Третья поездка (17-26 августа). Кубанский десант

Рассматривая выше краткую историю появления Каховского тет-де-пона, мы упомянули о том трагическом "Тришкином кафтане", какой представляла собой уже в середине лета обескровленная, понесшая серьезные потери армия.

Постоянные нажимы противника заставляли без конца переворачивать этот кафтан, чтобы прикрыть, хотя бы кое-как, те или другие места с риском для обнажавшегося фронта.

Еще самые первые дни наступления, как отмечалось в записи моей от 25 мая, вырвали из боевого комплекта Добровольческого корпуса свыше 23 процентов всех людей, причем погибло и выбыло из строя более половины кадрового командного состава.

Начиная с этого времени старые добровольческие полки находились в беспрестанных почти боях. Были части, отдыхавшие в резерве меньше недели, были не знавшие даже этого. Полки таяли с быстротой, не находившейся ни в какой пропорции с притоком мобилизованных внутри Крыма и в Северной Таврии.

К началу июля месяца свыше 80 процентов боевого солдатского состава было пополнено из среды бывших пленных красноармейцев. Дрались они, правда, по отзывам очевидцев, отлично, но легко себе представить, насколько соответствовал такой способ пополнений идейной и правовой стороне дела.

Все это, как и полагалось, тщательно скрывалось. По "Великой России" etc. выходило, что потери нес один противник, а у нас, как это описывается в старой французской эпиграмме (составленной на донесения великого князя Николая Николаевича-Старшего), у нас после каждого боя рождался еще "маленький казак" (petit kosak).

Этот "маленький казак", эта обязательная, всенепременная прибыль вместо неполагающегося убытка преподносились неизменно казеннокоштной прессой населению Крыма. Так же точно информировалась и заграница. "Панических воплей" о страшных жертвах, которые несет героически армия, о долге тех, кто сочувствует армии, пополнить эти жертвы, воплей, которыми наполнялись в нужные минуты советские газеты, в Крыму слышно не было. Да их не могло быть: всякая попытка правдиво описать быт фронта пресекалась железной лапой цензуры, ряды которой сплошь почти состояли из анекдотических персонажей. Все должно было обстоять гладко и по принципу "никаких происшествий не случалось".

А происшествия, полные неизбывного трагизма и самопожертвования, шли своим чередом. Ряды бойцов таяли и таяли.

Увы, эта жуткая истина скрывалась в редких шифрованных депешах, отправлявшихся с фронта на имя лиц высшего командного состава, депешах, бывших достоянием немногих.

В одной из таких депеш генерал Кутепов еще в средние лета телеграфировал непосредственно генералу Врангелю о полном почти уничтожении кадрового состава добровольческих полков, о пополнении их исключительно пленными красноармейцами, о низком культурном уровне присылаемых на укомплектование из тыла офицеров. Генерал Кутепов обращал внимание главнокомандующего, что такое положение вещей грозит самыми серьезными последствиями, и решительно настаивал на немедленном отправлении из Крыма всех подлежащих мобилизации, требуя суровых и беспощадных мер воздействия против уклоняющихся.

Телеграмма генерала Кутепова не была единственной.

Но командование, связанное по рукам и ногам непрекращающимися боями, лишено было фактически возможности изменить создавшееся положение.

Части несли потери все большие и большие и перебрасывались в разные места фронта все чаще и чаще.

Становилось ясным, что такая стратегия "Тришкина кафтана" рано или поздно до добра не доведет, если... не вывезет какое-нибудь отчаянно смелое "авось".

Таким "авось", как уже упоминалось выше, и были по очереди операции — Кубанская, Заднепровская и последняя на территории Северной Таврии.

Первая же из них обещала теоретически необходимые, как воздух и вода, пополнения, не говоря уже о других широких заманчивых перспективах.

Почти до самого дня отправки кубанского десанта эта теория подкреплялась, к сожалению, еще и радужными, но... абсолютно не точными разведывательными данными. Эти-то данные позволили в свое время командному составу армии считать Кубанскую операцию операцией нормального в условиях гражданской войны порядка, а не авантюрой. Определение ее как авантюры вызывает и сейчас решительные протесты со стороны многих специалистов военного искусства.

Предоставляем читателю, сделав свои выводы, принять ту или другую точку зрения. Со словом "авось", упомянутым выше, в отношении его к Кубанской операции, не должно, во всяком случае, связывать понятия о бесспорной авантюре.

Перехожу к фактической стороне дела.

9 августа полевая ставка главного командования прибыла из Севастополя в Керчь для непосредственного руководства Кубанской операцией.

