Пятая поездка (24 сентября — 3 октября). Заднепровская операция

Трагический исход Кубанской операции глубоко взволновал всех, для кого этот исход не был секретом.

Политика самообмана насчет взаимоотношения сил и средств своих и противника получила жестокий урок.

Прямой, честный, трезвый взгляд на свое положение, взгляд в глаза действительности становился окончательно вопросом спасения армии, спасения Крыма, спасения всего дела.

Необходимость сказать всю правду в лицо и самим себе и (прежде всего) издали, платонически "восхищавшейся" Европе созрела, казалось, вполне.

Этого требовали властно и героизм армии, и ее бесчисленные жертвы, и те грозные последствия, к которым неизбежно должны были привести армию дальнейшие прогулки в казенных розовых очках присосавшихся к ее делу присяжных оптимистов.

Насколько сильно выразилось в различных слоях общества желание услышать правду о положении армии, можно заключить из следующего эпизода, который воспроизвожу исключительно ввиду его показательного значения.

По окончании Кубанской операции мною была напечатана в газете А.Т. Аверченко "Юг России" статья под заглавием "Юнкера". В статье, каким-то чудом прошедшей чрез цензуру, было дано всего несколько штрихов из того кошмара, который пришлось пережить на Кубани несчастной, попавшей в военные училища, учащейся молодежи, рвавшей голыми руками, за отсутствием ножниц, проволочные заграждения и сотнями своих трупов устилавших подступы к ним.

Статья была небрежная, короткая — всего в столбец с чем-то — штрихи были мимолетные, но никогда на мою долю не выпадало такого обилия благодарностей "за правду", какого удостоился я в дни появления статьи. Из Симферополя и Феодосии сообщали, что статья переписывается юнкерами расположенных там училищ и молодым офицерством. В редакции мне был передан пакет, содержавший оттиск стихотворения, заглавие которого представляло собою одну из красных строк упомянутой выше статьи. Стихотворение было написано начальником Военного управления генералом Вязьмитиновым, писавшим, что взволновавшая его статья послужила темой для приложенных стихов.

И причины волнения, охватившего одинаково и 17-летнего мальчика-юнкера, и военного министра, повторяю еще раз, крылись вовсе не в достоинствах газетной статьи, о которых говорить не приходится, а в том лишь, что среди хора лжи, лести, лакейства и самообмана, которыми были окутаны отчеты об операции в казеннокоштной печати, было сказано несколько слов необходимой живительной правды, которая — да простится мне моя непоколебимая вера — одна лишь могла сделать в Крыму чудеса и зажечь сердца спасительным воодушевлением.

Только желание оттенить это обстоятельство заставляет меня, не без чувства некоторой неловкости, упомянуть об этом случае. Он достаточно характерен.

В своем усердии затушевать и сгладить впечатление от кубанского фиаско казеннокоштные оптимисты не знали границ.

В те самые дни и часы, когда в Ачуеве разыгрывался последний эпилог с обратной посадкой на суда, "Великая Россия" etc. живописали о "восторженных" встречах генерала Врангеля в Тамани и об именинных настроениях казачества.

Бессовестное освещение "Великой Россией" фактов вызывало иногда негодование и среди высших чинов главного командования.

Генерал Шатилов обратил однажды внимание генерал-квартирмейстера генерала Коновалова, что он считает совершенно недопустимым, чтобы такого рода "информация" передавалась по оперативному телеграфу и помечалась в заголовках депеш: "Поезд главнокомандующего".

Генерал Коновалов отвечал (разговор велся по телефону, который соединял непосредственно вагоны начальника штаба и генерал-квартирмейстера), что он сам крайне возмущен этим и не понимает, с чьего разрешения оперативный телеграф поезда принимает эти депеши.

Вызвав меня, находившегося по должности у него на дежурстве, генерал-квартирмейстер, ударив с негодованием по лежавшему на столе номеру "Великой России", спросил:

— Вы не знаете, кто это старается?..

Жалею сейчас, что не ответил тогда прямому и честному генералу Коновалову:

— Состоящий при главкоме господин Чебышев, ваше превосходительство...

Но так как, кроме Чебышева, в поезде находился еще один сотрудник "Великой России" (корреспондент Г-н), то я отговорился незнанием.

