3.3.2. Поход генуэзцев на Солхат и сражение 22 июня 1434 г. у с. Кастадзона

12 июня Карло Ломеллини и, по-видимому, часть его экспедиционных войск уже находились в Каффе. Как сообщает А. Гатари, в этот день состоялся военный совет, на котором якобы было принято решение нанести удар по Солхату, потому что консул и другие оффициалы требовали отомстить татарам за унижения, оскорбления и грабежи, приведшие к полному расстройству генуэзской торговли в Газарии [Колли, 1913, с. 118]. Тем не менее, несмотря на принятое решение, на следующий день (в воскресенье 13 июня) в Солхат направился парламентер для проведения мирных переговоров. Но он был убит татарами в полумиле от городских стен.

После этого эпизода власти Каффы, вероятно, решили не скрывать своих истинных намерений, хотя командующим армией Карло Ломеллини еще не было принято окончательное решение по данному вопросу. Поэтому в понедельник 14 июня войскам объявили, что они будут направлены на Солхат (Sorgati). Услышав это известие, наемники (stipendiarii) в полном вооружении выстроились у ворот Латинборго (Latinborgo) в ожидании прибытия Карло Ломеллини.

Данное выступление стипендиариев, вызванное распространившимися по городу ложными слухами, скорее всего, носило стихийный характер или должно было послужить демонстрации силы, поднятию духа и дисциплины в войсках. Прибыв к построенному экспедиционному корпусу, Ломеллини «произвел ему смотр и учение и приказал всем вернуться в город и стать за стенами. Солдаты повиновались, сняли с себя оружие и наполнили собою все прилегающие к воротам улицы» [Колли, 1913, с. 118].

С этого момента, вероятно, начинается подготовка к походу на Солхат, осуществленному только 22 июня 1434 г., когда около 8 часов утра¹ «все войско построилось в боевой порядок. При звуках труб солдаты тронулись, кто пешком, кто на возах; последних было 612, на которых нагружено было все оружие: арбалеты, запасы дротиков, латы, лестницы, бомбарды и прочие необходимые вещи» [Колли, 1913, с. 118].

Походная колонна растянулась почти на 3 км и остановилась в ожидании Карло Ломеллини, прибывшего в 9 часов утра в сопровождении 60 всадников и трех знаменосцев, которые несли: одно знамя — символ Генуи (красный крест на серебряном поле); второе — Карло Ломеллини (поле разделено на две равные части красного и золотого цвета); третье — Миланского герцога Филиппо Мария Висконти (серебряная змея, заглатывающая человека — il biscione ingollante — на алом поле) [Chiesi, 1991, p. 32, 43, 57, 89; Maggiorotti, 1933, p. 338—339, fig. 289; Яровая, 2001, с. 190—191].

При выезде из города знаменосец Лигурийской республики сломал об арку ворот Latinborgo древко своего штандарта. Это вызвало непредвиденную заминку в связи с ожиданием, пока ему будет доставлено новое знамя. Только после этого войско численностью в 8000 человек направилось по дороге к Солхату (в сообщении Николло ди Порта говорится о том, что из Каффы отправилось около 10000 человек в сопровождении примерно 700 повозок — «circa homines 10 000, habebat carros circa 700» [Agosto, 1977, p. 516]).

T. к. путь на Солхат обычно пролегал через Кайадорские ворота (Porta Caiadoris), расположенные на восточном отрезке оборонительных сооружений города [Skrzinska, 1928, p. 56; Юргевич, 1863, с. 700; Бочаров, 1998, с. 93, рис. 1], то с некоторой долей вероятности можно отождествить упоминаемые Гатари ворота Латинборга с ними.

Генуэзцы продвигались очень медленно, преодолевая под летним зноем затяжной подъем на хребет Биюк-Эгет («Большое седло» — тюрк.), чтобы затем спуститься в долину р. Чурук-Су, где располагалось селение Карагоз. К 16 часам дня они прошли 10 миль и достигли местности (loco) Кастадзона (Castadzona), находящейся в 5 милях от Солхата. Здесь они, вероятно, собирались отдохнуть, облачиться в доспехи, вооружиться и двинуться в полной боевой готовности на приступ Солхата.

