулись непосредственно на «берег», в район Калуги. Утром 22 мая Иван Грозный получил весть от воеводы И.В. Меньшого Шереметева из Каширы, что «...пришли на резанские и на коширские места крымские и нагайские многие люди...». Позднее выяснилось, что многотысячную татарскую рать (взятые «языки» показали, что в ней было 50—60 тыс. всадников — безусловно, преувеличение, однако тем не менее пришедшее на государеву «украйну» крымская «сила» и в самом деле была немалая) возглавляли дети Девлет-Гирея — калга Мухаммед-Гирей и Алп-Гирей. Спешно завершив прием литовских послов, Иван IV выехал в Коломенское, «а перед собою отпустил бояр своих и воевод на берег князь Петра Семеновича Серебряново да Петра Васильевича Морозова»²².

Однако до серьезной схватки дело не дошло. Опричный воевода, окольничий Д.И. Хворостинин вместе с другим опричником, воеводой Ф. Львовым, 21 мая «сошлися... с крымскими людьми в ночи, и крымских людей побили, и языки многие поимали, и полону много отбили»²³. Очевидно, Хворостинин атаковал один из больших татарских отрядов, распущенных «царевичами» воевать окрестности Рязани, и наголову разгромил его. Сумевшие избежать гибели или пленения татары добежали до лагеря основных сил, и «царевичи» решили не искушать судьбу, поспешно повернув обратно в Поле.

23 мая воевода М.И. Воротынский, стоявший со своим полком в Серпухове, получил весть о победе опричных воевод и поспешил отписать об этом в Коломенское Ивану IV. На следующий день царь, узнав о том, что татары отступили, повернул обратно в Москву. Интересно, что Девлет-Гирей попытался представить результаты весеннего набега своих сыновей на Русь как несомненную победу, рассчитывая тем самым оказать давление на Сигизмунда II и вынудить поднять ставки в «крымском аукционе». Вообще, история с этим набегом довольно загадочна. Немец А. Шлихтинг, бежавший вскоре после этих событий из Москвы в Литву, в своих «Новостях» писал об огромном вреде, что нанес этот набег русским, и если сведения, доставленные пленниками более или менее верны, то его свидетельство можно признать достоверным. Как-никак, а пятьдесят или сорок тысяч татар должны были сильно опустошить рязанские и каширские волости. В таком случае мнение В.П. Загоровского, полагавшего, что воеводы, командовавшие войсками на «берегу» и в «украинных» городах, не проявили должной инициативы и упустили возможность нанести татарам серьезный урон, ошибочно. Ведь если татар было так много, то могли ли воеводы с теми немногими силами, что были в их распоряжении, согласно разрядным записям, успешно атаковать татар, не подвергнув опасности врученные им крепости и участки обороны на «берегу»? Вместе с тем характер действий татар, их быстрый отход после неудачи одного из их отрядов в стычке с Хворостининым, да и сам факт, что в набег вышли два «царевича», говорит о том, что их было меньше чем 50 или 60 тыс., и существенно меньше. Вот и остается гадать, что же произошло на самом деле, сколько было татар на самом деле и каким был ущерб, который они нанесли²⁴. Пусть уважаемый читатель сам решит, кто прав, мы же склоняемся ко второму сценарию.