— Черт знает, что такое!.. — продолжал генерал-квартирмейстер и тут же прошел в вагон оперативного отделения, отдал приказ о прекращении оперативным телеграфом приема бесплатных сочинений сотрудников "Великой России".

Все это проделывалось для поддержания "бодрости духа" в населении и (вероятно) для того, чтобы не ударить в грязь пред снисходительно улыбавшейся a l'aventure de Crimee¹ Европой.

Апофеозом этой мудрой страусовой политики явилось изделие Чебышева в "Великой России", повидавшегося где-то с генералом Врангелем и сообщавшего от его имени, что все на Кубани окончилось, слава Богу, благополучно, что десант увеличился вдвое (на три четверти — камышовым элементом! — А.В.) и что теперь-то, собственно говоря, наступило как раз время приступить к самой что ни на есть настоящей операции — "протянуть руку на запад". Кому (полякам? петлюровцам?) -сказано не было.

Ни у Чебышева, как бы там ни было бывшего министра (правда, по "Особому совещанию"), ни у некоторых других, кто мог и должен был это сделать, не хватило мужества и политической дальновидности объяснить генералу Врангелю, в какое положение ставит его пред обществом это объяснение ухода с Кубани, становившееся к тому же рискованным векселем в случае неудачи "на западе".

В ставке обработка Чебышевым Кубанской операции заставила одних густо краснеть, других негодовать.

Поводов же для негодования было более чем достаточно.

Вместо честного спокойного разъяснения обществу всей серьезности предстоящего в близком будущем положения, разъяснения, которое тогда еще не могло вызвать никакой абсолютно паники, вместо призыва ко всем, для кого спасение армии генерала Врангеля было вопросом личного существования, призыва напрячь все силы для подготовки к неизбежной осаде Крыма, вместо всякой попытки пробудить в обществе энтузиазм налицо было новое partie de plaisir² в розовых очках, новый ненужный самообман, новые неизбежные жертвы³.

Упомянутое выше интервью Чебышева было поднесено и Европе.

При таких-то обстоятельствах внезапно началась и столь же внезапно печально закончилась так называемая Заднепровская операция.

Протянутая неведомо кому через Днепр "рука на запад" не встретила ничьего дружеского пожатия и не была никем поддержана.

Не достигла операция и более ясных, конкретных целей, какими считались: очищение грозного Каховского тет-де-пона, прочное обеспечение за собой линии Днепра и уничтожение живой силы противника, начинавшего уже переброску с польского фронта.

Началу операции предшествовала сложная, весьма, однако, успешно проведенная работа по реорганизации армии после возвращения к ней обратно кубанского десанта. Все добровольческие части (дивизии Корниловская, Марковская и Дроздовская), а также донцы в составе двух кавалерийских и одной пехотной дивизии составили 1-ю армию, во главе которой был поставлен генерал Кутепов. Все вернувшиеся с Кубани части, кроме конницы генерала Бабиева, а также 2-й корпус генерала Витковского составили 2-ю армию под общим командованием генерала Драценко. Конница генерала Бабиева была выделена в самостоятельную группу. Самостоятельно действовал также и конный корпус генерала Бар-бовича, объединявший всю регулярную кавалерию.

Выполнение главной задачи было возложено на 2-ю армию генерала Драценко.

По директиве, отданной генералом Врангелем 22 сентября, главные силы 2-й армии должны были перейти на правый берег Днепра в районе одной из деревень (Ушкалка), расположенных южнее Александровска, недалеко от Никополя. Вслед за тем переправившиеся части должны были начать стремительное наступление в общем направлении на станцию Апостолово (железнодорожный узел), а также начать обход противника с тыла в направлении на Каховку. В помощь частям 2-й армии должны были одновременно переправиться у Кичкасской переправы (возле Александровска) марковцы и казаки генерала Бабиева, 2-й корпус генерала Витковского должен был по получении приказа из ставки атаковать Каховку в лоб, как только последняя будет обойдена с тыла.

Наконец, в двух местах (у Херсона и Никополя) приказано было произвести демонстрацию переправы.

В ночь с 24 на 25 сентября было приступлено к выполнению этой директивы.

О дальнейшем развитии операции читатель может судить по нижепечатаемым записям дневника.

