5.2.1. Каффа и Феодоро накануне турецкого завоевания

Генуя занимала выжидательную позицию, менявшуюся в зависимости от того, каковы были успехи лиги (такой же тактики придерживалась и Каффа, пытаясь лавировать между противоборствующими сторонами). Несколько иначе вели себя государства, располагавшиеся на полуострове — Готия со столицей Феодоро и Крымское ханство, политический центр которого переместился в Керкер.

После смерти Хаджи-Гирея в августе 1466 г. на престол взошел его старший сын Нур-Девлет. Однако ему не удалось надолго закрепить свою власть. В междоусобной борьбе (при активной финансовой и военной поддержке генуэзцев [Heyd, 1886, II, p. 399]) победу одержал четвертый сын Хаджи-Гирея — Менгли-Гирей (1468—1475, 1478—1515 гг.). После неудачи со ставленником Генуи Хайдером в 1456 г. это была большая победа генуэзской дипломатии.

Нур-Девлет некоторое время вынужден был скрываться в Зихии и продолжал борьбу за ханский трон, опираясь на поддержку проживавших там татар [Некрасов, 1990, с. 38] и даже некоторых генуэзцев. Показателен в этом отношении случай с Якопо Гримальди, намеревавшимся сформировать из латинян воинский отряд, чтобы нанести удар по Солхату и Каффе. После ареста «мятежник» за активное сотрудничество с Нур-Девлетом и его сторонниками был приговорен (взамен полагавшейся ему смертной казни) к изгнанию из пределов генуэзских факторий. О помиловании Якопо Гримальди хлопотал лично Менгли-Гирей [Колли, 1918, с. 133—134].

В апреле 1470 г. консул Каффы Филиппо Кьявройя докладывал в Геную протекторам Банка Сан-Джорджо, что Нур-Девлет заключен в одну из башен города [Колли, 1918, с. 135]. Хотя вскоре он со своими сторонниками был переведен в большой дом с двориком, имея даже возможность принимать гостей [Колли, 1918, с. 144].

Протекторы Банка Сан-Джорджо в своей инструкции от 28 апреля 1470 г. одобрительно отнеслись к мерам, принятым оффициалами Каффы по заключению полезных для коммуны «соглашений и договоров» (tractatus et conclusiones) с «господином императором Скифов» (domino imperatoris Scitarum) и «господином Тодори» (domini Thodori). Они также сочли целесообразным «отправку в Каффу братьев того же господина императора» (fratres ejusdem domini imperatoris in Capham transmissos) [Atti, 1879, VII, 1, p. 731; Vasiliu, 1929, p. 329; Vasiliev, 1936, p. 236] (очевидно, имелся в виду захваченный Эминеком Нур-Девлет и его сторонники).

Менгли-Гирей, в знак благодарности за оказанное ему содействие в овладении престолом, не только подтвердил ранее достигнутые договорные условия с Каффой, но и сократил размеры выплачиваемой генуэзцами дани [Atti, 1879, VII, 1, p. 459—460; 464, 487, 490, 495, 516—517, 562, 628, 655, 674; Heyd, 1886, II, p. 399].

С пребыванием Нур-Девлета в Каффе связан один любопытный эпизод, получивший резонанс в политической жизни Газарии. Менгли-Гирей, стремясь избежать в будущем всякой опасности со стороны своего старшего брата, тайно договорился с начальником тюремщиков Каффы Джованни Бальбо об убийстве Нур-Девлета. Для реализации этого плана Бальбо подкупил посыльного Нур-Девлета, татарина Кобу (Coba), который, оставшись верным своему господину, открыл ему готовящийся заговор.

На стороне пленного в интригу вмешались генуэзские нобили Грегорио Дельпино и Бертолино Аллегро. Им удалось обманом заманить Бальбо к охраняемому стражей зданию, где содержался Нур-Девлет и около 40 его сторонников, и там под покровом ночи его убить. Затем они отправились к консулу Филиппо Кьявройя и, разбудив его, рассказали, что Бальбо, якобы пытавшийся убить Нур-Девлета, ранен и помещен в карцер. На это сообщение Кьявройя ответил обещанием разобраться во всем утром, но в это время стража, обнаружившая труп своего начальника, подняла тревогу.

Толпа вооруженных генуэзцев двинулась к дому, где находился Нур-Девлет, чтобы уничтожить всех пленников. Татары мужественно защищались, потеряли нескольких человек убитыми, а большинство воинов оказались раненными (со стороны латинян погиб курьер фактории Шеркио, а один соций был тяжело ранен). Только благодаря активному вмешательству оффициалов Каффы (число взявшихся за оружие горожан и стипендиариев якобы достигло 3000), оставшихся в живых пленников удалось укрыть в консульском дворце.

В сложившейся критической обстановке, грозящей привести к кровопролитным столкновениям на улицах города, консул действовал решительно и быстро. Собрав в курии чиновников фактории, совет старейшин и наиболее влиятельных в Каффе лиц, он без всякого обсуждения объявил принятое им решение: «Посадить на двух больших вооруженных шлюпках Нур-Девлета, четверых его братьев, одного из их племянников и двух невольников для услужения и отвести их всех в Солдайю, в сопровождении массария Гоффредо Лер-кари» [Atti, 1879, VII, 1, p. 799; VII, 2, p. 26, 53; Колли, 1918, с. 143—146].

Рис. 267. Монохромные красноглиняные чаши с монограммами ΤΧ из слоя пожара 1475 г. мангупского дворца

До момента освобождения Гедык-Ахмет-пашой в 1475 г. Нур-Девлет с двумя (?) братьями находился в заточении в одной из башен консульского замка Солдайи. Остальные пленники, по-видимому, были сосланы в Чембало, где их содержали в крепости св. Николая¹.

К сожалению, генуэзские источники начала 70-х гг. XV в. не называют имен плененных братьев Менгли-Гирея. Поэтому не ясно, кто именно из них оказался в заточении вместе с Нур-Девлетом: Хайдер, Кутлук-Заман, Кильдыш (Гельдиш), Ямгурчи и Уз-Тимур (Оз-Темир)? [Колли, 1918, с. 130; Некрасов, 1999, с. 50]. Очевидно, из данного списка следует исключить Хайдера, совершившего в 1474 г. набег на Подолию и Верхнюю Валахию [Колли, 1918, с. 149], и Мелик-Эмина (Мулькана).

В целом же мы обладаем достаточно противоречивыми на этот период времени сведениями о родственниках хана. Например, 12 февраля 1475 г. консул Каффы Антониотто ди Кабелла пишет, что объединенными силами Менгли-Гирея, Эминека и генуэзцев были задержаны два брата (doi fradeli), до сих пор находящиеся в замке св. Ильи Солдайи (in Soldaia in lo castello de Sancto Elia). Вскоре сам хан (не ранее второй половины 1474 г.) в Керкере (Charchere) задержал еще «одного своего брата» (uno so fradelo) — Мулькана (Mulchamam), отправленного под стражей в Чембало (lo Sembalo) [Atti, 1879, VII, p. 202; Колли, 1918, с. 166]².