25 мая, по возвращении в столицу, Иван Грозный вместе с сыном Иваном Ивановичем «приговорил» новую диспозицию полков на «берегу» — «...быть на берегу воеводе князь Ивану Ондреевичю Шуйскому да бояром и воеводам Петру Васильевичи) Морозову да Ивану Меньшому Васильевичю Шереметеву, а велел им стоять по местом: князю Ивану Шуйскому да Петру Морозову на Кошире, Ивану Шереметеву в Серпухове. А на Туле воеводы князь Иван Юрьевич Голицын Булгаков да князь Ондрей Васильевичь Репнин...»²⁵. Они должны были усилить «малый» 3-полковый разряд, что должен был быть образован в случае обнаружения больших татарских сил воеводами «украинных» городов. Кампания только-только началась, и можно было ожидать нового нападения татар. Однако лето прошло относительно спокойно, ибо Девлет-Гирей все еще никак не мог определиться, какого же курса ему все-таки нужно придерживаться в отношении «московского»? Стоит ли продолжить ли дипломатические контакты с целью урегулировать имеющиеся противоречия мирным путем или же перейти к открытой конфронтации? Во всяком случае, в июне хан через мурзу Сулеша намекнул А.Ф. Нагому и его товарищам, что набег калги был совершен против его воли и он недоволен действиями своего наследника. Одновременно послам стало известно, что другой ханский сын, Адыл-Гирей, отправившийся одновременно с калгой в поход, но только против черкесов, столкнулся с их упорным сопротивлением и послал в Крым к отцу гонца с просьбой предоставить ему в помощь ханских «пищальников», на что хан ответил отказом²⁶.

Казалось, что набег Мухаммед-Гирея и его брата станет всего лишь рядовым эпизодом в русско-крымском противостоянии, однако не прошло и нескольких дней, как ситуация снова резко ухудшилась. Девлет-Гирей, испытывавший сильнейшее давление со стороны «казанской» «партии» и чрезвычайно обеспокоенный тем, что Москва за его спиной попыталась договориться с османами, снова переменил свое отношение к Ивану. И.П. Новосильцев в своем статейном списке писал, что в Кафе его служилым татарам крымские татары говорили: «Государь деи московской с Турским помирились, а нашего деи Крымского Турской хочет извести, и мы деи все государю своему говорили и на прямом слове стали, что деи нам своего государя Турскому не выдати, и против Турского и Московского стояти крепко...». Перемену климата в русско-крымских отношениях подтверждали и просочившиеся в Москву сведения о том, что хан намерен осенью совершить поход на русскую «украйну», причем он подбивает на это дело и ногаев Большой Ногайской Орды.

В ожидании вторжения основных сил Крымского ханства прошла большая часть лета. К началу осени напряжение достигло предела. В Москве стало известно о том, что, с одной стороны, хан отпустил своего наследника и его брата Алп-Гирея воевать черкесов, а с другой, ногаи отколовшегося от Большой Ногайской Орды улуса Гази бей Урака, узнав о том, что нового похода на Астрахань не будет, сами отправились воевать русское пограничье. Не успели эти новости достигнуть Москвы, как 4 сентября рыльский наместник С. Нагой прислал в столицу отписку, в которой сообщал, что голова С. Соковнин и его люди «наехали» 19 августа на Муравском шляхе на татарское войско. «Сметать» их точное число станичникам не удалось, так как, по словам головы, «...место полевое, и гоняли они (т.е. татары. — П.В.) ево (Соковнина. — П.В.) до вод Адаламских два дни человек с пятьсот...», однако голова полагал, что в Поле вышло большое неприятельское войско («...многие огни, а от лошединых стад прыск великой и ржанье...»).

Вслед за этой новостью пришла другая, от путивльского наместника князя П. Татева. В ней говорилось, что «...сторожей на Обыкшенской да на Балыклейском громили татара человек с пятьсот и голову их Капусту Жидовинова взяли да товарищев их дву человек убили...». По всем признакам в Поле собиралась большая гроза, и в Москве отнеслись ко всем этим известиям чрезвычайно серьезно. На «берег» была послана большая 5-полковая рать во главе с воеводой, боярином князем И.Д. Бельским, которой было приказано занять позиции в треугольнике Коломна—Кашира—Серпухов. Приведена была в готовность и опричная рать, большая часть которой (4 полка) встала в Калуге. Украинные воеводы получили указание в случае попытки противника прорваться к «берегу» идти на сход с «большими» воеводами. В противном случае они должны были биться с врагом самостоятельно при поддержке «меньших» воевод. Сам же Иван и его старший сын намеревались выступить в поход навстречу крымскому «царю», «дождався подлинных вестей»²⁷.