24 сентября

После пятикратных откладываний сегодня, наконец, выезжаем двумя составами. Главнокомандующий -в 5 часов вечера, штаб — в 9 часов.

Впрочем, штабной состав отходит с некоторым опозданием. Выезжаем около 10 часов. За четверть часа до отхода прибыли неожиданно пулеметчики-ординарцы при двух пулеметах. Говорят, что получены сведения о готовящемся на поезд нападении. До Симферополя приказано не раздеваться, не спать и быть при "полной боевой". Один из пулеметов установлен на паровозе.

В 2 часа ночи благополучно миновали Симферополь.

25 сентября.

В 11 часов утра прибыли в Мелитополь.

Состав главкома ждал у станции. Мы прошли, не останавливаясь, прямо на запасный путь, где стояли в июне. Сюда же вслед перевели и состав главкома.

К вечеру первые известия о переходе наших частей через Днепр севернее Александровска. Корниловцами взят в плен один полк красных. Марковцами также захвачены пленные.

В 6 часов вечера генерал-квартирмейстер ездил с визитом к генералу Достовалову⁴. Штаб 1-й армии тоже еще в Мелитополе.

В 10 часов вечера к генерал-квартирмейстеру приезжал генерал Достовалов.

Красные вступают в Бердянск.

Сел на мель "Беспокойный". Штаб флота просит послать отряд судов для выручки. Генерал Коновалов говорил по этому поводу по телефону с начальником штаба, признано бесполезным, так как операция потребовала бы дня три, а за это время его успеют расстрелять⁵.

В полночь генерал-квартирмейстер беседовал по телефону с обер-квартирмейстером штаба 1-й армии полковником С. о положении на фронте. Весьма неопределенное. Генерал-квартирмейстер лично будил Шатилова, потом напоминал полковнику С. о директиве главкома, касающейся уничтожения живой силы противника.

26 сентября.

Наступление наше на западе — за Днепром — успешно развивается. Взяты в плен еще два полка. Наши части обходят Никополь.

Вечером слухи об установлении связи с Махно. Чепуха.

Генерал-квартирмейстер разносил сегодня одного донца — начальника артиллерийских складов за отсутствие на позициях Донского корпуса снарядов, что послужило будто бы причиной отступления нашего на востоке. Тот сваливает всю вину на начальника военных сообщений.

Кстати, забыл вчера записать, что, по словам начальника военных сообщений, мы вывезли из Мариуполя 10 вагонов сукна, железа и всего-навсего 30 тысяч пудов угля. Смехотворная цифра. А как рассчитывали на мариупольский уголь!

Ночью начальник связи главнокомандующего докладывал генерал-квартирмейстеру о выступлении ординарцев штаба главнокомандующего против "зеленых", скрывающихся в горах у Бахчисарая.

27 сентября.

Наступление наше на запад и... красных с востока продолжается. Наши части выдвинулись верст от 10 до 25 от берега Днепра на протяжении от Кичкаса до Никополя. Красные на меридиане Ногайск — Поповка.

В 10 часов утра полковник Ш.⁶ просил у генерал-квартирмейстера разрешения "распечь" летчиков за то, что до сих пор не вылетели на разведку. Генерал-квартирмейстер разрешил и сказал между прочим:

— Сегодня все-таки генерального сражения не будет...

На фронте 2-го корпуса ночь, по донесению, прошла спокойно.

В 11 часов утра генерал-квартирмейстер сообщил по телефону начальника штаба, что переправа наших главных сил через Днепр в полном разгаре.

В 4 часа — радио о заключении поляками перемирия. Скверно. Очень скверно.

Вечером пришли из Севастополя газеты. Полным-полно обычных заголовков в стиле "12-й час Совдепии" и т. п.

В 9 часов вечера — телеграмма о занятии корниловцами и кубанцами Красно-Григорьевки. Взято 560 пленных. Там и заночевали. Все как будто идет успешно, хотя чувствуется какое-то нервное напряжение и неуверенность.

В 10 часов вечера генерал-квартирмейстер, разговаривая с главнокомандующим, доложил, что утром 6-й запасный батальон 6-й дивизии оставил Димитриевку, бросив красным 2 орудия. Генерал-квартирмейстер полагает, что это лишь налет.

