Время странствий (VII—VI вв. до н. э.)

Практически все народы древности и средневековья в течение столетий хранили и передавали из поколения в поколение предания о своем происхождении. Эти предания, имевшие форму мифов, легенд, эпических сказаний, былин, обычно повествовали о чудесном рождении, воспитании, подвигах героя, полубога-получеловека. Герой, победивший самых разнообразных чудовищ, в конце концов становился родоначальником либо царем племени (народа), нередко возглавляя при этом переселение соплеменников в более благоприятные для жизни места (мотив «обретения родины»). В этом отношении скифы не были исключением.

«Отец истории» Геродот (V в. до н. э.), посвятивший скифам многие главы IV книги своего сочинения, приводит несколько версий происхождения и древнейшей истории скифов^*.

Согласно одной первым человеком в пустынных скифских землях был Таргитай, сын Зевса и дочери реки Борисфен. Во время правления трех его сыновей — Липоксая, Арпоксая и Колаксай — с неба упали священные золотые предметы: плуг с ярмом, обоюдоострая секира и чаша. Завладеть имя удалось лишь младшему сыну Таргитая. Старшие братья, оценив благосклонность богов именно к Колаксаю, передали ему царскую власть. Все три брата при этом явились родоначальниками народа сколотов, которых греки назвали скифами.

Вторая версия скифского этногонического мифа, по словам Геродота, была особенно распространена среди греческого населения Причерноморья, может быть, потому, что в ней действует популярнейший греческий герой Геракл. Итак, Геракл, гоня быков великана Гериона, прибыл в Скифию. Когда он уснул, завернувшись в львиную шкуру, кто-то похитил коней его колесницы. Похитителем оказалось странное существо — полуженщина-полузмея. Коней она возвратила только после того, как у нее родилось от Геракла трое сыновей: Агафирс, Гелон и Скиф. На вопрос, что делать с сыновьями, когда они возмужают, Геракл, передав ей один из своих луков и пояс с подвешенной к нему золотой чашей, ответил: «Когда увидишь, что кто-то из них (сыновей) натягивает этот лук вот так и подпоясывается поясом вот таким образом, именно его сделай жителем этой страны. Того же, кто не сможет выполнить то, что я приказываю, вышли из страны». Младший сын, Скиф, успешно прошедший испытание, остался в стране (старшие братья были изгнаны матерью) и основал династию скифских царей.

Заметим, что при всей сказочности оба мифа, возможно, имеют и рациональное зерно: в них подчеркивается исконность обитания скифов в районе Днепра (Борисфена), деление скифов на близкие по происхождению племена, наличие у них царской власти.

Третий приводимый Геродотом рассказ резко отличается от двух предыдущих своей внешней историчностью. По сути это легенда (сага, былина, фрагмент опоэтизированной хроники), в которой нет места мифологическим персонажам. Возможно, поэтому сам Геродот считал этот рассказ наиболее достоверным. Сюжет его весьма интересен.

Скифы-кочевники обитали в Азии. Потерпев поражение в столкновениях с племенами воинственных массагетов, они перешли реку Аракс (Волгу? Дон?) и вторглись в земли киммерийцев. Цари киммерийцев, если верить Геродоту, перебили друг друга из-за нежелания покинуть родину, а народ удалился из обжитых мест. Скифы заняли безлюдную страну и начали преследовать киммерийцев, но сбились с дороги, миновали Кавказ и пришли в Мидийскую землю в Передней Азии.

Три приведенных рассказа — единственные дошедшие до нас законченные сюжеты, несомненно, богатой скифской мифо-эпической традиции. О богатстве этой традиции свидетельствуют и ее фрагменты, содержащиеся в сочинениях позднеантичных авторов — Диодора Сицилийского и Валерия Флакка¹.

О киммерийцах, в связи с их взаимоотношениями со скифами, следует рассказать чуть подробнее. Эти народы были родственны, во всяком случае оба ираноязычны, очень часто контактировали друг с другом, особенно во время походов в Переднюю Азию. Некоторые исследователи даже полагают, что киммерийцами греки называли не особый этнос, а подвижные отряды скифов.