Но внезапно генуэзцы были атакованы татарами. Сначала на вершине холма появились пять всадников (татары называли подобные группы «беш-баш» — «пять голов»), а после их исчезновения, в 150—200 м оттуда — десять всадников. Татары принялись обстреливать из луков двигавшихся во главе колонны генуэзцев. Николло ди Порта пишет: «Когда внезапно, вблизи Солхата, рядом с нашими солдатами появилось сначала трое вооруженных, а затем они увидели примерно 30 татарских всадников»², — это посеяло среди них сильную панику, после чего «они, не повинуясь приказам и забыв о порядке, обратились в бегство».

Из 300 генуэзских всадников, в числе которых были капитаны кораблей и командиры наемников, 200 рассеялись, а остальные 100, часть из которых была ранена татарскими стрелами, бросились бежать. В это время уже появилась остальная часть татарской конницы (предположительно 5000 всадников?), и началось сражение с итальянским войском, оказавшимся не готовым к бою на открытой местности.

Далее Николло ди Порта продолжает: «Видя это, татары нападали на наших [солдат] отступающих в беспорядке, всюду поражая их, отчего положение бежавших казалось безнадежным. Татары, свирепствуя, убивали или захватывали наших людей [в плен]» [Agosto, 1977, p. 516—517].

Бросив повозки с вооружением и раненых, они бежали к Каффе. «Татары преследовали их до половины дороги (около 5 миль — В.М.), и если бы не наступила ночь, не спасся бы ни один человек» [Колли, 1913, с. 119]. «После этого [татары], завладев всеми повозками с оружием и, взяв с мертвых, которых оказалось 2000, наиболее ценные [вещи], отправились в Татарию, в Солхат» [Agosto, 1977, p. 516—517].

Таким образом, в сумерках татары прекратили преследование, собрали брошенный генуэзцами обоз и ушли в Солхат, где устроили по поводу победы грандиозный праздник. Воспользовавшись уходом татар, оставшиеся в живых, «которые прятались среди трупов притворившись мертвыми, <...> поднялись и побежали в город, но из этих уцелевших людей очень мало было таких, которые не получили менее трех ран, кто от стрел, кто от меча, кто от копья» [Колли, 1913, с. 119].

Победителям достался не только обоз, но и большое количество вооружения латинян. Трофеи эти почти бесследно растворились в бескрайних просторах Причерноморских степей³. В связи с этим интересна одна давняя находка. Осенью 1841 г. вселении Айдеры Евпаторийского уезда при разборке старого дома был обнаружен латинский меч хорошей сохранности. Клинок помещался в ножнах «грубой работы, обшитых простой кожей», сделанных ввиду утраты настоящих [Самойлов, Шевелев, 1844, с. 624]. Длина меча с рукоятью составляла около 112 см. Рукоять была украшена медными с позолотой полосами, а сквозь них виднелся бархат малинового цвета. На одной из полос (в верхней части эфеса) выгравированы два слова: «MARI PETRO», вероятно, указывающее на имя владельца [Самойлов, Шевелев, 1844, с. 624]. В верхней части клинка (у перекрестия?) просматривались неясные изображения, композиционно образующие несколько групп. Над ними читалось «MARIA» (видимо, «5. MARIA» — В.М.).

По мнению Е.П. Шевелева, меч был спрятан в конце XVIII в. (?) последним владельцем дома (татарином), которому он «мог достаться по наследству от времен генуэзского владычества в этом краю» [Самойлов, Шевелев, 1844, с. 624].