В 11 часов вечера генерал-квартирмейстер сообщил начальнику штаба, что по всем получаемым сведениям у него создается ясное представление, что все свои конные части противник стягивает к Каховке, где надо ожидать переправы. События могут разыграться даже послезавтра.

Генералу Витковскому предписано строго усилить в этом районе бдительность воздушной разведки.

В 12 часов ночи приехал начальник штаба 1-й армии генерал Достовалов, доложивший генерал-квартирмейстеру, что после упорного боя с превосходными силами красных донцы, обойденные с флангов, сдали Гуляй-Поле.

Наступление красных с востока продолжается.

Силы их, по заключению Достовалова, разделяются, в общем, на три части: первая крайняя на север -сборный отряд из разных частей, в том числе 5-я Кубанская бригада, занявшая Гуляй-Поле, в центре — ударная группа, еще южнее, к Азовскому морю, — Таганрогская дивизия.

Главная задача по прорыву нашего фронта возложена на ударную группу, в состав которой входят 9-я стрелковая, 7-я и 9-я кавалерийские дивизии.

Поповку донцы было уступили, но после очень ожесточенного боя выбили все-таки противника.

Далее Достовалов доложил о начатой перегруппировке донских частей для сосредоточения кулака и высказал пожелание о скорейшем возвращении в распоряжение 1-й армии марковцев, а также корниловцев.

Дроздовцы только сегодня вошли в связь с противником, до этого времени в направлении на север было пусто. Достовалов считает, что последнее обстоятельство надо было бы использовать.

Генерал-квартирмейстер осведомил его о сосредоточении большевиками всех конных сил в Каховском районе.

В общем решено, по-видимому, ничего крупного на востоке не предпринимать, пока не определится ясно успех удара на Днепре.

28 сентября.

Ничего особенного. Операции на правом берегу Днепра продолжают развиваться.

29 сентября.

Днем получены сведения об успехе на правом фланге; взято в плен 4 тысячи.

Разноречивые слухи о положении польско-советских переговоров.

Советское радио (секретное) полно призывов расправиться с армией генерала Врангеля до наступления зимних холодов.

Оно же сообщает об отъезде на крымский фронт самого Каменева.

30 сентября.

С утра на фронте ничего особенного. Главнокомандующий отправил резкую телеграмму генералу Драценко, где говорит, что отказывается понимать, чем вызвана его крайняя медлительность и нерешительность. То же относится и к Бабиеву.

Французское радио сообщает, что подписание польско-советского перемирия затягивается вследствие трудности установления демаркационной линии.

Сегодняшнее советское радио опять полно призывов расправиться с Крымом до зимы. "Красный Крым должен быть принесен в подарок рабоче-крестьянской власти" ко дням октябрьского юбилея.

Между прочим, в радио есть и такие строки:

"Крымское гнездо должно быть разорено дотла..."

Кроме того, сообщается о выезде якобы вследствие неудачи из Варшавы генерала "барона" Махрова и о требовании Струве в Париже повлиять на Польшу в смысле необходимости продолжения военных действий, иначе "Врангель будет раздавлен...".

Вечером сообщение о занятии нами на правом берегу Днепра Апостолова.

В полночь в оперативном отделении получены донесения об обнаружении нашей воздушной разведкой начала очищения красными Каховского района. Отступление замаскировывается сильной стрельбой из пулеметов и ружей⁷.

Поздно вечером начальник штаба вновь телеграфировал Драценко, что при скудости сведений, поступающих от него, главнокомандующий не может руководить операцией.

1 октября.

На рассвете получена шифрованная телеграмма от командующего 2-й армией генерала Драценко.

Шифровальное отделение долго не могло расшифровать. Часть депеши затребовали по прямому проводу в дешифрированном виде. Очень скверные известия.

В 6 часов утра разбудили начальника штаба и генерал-квартирмейстера.

Генерал Драценко доносит, что, натолкнувшись на правом берегу на крупные силы противника, понеся тяжелые потери и не желая дальше подвергать гибели всю свою армию, он лично, не запрашивая даже разрешения главнокомандующего, вынужден был отдать приказ об отступлении обратно на левый берег. Разрывом снаряда убит генерал Бабиев.

Вся операция насмарку.

Говорят, главнокомандующий вышел из себя, прочитав телеграмму Драценко.