Промежуток времени от начала высадки десанта до 17 августа не отмечен, к сожалению, в моих дневниках, так как при выезде ставки я находился вне Севастополя и приехал в Керчь лишь 17-го утром.

Что же произошло в этот промежуток времени?

Записываю со слов лица, отлично осведомленного во всем происшедшем и занимавшего видное положение в ставке.

Главные силы десанта, как известно, вышли из Керчи. Выходу предшествовала самая откровенная шумиха, открытые разговоры и чуть ли не газетные статьи. Кубанские казаки отправлялись в десант со всем скарбом и в некоторых случаях даже с семьями, уверенные, что отправляются "по домам". С ними на судах находились члены Рады, краевого правительства, атаман и видные кубанские общественные деятели. Самые элементарные требования, касающиеся охранения военной тайны, были забыты.

Доходило до того, что офицерам и солдатам — уроженцам Кубани — была предоставлена возможность открыто переводиться в части, предназначавшиеся для десанта. Все это, конечно, очень мало походило на ту обстановку, в которой отправлялся в свое время первый десант генерала Слащова, когда военная тайна была обеспечена до последней минуты.

При таких условиях главные силы десанта, преодолев незначительное сопротивление противника, высадились в бухте Приморско-Ахтарской на северо-западном берегу Кубани. Почти одновременно менее значительные отряды под командованием генералов Харламова и Черепова высадились: первые — на Таманском полуострове, второй — в районе Анапы.

Общее командование главными силами было поручено генералу Улагаю. В его распоряжении находилась конница под командой генерала Бабиева и Шифнер-Маркевича и пехотные части под командой генерала Казановича¹. Приморско-Ахтарская была объявлена главной базой десанта. В ней разместилась оперативная часть штаба генерала Улагая.

Сам генерал Улагай во главе конного авангарда стремительно двинулся в общем направлении на Тимашевскую, стремясь возможно скорее завладеть этим важным железнодорожным узлом. С ним же находился и начальник штаба всей группы генерал Драценко.

Конница генерала Бабиева, разбив слабые отряды красных под Бринковской и отбросив их на северо-запад, двинулась так же стремительно на Брюховецкую. Генерал Казанович со всей пехотой двинулся по линии железной дороги на Ольгинскую — Тимашевскую, то есть занял своими силами центр или, точнее, вытянулся по медиане равнобедренного почти треугольника, вершиной которого была Приморско-Ахтарская. Справа от него двигался быстро на Гривенскую генерал Шифнер-Маркевич.

Для защиты главной базы — Приморско-Ахтарской — было оставлено лишь слабое прикрытие и отряд военных судов.

Красные, учтя быстро всю обстановку и дав конным отрядам Бабиева, Улагая, Шифнер-Маркевича и пехоте Казановича отойти на значительное расстояние от базы, ударили смело со стороны левого крыла группы, то есть с той стороны, где находился Бабиев.

Противник без всякого труда занял снова Бринковскую и стал легко распространяться на юг в направлении железной дороги Приморско-Ахтарская — Тимашевская, угрожая отрезать всю десантную группу от базы и оперативного отделения. Сделать это было тем легче, что генерал Бабиев, оттеснив в первый раз красных в районе Бринковской, не оставил здесь никаких сил, которые охраняли бы пути на базу и могли бы принять удар противника со стороны озерных дефиле. В это время части его были уже в районе Брюховецкой, генерал Улагай, пройдя Тимашевскую, рвался уже на екатеринодарское направление, Шифнер-Маркевич был уже у Гривенской, и, наконец, Казанович подходил к Тимашевской.

Получив донесение о наступлении красных, генерал Драценко приказал генералу Бабиеву немедленно повернуть назад и восстановить положение. До этого момента напор красных сдерживался спешно выделенной группой юнкеров. Генерал Бабиев вернулся, отбросил опять красных и снова, не оставляя никакого серьезного заслона, пошел на Брюховецкую. Повторилась прежняя история. Противник снова нажал, юнкера, неся громадные потери, отошли к Ольгинской. Железнодорожная магистраль, связывавшая десант с базой, оказалась под непосредственной угрозой. В базе поднялась паника. Вдобавок ко всему красная флотилия Азовского моря, хорошо вооруженная поставленной на суде артиллерией, воспользовалась необъяснимым до сих пор уходом наших военных судов и, подойдя к Приморско-Ахтарской, открыла энергичный огонь. Оперативное отделение (управление обер-квартирмейстера десантной группы генерала С.) было вынуждено спасаться бегством. Обратный путь морем на Крым без остального десанта проделать не мог, а последний зарвался уже за Брюховецкую — Тимашевскую. Всякая нормальная связь была потеряна еще раньше, да вопрос еще, впрочем, существовала ли она вообще в этой операции с самого начала. Пришлось спешно составлять громадный железнодорожный состав с целью попытаться прорваться в район Тимашевской на соединение с командующим группой генералом Улагаем, начальником штаба генералом Драценко и главными силами. Вместо шести вагонов, в которых умещался штаб, пришлось тащить свыше сорока, так как надо было вывозить с базы жен, детей, семьи и прочих тех, кто собрался в десант "со всеми удобствами".