Поэтому Менгли-Гирей, после провала заговора против Нур-Девлета и других претендентов на ханский престол, в отличие от своего отца Хаджи-Гирея, оказался в зависимости от магистратов Каффы, которые могли его шантажировать угрозой освобождения заключенных в Солдайе и Чембало. Вместе с тем, молодому хану приходилось считаться и с протурецкой ориентацией части влиятельных беков [Vasiliev, 1936, p. 236]. Поэтому он продолжал способствовать развитию торговли с османскими купцами.

Но, как показал дальнейший ход событий, реальная опасность на этот раз исходила не от братьев хана, а от его ближайшего окружения. В конце 1472 или в начале 1473 гг. скончался наместник Кампании тудун Мамак. Его должность по праву перешла к старшему в роде Ширинов Эминеку, кандидатура которого была поддержана как Менгли-Гиреем, так и оффициалами Каффы [Atti, 1879, VII, p. 56; Heyd, 1886, II, p. 400; Колли, 1918, с. 160; Pistarino, 1990, p. 498]. На первых порах между тудуном Кампании и ханом установились дружественные отношения. Но довольно скоро амбициозность Эминека, просившего у Менгли-Гирея руки его матери [Колли, 1918, с. 149], а также независимость в принятии решений, выражавшаяся в организации самостоятельного похода в земли соседних государств, привели к конфликту между ханом и тудуном³.

Это стало дополнительным поводом к развитию сложной интриги. В ней приняли участие как некоторые оффициалы Каффы, так и честолюбивая, богатая вдова Мамака, настаивавшая на назначении на должность наместника Кампании своего сына Сейтака (Сертака = Saitech [Pistarino, 1990, p. 513]). В ход были пущены клевета (Эминек обвинялся в тайных сношениях с турецким султаном Мехмедом II [Canale, 1856, III, p. 346 и сл.; Vigna, 1879, VII, p. 154; Heyd, 1886, II, p. 400; Колли, 1918, с. 166]) и деньги (вдова обещала генуэзским чиновникам 6000 дукатов за решение вопроса в пользу ее сына)⁴ [Vigna, 1879, VII, p. 139—140, 145; Heyd, 1886, II, p. 400—401; Колли, 1918, с. 155—157].

Результатом интриг явилось ослабление личного влияния и некоторой изоляции Эминека при дворе хана. Тем не менее, Менгли-Гирей, не желая потворствовать проискам некоторых генуэзских чиновников и матери Сейтака, т. к. это могло привести к окончательному разрыву с Эминеком, принял решение назначить на должность тудуна другого, авторитетного бека — младшего брата Эминека — Карай-Мирзу (Karai-Mirza) [Vigna, 1879, VII, p. 158; Heyd, 1886, II, p. 401; Pistarino, 1990, p. 498].

Однако когда прибывший в Каффу Менгли-Гирей объявил о своем намерении, то встретил открытое сопротивление со стороны массария и провизора Каффы Оберто Скварчиафико, сказавшего хану, что «он находится в их руках; и что если не согласится на утверждение Сейтака, то Каффское правительство выпустит из Солдайи государственных узников, которые гораздо более имеют законных прав на престол, нежели он сам» [Мурзакевич, 1837, с. 75—76; Heyd, 1886, II, p. 401].

Натиск массария и двух членов оффиции Кампаньи привел к ожидаемому ими результату: Сейтак получил назначение на должность наместника Кампаньи, а Эминек был смещен [Heyd, 1886, II, p. 401]. Опасаясь за свою жизнь, предупрежденный о «злых намерениях» оффициалов своим другом Андреа Фатинанти [Колли, 1918, с. 174], бывший тудун бежал в сопровождении 20 или 25 верных подданных в Тану (или Зихию) [Atti, 1879, VII, p. 202]. Вскоре из Татарии сюда стали стекаться сторонники Эминека. Тем более что неподалеку размещалась ставка оппозиционно настроенного к Менгли-Гирею «царевича» («султана») Янибека (Джанибека) [Колли, 1918, с. 150], степень родства которого с ханом окончательно не установлена [Некрасов, 1999, с. 50].

«Триумф» Сейтака в начале февраля 1475 г. был отмечен его торжественным въездом в Каффу в сопровождении Менгли-Гирея. Однако сомнительная победа обернулась в конце мая поражением от изгнанного Эминека, который вынудил недавних триумфаторов искать убежища за стенами города [Pistarino, 1990, p. 491, 499]. Казавшаяся столь удачной интрига Оберто Скварчиафико и поддержавших его чиновников оффиции Кампаньи явилась причиной трагедии для всех генуэзских факторий, завоеванных в 1475 г. Гедык-Ахмет-пашой.

Рис. 268. Красноглиняные поливные сосуды из слоя пожара 1475 г мангупского дворца с монограммами ΤΧ

К тому же Каффа — «царица Великого моря» (la regina del mar maior) — в этот момент была внутренне ослабленной длительными распрями в армянской общине, в которой шла борьба за пост епископа между Тер-Кабетом и Тер-Ованесом, поддерживаемым не только его родственником банкиром Котул-беем, но и массариями [Колли, 1918, с. 149, 164].

Раздоры и конфликты в полиэтничной среде городской общины, вызванные негативными изменениями в торговой конъюнктуре, а также сложностью политического положения фактории на протяжении последних двух десятилетий, постоянно сотрясали Каффу. Это и привело к ее стремительной сдаче османам в 1475 г. [Зевакин, Пенчко, 1940, с. 3—33; Чиперис, 1960, с. 148—149, 155; 1962, с. 245—266; Pistarino, 1990, p. 479—511; Карпов, 2000, с. 206—207].

Таким образом, конец 60-х гг. XV в., в консулат Джентиле Камилла, закончившийся в начале 1470 г., можно считать пиком дипломатических успехов генуэзцев на территории полуострова. В это время им удается выступать в роли политических арбитров в общении как с татарами, так и с феодоритами (последним они настоятельно рекомендовали платить дань турецкому султану, чтобы любым способом избежать с ним войны). К середине 70-х гг. (в консулат Антониотто ди Кабелла) все завоеванные ранее позиции были утрачены.

Протекторы Банка слишком поздно осознали неспособность Антониотто ди Кабелла управлять факторией, раздираемой внутренними и внешними противоречиями. Пытаясь исправить положение, они выдали одновременно дипломы сразу двум консулам — Джакомо Джустиниани и Галеаццо Леванто. Однако ни один из них не смог вовремя добраться до Газарии, чтобы попытаться спасти положение [Колли, 1918, с. 168—170]. Развязка наступила слишком быстро, потому что Каффа капитулировала, практически не оказав никакого сопротивления туркам.

