У истоков феодализма

Помимо общих закономерностей, присущих развитию феодальных отношений, исследователи отмечают в юго-западном Крыму ряд локальных особенностей, обусловленных географическими и политико-экономическими факторами.

Во-первых, феодальные отношения могли тут складываться не только своеобразно, но и вполне автономно. Особо следует учесть, что население — скифо-сарматское и таврское — различалось уровнем общественного и экономического развития. Если скифо-сарматы были уже знакомы с институтом рабовладения, то тавры, видимо, находились еще на стадии разложения первобытной общины.

Во-вторых, на развитии феодальных отношений юго-западной Таврики сказывались не только связи с византийскими городами на крымском побережье и непосредственный контакт с Византийской империей, но и взаимоотношения со степными кочевниками — гуннами, хазарами, аланами, половцами.

В селениях юго-западного Крыма, расположенных на торговых путях к Херсонесу и византийской крепости Алустон (современная Алушта), была, очевидно, торгово-ремесленная прослойка, обслуживавшая купеческие караваны. Явление это характерно для всей средневековой Европы: в населенных пунктах, через которые проходили торговые пути, возникали целые корпорации кузнецов, хлебопеков, содержателей харчевен. Здесь, обычно вне крепостных стен, усталые путники могли найти пищу, ночлег, в случае необходимости — подковать коней, починить или приобрести оружие.

Нечто подобное могло быть и в Качинской долине, по которой проходил торговый путь, соединявший ее поселения с крупным торгово-ремесленным центром юго-западного Крыма — византийским Херсоном (Херсонесом Таврическим).

Как и всюду, экономические предпосылки тут тесно переплетались с природно-географическими. В условиях горной, сильно пересеченной местности широкое применение труда рабов при обработке мелких и разбросанных участков плодородной и орошаемой земли было нерентабельно. А это, естественно, сводило на нет развитие рабовладельческих отношений в горной Таврике.

Постоянная угроза нападения кочевников должна была вызвать появление в среде оседлого, земледельческого населения еще одной прослойки, основным занятием которой становилась война. Видимо, это вело к обособлению родовой и племенной верхушки от рядовых членов общества. Захват же знатью земель — лучших и в большем количестве — неизбежно ставил в зависимость от нее менее зажиточных поселенцев В конечном счете, могло создаться такое положение, когда земледельцы за пользование землей платят не только продуктами, но и работой на хозяйской земле да еще несут военную повинность Такова, по крайней мере, общая социологическая схема возникновения феодальных отношений.

К сожалению, мы не знаем точно, в каких конкретных формах выражались подобные взаимоотношения в Таврике, но на возможность их здесь указывают многочисленные аналогии из жизни всей средневековой Европы. Не исключено, что такие отношения складывались не только между отдельными лицами, но и между захватившей землю родовой знатью в целом и сельскими общинами, где еще долго сохранялись патриархально-родовые устои.

О явном социальном неравенстве обитателей ряда поселений Каминской долины в VI—VIII вв. говорят остатки построек на мысе Бурун-Кая, возвышающемся к западу от Баштановки. Здесь, как нам представляется, за толстой оборонительной стеной находились большие здания — обиталища выделившейся родовой верхушки. Что касается открытого поселения, расположенного южнее, то в его скученных примитивных домишках жили, несомненно, рядовые общинники. На мысе Фыцки — несколько иная картина: остатки многочисленных и тоже весьма примитивных жилых построек окружены развалинами оборонительных стен.

В 1967 г. на южном краю мыса совершенно случайно — при закладке пробного каменоломного карьера-открыты погребения в плитовых могилах. Над могилами возвышались некогда антропоморфные надгробия из местного известняка, украшенные крестами. Раскопки здесь не проводились, однако были собраны обломки красноглиняных гончарных сосудов и плоских черепиц, а также черноглиняной посуды. Материал этот позволяет датировать Фыцки — пока, правда, предположительно — VI—VIII вв.

На восточной стороне мыса еще весной 1941 г. раскопан был могильник с погребениями в земляных склепах, относящимися к тому же времени. Более поздних памятников в этой местности мы не знаем. Убежище Фыцки так и не превратилось в городище, скорее всего вследствие легкодоступности плато, на котором оно находится. Сравнительно небольшая высота обрывов, множество расщелин и отлогость склонов потребовали бы значительных средств и сил для создания необходимых по тем временам оборонительных сооружений.

Мыс Бурун-Кая.

Городищем стало убежище Кыз-Кермен, расположенное в 3 км к востоку от Фыцки, над долиной реки Качи. Оборонительная стена, которая и сейчас хорошо прослеживается, защищала некогда площадь, не меньшую, чем Фыцки. Сооружение это сложено было довольно прочно — из крупных квадров с забутовкой на известковом растворе. Помимо основных ворот в восточной части стены, на западной ее стороне находилась вылазная калитка. Здесь, в месте относительно доступном, сохранились лишь так называемые «постели» — вырубленные в скале углубления, служившие для закрепления нижних камней кладки. Прослеживаются также остатки высеченной в скале лестницы, по которой можно было спуститься в балку.

На защищенной крепостными стенами площади, сразу от входа на городище, заметны очертания улиц и даже отдельных усадеб. В некоторых местах, где дождями смыт культурный слой, видны высеченные в скале давильни для винограда.