В течение всего пути ехавшие дрожали каждую минуту за свою жизнь. В любом месте дорогу мог перерезать противник. Впереди ехавших ожидала также полная неизвестность.

Не доезжая Ольгинской, оперативному отделению во главе с генералом С. пришлось выйти из вагонов и лечь в цепь. Истекавшие кровью юнкера теряли последние силы. Едва-едва, буквально чудом, поезду удалось проскочить. Вслед за тем железная дорога была перерезана красными.

С этого момента начинается уже собственно ликвидация операции. Правда, была сделана еще одна попытка обойти обошедшего нас противника, но и она ни к чему не привела.

Каждый из руководителей этой операции взваливает и по сию пору вину на других. Опустив нарочно все эти личные выпады и субъективные суждения, я ограничился зарисовкой общего хода операции со слов вполне компетентного и совершенно беспристрастного лица.

Детальное описание и анализ причин кубанской неудачи может составить специальный военно-исторический труд. Такой труд мог бы установить истину. Еще скорее мог бы установить ее в свое время строгий военный суд над виновниками, но генерал Врангель не счел нужным предавать дело судебной огласке.

С момента потери базы начинается лихорадочная ликвидация десанта. Можно категорически утверждать, что только благодаря таланту, энергии и личному мужеству генерала Коновалова — генерал-квартирмейстера ставки, вылетевшего на Кубань на аэроплане, — части, участвовавшие в десанте, были спасены и посажены обратно на суда. Одновременно с этим были вынуждены трагическими обстоятельствами к обратной посадке и отряды генералов Харламова и Черепова.

В какой постепенности развивалась эта тяжкая ликвидация операции, а также в какой обстановке воспринималось случившееся полевой ставкой, читатель может видеть из приводимой ниже записи дневников моих, относящихся к этому периоду.

17 августа.

В 11 часов утра приехал в Керчь — в поезд. Настроение скверное, подавленное. Неудача на Кубани очевидная. Генерал Улагай, как рассказывают, дал обойти себя и потерял связь с базой. Черепов (высадившийся в районе Анапы) вовсе не выполнил задачи. Его части уже приняты обратно на суда. Харламов на Тамани тоже действовал не так, как этого требовали из ставки. Главком пред отъездом страшно разносил генерала Драценко (начальника штаба генерала Улагая). Он и Черепов уволены. Улагай якобы на пути к тому же.

Обстановка, сложившаяся на Кубани, настолько острая, что генерал-квартирмейстер (генерал Коновалов) еще 7 дней тому назад вылетел на аэроплане к Улагаю идо сих пор не вернулся. Начальник штаба (генерал Шатилов) позавчера тоже уехал на миноносце на Тамань. В ставке за генерал-квартирмейстера остался полковник Шкеленко, за начальника штаба — генерал Масловский².

Вернувшиеся с Тамани передают, что большевики эвакуировали с полуострова все, что успели: не оставлено совершенно подвод, лошадей, в иных местах угнали мужское население. Настроение населения различно. К нам присоединились до 5 тысяч восставших, но благодаря отсутствию оружия и снаряжения (приписывают деятельности генерала Вильчевского³) мы их использовать не смогли.

Бои идут уже в районе Гривенской и чуть ли не на самом берегу моря. Посланы суда. Об оставлении занятого Тимашевского района было нами объявлено официально в сводке.

На Днепре благополучно.

К 11 часам вечера ожидается с Тамани начальник штаба главнокомандующего.

18 августа.

Начальник штаба прибыл поздно ночью.