Третья легенда, изложенная Геродотом, интересна прежде всего тем, что приблизительно очерчивает районы обитания киммерийцев до их изгнания скифами. Приводимые Геродотом топонимы — Боспор киммерийский, Киммерийские стены, Киммерийские переправы — достаточно определенно связываются им и более поздними авторами с Восточным Крымом и Керченским проливом. Для нас же особенно важен и такой вывод: в восточной части района обитания киммерийцев, в Крыму, следует предполагать наличие и киммерийских, и древнейших скифских памятников.

Вопрос о киммерийцах и их культуре в современной науке пока остается дискуссионным. Раннеантичные и древневосточные источники рисуют их, как и скифов, конными стрелками из лука, совершающими набеги на соседние государства и племена. У ров-нем социально-экономического развития они, очевидно, мало чем отличались от скифов. К числу киммерийских обычно относят захоронения IX — начала VII в. до н. э. с характерным набором бронзового и железного оружия, конской сбруи, бытовых предметов. Подобные захоронения обнаружены и в Крыму (у с. Зольное, с. Целинное и др.)².

Электровый кубок из кургана Куль-оба (IV в. до н. э.)

«Вражду» киммерийцев и скифов, о которой рассказал Геродот, по мнению ряда ученых вряд ли стоит понимать однозначно. Древневосточные документы часто путают киммерийцев со скифами, говорят об их временном союзе, о почти совпадающем пребывании в районе Кавказа, Закавказья, а затем и Передней Азии.

Одно из наиболее ранних бесспорно скифских погребений Причерноморья (середины — 3-й четверти VII в. до н. э.) найдено именно в Восточном Крыму, недалеко от побережья Боспора Киммерийского (Керченского пролива) на Темир-горе. Это большая (4×3 м), заваленная камнями яма, в которой, кроме человеческого скелета, находились остатки колчана, костяной наконечник лука в виде орлиной головки, греческая расписная ойнохоя (кувшин для вина). Над могилой был насыпан высокий — до 8 м — курган. Еще одно архаическое скифское погребение было обнаружено в кургане у с. Филатовка на Перекопском перешейке. Судя по сохранившейся родосско-ионийской ойнохое, оно датируется второй половиной — концом VII в. до н. э.³.

Чрезвычайная редкость древнейших скифских погребений в Крыму не должна нас смущать: погребений этого времени и на остальной территории степного Причерноморья очень мало, хотя в степях раскопаны уже тысячи курганов. Чем же объясняется факт крайней малочисленности раннескифского населения в причерноморских и крымских степях в VII—VI вв. до н. э.? Причину, очевидно, нужно искать и в особенностях формирования скифской культуры, и в экологической ситуации того времени.

Как показано выше, прогрессивное усыхание причерноморских степей в начале I тыс. до н. э. сделало их малопригодными для жизни из-за явного недостатка воды. Это обстоятельство не могло не отразиться на изменении численности населения: погребений и тем более поселений IX — начала VI в. до н. э. в причерноморских степях найдено мало. Новые климатические условия вынуждали людей приспосабливаться, менять образ жизни и среду обитания. Во всем степном поясе Евразии в это время господствующей формой ведения производящего хозяйства становится кочевое скотоводство, свойственное населению засушливых зон и в более позднее время. Предкавказье с его степным и лесостепным ландшафтом, многочисленными реками, очевидно, выгодно отличалось от высохших степей Северного Причерноморья. Отсюда и концентрация именно здесь скифских памятников VII—VI вв. до н. э.

Большие стада скота и конские табуны быстро уничтожали травяной покров степи, поэтому почти непрерывное движение, перекочевки на новые пастбища были абсолютно необходимы для прокорма животных и предотвращения их гибели. Вслед за стадами двигалась и основная часть населения, занятая охраной стад, уходом за животными, переработкой получаемого молока, мяса, кожи и шерсти. Специфические условия жизни привели к формированию своеобразной кочевой культуры, очень устойчивой, консервативной по своей природе. Как показали исследования этнографов, многие черты быта, уклада жизни, погребально-поминальной обрядности, особенности костюма, устройства жилищ кочевых народов Азии своими корнями уходят в глубокую древность.