А под Каховкой с раннего утра приступлено к выполнению директивы главкома об атаке каховских укреплений. К чему теперь?!..⁸

В 9 часов 30 минут утра генерал-квартирмейстер сообщил начальнику штаба, что атака каховских укреплений началась и что началом ее он недоволен: "Опять идут тройными цепями — и все по старому..."

Днем — донесения о неудаче и тяжелых потерях под Каховкой. Подробностей пока нет. Так и следовало ожидать! Третья серьезная неудача.

В 2 часа дня — советское радио о подписании перемирия с Польшей на 21 день.

В 4 часа дня начальник штаба запросил по телеграфу генерала Масловского о подробностях смерти генерала Бабиева.

В 6 часов вечера главком лично запрашивал по прямому проводу о причинах отступления Драценко. Все то же: превосходство сил, главным образом кавалерии, безнадежность операции.

Получается впечатление, что 2-я армия, переправившись через Днепр, пустилась на какую-то авантюру.

В 8 часов вечера сообщили по телефону из штаба 1-й армии о взятии нами Ногайска. Эпизод — не больше. Генерал-квартирмейстер сообщил, что "...Драценко в кислом настроении" и что "у Витковского тоже ничего не выходит".

Какие там "настроения", когда налицо все признаки форменной катастрофы.

В 9 часов вечера главнокомандующий, начальник штаба и генерал-квартирмейстер опять беседовали по прямому проводу с Масловским, добиваясь объяснений о причинах отступления. Бабиев убит шальным снарядом на левом берегу Днепра, когда садился в повозку.

Поздно вечером генерал-квартирмейстер спрашивал начальника штаба, не следует ли дать Кутепову указания, что при сложившейся обстановке задача его отныне сводится к защите подступов Северной Таврии.

Говорят, что генерал Масловский пытался объяснить причины случившегося отсутствием хорошей связи.

Главком приказал проверить это, а также узнать, насколько серьезно ранен генерал Науменко⁹.

Выбытие из строя Науменко — громадная потеря.

Около полуночи стало известно, что в результате очень резкого вечернего разговора с Масловским главнокомандующий отдал приказ об устранении от должности генерала Драценко.

Передают, что в течение дня главком обращался ко многим с просьбой объяснить, чем вызван приказ Драценко об отступлении и насколько он прав. Никто пока ничего толком не знает.

2 октября.

В 7 часов утра для расследования обстоятельств заднепровского поражения выехал на автомобиле в Большой Рогачик сам начальник штаба.

В 11 часов утра генерал-квартирмейстера впервые, кажется, после столкновения его с Кривошеиным¹⁰, посетил главнокомандующий, имевший с ним продолжительную беседу по поводу случившегося.

Главнокомандующий говорил с большим возбуждением. Многие невольно слышали почти все.

Главнокомандующий говорил, что он не считает происшедшее катастрофой, и спрашивал у генерал-квартирмейстера совета, не созвать ли военный совет.

Генерал Коновалов высказался, заметив:

— К чему, ваше превосходительство, эти советы, когда на последнем совещании, происходившем у вас, весь генштаб оказался на поводу у генерала Кутепова и все было проделано по его план у...

Записываю эту фразу буквально со слов корнета М. Неясно только, к сожалению, одно: какая операция была проделана по настоянию Кутепова — Заднепровская или Кубанская?..

Вечером получены подробности о смерти генерала Бабиева. Рана была смертельная. Умер через полчаса в страшных мучениях. До смерти был ранен 14 раз.

Получено любопытное донесение о функционировании у большевиков особых команд по разрушению средств связи у противника. Команды снабжены "котами", ножницами и т. д.

Главком говорил по прямому проводу с начальником штаба, запрашивая его о результатах расследования. Беседа началась фразой:

— Здравствуй, Павлуша. Расскажи мне подробности вчерашнего позорища.

В 10 часов вечера начальник штаба вернулся.

Около 10 часов состав главкома приказано готовить к отправлению на юг.

Ночь с 2-го на 3-е октября.