Перед нами редкий случай, когда есть возможность (пусть даже и гипотетично) персонифицировать владельца оружия. Лигурийский клан де Мари (de Mari) на протяжении 1261—1435 гг. занимал 7 место по присутствию в администрации Левантийских факторий [Balard, 1980, p. 165]. Например, в 1381 г. консулом Каффы был luanixius de Mari, а в Севастополисе (1382 г.) Inoffius de Mari [Balard, 1978, p. 141, 211]. В конце XIV в. в Каффе отмечено присутствие 5 представителей фамилии de Mari [Balard, 1978, p. 250]. По наблюдению М. Балара клан de Mari занимал 11 место по торговым операциям в Романии [Balard, 1978, p. 524]. В начале XV в. в Каффе совершают торговые сделки Борруэле (1402 г.) и Алаоне (1406 г.) де Мари [Balard, 1978, p. 430]. В деловой переписке между магистратами Каффы и Генуи 20—60-х гг. XV в. род де Мари представлен именами Габриеле, Галеотто, Джованни Амброджо, Козимо, Доменико, Петро и Монтано [Карпов, 1998, с. 77; Balletto, 2000, p. 487]. Пьетро де Мари (Petrus de Mari) упоминается в одном из документов (датирован 5 мая 1427 г.), направленном губернатором Генуи Джакомо де Исолание, Советом Старейшин и Officium Provisions Romanie капитану и массариям Фамагусты⁴. Джованни в 1428 г., а Габриеле в 1440 г. являлись чиновниками оффиции Продовольствия (officiailes Victualium) [Origone, 1983, p. 316]. Весной 1455 г. в Каффу вместе с кораблем Баттиста д'Ориа прибыла и нава, патроном которой был Парис де Мари (Paris de Mari). Магистраты фактории заключили с ним контракт о доставке зерна с Хиоса в Каффу. Не позднее 3 сентября того же года корабль Париса де Мари ушел на Хиос [Atti, 1868, I, doc. CXXXVI].

Среди документов, изданных в свое время А. Винья, сохранился патент капитана Готии, выданный на два года и два месяца Франческо де Мари сына Пьетро (Ad capitaneatum Gotie Franciscum de Mari Petri) 27 мая 1461 г. [Atti, 1868, IV, p. 118, doc. DLVIII, p. 121, doc. DLXV], По-видимому, нет оснований даже предположительно говорить о пребывании этого представителя клана de Mari в Газарии в 30-х гг. XV в. Только в виде очень шаткой гипотезы можно высказать предположение о том, что Пьетро де Мари входил в состав экспедиционного корпуса Карло Ломеллини (?) и 22 июня 1434 г. принимал участие в сражении у с. Карагоз, оставив на поле боя свой меч с надписью на эфесе «Petri [de] Mari» (сохранив только ножны). Именное оружие в качестве трофея досталось одному из татар и на протяжении трех столетий хранилось его потомками как реликвия (позднее к нему были изготовлены другие ножны).

Подобный случай не единичен. Например, у горцев Северо-Западного Кавказа благодаря традиции культа оружия продолжительное время в качестве фамильных реликвий сохранялись клинки с надписью «Janue» — «Генуя» [Дьяков-Тарасов, 1930, с. 153—154; Зевакин, Пенчко, 1938, с. 86]⁵.

Следует признать, что в отличие от северных и западных регионов Европы находки мечей XIV—XV вв. либо их отдельных частей как в Крыму⁶, так и в Северном Причерноморье крайне редки, что уже само по себе превращает каждую из них в раритет. Например, в экспозиции Донецкого краеведческого музея (шифр: СКМ, до — 347) находится относительно хорошо сохранившийся меч (обломано окончание клинка и отсутствует эфес с навершием) [Привалова, Швецов, 1993, с. 60, № 390, рис. 75]. Общая сохранившаяся длина изделия 76,0 см; ширина клинка 4,2 см, толщина 0,8 см, ширина съемного крестовидного перекрестия 16,6 см. Клинок (сечение ромбическое) с трехрядным долом, плавно сужается (рис. 69). Издатели (О.Я. Привалова и М.Л. Швецов) ошибочно атрибутируют меч, происхождение которого неизвестно, как палаш, а местом его изготовления, ссылаясь на мнение М.А. Горелика, называют Венгрию или Мамлюкский Египет и Сирию XVI в. [Привалова, Швецов, 1993, с. 60]. Если в Венгрии вполне могли изготавливать мечи подобного вида, то Египет и Сирия никогда не являлись центрами производства европейского холодного оружия. Наиболее близким аналогом экспонируемому в Донецком музее может служить меч из Рыдомля (Волынь), датируемый А.Н. Кирпичниковым XIV — началом XV вв. [Кирпичников, 1976, табл. Х, 1].