Возвращаясь ко времени последних успехов генуэзской дипломатии, следует признать, что она базировалась на принципе лимитрофии (i principi limitropi) в построении политических отношений с правителями государств Причерноморья [Колли, 1918, с. 147]. В этом плане весьма показателен тон инструкций протекторов Банка, направляемых в Каффу в то время. Например, 21 января 1471 г. они пишут: «Нам было приятно узнать, что вы послали посольство к турецкому царю (domino regi Turcorum) с данью в установленное время, и мы хотели бы, чтобы вы поступали так каждый год. Кроме того, мы одобряем, что вы убедили господина Готии сделать то же самое. И если он еще не принял предложение, то он, в конце концов, может склониться к этому, потому что, как мы можем судить, полезно и для вас и для него жить в мире с господином — царем [турок] (quod vos et ipse cum eodem domino rege pacifice vivere studeatis)» [Atti, 1879, VII, 1, p. 731; Vasiliu, 1929, p. 329]⁵.

До настоящего времени остается неизвестным (по крайней мере, мы не обладаем свидетельствующими об этом источниками), какие отношения сложились у Крымского ханства и Феодоро с османами, и было ли Исааком отправлено посольство к Мехмеду II, чтобы договориться с ним о размерах и условиях выплаты дани, как того советовали генуэзцы?

Симпатии владетелей Мангупа, связанных родственными узами с Великими Комнинами, Палеологами и молдавским господарем Стефаном III, явно были на стороне лиги, борющейся с турками-османами. Несмотря на внешнюю дипломатическую лояльность, активизацию торговли с турецкими купцами и традиционно хорошие отношения с Гиреями, в критических ситуациях антитурецкая позиция феодоритов прослеживалась довольно четко. Хотя с приходом к власти в 1464/65 гг. Исаака она получила весьма своеобразную конформистскую окраску, что в большой степени раздражало Стефана III и привело в итоге к разрыву отношений между господарем Молдавии и правителем Феодоро, якобы ставшим «другом турок» [Jorga, 1927, p. 142].

В. Василиу полагала, что Исаак платил дань султану вместе с Каффой и не намеревался менять свою позицию [Vasiliu, 1929, p. 332—333], а это побудило господаря Молдавии предпринять дипломатические шаги, соответствующие сложившейся политической обстановке. Об этом красноречиво свидетельствует письмо от 10 февраля 1475 г., отправленное в Геную тогдашним провизором и массарием Каффы Оберто Скварчиафико. В нем говорится, что несколько дней назад в город прибыли послы от господина воеводы. Стефан III выражал готовность «заключить с нами мир» (componendam pacem nobiscum) и возместить ущерб, нанесенный генуэзцам ранее, оцениваемый в 1300 венецианских дукатов⁶.

Но одним из главных условий, выдвигавшихся при этом Стефаном, было заключение союза, направленного против «турецкого царя (regis teucrorum) и господина Саика, господина Теодоро и Готии» (domini Saici domini Theodori et Gottie) [Atti, 1879, VII, p. 195, doc. MCXVII; Малицкий, 1933, с. 43]⁷.

Оффициалы Каффы вежливо, но недвусмысленно отклонили предложение Стефана III, стремясь сохранить добрососедские отношения с Исааком, не подвергая себя дополнительной опасности со стороны Мехмеда II. Но, как показали события следующих пяти месяцев, все меры предосторожности, предпринимавшиеся генуэзцами, оказались напрасными. Совершенно очевидно, что господарь Молдавии более реалистично смотрел на вещи (или был лучше информирован о планах турок). В действительности султан уже отдал приказ о подготовке нового похода, целью которого являлось завоевание именно Генуэзской Газарии, Готии и Феодоро.

Рис. 269. Монохромные красноглиняные поливные тарелки из слоя пожара мангупского дворца (из раскопок Р.Х. Лепера 1912 — 1913 гг.)

Рассматривая причины разрыва отношений Стефана III с владетелем Феодоро Исааком, следует коснуться еще одного события, получившего международный резонанс. Имеется в виду набег, совершенный Хайдером в июне 1474 г. в междуречье Прута и Серета, в результате которого оказались опустошенными города и села Подолии и «Верхней Валахии» (в плен было уведено примерно 15—18 тыс. человек). Узнав о подготовке набега, оффициалы Каффы пытались убедить Менгли-Гирея не делать этого, но вмешательство Эминека и еще одного брата хана Мелик-Эмина (Mulchania) [Atti, 1879, VII, p. 122] свели на нет все приведенные доводы.

Уже после того, как пленники были доставлены в Крым, генуэзцы опять обратились с просьбой к Менгли-Гирею не продавать пленных мальчиков туркам, чтобы тех не обратили в мусульманство. И хотя полученный ответ был наполнен любезностями, консул Антониотто ди Кабелла выразил опасение по поводу того, что «добрая часть этих юношей уже распродана, потому что некоторые турки, приехав продавать товары, уступили их дешевле, дабы собрать побольше денег и купить рабов. Они посадили их на суда в порту Каламита и соляных озерах Каркенита, так что, — печальное обстоятельство! — мы не могли им помешать. Ведь продавцы и покупатели неверные и делают, что хотят» [Колли, 1918, с. 150]. К крымскому хану в Керкер из Польши и Молдавии прибыли послы, пытавшиеся убедить татар не продавать пленных до тех пор, пока не будут собраны деньги для выкупа. Но результат был минимален: основная их часть оказалась отправленной в Константинополь.

В источниках, освещающих эти события, Исаак не упоминается, но тот факт, что массовая распродажа плененных христиан велась через принадлежавший ему порт Каламиты, может говорить о его косвенном участии в данных событиях (в качестве пошлин он получил солидную прибыль).

В. Василиу полагала, что окончательный разрыв дипломатических отношений Стефана III с Исааком произошел в конце 1474 г., после прибытия в Молдавию Александра, родного брата его жены Марии [Vasiliu, 1929, p. 333]. На самом деле, точное время приезда ко двору Стефана III Александра неизвестно. Можно только предполагать, что это событие произошло в промежутке между сентябрем 1472 и декабрем 1474 г. [Мыц, 1991, с. 192]⁸.

Сам факт приезда (бегства?) Александра со своей семьей (?)⁹ ко двору Стефана III позволяет предполагать возникновение между братьями серьезного конфликта [Бертье-Делагард, 1918, с. 36].

1475 г. стал последней страницей в истории города Феодоро. Несмотря на усилия многих исследователей, финальный этап существования Крымской Готии как суверенного государства представляет собой множество так и не разрешенных вопросов. Имеется, по крайней мере, четыре версии развития трагических событий, связанных с судьбой Исаака и его брата Александра. Например, Н. Йорга считал, что Исаак по совету генуэзцев выплачивал дань Мехмеду II, и в конце концов стал «другом турок» [Jorga, 1927, p. 142]. По его мнению, политика соглашательства и примирения как с генуэзцами, так и с турками, привела к разрыву между господарем Молдавии и правителем Феодоро. Поэтому Стефан III способствовал возвращению своего зятя Александра в Готию, куда тот прибыл перед появлением османов в Крыму, где убил Исаака и занял отцовский престол [Jorga, 1927, p. 142]¹⁰.