Генерал-квартирмейстер, как сообщил мне начальник связи главнокомандующего, вернется дня через два-три. Сейчас он руководит лично отступлением десанта генерала Улагая на Кубани, посадкой обратно на суда и арьергардными боями. Фактически занял место Драценко тотчас же по его увольнении, вылетев в штаб группы на аэроплане. В связи с этим в поезде на третий день упорно говорят, что кое-кто усиленно добивается оставления Коновалова вместо Драценко, выдвигая на пост генерал-квартирмейстера генерала Масловского, генерала для поручений при начальнике штаба. Указывается на то, что формально для Коновалова это повышение, так как группа Улагая будет на положении армии, и Коновалов, таким образом, становится начальником штаба армии. Все, с кем ни говорил, смотрят на это, разумеется, иначе. Уход Коновалова, по общему мнению, был бы громадной потерей.

Отступление десанта происходит в очень тяжелых условиях; отступают двумя группами. Группа Бабиева уже садится на суда. Некоторые корабли уже идут в Керчь. Казанович прикрывает отступление со всей пехотой, и, возможно, ему придется садиться под обстрелом.

Присоединившихся 10 тысяч. Все по преимуществу камышовая публика. Их уже усаживают на суда. Говорят, эта цифра компенсирует потери. Присоединялись в разгар наступления. Позже не шли даже по призыву. Станицы с населением в 30 тысяч давали по 120-150 человек. Агитации никакой. Литературы тоже. Словом, все как полагается.

Версий о причинах неудачи много. В общих чертах они сводятся к следующим гипотезам: 1) продолжительность выгрузки (4 дня), 2) разногласия между Улагаем и Драценко, 3) игра на два фронта нашей "зарубежной" агентуры, 4) распыление сил с начала наступления вместо их концентрации, 5) крайний недостаток артиллерии (1 батарея), 6) сдержанное отношение местного населения (правда, не везде) и 7) самое популярное объяснение — обход благодаря невнимательности нашего флота, и страх не то Улагая, не то Драценко быть отрезанным от морской базы.

Несомненно, что лучше всего истину смог бы установить суд.

Самое скверное, по общему мнению, заключается в "подвохе" населения. Уже есть сведения, что в очищенном нами районе идет беспощадная расправа. Бесспорно, престиж наш надолго сведен почти к нулю.

Второй день противоречивые слухи и о судьбе Назарова. К моменту высадки Улагая он был в районе Торговая — Манычские озера. Дальнейшее неясно: не то ушел в степи, не то распылился. Каждый сообщает свои сведения, но все они абсолютно не точны. Связи нет.

Связь с Улагаем и даже с Таманским полуостровом оставляет желать много лучшего.

К вечеру прибыло три летчика. В 5 часов утра сегодня после упорного боя нами занята Старо-Титоровская. Бои продолжаются. Выезжаем, кажется, на юнкерах. Санитария ни к черту.

Бабиев посажен обратно на суда и идет в Керчь. Коновалов, говорят, в Ачуеве и лично руководит всем.

В оперативном отделении сегодня составлена секретная ведомость боевого состава всей армии. Весь боевой состав исчисляется в тридцать три тысячи восемьсот человек. Это все, что находится на фронте и считается действительно боеспособным. В это число включены даже ординарческий эскадрон и конвой главнокомандующего. Боевой комплект первого отмечен в 180 сабель — явное преувеличение. Все остальное — тылы.

Вчера начальник штаба главнокомандующего получил телеграмму от командира английского дредноута "Мальборо" с запросом, будут ли главком и начальник штаба присутствовать на парадном обеде на дредноуте. В ответ послано: "К сожалению, нет".

Отправлена телеграмма в Париж П.Б. Струве. Главком просит ходатайствовать пред союзниками о направлении в Крым некоторого числа людей на интернированных в Германии красных, перешедших только что германскую границу⁴.

По-видимому, еще одна попытка разрешить кризис с отсутствием необходимых пополнений.

С различных мест фронта доносятся жалобы на отвратительную постановку полевой санитарии, под Каховкой раненые должны были ползти целые версты. В ставке острят, что надо с доктора Лукашевича⁵ снять шпоры.

19 августа.

В 10 часов утра прибыл из Мелитополя главком. Тотчас, едва поезд остановился, американец, корреспондент "Чикаго трибюн", начал съемки.

Досадно, что до сих пор ни одна газета, кроме "Великой России", не получила приглашения в поезд главнокомандующего.

Американец получает ежемесячно по курсу — 8½ миллиона рублей плюс покрытие всех издержек.

N., сопровождавший главкома, рассказывает об операциях под Мелитополем и по Днепру. Слава Богу, выцарапались. То, что сделали наши войска, даже не героизм, но нечто сверхъестественное. Дроздовцы достигли апогея. Под ураганным огнем ходили в атаки в строю. Каждый снаряд вырывал из цепи по 10-15 человек. И каждый раз после разрыва следовала команда: "Ас, два — в ногу". 1-й корпус выпустил за неделю 40 тысяч снарядов. Большевики — раз в пять больше.