Вскоре стали поступать и «подлинные» вести о намерениях противника. Данковские воеводы И.П. Шуйский и Ф.В. Шереметев прислали станичного голову Г. Коробьина. Тот доложил государю, что «...не доехал он до Донца Сиверсково верст за дватцать и увидел пыль великую от Донца, и гоняли ево крымские люди вверх Уразова сентября в 3 день, а по сакме он, Григорей, сметил тысечь с тритцать». Другой голова, А. Ратаев, отписывал в Москву, что «...прибежал к нему оскольской казак Ивашко Матвеев, а сказал видел де он вверх Котла и по Тудони сентября в 7 день многих крымских людей, а по сакме де сметил тысечъ с тритцать, а бито тритцать дорог до Черной земли, опричь обапольной сакмы». Затем в Москву были доставлены донесение Новосильского воеводы князя А. Палецкого и показания взятых его людьми пленных. Выяснилось, что утром 12 сентября 6 или 7 тыс. татар пришли под Новосиль и, простояв под городом до вечера, ушли обратно в степь. Пленники же на допросе показали, что сам хан вместе со своими сыновьями и мурзами вышли из Крыма три месяца назад, намереваясь совершить набег на «государеву украйну». 16 сентября, получив грамоту от князя И.Д. Бельского, в которой сообщалось о намерении хана идти на Тулу и Дедилов, Иван Грозный покинул Александрову слободу и пошел «против недруга своего крымского царя и царевичей со многими людьми искати прямово дела». Если верить А. Шлихтингу, то Иван двинулся на «берег» во главе 20-тысячного войска²⁸.

Однако ожидаемого «прямого дела» не случилось. Что же случилось? Интересно понаблюдать за тем, как расценивали этот случай отечественные историки. Первый вариант сценария гласит, что хан, узнав о том, что его намерения раскрыты, повернул с главными силами обратно, не доходя до русской границы. Так полагал, к примеру, Р.Г. Скрынников. В.П. Загоровский, напротив, считал, что Девлет-Гирей вовсе не выходил в поход. Склоняется к этой точке зрения и А.В. Виноградов. По нашему мнению, все же прав был Р.Г. Скрынников — пленных татар допросили с пристрастием, и вряд ли они стали бы скрывать правду, равно как и станичники не стали бы преувеличивать силы противника, обнаруженные в Поле. Обращает на себя внимание и такой примечательный факт, как стремление татар любой ценой не допустить обнаружения своих главных сил русскими сторожами. И все это ради того, чтобы напугать Ивана Грозного призраком тьмочисленного татарского воинства?²⁹

Но вернемся обратно в осень 1570 г. Прибыв 19 сентября в Серпухов, Иван IV простоял там в ожидании новых вестей о неприятеле 3 дня. Вскоре выяснилось, что к тому времени, как Иван прибыл в Серпухов, татары уже отступили домой. Отметим, правда, что не все неприятели последовали за ханом. Во всяком случае, в конце октября 2,5 тыс. самых голодных и недовольных отсутствием какой-либо добычи татар собирались напасть на стародубские и почепские места, и «по вестям» Иван Грозный отправил на помощь тамошним воеводам Ф. Нагого. Но это будет несколько позже, а пока разгневанный царь созвал 22 сентября военный совет с целью решить, что делать дальше и как получилось так, что тревога, поднятая в первых числах сентября, оказалась ложной. Р.Г. Скрынников предположил, и в этом есть определенный, и весьма серьезный резон, что гнев царя был вызван не столько тем, что ему понапрасну пришлось поспешно скакать по осенним дорогам из слободы на берег, и не вздорным нравом и психической неуравновешенностью (как полагал, к примеру, В.П. Загоровский), а тем, что он напрасно отменил свой поход на Ревель, безуспешно осаждаемый с конца августа 1570 г. его вассалом-«голдовником» и родственником герцогом Магнусом³⁰. Так это было или не так, сегодня уже неважно, но вот разобраться с причинами, почему неприятель был потерян — нужно было обязательно. Как писал В.В. Каргалов, возлагая ответственность за провал на «польских» сторожей, «случай был чрезвычайный, и отнестись к нему следовало со всей серьезностью — сторожевая служба явно не справилась со своей задачей. Требовалась ее коренная реорганизация...»³¹ На наш взгляд, дело было не столько в самой сторожевой службе, сколько в неумении конкретных воевод, по мнению В.П. Загоровского — И.Д. Бельского, правильно воспользоваться той информацией, которую с риском для жизни доставляли станичники, но тем не менее ситуация и так, и этак все равно была неприятной.