В. Василиу полагала, что Стефан III, недовольный занятой Исааком протурецкой позицией, сразу же после победы под Васлуем (10 января 1475 г.) отправил Александра в Каламиту на корабле, на котором находился и вспомогательный отряд из 300 валахов. Но, в отличие от Н. Йорги, она оставила открытым вопрос о том, был ли действительно Исаак убит своим братом Александром [Vasiliu, 1929, p. 333].

А.А. Васильев несколько иначе восстанавливал хронологию и причинно-следственную связь событий. По его мнению, Александр до момента отправки в Феодоро находился вместе со своей сестрой Марией в Монкастро, где «сел на какое-то итальянское судно и прибыл в Готию <...> Через три дня после высадки в Крыму он лишил власти и убил своего родного брата Исаака и овладел Мангупом <...> Насильственная смерть Исаака и захват Готии Александром произошли незадолго до падения Каффы <...>, т. е. ранней весной этого года» [Vasiliev, 1936, p. 244—245]. К тому же, исследователь высказал предположение о том, что Стефан, пользуясь браком с Марией, «стремился распространить свое влияние на Готию и, возможно, даже полностью овладеть Крымским княжеством» [Vasiliev, 1936, p. 244].

А.Г. Герцен, опираясь на известные письменные источники, собранные А.А. Васильевым [Vasiliev, 1936, p. 249—266], предложил свою версию происходивших тогда в Феодоро событий. После внезапной смерти Исаака, наступившей, по-видимому, весной 1475 г., престол занял правитель, возможно, племянник покойного князя. В конце мая или начале июня (т. е. еще до появления турок в Крыму) этот неизвестный по имени правитель¹¹ был свергнут младшим братом Исаака Александром, которому оказал помощь Стефан, предоставив корабль и 300 воинов-валахов [Герцен, 1990, с. 148; 2001, с. 382]¹².

Нетрудно заметить, что скупость и противоречивость содержащейся в письменных источниках информации, в значительной степени зависящей от нюансов перевода и последующей интерпретации, позволяет создать только предполагаемую схему хронологии событий и определить их участников. Поэтому попытаемся вновь обратиться к анализу некоторых из них, в особенности тех, которые имеют указание на конкретные даты. Но прежде рассмотрим один документ, позволяющий детально восстановить начальный этап военной кампании турок в 1475 г. — донесение Леонара Арте дожу Венеции (датировано 4 июля) [Колли, 1911, с. 9—11].

Рис. 270. Монохромное Красноглиняное поливное блюдо из слоя пожара мангупского дворца с монограммой ΤΧΒ

На основании полученной от «наблюдателей» (observatores) информации, Леонар Арте сообщает, что 19 мая из Константинополя вышел флот, состоящий из 180 кораблей, 3 больших галер и 120 меньших судов (на них разместилось 3000 всадников и 100 возов печеного хлеба). На одной из галер находился великий визирь Гедык-Ахмет-паша, а на другой комендант Галлиполи Диагарж-Якуб. Достигнув маяка, расположенного у входа в Босфорский пролив, турецкая армада повернула на юг к Синопу, которого достигла 27 мая (сообщение об этом получено в Константинополе 3 июня). Сам султан в это время пребывал в предместье Адрианополя Зуйхалохори (Zuichalochori), где была собрана вся сухопутная армия [Pistarino, 1990, p. 490]. Она многочисленна, «но недостаточно еще обучена, ибо султан цвет своего войска поместил на армаду» [Колли, 1911, с. 10].

8 июня в Зуйхалохори поступило известие, что Стефан находится в своем лагере (в Яссах?), причем город хорошо подготовлен к обороне, а люди отлично вооружены. Отсюда, из-под Адрианополя, сухопутная армия османов отправилась в Загору, чтобы переправиться через Дунай и вторгнуться в Валахию. До 17 июня, когда венецианский «осведомитель» покинул турецкий лагерь, в Загору из Константинополя прибыл гонец от Гедык-Ахмед-паши с известием о захвате Каффы [Pistarino, 1990, p. 490]. По этому случаю «в лагере было устроено большое празднество» [Колли, 1911, с. 11]. Султан отдал приказ армаде «безотлагательно направиться прямо на Аспро-Кастро»¹³. После этого сухопутная армия продолжила движение к Дунаю «с целью напасть на Валахию» [Колли, 1911, с. 11].

Данный документ интересен тем, что демонстрирует прекрасную осведомленность европейцев обо всех перемещениях турецкой армии. В связи с рассматриваемой темой важно то, что до 17 июня, когда венецианский «осведомитель» покинул турецкий лагерь в Загоре, уже было получено известие о падении Каффы (по-видимому, оно доставлено 12—13 числа), и Мехмед II отдал распоряжение Гедык-Ахмет-паше отправиться с флотом, выполнившим поставленную перед ним задачу, к Монкастро.

Это позволяет говорить о том, что турки не предполагали длительных военных действий в Газарии. Основной их целью было нанесение с двух сторон решающего удара по Молдавскому княжеству. Намерения Мехмеда II подтверждает и одно из анонимных донесений, отправленных из Перы на Хиос 26 июня. В нем рассказывается, что «<...> турецкий адмирал, благодаря татарам, завладел Каффой почти без боя. Армада должна была тотчас же отправиться оттуда дальше на Никостано (Ликостомо = Килия — В.М.) [Колли, 1911, с. 15, прим. 1] и Монкастро. Турки могут быть уверены, что посредством обложения они немедленно займут эти крепости. Подобно Каффе, многие другие соседние местности, как Готия, Чембало, Солдайя, равно и некоторые пункты Цихии и Татарии, изъявят свою покорность и сдадутся на капитуляцию» [Колли, 1911, с. 15].

Однако в Крыму произошли события, существенно изменившие план действий и вынудившие великого визиря Гедык-Ахмет-пашу не выполнить предписание султана. Не вызывает сомнений то, что Стефан III столь же внимательно следил за приготовлениями, как и за всякими перемещениями османских войск. Прибытие к Монкастро и Килии элитных частей Мехмеда II могло обернуться катастрофой для его государства. Молниеносный успех Гедык-Ахмет-паши в Генуэзской Газарии не предвещал для Стефана ничего хорошего. Поэтому необходимо было создать серьезный повод для длительной задержки в Газарии великого визиря с армадой. Этим поводом могла явиться длительная кампания по покорению Готии.

20 июня 1475 г. Стефан из Ясс отправляет письмо королю Венгрии Матвею Корвину. В послании сообщается о падении Каффы и о намерении турок напасть на Нижнюю Валахию [Pistarino, 1990, p. 486], используя флот Гедык-Ахмет-паши для осады Килии и Четатя-Албэ (Монкастро).