Примечания

1. Гатари указывает на то, что построение войска было произведено в 3 часа. Первый час дня соответствуете часам утра [Юргевич, 1963, с. 825, прим. 70].

2. «<...> quando fuerunt prope Sorcati militaria tres vel circa nostri, non obedientes ad ordinem et inordinati, viderunt equos 30 vel circa tartarorum <...> sine prelio nostri se posuerunt ut in fuga <...>» [Agosto, 1977, p. 516].

3. К числу таких трофеев сражения 22 июня 1434 г., по-видимому, относится и железная бомбарда из Старого Крыма (Солхата) [Каталог, 1961, с. 38]. Длина орудия 46 см, вес 11,5 кг, калибр ядер 8 см. Имеет стаканообразное жерло ствола (рассчитано на то, чтобы заряжающий мог дотянуться до устья каморы). Протяженность зарядной части 27 см, дульной — 14,5 см (т. е. их соотношение составляет 1,8:1). При этом следует учитывать, что наиболее ранние орудия обладали пороховой каморой, по длине в два раза превосходившей вместилище для ядра. Ствол крепился металлическими обручами к деревянному лафету (или колоде). Подобные изделия известны в Италии, Германии, Чехии, России, Балканских странах, где они датируются в хронологических пределах 1375—1425 гг. [Essenwein, 1877, Taf. AXIII, b; AXX; AXXIII, a; Wagner, 1956, VII, tab. 11, 3; Кирпичников, 1976, с. 84, рис. 38, 1].

4. Постановление касается взыскания с Андреа Паллавичино (вместо Пьетро де Мари) 2700 бизантов Фамагусты, что составляет 400 генуэзских лир [Balletto, 2000, p. 415, doc., 230].

5. Сомнительно, чтобы подобные изделия, и особенно меч с именем генуэзского нобиля Пьетро де Мари, могли попадать к кочевникам «в порядке обмена», как это полагает А.Г. Еманов [Еманов, 1995, с. 44].

6. При раскопках крепости XV в. у селения Фуна были найдены два разрозненных фрагмента от мечей. Они обнаружены в не связанных между собой, противоположных местах крепостной площадки, и могли принадлежать разным изделиям (рис. 68) [Кирилко, Мыц, 2000, с. 18—19]. 1. Фрагмент клинка с остатками перекрестья и стержня для крепления эфеса (рис. 68: 1). Найден в слое пожара на полу помещения IX, по-видимому, использовавшегося в качестве кузницы. Здание возведено в 1424—1425 гг., разрушено в пожаре (предположительно в 1434 г. во время карательных действий экспедиции Карло Ломеллини). 2. Массивное железное навершие рукояти в виде сильно уплощенного цилиндра (рис. 68: 2). Сбоку, посередине изделия, находится сквозная узкая щель (1,9×0,4 см) с прямоугольными очертаниями под заводку и крепление черенка. Диаметр набалдашника — 6,3—7,1 см, толщина 2,3 см. Деталь найдена в переотложенном состоянии, в засыпи одного из скальных разломов у храма 1459 г. Подобные навершия характерны для мечей VI типа (по А.Н. Кирпичникову [1966, табл. 55, табл.XXX, рис. 2]), которые в XIII — начале XV вв. принадлежали к числу наиболее распространенных в Европе. Оба изделия могут быть датированы первой третью XV в.