Эта реорганизация была поручена опытному воеводе князю М.И. Воротынскому, ветерану многих кампаний, будущему главнокомандующему русским войском в 1572 г. Не вдаваясь в подробности реформы сторожевой службы, отметим лишь, что она была призвана, судя по всему, упорядочить и придать большую регулярность сторожевой службе, что складывалась постепенно еще со времен Василия III.

В заключение отметим, что события 1568—1570 гг., ставшие своеобразной прелюдией к еще более грандиозным по своим последствиям событиям 1571 и 1572 гг., интересны еще и тем, что позволяют в общих чертах представить устройство обороны государевой «украйны» в конце 60-х — начале 70-х гг. XVI столетия. В отличие от прежних времен она приобрела глубокоэшелонированный характер. Наряду с обычным «береговым» разрядом, выстраивавшимся каждую весну на «берегу», в Поле, опираясь на возведенные 1550-х — 1650-х гг. города-крепости, постепенно формируется другой разряд, что «за рекой». Он должен был стать первой линией обороны на случай неприятельского вторжения. В Поле также действовала достаточно разветвленная система сторожей, в задачу которых входило раннее обнаружение и оповещение воевод «украинных» городов и Москвы о выступлении татар, их численности и намерениях.

Однако создание и постоянное совершенствование системы обороны южной границы Русского государства вовсе не означало, что татарская угроза ушла в прошлое, и татарские вторжения 1571 — 1572 гг. это наглядно продемонстрировали.

Примечания

1. Цит по: Белокуров С.А. Сношения России с Кавказом. Вып. 1. 1578—1613. М., 1889. С. LXVI. См. также: Садиков П.А. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. Вып. 22.1947. С. 145.

2. Кушева Е.Н. Политика Русского государства на Северном Кавказе в 1552—1572 гг. // ИЗ. Вып. 34. М., 1950. С. 280, 281. См. также: Белокуров С.А. Указ. соч. С. LXVII—LXVIII; Виноградов А.В. Русско-крымские отношения... Т. II. 76—77.

3. См.: Савва В.И. О Посольском приказе. Вып. 1. Харьков, 1917. С. 159—160. См. также: Белокуров С.А. Указ. соч. С. LXIX—LXXI; Виноградов А.В. Русско-крымские отношения... С. 77—79.

4. Статейный список И.П. Новосильцева // Путешествия русских послов XV—XVII веков. СПб., 2008. С. 81—82.

5. См., например: Кушева Е.Н. Указ. соч. С. 281—282.

6. Статейный список И.П. Новосильцева... С. 82.

7. Загоровский В.П. Указ. соч. С. 148; РК 1559—1605. М., 1974. С. 55; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. М., 1982. С. 231—234.

8. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 234.

9. ДРВ. Т. XX. М., 1791. С. 41, 42.

10. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 234, 236, 238.

11. Цит. по: Виноградов А.В. Русско-крымские отношения... Т. II. С. 132.

12. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 239.

13. ПСРЛ. Т. V. Вып. 2. М., 2000. С. 261; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 239—241; Штаден Г. Записки о Московии Т. 1. Публикация. М., 2008. С. 524—525.