При этом послание господаря Молдавии начинается с небольшого сюжета, касающегося событий, недавно произошедших в Готии: «доношу Вашему Величеству о прибытии сюда человека с письмами от кастелланов из Альбы, которые нам пишут, что к ним в Альбу пришел один итальянский корабль из Пангопа (Мангупа — В.М.) (aplicuit ad Alba ипа navis Italorum de Pangopa). Это же судно, патроном которого является Филиппо, то самое, на котором отправился из наших владений в Яспум (Jaspum) наш свояк Александр [...]. Гонец на словах передал следующее: брат нашей супруги Александр, достиг местности [...] и на третий день вступил во владение отцовским наследством, т. е. названным городом Мангопом, где он находится и в настоящее время» [Atti, 1879, VII, p. 479, doc. XXI; Vasiliev, 1936, p. 244, n. 2; Колли, 1911, с. 13—14].

25 июня (в воскресенье, после празднования Рождества Иоанна Крестителя)¹⁴ послы венгерского короля Доминик и Гаспар из Быстрицы отправили срочное сообщение: «По полученным сведениям, на днях, лично сам Воевода Стефан отправил Александра, родного брата своей жены, во владение, которое называется Манго (Quomodo pretends diebus ipse Vajvoda Stefanus missiset Alexandrum fratres carnalem consortis sue in regnum, guod dicitur Mango). Как говорят, [он] овладел тем [государством] и подчинил всех, больших и малых, во владении Манго своей власти <...> (quomodo [...] illud [regnum] potentia sua [...] soliciter optinusset et universos majores et minores in illo regno Mango dominio suo subegisset)» [Atti, 1879, VII, p. 477; Колли, 1911, с. 12; Малицкий, 1933, с. 43; Vasiliev, 1936, p. 244—245].

Приведенные документы, учитывая динамику происходивших в конце мая — начале июня 1475 г. событий и быстроту поступления из Газарии информации, позволяют полагать, что Александр мог отправиться из Монкастро в Феодоро, получив известие о захвате турками Каффы, т. е. после 6 июня.

Если даже это произошло и ранее указанного срока, то ненамного, и было связано именно с появлением Гедык-Ахмет-паши у берегов Газарии. Важно то обстоятельство, что ни один из источников, повествующих об отъезде Александра, не упоминает о якобы сопровождавших его 300 валахах. Столь важный момент не мог ускользнуть от внимания современников, в особенности связанных с королем Венгрии. Откуда же появились на Мангупе эти 300 воинов, столь часто упоминаемых на страницах научных изданий?

Рис. 271. Фрагмент донной части красноглиняного поливного блюда с монограммой ΤΧ и граффити в виде Т из слоя пожара 1475 г. Алустона

Сведения анонимного автора о том, что вместе с владетелем Феодоро в 1475 г. против турок сражался отряд из 300 валахов, одним из первых использовал М. де Канале [Canale, 1856, III, p. 354]. В дальнейшем на это сообщение ссылаются многие исследователи, дополняя его различного рода предположениями и догадками относительно их происхождения, времени и условий появления на Мангупе [Bruun, 1866, p. 72; Tomaschek, 1881, s. 54; Braun, 1890, s. 36, 80; Jorga, 1904, p. 164; Vasiliu, 1929, p. 331; Малицкий, 1933, с. 43].

Чтобы попытаться прояснить данный вопрос, А.А. Васильев обратился еще к одному источнику, имевшему, по его мнению, отношение к затронутой теме. Речь идет о письме короля Венгрии Матвея Корвина к одному из своих придворных — Михаилу Фанкси. Корвин приказывает Фанкси немедленно «отправиться к Стефану, Молдавскому воеводе, нашему верному и возлюбленному другу, вместе с 300 сицилийцев (Siculis) и чистосердечно помочь и поддержать нас там, особенно в то время, когда он [Стефан] нуждается в помощи» [Hurmuzaki, 1891, II, doc. XIII; Vasiliev, 1936, p. 261, n. 3]. Отсюда А.А. Васильев пришел к заключению, что «300 валахов, героически сражавшиеся в Феодоро как телохранители Александра, были 300 "Siculi", посланные Матвеем Корвиным <...> Стефану». Стефан же отправил их с Александром в Крым. Михаил Фанкси, командовавший отрядом, либо погиб во время осады города, либо, попав в плен, оказался в Константинополе [Vasiliev, 1936, p. 261]¹⁵.

Предложенная А.А. Васильевым версия реконструкции исторических событий и их реальных участников выглядит достаточно убедительной. При этом непонятно, как вне его внимания остался хорошо известный источник, получивший при издании А. Винья название «Тосканского Анонима» (anonimo toscano) [Canale, 1856, III, p. 346—347; Heyd, 1886, II, p. 401, n. 1; Atti, 1879, VII, p. 239—246]. Это письмо неизвестного флорентийского купца, написанное в Константинополе 25 августа 1475 г. Негоциант, оказавшись в Каффе в момент ее захвата турками, подробно изложил происходившие здесь события [Pistarino, 1990, p. 512—518].

В завершение своего повествования анонимный автор помещает небольшой рассказ о том, как правители Венгрии и "Валахии" откликнулись на события, происходившие в Великом море: «<...> Они направили туда, для защиты в области Готии главной крепости с замком, называемой Тодаро (era o champo a un castello fortissimo della Ghottia che si chiama Todaro), где находится сам господин Готии с 300 валахов (dove si truova il signore della Ghottia chon 300 Valacchi). Горя желанием сразиться, они уже провели 5 прославивших их баталий (e gli ha dato 5 battaglie hordinate). Но, после этого, господин турок (signor turco) отдал распоряжение своему войску (mandato a domandare l'armata) немедленно, стремительно и быстро покарать каждого, кто оказывает сопротивление, использовав для этого дела корабли» [Atti, 1879, VII, p. 246; Pistarino, 1990, p. 496, 518].

При всей краткости изложения, источник содержит важную информацию. Во-первых, упоминание совместных усилий короля Венгрии и господаря Молдавии (l'Unghero e Valaccho) по оказанию помощи в обороне столицы Готии от турок, позволяет установить событийную и временную связь между распоряжением Матвея Корвина Михаилу Фанкси отправиться на помощь к Стефану III с 300 «сицилианцами» (Siculi), и «300 Valacchi», которые с «signore della Ghottia» вышли победителями из 5 сражений, снискав тем самым себе славу. Во-вторых, если время указа короля Венгрии Михаилу Фански ранее относилось только к 1475 г., а точная его дата не была установлена, то теперь с большой долей вероятности это событие можно определить в пределах первой половины лета, но не позднее июня. Судя по всему, турки уже в июле попытались сходу овладеть Мангупом, но, потерпев неудачу, отступили, чтобы подготовиться к осаде города с применением артиллерии [Герцен, 1990, с. 148; 2001, с. 366—386].

Анонимный автор (флорентийский купец) получил сведения о войне в Готии, уже находясь в Константинополе, куда он был отправлен из Каффы вместе с другими латинянами 12 июля. Если само письмо датировано 25, а не 15 августа, как полагали ранее [Pistarino, 1990, p. 512], и самая поздняя дата, отмеченная в нем, относится к 3 августа [Atti, 1879, VII, p. 246; Pistarino, 1990, p. 518], то и первый этап войны в Готии, целью которого был захват Мангупа, следует отнести к июлю 1475 г. Флорентийский купец не упоминает имя «сеньора Готии», как это полагали некоторые исследователи [Бертье-Делагард, 1918, с. 37, прим. 2], но, по всей вероятности, имелся в виду именно Александр.