Начальник штаба телеграфировал главкому о необходимости издания приказа об относительной экономии снарядов.

Главком изорвал депешу.

Потери у нас очень тяжелые, но красные разбиты всюду. В их руках только Каховка.

Я передал N. слухи об уходе Коновалова и назначении Масловского. Говорит, едва ли правда, так как накануне отъезда в Мелитополь главком бурей ворвался в оперативное отделение (Коновалов был уже на Кубани) и разнес всех, не исключая подвернувшегося тут же Масловского, вдребезги. Разносил на весь поезд: "Не хотите работать как следует — на фронт пожалуйте!.. Я оттуда возьму людей! Найду!" Словом, влетело всему генштабу. За что, точно неизвестно. По-видимому, за Кубань.

Главком слишком переживает каждую операцию. Все в поезде, если прислушаться к разговорам, начиная с высших чинов генштаба, признают, что у него громадный полет "стратегической фантазии", и когда действительность не сходится с оперативными директивами, главком выходит из себя.

Тогда влетает всем, и часто поделом.

В 3 часа дня капитан Н. сообщил, что на суда, идущие обратно, посажено уже 20 тысяч человек. Таким образом, несмотря на неудачу, несмотря на все потери, десант Улагая возвращается более чем в удвоенном составе. Случай в своем роде единственный.

Командный состав кубанцев просит главкома и генерал-квартирмейстера не распылять присоединившихся кубанцев по разным частям, а создавать специально казачьи войсковые соединения.

По-видимому, так и будет сделано.

В 11 часов 30 минут вечера главком выехал на два дня в Севастополь. Ставка пока остается в Керчи.

20 августа.

Разбудил М. и сообщил, что ночью произошло новое несчастье на Тамани. Харламов телеграфирует, что вследствие полной небоеспособности частей (бредовцы) и отсутствия технических средств он удерживать долее Таманские перешейки не может и, понеся сильные потери, отдал приказ отступать на высоты "280" и "Комендантскую" к востоку от Тамани. Страшно пострадали юнкера, дравшиеся геройски. К 20 часам рассчитывает быть у моря и начать обратную погрузку. Телеграмму спешно печатают для доклада начальнику штаба главнокомандующего.

Воздушная разведка доносит, что вслед нашим двигается в направлении на Тамань 1½ тысячи сабель и 4 тысячи пехоты.

Теперь ясно, почему всю ночь была такая суета.

11 часов утра.

Вся Тамань очищена. Только что прибыл на миноносце "Жаркий" Д., ординарец-курьер, ездивший с секретными бумагами к Иванису⁶. Говорит, что уезжал почти последним. На миноносце много раненых. На берегу бросали лошадей (немного). Население все попряталось. Только бабы выбегали из дворов за лошадьми. Последними покинули Тамань командир порта и еще несколько офицеров, бросившихся на испорченный баркас. Ранены. "Жаркий" вернулся и под обстрелом спас их. Красная кавалерия вступает в Тамань (станицу). Иванис уехал еще вчера в 7 часов вечера.

3 часа дня.

Прибыли с Тамани наши мотоциклисты (гараж главкома). Броневик взорван и брошен. "Форд" № 28 тоже бросили на пристани, заложив под сиденья две шашки (?). Возле поезда расположился биваком Корниловский конный полк.

4 часа.

Вернулся с Тамани Ш., второй ординарец-курьер. Подробно описывает всю картину. Первым не выдержал и допустил прорыв 42-й Донской полк. Командир полка полковник Никифоров смертельно ранен. Был брошен своими и подобран юнкерами. Многие говорят, что у них (у донцов) не хватило патронов. Некоторые отрицают это. Все сходятся на том, что огромную роль сыграл недостаток или, вернее, почти полное отсутствие артиллерии. (На фронте 3 орудия, из них 2 тотчас испортились, в Таманской — 4 горных.) Потери громадные. От юнкеров осталась буквально горсточка. Красные зверствовали исступленно. Пленных почти не брали. Самое скверное произошло в районе Пересыпной-Ахтаныровской. После прорыва бывшие там части юнкеров, бредовцев и лабинцев оказались отрезанными. До сегодняшнего утра некоторые пробивались группами по 30-50 человек. Ни патронов, ни снарядов у отрезанных нет. Может быть, удастся спасти еще часть с моря, послав миноносцы или катера в сторону Темрюка. Население относилось к нашему уходу в общем безучастно, хотя раненых жалели и давали им хлеб, пищу. Литературы с нашей стороны — нигде и никакой. Даже в управлении у атамана в самой Таманской — ничего, кроме старой официальной сводки.