14. РК 1475—1598. С. 229—230; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 242—243, 247—248, 249.

15. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 251; «Речи» Семена Елизарьева, с. Мальцева о походе татар и турок под Астрахань / Садиков П.А. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 г. // Исторические записки. Вып. 22. 1947. С. 155—157; Статейный список И.П. Новосильцева. С. 83.

16. Вестовой список московского посланца Вислого Булгакова, о литовских делах // АЗР. Т. III. СПб., 1848. С. 151 Лурье Л.С. Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира о переговорах с А.М. Курбским в 1569 году (по материалам Венского архива) // Археологический ежегодник за 1957 год. М., 1958. С. 458; генваря в 22-й день писана сия 7185 книга в дому боярина князя Василия Васильевича Голицина, глаголемая: сия книга история о приходе турецкаго и татарскаго воинства под Астрахань лета от создания мира 7185, а от Рождества Христова 1677 (далее: История о приходе турецкаго и татарскаго воинства под Астрахань...) // ЗООИД. Т. VIII. Одесса, 1872. С. 480, 481. О Тарановском см.: Садиков П.А. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 году. С. 139—141.

17. Хорошкевич А.Л. Россия в системе международных отношений... С. 516.

18. «Речи» Семена Елизарьева, с. Мальцева о походе татар и турок под Астрахань... С. 157. О том же сообщал и А. Тарановский (История о приходе турецкаго и татарскаго воинства под Астрахань... С. 485).

19. РК 1559—1605. С. 57; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 251.

20. Садиков ПА. Поход татар и турок на Астрахань в 1569 году. С. 158.

21. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 254—255.

22. Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польско-Литовским государством. Т. III. С. 665. А.М. Курбский сообщал имперскому дипломату аббату Циру, что татарское войско насчитывало около 40 тыс. всадников (Лурье Л.С. Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира. С. 466). См. также: РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 255—256.

23. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 256. О Д.И. Хворостинине речь еще впереди, а его товарищем, по мнению В.Б. Кобрина, был Ф.В. Львов, занесенный в «Дворовую тетрадь» среди прочей «литвы дворовой» по Ростову новиком «65-го году (т.е. 1556/1557 гг. — П.В.)» (См.: Кобрин В.Б. Опричнина. Генеалогия. Антропонимика. М., 2008. С. 49—50; Тысячная книга 1550 г. и Дворцовая тетрадь 50-х годов XVI в. (далее ТКДТ). М.—Л., 1950. С. 143).

24. См.: Загоровский В.П. Указ. соч. С. 151; Лурье Я.С. Донесения агента императора Максимилиана II аббата Цира; С. 466; Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного // Гейденштейн Р. Записки о Московской войне. Штаден Г. О Москве Ивана Грозного. Рязань, 2005. С. 375.

25. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 257.

26. Виноградов А.В. Русско-крымские отношения. С. 177.

27. РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 260—263; Статейный список И.П. Новосильцева. С. 96—97.

28. РК 1475—1598. С. 235; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 261—266; Шлихтинг А. Новое известие о России времени Ивана Грозного... С. 375.

29. См.: Виноградов А.В. Русско-крымские отношения. Т. II. С. 182; Загоровский В.П. Указ. соч. С. 152; Скрынников Р.Г. Царство террора. СПб., 1992. С. 424.

30. Загоровский В.П. Указ. соч. С. 152; РК 1475—1605. Т. II. Ч. II. С. 272; Скрынников Р.Г. Царство террора. С. 424; Чумиков А. Осада Ревеля (1570—1571 гг.) герцогом Магнусом королем Ливонским, голдовником царя Ивана Грозного // Чтения в Императорском обществе истории древностей российских при Московском университете (далее ЧОИДР). 1891. Кн. 2. Т. IV. Исследования. С. 21.

31. Загоровский В.П. Указ. соч. С. 151; Каргалов В.В. Московские воеводы XVI—XVII вв. М., 2002. С. 44.