Ограниченность свидетельств письменных источников не позволяет определить степень участия в событиях 1475 г. перника (виночерпия) Исаака Влада. Поэтому можно только предполагать, что Влад покинул Мангуп сразу же после вступления на престол Александра (или другого родственника Исаака) и отправился в Молдавию, где скончался в Сучаве в 1480 г. Если бы он оставался при новом правителе (Александре?), то это, вероятно, нашло бы отражение и в его эпитафии. Однако в ней говорится о том, что Влад служил только при дворе Исаака.

Таким образом, в начале июня (?) Александр, сев в Монкастро на корабль, принадлежавший Филиппо, отправился в Готию. Но высадился он не в ближайшем феодоритском порту Каламиты или принадлежавшем генуэзцам Чембало, а в Ласпи (вероятно, отмеченное в источнике Jaspum является несколько искаженным вариантом Laspum [Бертье-Делагард, 1918, с. 37])¹⁶. По-видимому, направление избранного Александром маршрута было обусловлено желанием скрыть начальный момент его пребывания в Готии, использовав затем эффект внезапности при появлении на Мангупе.

Из бухты Ласпи Александр, вероятно, направился в Байдарскую долину и укрылся в замке на г. Сандык-Кая (?), владелец которого, по всей видимости, поддерживал его намерения. Через три дня после прибытия он уже овладел «отцовским наследием» [Atti, 1879, VII/2, p. 479; Колли, 1911, с. 11—12; Vasiliev, 1936, p. 244, n. 2] и начал подготовку к защите Феодоро от неизбежного нападения турок. Та легкость и быстрота, с которой Александр достиг Мангупа и занял престол, могут быть объяснены тем, что он пользовался значительной поддержкой среди антитурецки настроенной части населения как в самой столице, так и в Готии.

Мехмед II после поражения под Васлуем действительно начал подготовку к новой войне с Молдавией, чтобы восстановить престиж своей доселе непобедимой армии. Теперь он решил ликвидировать последние очаги независимости в Северном Причерноморье, оставшиеся в Газарии, — Феодоро и владения Банка Сан-Джорджо. Захват прибрежной и горной части полуострова также делал более послушным Менгли-Гирея и его беков, коннице которых отводилась особая роль в будущей кампании.

Рис. 272. Красноглиняное поливное блюдо из слоя пожара 1434 г. башни Барнабо Грилло генуэзской крепости Чембало

Современные этим событиям документы не утверждают, что именно Александр убил своего старшего брата Исаака, заняв престол Мангупа. Хотя следует признать, что реально заинтересованными в его физическом устранении, с одной стороны, действительно мог являться Александр, поддерживаемый в этом отношении Стефаном III, а с другой, еще один родственник Исаака, находившийся в столице Готии. Единственным автором, сделавшим по этому поводу краткое замечание, является Теодоро Спандуджино (1453—1538 гг.?). В его сочинении «О происхождении оттоманских императоров <...>» мотивация похода турок на Мангуп изложена следующим образом: «Мехмед, узнав, что владетель из Готии лишил жизни своего старшего брата и установил в том месте [власть] (дословно "присвоил себе власть" — В.М.) (vevendo Mehemeth che il principe di Gothia havea ammazzato il suo fratel maggiore et usurpatosi lo stato), послал своего бейлербея (biglierbei, т. е. правителя провинции, а не великого визиря, как было на самом деле — В.М.), который осадил принца <...>» [Vasiliev, 1936, p. 252, n. 4]. Н. Йорга и А.А. Васильев были убеждены, что в данном источнике речь идет именно об Александре и Исааке [Jorga, 1927, p. 142; Vasiliev, 1936, p. 244, n. 4]. Хотя еще О. Тафрали обратил внимание на то, что среди известных родственников Исаака и Марии, как это ни странно, Александр не упоминается [Tafrali, 1925, p. 54].

Имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства позволяют только предполагать, что Исаак еще в 1474 г., стремясь избежать вооруженного столкновения с турками, урегулировал с Мехмедом II дипломатические отношения, признав султана своим сюзереном и обязавшись выплачивать ему дань. Его действия не были поддержаны Александром. Поэтому он был вынужден бежать (?) к Стефану III в Молдавию и просить у того поддержки в овладении «отцовским наследием» [Atti, 1879, VII, II, p. 479; Бертье-Делагард, 1918, с. 37; Vasiliev, 1936, p. 244, n. 4].

Как уже отмечалось, попытка господаря привлечь в начале 1475 г. на свою сторону генуэзцев в решении возникшего на Мангупе конфликта не увенчалась успехом. Насильственное свержение с престола и убийство (?) в 1475 г. законного правителя, каким являлся Исаак, дало туркам, считавшим любого претендента на престол узурпатором, повод для вмешательства в династическую борьбу за власть в Феодоро. Поэтому не исключено, что появление в Готии Александра, если он даже не был причастен к смерти Исаака, спровоцировало активные военные действия со стороны Гедык-Ахмет-паши.

Следует признать, что нам остаются неизвестными дата и причины смерти Исаака, а также имя его родственника, участвовавшего в дворцовом перевороте 1475 г., хотя неоднократно делались попытки в данном направлении, в том числе основанные на археологическом материале. Одна из них заключалась в возможности интерпретации монограмм на поливных сосудах, обнаруженных на территории Феодоро. Во время раскопок дворца Р.Х. Лепером в 1912—1913 гг., А.Л. Якобсоном в 1938 г. и Е.В. Веймарном в 1974 г., найдены поливные чаши и блюда с монограммами ΤΧ или ΧΤ (рис. 267; 268: 1, 5; 269: 1), а в одном случае ΤΧΒ (рис. 270) (всего более 30 сосудов). Причем на одном из них монограмма ΤΧ нанесена дважды.

К этой группе примыкают 3 находки из Лусты, где в слое разрушения города от пожара 1475 г. обнаружены фрагменты чаш с монограммами ΤΧ (рис. 271), две из феодоритского замка Фуна (происходят из верхнего горизонта памятника 1459—1475 гг.) с буквенными обозначениями в виде граффити ТВ (рис. 224: 11—13) [Кирилко, 1999, с. 138—140, рис. 2, 11—13] и одно блюдо из слоя пожара 1434 г. в башне «Барнабо Грилло» Чембало [Адаксина, Кирилко, Мыц, 2003, с. 22, рис. 102; Мыц, 2005, с. 294, рис. 7]¹⁷ (рис. 272).

Сосуды с монограммами ΤΧ или ΧΤ А.Л. Якобсон, а вслед за ним В.Н. Даниленко и А.И. Романчук, датировали XIV в., и раскрывали монограмму как имя «Хуйтани», известное по надписи 1361/62 г., обнаруженной при раскопках базилики Мангупа [Якобсон, 1953, с. 414; Даниленко, Романчук, 1966, с. 123, табл. 2, 25—28, а, б]. Но есть веские основания считать, что поливная керамика из дворца не выходит за временные пределы его существования — 1425—1475 гг. [Мыц, 1991 в, с. 183].