После обеда несколько человек, находившихся в вагоне экспедиции, слыхали, как начальник штаба главнокомандующего якобы говорил о необходимости возобновления вторично Кубанской десантной операции. Говорил, будто бы стоя под окном вагона.

Если не бабьи выдумки, то, Боже, до чего неосторожно!

21 августа.

Почти целый день посадка в поезда кавалерии Бабиева для переброски на Таврический фронт. Настроение у частей различное: у большинства отличное, но есть и настроенные очень мрачно. Такие утверждают, что отношение населения к нам в большинстве случаев было скорее враждебным, чем благожелательным. При отступлении, оказывается, не обошлось без грабежей. Забирали главным образом лошадей — там, где они были оставлены большевиками. Вчера такая же история произошла в двух шагах от поезда главкома — стащили и погрузили в свой состав лошадей начальника дистанции и одного крестьянина. После скандала отобрали.

Потери юнкеров ужасны, особенно у алексеевцев⁷. От 1-й роты осталось 8 человек, от 4-й — 30. Было по 100 с лишком.

Передают, будто главком прислал начальнику штаба нецензурную телеграмму за оставление Тамани. Комплименты относятся ко всему командному составу.

22 августа.

Ничего существенного. "Жаркий" подобрал в тростниках 120 юнкеров и доставил их в Керчь. В 12 часов ночи начальник штаба сообщил главкому, что выезжаем в Севастополь в понедельник. Днем Драценко (окончательно реабилитировавший себя перед Шатиловым) разносил очень резко адмирала Евдокимова за захват красными нашей базы (Приморская-Ахтарская), что послужило первопричиной для всех последующих неудач.

23 августа.

Утром прибыл в Керчь Шифнер-Маркевич. Ранен. Атака каховских укреплений успехом для нас не увенчалась. Особенно пострадала Корниловская дивизия. Опять упорно говорят, что весь Каховский плацдарм большевиками вымерен и их артиллерия бьет по квадратам. Наши потери благодаря этому ужасны.

Танками рисковать, видимо, боятся (больше двух-трех не пускают); да их, впрочем, и так мало, а с ремонтом и газолином дела безнадежно слабы. Броневики ремонтируют гораздо быстрее, для танков же заграница не дает технических средств.

Приказано образовать штаб 2-й армии. Назначены — командиром генерал Драценко, начальником штаба — Масловский. Таким образом, Коновалов, несомненно, остался в ставке.

24 августа.

Прибыли ординарцы, бывшие в десанте Черепова у Раевской (Анапы) и тоже на Тамани. Численность нашего десанта у Раевской была около 1500 человек при 2 горных орудиях. По задаче было приказано отрезать Новороссийск и после этого наступать на Екатеринодар на соединение с частями Харламова (действовавшими на Тамани) и с группой Улагая. Однако продвинуться дальше 8-10 верст от берега не удалось. Состав наших частей: юнкера, бредовцы и черкесы; последние обнаружили редкую трусливость.

Главная причина неудачи кроется в численном перевесе противника, готовности его к операциям с нами и данном районе (была подвезена тяжелая артиллерия -1 орудие) и в сильном артиллерийском огне, на 10-15 выстрелов мы отвечали 1-3. До Анапы также не дошли. В самой Анапе был виден отчего-то пожар. Соединиться с "зелеными", находящимися в районе Баканской, не удалось, хотя гонец оттуда прибыл в первый день высадки и ему даны были директивы идти на соединение с нами. (Однако накануне назначенного для того срока мы были вынуждены сесть обратно на суда.) Число "зеленых" достигает будто бы 8 тысяч человек. На три четверти состоят из частей Добрармии, распылившихся тут в горах после мартовской новороссийской и туапсинской трагедии. На днях к ним присоединилась артиллерийская батарея красных в полной запряжке.

В общем, под Раевской присоединилась лишь группа "зеленых" в 15 человек. Вожак группы предлагал провести наши войска по тропинкам в обход красных и их артиллерии. Отказались. Позже, впрочем, будто бы жалели.

В Таманской жители были очень недовольны, что наши войска помешали... выдаче мануфактуры (ситцу) по 4 аршина на душу за 120 рублей. Бабы не стеснялись, говорили:

— Те хоть мануфактуру доставили, а вы что привезли?..