Ряд элементов кочевой культуры принадлежит разным этническим общностям и в то же время оказывается общим для всех. Это не удивительно, если учесть, что подобные «универсальные» обычаи и навыки воплотили в себе вековой опыт народов, необходимый для выживания в экстремальных условиях сухих степей и полупустынь.

Кочевое скотоводство требовало наличия огромных пастбищ. Если свободных территорий не было, за них приходилось сражаться. Сам образ жизни способствовал тому, что каждый скиф был не только умелым наездником, табунщиком, но и воином.

Переход к кочеванию способствовал важным изменениям в социально-экономической сфере. Значительно усилилась власть военных предводителей — вождей. В письменных источниках они даже именуются царями. Функции скифских царей эпохи архаики, конечно, далеко не во всем соответствовали «обязанностям» монархов централизованных государств Древнего Востока или средневековой Европы. Первоначально «цари» (военные предводители) у скифов, очевидно, выбирались из числа наиболее авторитетных воинов на период похода. При этом, вероятно, сохранялись и более древние племенные институты, такие как совет старейшин и народное собрание. Военные вожди, получавшие значительную часть захваченной добычи и в имущественном отношении уже заметно выделявшиеся из массы рядовых воинов, несомненно, стремились укрепить свою власть, сделать ее наследственной. Судя по письменным источникам, иногда им это удавалось (так, вождю Партатуа наследовал его сын, «царь» Мадий).

Раннеклассовые социальные структуры, в которых все взрослое (чаще мужское) население является свободным, относительно равноправным и вооруженным, именуются военной демократией. Эпоху военной демократии пережили многие древние народы Евразии — греки, германцы, кельты, славяне и др. Существование ее у скифов выявлено специалистами при анализе письменных источников и погребальных памятников.

В условиях кочевого образа жизни и зарождения раннеклассовой социальной структуры скифы не могли создать свое государство — машину «для поддержания господства одного класса над другим»⁴, хотя отдельные элементы государственности у них все же были. Настоящее государство у скифов сложилось значительно позже.

Кроме уровня социально-экономического развития и экологической ситуации, необходимо особо подчеркнуть огромную роль еще одного фактора в судьбах народов того времени: начала широкого применения железа. Недаром время господства скифов в Причерноморье археологии именуют ранним железным веком. Железо — «последний и важнейший из всех видов сырья, игравших революционную роль в истории»⁵, было известно в Европе и раньше. В качестве основного материала при изготовлении орудий труда и оружия оно стало использоваться с рубежа VIII—VII вв. до н. э., все более вытесняя медь и бронзу. Преимущества железа перед бронзой очевидны: почти повсеместная распространенность рудных запасов (есть они и на Керченском полуострове), значительно большая твердость, широкие возможности его технологической обработки и применения. Пока не ясно, каким путем — самостоятельно или заимствованием у соседних народов — скифы приобрели навыки его обработки, но они в VII в. до н. э., несомненно, имелись.

Наконечник лука из кургана на Темир-горе (VII в. до н. э.)

Итак, многочисленные (кочевое скотоводство не требовало большого количества рабочих рук, поэтому значительная часть мужского населения могла быть оторвана от трудовой деятельности), лично свободные (ведь табунщик-раб легко мог сбежать), отлично вооруженные лучшим железным оружием и умеющие им владеть с детства, быстро перемещающиеся на конях, скифы представляли собой грозную силу, идеально приспособленную к ведению захватнических войн в отрыве от своих тылов. И скифы такие войны вели. Их военная экспансия была направлена из степей Предкавказья и предгорий Северного Кавказа прежде всего на юг, где располагались богатые рабовладельческие государства Закавказья я Передней Азии — Урарту, Манна, Лидия, Мидия, Ассирия. Письменные источники VII в. до н. э. рисуют отрывочные, но яркие картины киммерийских и скифских вторжений и грабежей, их почти постоянных войн то между собой, то на стороне Ассирии и Мидии, то против последних и других государств. Есть сведения о том, что скифские отряды дошли до границ Палестины и Египта. Присутствие скифов в Передней Азии подтверждают и Геродот, и археологические находки.