Стратиграфические условия обнаружения изделий (поливных чаш и блюд) ставят под сомнение правильность даты, предлагавшейся А.Л. Якобсоном, — XIV в. Слой пожара, из которого происходят эти находки, относится к 1475 г. К тому же, сосуды с монограммами ΤΧ находились совместно с двумя чашами Исаака 1465—1475 гг. (рис. 254: 2), и их следует в данном случае датировать примерно этим временем, а не 60-ми гг. XIV в., как предполагалось ранее [Мыц, 1991 в, с. 183].

В 1974 г. Е.В. Веймарном при раскопках дворца также найдено несколько фрагментированных поливных изделий с монограммой ΤΧ и ручка коричневоглиняного кувшина с подобным граффити. Исследователь выразил сомнение по поводу возможности датировать данную керамику XIV в., потому что она обнаружена в слое XV в., следовательно, ее нельзя связывать с именем «сотника Хуйтани» [Веймарн, 1974, с. 39, 51].

В свое время мною было высказано предположение, что данная монограмма ΤΧ могла принадлежать правителю Мангупа Техуру, занимавшему престол после смерти Исаака в 1475 г. Он правил недолго и был свергнут прибывшим из Молдавии Александром [Мыц, 1991в, с. 183].

Но предлагавшуюся мной интерпретацию следует признать ошибочной и необоснованной. Во-первых, в действительности не известно имя владетеля Феодоро, являвшегося предшественником Александра (в опубликованных источниках оно не названо, хотя и А.Г. Герцен, как уже отмечалось ранее, был склонен считать, что изгнанным с Мангупа князем был Техур [Герцен, 1990, с. 148, 149]). Во-вторых, османские историки, рассказывавшие об осаде Мангупа Гедык-Ахмет-пашой, говорят о его персоне безличностно, называя его «текуром» или «текфуром» (tekur, tekfur) [Vasiliev, 1936, p. 254]. Так в турецких средневековых текстах XIV—XV вв. именуется любой правитель христианского государства, в том числе и византийский император [Wittek, 1934, s. 39; Жуков, 1988, с. 147, прим. 29].

В.Н. Залесская предложила свою оригинальную трактовку смыслового содержания данной группы монограмм. По ее мнению, литеры ΤΧ могли содержать не только имя одного из местных правителей, но и христианские изречения типа: Χ[ριστός] Τ[ρόπαιον] или Τ[είχος], т. е. «Христос — победное знамя» или «твердыня», а в сочетании ΤΧΒ — Χ[ριστός] Τ[ρόπαιον] или Τ[είχος] Β[οήθει] — «Христос — победное знамя (твердыня), помоги» [Залесская, 1993, с. 374].

Однако при такой интерпретации остается без объяснения столь малый ареал распространения подобных монограмм (Мангуп, Фуна, Луста, Чембало) и узкие хронологические рамки их бытования в среде христианских правителей Феодоро. К тому же, все эти находки поливных изделий с монограммами ΤΧ, ΤΧΒ, ΤΒ происходят исключительно из слоев пожаров и разрушений 1434 (?) и 1475 гг. [Мыц, 2005, с. 294—295, рис. 2, 6; 5—7; 9]. В таком случае, надо признать, что перед самым завоеванием побережья и горного Крыма турками, под влиянием всеобщего страха, в среде владетелей Готии получили распространение христианские изречения защитного или спасительного характера (была выпущена целая серия сосудов с этими символами).

Но почему они нанесены именно на столовой посуде? Не пытаемся ли мы навязать (приписать) таким образом светским правителям Феодоро и Готии изысканно-утонченную, просвещенную религиозность, которой они на самом деле не обладали? Не проще ли искать объяснение этих простых монограмм в утилитарном использовании керамических изделий? Учитывая присутствие среди правителей Мангупа выходцев с Западного Кавказа — адыгов («черкессов») — с равным успехом можно предположить, что эти монограммы представляли собой аббревиатуру (составленную из букв греческого алфавита) самого распространенного во время застолий адыгского пожелания «тхубо» (τχουβω, т. е. «на здоровье»). Но это всего лишь еще один вариант интерпретации, т. к. ни одно короткое слово не написано полностью. Таким образом, данный вопрос до настоящего времени остается открытым.

Путем исключений можно предположить, что братом Исаака и Александра, находившимся на Мангупе в 1475 г., был Мануил (?) или Макарий (?) и (их (?) монограммы, наряду с монограммой Исаака, помещены на плите из Херсонеса). При появлении турецкой армии (или в начале обстрела стен) он бежал к Гедык-Ахмед-паше. В ходе осады города беглец неоднократно подъезжал к крепостным стенам, уговаривая жителей Феодоро сдаться, но все его усилия были напрасны [Vasiliev, 1936, p. 256—257; Герцен, 1990, с. 148; Хайбуллаева, 2001, с. 365]. После захвата Мангупа ему пришлось разделить судьбу побежденных. Как и Александра, его доставили в Константинополь, где он находился в тюрьме с другими господами из Готии, и был казнен весной 1476 г.

Примечания

1. Однако В. Гейд, а вслед за ним Л.П. Колли, полагали, что всех заключенных отправили именно в Солдайю [Heyd, 1886, II, p. 401; Колли, 1918, с. 146, прим. 1], где в настоящее время вроде бы не известна башня св. Николая (см. также замечание А. Винья о «Castellano del forti dl s. Elia e s. Nicolo di Soldaia» [Vigna, 1879, VII, p. 16].

2. Более подробно о «царевиче» Милкомане, т. е. Мелик-Эмине, и родословной династии Гиреев в XV в. см. [Некрасов, 1999, с. 50—51].

3. Набег Хайдера 1474 г. был инспирирован Эминеком и его «братом» Мулканием, что явилось причиной резкого обострения внешнеполитических отношений между Менгли-Гиреем, господарем Молдавии Стефаном III и королем Польско-Литовского государства Казимиром IV.

4. В частности, «действовать в пользу» Сертака за солидное вознаграждение вдова Мамака поручила генуэзцу Константино ди Пиетро-Росса, которому удалось вступить в сговор с Оберто Скварчиафико (ему было обещано 2000 дукатов) [Heyd, 1886, II, p. 401].

5. А.А. Васильев, цитируя латинский текст, полагал, что здесь речь идет о Менгли-Гирее, а это полностью исказило политическую доктрину, которой придерживались генуэзцы. Поэтому он пишет: «Каффа была вынуждена принять эти унизительные для нее условия в надежде на то, что татарский хан, благодаря этому, откажется от союза с султаном против Крыма» [Vasiliev, 1936, p. 236].