Мобилизация проходила более или менее успешно до начала нашего отступления.

Когда началось отступление, подлежащих явке, естественно, не было вовсе. Например, в Стеблиевской из 48 человек, мобилизованных при отступлении, явился лишь один. Конской мобилизации почти нигде не объявляли, так как большевики угнали всех годных лошадей.

Несмотря на сдержанное отношение к нам, жители открыто жалуются и на большевиков. У большинства бывших в десантах создалось впечатление, что мирное население относится одинаково враждебно и к большевикам, и к нам и ждет одного — конца войны. При таком положении вещей полное отсутствие пропаганды особенно гибельно отзывается на деле армии.

На глазах Г. красные при одном из окружений приканчивали наших раненых и прикололи сестру милосердия.

После обеда узнал любопытные подробности из биографии князя М. — адъютанта генерала Д. Знаменит тем, что в прошлом году ухитрился повесить в течение двух часов 168 евреев. Мстит за своих родных, которые все были вырезаны или расстреляны по приказанию какого-то еврея-комиссара. Яркий образец для рассуждения на тему о необходимости гражданской войны.

Кроме того, он вовсе не князь (фамилия взята по материнской линии). Его знают в ставке многие по Николаевскому кавалерийскому училищу.

Ночью М. сообщил, что Назарову приказано идти на Волноваху. Отряд под Торговой сильно пострадал.

25 августа.

В 9 часов утра прибыл генерал-квартирмейстер, сильно исхудавший, осунувшийся и осипший. Оставался на Кубани до погрузки последних частей. Последние часы погрузки проходили в очень тяжелых условиях благодаря грозе и шторму, сорвавшему сооруженную пристань. По словам генерал-квартирмейстера, вывезено все. В последнюю минуту на берегу были брошены лишь десятка два негодных лошадей и тачанки. Два броневика с неимоверными затруднениями вывезены. Заслуга Коновалова, по общему мнению, огромна.

С 10 часов утра до позднего вечера беспрерывный прием командиров частей в связи с переформированием и образованием 2-й армии. Все добиваются оставления у себя своих людей. Интересен доклад войскового старшины П. — командира полтавцев, доложившего генерал-квартирмейстеру, что подавляющий процент присоединившихся составляют станичники его Полтавского округа, оттуда же и почти вся набранная на Кубани кавалерия — свыше 6000 лошадей. Считает полезным объединить их в одно войсковое соединение, а не распылять их по дивизиям Шифнер-Маркевича, Малышенко, Бабиева и т. д. Командир астраханцев полковник М. жаловался мне на полное отсутствие пропаганды.

Вечером телеграмма о взятии в плен 42-й советской дивизии, взятии Никополя "атаманом" Володиным и о потере нами двух танков, застрявших на второй линии каховских заграждений. У противника обнаружены действующие против нас 2-й и 3-й танковые дивизионы из танков, захваченных у поляков.

В 9 часов 10 минут вечера начинаем свертываться.

К 10 часам сняты антенны радио.

В 12 часов ночи прекратил работу весь оперативный телеграф.

В 1 час 45 минут ночи выезжаем в Севастополь соединенным составом в 29 вагонов.

26 августа.

В 12 часов дня прибыли в Джанкой. До часу дня доклад генерала Макеева — начальника Сивашско-Перекопского укрепленного района. В час завтрак. В 1 час 45 минут отходим дальше на юг.

В пути приказано ординарцу вручить коменданту Симферополя для передачи генералу Кусонскому незапечатанное письмо за подписью "Патриот". Письмо полно упреков по адресу главнокомандующего за то, что он не обращает внимания на действия симферопольской администрации, представляющие собой сплошной произвол. Особенно подчеркивается беззаконная деятельность полковника Т., организовывающего постоянно бесконечные облавы, в которых задерживаются и насильно отправляются на фронт люди, освобожденные воинскими присутствиями. Вырываются от Т. лишь за миллионные взятки. Деятельность полковника Т. приравнивается автором к деятельности агентов большевиков.

Несмотря на то что письмо было анонимным, на нем положена следующая резолюция главкома: "Г. Кусонскому. По моим сведениям, полковник Т. прохвост — надо проверить. В.". Письмо с резолюцией отправлено без конверта через комендатуру, где служил сам полковник Т.

В 7 часов вечера после часовой остановки выезжаем из Симферополя в Севастополь. Прибыли в Севастополь в 9 часов 50 минут вечера. До утра приказано оставаться в вагонах.