«Переднеазиатская эпопея» скифов закончилась в начале VI в. до н. э. далеко не так удачно, как началась. Под давлением усилившихся Мидии и Нововавилонского царства скифы вынуждены были покинуть территорию Лидии и вернуться в степи Предкавказья и Причерноморья.

Ход и итоги «переднеазиатского похода» скифов нуждаются в комментариях. Прежде всего, вряд ли все скифы (а также киммерийцы) покинули степи Причерноморья и Предкавказья и устремились через Кавказ на юг. Часть их, вполне вероятно, осталась здесь и в походе не участвовала. Сам характер скифских военных операций VII в. до н. э. свидетельствует о том, что скифские отряды действовали налегке, не обремененные обозами с семьями и домашним скарбом, стадами и т. д. Где же в это время находилось небоеспособное скифское население? Очевидно, большей частью там, откуда скифы начали «поход» — в Предкавказье и прилегающих районах. Некоторое количество скифов при этом, по всей вероятности, продолжало кочевать по северу причерноморских и крымским степям, в отрыве от основного ядра скифского населения.

Второе замечание связано с первым. Так как переднеазиатская экспедиция продолжалась несколько десятилетий (по разным оценкам, от 28 до 60 лет), маловероятно, что воины все это время не поддерживали связей со своей тыловой базой в Предкавказье, не переправляли туда часть своей добычи и не получали оттуда подкреплений. Скорее всего они периодически (через каждые пять лет?) отдельными отрядами возвращались в Предкавказье. Весь переднеазиатский поход скифов, таким образом, мог представлять собой серию более или менее длительных захватнических набегов с целью захвата добычи и сбора дани.

Третье замечание весьма важно для понимания эволюции скифской культуры в целом. Непосредственное и длительное — не менее полувека — соприкосновение скифов с народами Передней Азии, Кавказа и Закавказья не могло пройти для скифов бесследно. Изменялась и обогащалась не только их материальная, но и духовная культура. Активизировались и социальные процессы. После переднеазиатского похода скифы уже не те, что до него.

И последнее по счету, но не по важности, обстоятельство. Представление об абсолютной безлюдности Причерноморья в момент появления там скифов, конечно же, «дань» мифологическому жанру повествования. Требование пустоты (чистоты, единообразия) пространства как непременного условия начала акта творения мира или человека присутствует во многих религиозно-мифологических системах древности и средневековья. В действительности же скифы и в Причерноморье, и в Крыму, и в Предкавказье столкнулись с жившим там аборигенным и пришлым населением, подтверждением чему служат археологические материалы.

Но вернемся к событиям начала VI в. до н. э.

Изгнание скифов, а точнее скифских военных отрядов из Передней Азии, возможно, временно ослабило их, но не привело к гибели культуры. Вскоре (в середине VI в. до н. э.?) скифы начали передвижение из Предкавказья на север и северо-запад, в степи Причерноморья. Чем было вызвано это перемещение? Основная причина скорее всего заключалась в изменении экологической ситуации на юге Восточной Европы. В это время климат в Причерноморье становится более влажным и прохладным, весьма благоприятным для ведения кочевого хозяйства в прежде засушливых причерноморских степях. В отличие от переднеазиатского похода, на этот раз в движение пришло большинство скифского населения Предкавказья. Надо полагать, это было настоящее переселение. Сотни кибиток и телег везли женщин, стариков, детей, домашнее имущество и военные трофеи, медленно двигались стада быков, овец, перегонялись конские табуны.

Не исключено, что уход основной массы скифов из Предкавказья был в какой-то мере обусловлен также ростом военно-политической активности местных северокавказских племен — меотов, синдов и других, много десятилетий проживших бок о бок со скифами, возможно, на положении данников.