6. Речь, по-видимому, идет о согласии Стефана III окончательно урегулировать давний инцидент, произошедший еще в 1467 г., жертвами которого тогда стали генуэзские купцы Николо де Камилла, Баттиста Бокачо, Джакомо и Ладзаро Ассерето. Негоцианты были схвачены у Хотина местным «кастелланом» и после недельной поездки их, привязанных к повозке, запряженной быками, доставили к Стефану, «воеводе Валахии». Вместе с арестантами в Сучаву были привезены и их товары стоимостью в 2000 дукатов [Vigna, 1871,VII/I, p. 779 doc. 981; Basso, 1998, p. 93—94; Assini 1999, p. 17—18]. Но самое примечательное в данном случае то, что в числе заключенных оказался консул Каффы Грегорио де Реза. Присутствие консула среди «узников» делает этот эпизод особенно тяжелым, тем более что Григорио де Реза, вернувшись в Геную по окончании срока своих полномочий, приводит данное происшествие в письме, в котором «описывает свои длительные и до самого конца всегда сердечные отношения со Стефаном» [Assini, 1999, p. 17, № 65]. Магистраты Каффы безотлагательно снарядили дипломатическую миссию во главе с Гульельмо Центурионе. Не остался в стороне от происходящего и новый хан Нур-Девлет: «сам император татар направил своих послов к молдавскому князю» [Assini, 1999, p. 18], чтобы сгладить тягостное впечатление от происшествия, которое могло иметь разрушительные последствия для поддержания хрупкого мира, установившегося в Северном Причерноморье [Musso, 1971, p. 134—136]. Однако разрешение конфликта (хотя пленных Стефан и отпустил, товары остались в его распоряжении) затянулось на несколько лет. Наконец, попечители Банка Сан-Джорджо в январе 1471 г. посылают предписание консулу Каффы сделать последнюю попытку решить дело мирным путем: в противном случае, репрессалии против молдавских купцов на сей раз будут неизбежны [Vigna, 1871, VII/1, p. 724—725; Assini, 1999, p. 18]

7. А.А. Васильев, рассматривая данный сюжет, считал, что в тексте идет речь о союзе, направленном против татарского хана Менгли-Гирея и Исаака: «Это предложение, в сущности, означало оборонительно-наступательный союз против тех двух политических сил на полуострове, чьи дружественные отношения были чрезвычайно важны для генуэзцев в связи с турецкой опасностью» [Vasiliev, 1936, p. 242]. На неверный перевод латинского источника и интерпретацию событий А.А. Васильева недавно обратил внимание и Х.-Ф. Байер [Байер, 2001, с. 223]. Тем не менее, А.Г. Герцен в одной из своих работ повторяет ошибку А.А. Васильева: «<...> Стефан вступил в переговоры о союзе с генуэзской Каффой для борьбы с крымским ханом и князем Феодоро, Исааком» [Герцен, 2004, с. 159].

8. В.П. Кирилко, ссылаясь на сведения «Славяно-молдавской летописи», считает, что «ко двору Стефана Великого Александр прибыл, вероятнее всего, в сентябре 1472 г., сопровождая сестру под венец» [Кирилко, 2006, с. 177].

9. Во время раскопок замка Фуна в культурных напластованиях 1459—1475 гг. обнаружено примерно 20 поливных чаш с изображением монограммы Александра (рис. 224: 10). В ее основании помещена тамга Гиреев, что может только предположительно указывать на установившуюся родственную связь этого правителя Феодоро с Крымскими ханами или признание вассальной зависимости от них [Мыц, 19916, с. 192, рис. 3, 4, 5]. Отсутствие подобной тамги на монограмме Александра строительной плиты, установленной на стене фунского донжона, позволяет датировать это событие после 19 июля 1459 г.

10. Сходной и далеко не бесспорной концепции развития событий придерживается Л.Е. Семенова: «Османская угроза нависла над Мангупским княжеством. Его правитель Исаак перешел на сторону турок. Штефан попытался повлиять на ход событий в Мангупе. Исаак был убит братом Александром, настроенным против султана. В декабре 1475 г. османы осадили Мангупскую крепость. Александр, в ходе начавшейся в княжестве внутренней борьбы, пал жертвой. Штефан послал для поддержки гарнизона крепости отряд в 300 человек, но изменить положение в свою пользу уже не смог: Мангуп подчинился османам» [Семенова, 2006, с. 87].

11. В своей более ранней работе А.Г. Герцен называет его Текуром: «Союзником их (турок — В.М.) стал некий князь Текур (Течур), возможно, изгнанный Александром предшественник, который подъезжал к стенам города и уговаривал осажденных сдаться, но успеха в своих призывах не имел» [Герцен, 1990, с. 148]. И еще: «<...> осаждающие имели весьма точные сведения о сильных и слабых местах крепости, это и не удивительно, исходя из присутствия в их стане перебежчиков, таких, как Текур» [Герцен, 1990, с. 149].

12. Декларативной «новацией» А.Г. Герцена является недавно высказанное заключение (не подтвержденное ни одним из источников): «Очевидно, генуэзская администрация, встревоженная протурецкими настроениями соседнего правителя, способствовала действиям Стефана III по устранению Исаака и замене его на более радикально настроенного Александра» [Герцен, 2004, с. 160].

13. Л.П. Колли полагал, что под «Аспро-Кастро» имелся ввиду Мангуп [Колли, 1911, с. 11, прим. 2], в то время как речь здесь идет о Монкастро.

14. Л.П. Колли датировал время отправки этого сообщения июлем [Колли, 1911, с. 12], а А.А. Васильев — 20 июня 1475 г. [Vasiliev, 1936, p. 245, n. 1]

15. Дальнейшая судьба Михаила Фанкси не выяснена, т. к. какие-либо сведения и упоминания о нем в известных мне источниках отсутствуют.

16. А.Г. Герцен, описывая данные события, допускает ряд ошибок и неточностей: «Генуэзское судно доставило его (Александра — В.М.) к пункту, названному генуэзским источником "Яспо". Вероятно, подразумевается бухта Ласпи в 20 км к югу от Мангупа. Местность эта входила в состав капитанства Готия, территориального подразделения генуэзской Газарии, административным центром которого являлась крепость Чембало (Балаклава)» [Герцен, 2004, с. 160]. Во-первых, не корректно называть письмо господаря Молдавии Стефана III к королю Венгрии Матвею Корвину «генуэзским источником». Во-вторых, бухта Ласпи не «входила в состав капитанства Готия», т. к. находилась в юрисдикции консула Чембало, а крепость Чембало никогда не являлась административным центром капитанства Готия.

17. Появление в генуэзской башне в слое пожара 8 июня 1434 г. (?) данного артефакта можно объяснить тем, что город Чембало находился во власти феодоритов около 16 месяцев (с февраля 1433 по июнь 1434 гг.). К тому же, обороной Чембало руководил средний сын Алексея I (Старшего) Олобо, находившийся здесь со своими приближенными (примерно 70 человек). Единственное замечание: теперь сосуды с подобными монограммами следует датировать не 60—70-ми, а 30—70-ми гг. XV в. [Адаксина, Кирилко, Мыц, 2003, с. 55—56].