Примечания

1. Генерал-лейтенант Казанович Борис Ильич (1871-?) — из дворян, окончил Могилевскую классическую гимназию, военно-училищные курсы при Московском пехотном юнкерском училище в 1892 г. и Николаевскую академию генштаба в 1899 г. Участвовал в русско-японской войне; в 1905 г. состоял в распоряжении командующего войсками Приамурского военного округа. В марте 1909 г. был произведен в полковники, с апреля 1912 г. — начальник штаба 11-й пехотной дивизии, с августа 1913 г. — начальник штаба 31-й пехотной дивизии. Участвовал в первой мировой войне; с марта 1916 г. -начальник штаба 6-й Сибирской стрелковой дивизии, в декабре был произведен в генерал-майоры, в 1917 г. -начальник 6-й Сибирской стрелковой дивизии. В декабре 1917 г. вступил в Добровольческую армию; с марта 1918 г. — командир Партизанского пешего казачьего полка. В мае был командирован в Москву в "Национальный центр" за финансовой помощью армии, в июне возвратился на Дон. С 12 (25) июня — начальник 1-й дивизии, с ноября 1918 г. по январь 1919 г. — командир 1-го армейского корпуса. В ноябре 1919-го — начале 1920 г. — командующий войсками Закаспийской области, был произведен в генерал-лейтенанты. С мая 1920 г. состоял в резерве чинов при военном управлении Русской армии, с августа — начальник Сводной пехотной дивизии, входившей в состав морского десанта генерала С.Г. Улагая из Крыма на Кубань (в начале сентября дивизия получила наименование 7-й пехотной). В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию.

2. Генерал-майор Масловский Евгений Васильевич (1876-?) — окончил Тифлисский кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище, откуда в 1898 г. был выпущен подпоручиком в Карсскую крепостную артиллерию, и Николаевскую академию генштаба в 1906 г. С ноября 1906 г. командовал ротой в лейб-гвардии Гренадерском полку, с ноября 1908 г. — помощник старшего адъютанта штаба Кавказского военного округа, с марта 1909 г. — старший адъютант штаба 66-й пехотной дивизии, с мая 1910 г. — старший адъютант штаба 52-й пехотной дивизии, с ноября 1913 г. -штаб-офицер для поручений при главнокомандующем войсками Кавказского военного округа. Участвовал в первой мировой войне; в июне 1915 г. был произведен в полковники, с апреля 1916 г. — командир 153-го пехотного Бакинского полка. В 1919 г. занимал должность начальника штаба главноначальствующего Северным Кавказом, был произведен в генерал-майоры, с апреля 1920 г. — генерал для поручений при начальнике штаба главкома Русской армии, в сентябре-октябре занимал должность начальника штаба 2-й армии. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию.

3. Генерал-лейтенант Вильчевский Павел Эмильевич (1874-?) — окончил Олонецкую классическую гимназию, Московское пехотное юнкерское училище в 1896 г. и Николаевскую академию генштаба в 1902 г. Участвовал в русско-японской войне; с февраля 1904 г. по октябрь 1905 г. — старший адъютант штаба 8-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии. С декабря 1907 г. -старший адъютант штаба Омского военного округа, с декабря 1909 г. служил в Главном управлении генштаба, с июля 1910 г. — помощник начальника отделения главного штаба, с октября 1910 г. — помощник начальника отделения Главного управления генштаба, с августа 1911 г. — начальник отделения Главного управления генштаба, в декабре 1911 г. был произведен в полковники. Участвовал в первой мировой войне; с февраля 1916 г. — начальник этапно-хозяйственного отдела штаба 6-й армии, в 1917 г. был произведен в генерал-майоры. С июня 1919 г. — начальник снабжения Кавказской армии, с ноября по декабрь — начальник снабжения Добровольческой армии, с апреля по август 1920 г. — начальник Управления снабжений ВСЮР, в апреле был произведен в генерал-лейтенанты. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию.

4. Понеся ряд серьезных поражений на территории Польши, части армий Западного фронта, отрезанные поляками, вынуждены были отойти в Восточную Пруссию, где были интернированы. По данным иностранных источников, на территории Германии было интернировано около 80 тысяч командиров и рядовых РККА.

5. Главный полевой санитарный инспектор.

6. Кубанский атаман.

7. Имеются в виду юнкера Кубанского генерала М.В. Алексеева военного училища, которое вместе с Константиновским военным училищем входило в состав участвовавшей в десанте на Кубань Сводной пехотной дивизии генерала Б.И. Казановича.