В половине 12-го ночи по боевой тревоге разбужены состоящие при поезде ординарцы. Приказано одеться и приготовить оружие. Слухи о причинах панические. Передают, что большевики высадили десант у Степановки (чуть севернее места высадки генерала Слащова), отрезали путь в Акимовку, в 15 верстах от Мелитополя, и что состав главкома не отправляется, так как весь поезд отрезан. Все ходят молча, очень внимательно осматривают винтовки и патронташи. Двоим ординарцам приказано ехать вместе с капитаном Л. в город, зачем — неизвестно.

В 12 часов ночи пришел ротмистр Е. и рассеял несколько тучи: говорит, что просто прорвались большевистские разъезды, обнаруженные сейчас в 15 верстах от Мелитополя. Приказал выслать дозоры, указал угрожающее направление. От конвоя также высланы патрули-дозоры. Сбор по тревоге у вагона генерала Шатилова.

В 1-м часу ночи состав главкома отправили, потушив в нем все огни.

В 1 час 30 минут из Акимовки передали, что состав миновал станцию благополучно.

Начальник штаба остался и приказал 2-й состав также приготовить к отправлению. Со станции сообщили, что паровозов под парами нет и паровоз может быть готов только в 5 часам утра.

Около 2 часов ночи генерал-квартирмейстер справлялся о готовности ординарцев, полковник П. доложил, что в поезде находится 40 человек при двух пулеметах.

Генерал-квартирмейстер пригласил ротмистра Е. и объяснил ему по карте создавшееся положение, справившись, можно ли в случае чего рассчитывать на ординарцев. Е. ответил:

— Так точно. В грязь, ваше превосходительство, лицом не ударим...

В 2 часа ночи вернулись капитан Л. и ординарцы, привезшие 25 русских старых, скверных винтовок, отпущенных по ордеру штаба 1-й армии из артиллерийских складов.

По приказанию штаба армии из города отправлены на разведку броневики.

Офицеры генштаба спят все одетыми, генерал-квартирмейстер тоже; ложась, зарядил свой карабин.

3 октября.

Встали в 7 часов утра. У нашего состава уже паровоз, но уйдем не раньше 10-ти. Страх, по-видимому, рассеялся.

В 8 часов 30 минут дежурный по генштабу полковник М. сделал доклад генерал-квартирмейстеру о событиях сегодняшней ночи. Он передал генерал-квартирмейстеру схему-карту с обозначением красной волнистой линией всего ночного рейда большевиков¹¹. Рейд охватывает громадную площадь от параллели станции Пришиб до Азовского почти моря, имея в центре Большой Токмак, и подходит к Мелитополю на 15-20 верст. Село Астраханка в 20 верстах от Мелитополя было занято красными.

В Большом Токмкаке взорвано 8 вагонов со снарядами и разграблен поезд донского атамана.

Сам атаман, адъютант есаул Ж. и несколько ординарцев едва успели вскочить в одном белье в автомобиль.

По дороге автомобиль наскочил на столб и сломался. Красные настигли и напали на атамана и ординарцев.

Атаман и есаул Ж., воспользовавшись темнотой, бросились бежать пешком по пашне и едва спаслись.

Добежав до одной из деревень, занятых донцами, они подняли тревогу.

Конвой атамана тоже разбежался.

Кроме кавалерии, в рейде, по некоторым сведениям, участвовала будто бы и пехота. Подробности выясняются далее начальником военных сообщений полковником О-вым по железнодорожному телеграфу.

В 10 часов утра на оперативном телеграфе получена телеграмма о потерях, понесенных танковыми частями при атаке каховских укреплений. Погибли, застряв в проволочных заграждениях, 2 танка; разбиты огнем орудий, не доходя до заграждений, 4 танка; остался цел 1 и повреждены, но могут быть исправлены 3 танка. За последние, впрочем, ручаться нельзя. Окончательно, следовательно, выведено из строя и уничтожено под Каховкой 6 танков. Это почти все, что у нас было.

В 10 часов 30 минут утра начальник штаба ездил в штаб 1-й армии и, вернувшись через полчаса, довольно долго беседовал с генерал-квартирмейстером, прогуливаясь вдоль поезда.

В 11 часов 33 минуты утра выезжаем составом в 17 вагонов в Севастополь.

Примечания

1. Крымской авантюре (франц.).

2. Увеселение (франц.).

3. По секретным официальным объяснениям, причина неудачи за Днепром крылась, впрочем, не в излишних розовых иллюзиях, а снова, как при Кубанской операции, в неточных донесениях разведки.