В начале 60-х годов экспедицией под руководством А.Л. Якобсона исследованы на Кыз-Кермене руины двух городских усадеб. Судя по раскопкам, погибли они, как и все городище, в IX в.¹. Южная часть его, удаленная от городских ворот и, видимо, в свое время незастроенная, ныне густо заросла лесом. Пустырь этот, надо полагать, оставлен был для того, чтобы в случае вражеского нападения здесь могли разместиться жители ближайших сел со своим движимым имуществом. В мирное же время он мог служить местом расположения легких построек ремесленников.

Впереди оборонительной стены Кыз-Кермена, метрах в ста к северу от нее, на значительном пространстве хорошо различимы задернованные и заросшие кустарником остатки каких-то построек, оград и террас. Мы полагаем, что это следы поселка, возникшего, по всей вероятности, в IV—V вв. Территория Кыз-Кермена вначале служила для его обитателей убежищем, а затем, когда оно мало-помалу, в силу своего положения на оживленном торговом пути, превратилось в город, поселок этот мог стать пригородной слободой.

К востоку от Кыз-Кермена, по другую сторону глубокого оврага, возвышается гора, плоская вершина которой ограничена с запада, юга и востока обрывами значительной высоты. Гора носит название Тепе-Кермен. На ней — руины небольшого средневекового укрепления, видимо, близкого по времени возникновения к Кыз-Кермену, но просуществовавшего дольше, чем он. Вполне возможно, что и здесь было поначалу убежище.

На маленькой площади Тепе-Кермена (не более одного гектара) не могло обитать значительное количество людей. Следы «постелей» боевой стены (они и сейчас видны на северном краю плато) да несколько маршей дороги, ведущей в специально вырубленный в скале коридор, свидетельствуют об относительном совершенстве оборонительной системы укрепления.

По верхней кромке скальных обрывов устроены местами пещерные «казематы», столь характерные для раннесредневековых крепостей Внутренней гряды — Эски-Кермена, Мангупа (на мысе Тышкли-Бурун) и др. Есть на плато Тепе-Кермена и остатки весьма значительных зданий, занимающих добрую половину его площади. К востоку от въезда в укрепление находится большая пещерная церковь с купелью, возникшая в VIII—IX вв. Мы считаем, что Тепе-Кермен — один из ранних феодальных замков Качинской долины, а не пещерный монастырь, как полагает, например, А.Л. Якобсон². По мнению Д.Л. Талиса, Тепе-Кермен представляет собой небольшое, но в свое время хорошо укрепленное городище, угасшее в XIII—XIV вв.³

У подножия скалы, на которой стоял замок, располагалось, вероятно, зависимое от его владетеля сельское поселение. Хорошо сохранились принадлежавшие селению искусственные пещеры — в основном хозяйственные, но не исключено, что и жилые.

О Кыз-Кермене и Тепе-Кермене существует легенда^*, представляющая интерес для историка.

Согласно этой легенде, Кыз-Кермен был торговым городом с хорошими крепостными сооружениями. Правил им некогда славный воитель, имевший красавицу дочь, которая во всем помогала ему. А на плато Тепе-Кермена возвышался неприступный замок. Властвовал там злой и жадный князь, пытавшийся захватить и подчинить себе город. У князя был сын — мужественный воин с добрым сердцем. Умер князь, и Тепе-Керменом стал владеть его сын, но не переставала княжеская дружина разбойничать, грабить караваны. Чтобы прекратить эти бесчинства, старейшины Кыз-Кермена решили выдать замуж дочь правителя города за нового владельца замка. Согласился на это молодой князь, но потребовал, чтобы невеста пришла в его замок. Девушка же была горда и настаивала на том, чтобы сначала князь явился к ней. В конце концов она согласилась выйти замуж, но при одном условии — если через овраг, разделяющий Тепе-Кермен и Кыз-Кермен, будет сооружен мост На его середине и должны были встретиться молодые перед венчанием. Согласился на это князь И вот в условный час, окруженные свитами, вступили на мост молодые. Все предвещало благополучие и мир...

Однако, дойдя до середины моста, девушка вспомнила старые обиды, выхватила кинжал и убила юношу. Дружина князя зарубила ее, народ в ужасе разбежался. И вновь разгорелась непримиримая вражда между городом и замком.

А мост, как гласит легенда, развалился. Огромные камни, из которых он был якобы сложен, и сейчас еще разбросаны по оврагу, на противоположных склонах которого — руины Кыз-Кермена и Тепе-Кермена.

Городище Кыз-Кермен.

Когда возникла и как сложилась эта легенда в том виде, в каком дошла до нас, трудно сказать. Допустимо предположить, что в основе ее лежат отголоски незапамятных времен, борьбы матрилокального обычая с патриархальными началами. В ней, может быть, есть и отзвуки намного более поздних социальных столкновений — сопротивления свободных общинников нарождающимся феодальным порядкам. Не запечатлены ли в легенде и противоречия между торгово-ремесленным населением города и формирующейся феодальной верхушкой?

Вполне возможно, что легенда отражает какие-то реальные события, происходившие в период раннего средневековья, когда в Таврике возникали крепостные стены, когда складывались новые социальные отношения.

Примечания

*. Сообщена авторам М.Г. Кустовой. — Ред.

Литература и источники

1. А.Л. Якобсон. Раннесредневековые сельские поселения юго-западной Таврики. МИА. № 168, Л., 1970, стр. 103—110, 152—154.

2. А.Л. Якобсон. Крым в средние века. М., 1973, стр. 53, 102.

3. Д.Л. Талис. Позднесредневековая керамика Тепе-Кермена. В сб.: «История и культура Восточной Европы по археологическим данным», М., 1971.