4. Генерал-лейтенант Достовалов Евгений Исаакович (1882-1938) — окончил Сибирский кадетский корпус, Константиновское артиллерийское училище в 1902 г., откуда был выпущен подпоручиком в 26-ю артиллерийскую бригаду, и Николаевскую военную академию в 1912 г. Участвовал в русско-японской войне в артиллерийских частях, затем служил во 2-м Туркестанском артиллерийском дивизионе. Участвовал в первой мировой войне; с декабря 1916 г. — начальник штаба отдельной Балтийской морской дивизии, в 1917 г. — начальник штаба 15-й пехотной дивизии, подполковник. С лета 1919 г. — начальник штаба 1-го армейского корпуса, был произведен в генерал-майоры, с декабря 1919 г. — начальник штаба Добровольческого корпуса, с мая 1920 г. — начальник штаба 1-го армейского корпуса, был произведен в генерал-лейтенанты, с сентября — начальник штаба 1-й армии. В ноябре 1920 г. с остатками Русской армии генерала П.Н. Врангеля эвакуировался из Крыма в Турцию, впоследствии вернулся в РСФСР.

5. В конце концов "Беспокойный" был все-таки снят вопреки ожиданиям ставки. Люди, находившиеся на нем, пережили тяжелые минуты. О случае нигде не было упомянуто, как не было ни разу упомянуто о постоянных подрывах на минах наших несчастных тральщиков. Число обреченных и погибших людей, на них находившихся, доходит до многих десятков человек.

6. Имеется в виду начальник оперативного отделения полковник A.M. Шкеленко.

7. На основании этого донесения был отдан приказ об атаке каховских укреплений. Атака успехом не увенчалась. Атаковавшие войска понесли очень тяжелые потери. Во время атаки погибли почти все наши танки. Все это с наглядной очевидностью доказывает, что никакого очищения Каховского района красные в действительности не предпринимали и что ловкая демонстрация была принята в ставке за чистую монету. Неудача произвела тяжелое впечатление в армии.

8. Директива имела в виду комбинированную операцию. Одновременно с атакой в лоб каховских укреплений 2-я армия генерала Драценко, распространившаяся по правому берегу Днепра, должна была обойти Каховку с тыла. Отступление генерала Драценко обратно на левый берег делало почти безнадежной атаку Каховки в лоб.

9. Генерал-майор Науменко Вячеслав Григорьевич (1883 — после 1970) — казак станицы Петровской Кубанской области, окончил Воронежский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище в 1903 г., откуда был выпущен хорунжим в 1-й Полтавский полк Кубанского казачьего войска, и Николаевскую военную академию в 1914 г. Участвовал в первой мировой войне в рядах 2-го Полтавского полка Кубанского казачьего войска; с марта 1915 г. — старший адъютант штаба 1-й Кубанской казачьей дивизии, в 1917 г. был произведен в полковники. С ноября 1917 г. — начальник штаба войск Кубанского края, весной 1918 г. командовал Корниловским конным полком, с лета — командир 1-й бригады 1-й конной дивизии, в ноябре был произведен в генерал-майоры, с января 1919 г. — походный атаман Кубанского казачьего войска, с ноября 1919 г. по февраль 1920 г. — командир 2-го Кубанского конного корпуса, в апреле 1920 г. с остатками Кубанской армии был перевезен из района Сочи в Крым. В составе Русской армии генерала П.Н. Врангеля командовал 1-й конной дивизией, с сентября — конным корпусом, с октября — конной группой. В ноябре с остатками Русской армии эвакуировался из Крыма в Турцию, где был избран кубанским атаманом. После второй мировой войны переехал из Германии в США, занимал пост кубанского атамана до 1958 г.

10. На одном из заседаний в Большом дворце в Севастополе, происходившем под председательством генерала Врангеля, генерал Коновалов подверг критике политику Кривошеина. Главнокомандующий заметил генералу Коновалову, что он приглашен лишь как генерал-квартирмейстер. Генерал Коновалов подал мотивированное прошение об отставке. Через несколько дней генерал Врангель вернул прошение об отставке обратно.

11. Речь идет о рейде 5-й Кубанской кавалерийской дивизии 13-й армии 1-5 (14-18) октября.