В причерноморско-приазовские степи из Предкавказья можно было попасть двумя путями: двигаясь либо на север, либо на запад. В первом случае нужно было перейти реку Дон (Танаис) в его нижнем течении, затем повернуть и двигаться на запад по приазовской степи в сторону Днепра (Борисфена). Во втором случае необходимо было достичь западной оконечности Таманского полуострова, переправиться через Керченский пролив и, пройдя Крым, выйти в нижнеднепровские степи. Этот путь, заметим, значительно короче первого. К тому же он ранее (во время «погони» за киммерийцами) уже использовался скифами, судя по погребению VII в. до н. э. на Темир-горе, а также по топонимам восточной части Керченского полуострова («Киммерийские переправы»).

Возможно, и на этот раз (как и первоначально) скифы двигались и через низовья Дона, и через Керченский пролив. Переправа через пролив — Боспор Киммерийский — в VII—VI вв. до н. э. трудностей не представляла, так как именно в это время фанагорийская регрессия Черного моря достигала своего максимума. Ширина пролива на отдельных участках составляла тогда всего несколько сот метров при глубине около метра⁶. Это позволяло без особого труда перегонять через пролив и скот (кстати, «Боспор» в переводе с греческого означает «Бычий брод»). К тому же зимой, когда пролив замерзал, скот и повозки можно было переправлять в Крым но льду.

Приведенные соображения можно было бы считать всего лишь гипотезой, однако их подтверждают и письменные свидетельства.

Геродот в первых главах VI книги своей «Истории» сообщает, что возвратившихся из Передней Азии скифов «ожидали трудности не меньше, чем война с индийцами; они обнаружили, что им противостоит немалое войско: дело в том, что жены скифов, когда их мужья долгое время отсутствовали, вступили в связь с рабами».

Рабов скифы ослепляли, чтобы они не могли бежать, и использовали для взбивания кобыльего молока. «И вот дети, родившиеся от этих-то рабов и жен, достигли юношеского возраста. Узнав обстоятельства своего рождения, они задумали воспротивиться тем, кто возвращался из страны мидийцев. И прежде всего они отрезали страну, вырыв широкий ров, растянувшийся от Таврских гор до Меотийского озера, в том именно месте, где оно шире всего. Затем они, расположившись против пытавшихся вторгнуться скифов, вступили с ними в сражение». Не сумев победить в открытом и равном бою, скифы применили «неотразимый» (с точки зрения рабовладельцев) прием: выступили против «потомков слепых» не с оружием, а с конскими кнутами, демонстрируя свое «моральное превосходство» как господ. Ошеломленные потомки рабов бежали, а скифы, таким образом, «возвратились в свою страну».

Отбросив явно дидактическую и фольклорно-эпическую оболочку изложенной легенды, еще раз подчеркнем реальность событий, лежащих в основе многих древних преданий. Суть пересказанного эпизода достаточно ясна: скифам пришлось вновь завоевывать свою прежнюю (ранее отбитую ими у киммерийцев) страну. Где же находилась эта страна и кто мог реально оказать сопротивление возвратившимся скифам?

Определение границ страны скифов особых трудностей не вызывает, так как специалисты давно установили, что Таврскими древние авторы именовали Крымские горы, а Меотийским озером — Азовское море. Меотида, которую соединял с Черным морем (Понтом Эвксинским) Керченский пролив (Боспор Киммерийский), называлась даже «матерью Понта».

Итак, описываемые события, без сомнения, происходили на территории Крыма. Уточнить место сражений могла бы локализация рва, выкопанного потомками слепых рабов. Он, конечно, не мог находиться на Перекопе, так как провести его оттуда до Крымских гор в техническом отношении тогда было вряд ли возможно, да и бессмысленно. В описываемое Геродотом время — V в. до н. э. — при максимальной регрессии Понта и Меотиды Сиваш не существовал, и «вход» в Крым представлял собой не узкий восьмикилометровый «коридор» Перекопского перешейка, а широкое пространство в 75—100 км от побережья Керкинитского залива до современного Чонгара или Геническа. Заслуживает внимания и тот факт, что Геродот ни о Перекопе, ни о Сиваше не упоминает, хотя очертания Крыма ему были известны.

А вот знаменитый греческий географ I в. до н. э. — I в. н. э. Страбон подробно описал и Гнилое озеро (Сиваш), и перешеек, отделяющий его от моря⁷. Ширина того перешейка (несомненно, Перекопа) по Страбону составляла 40 стадиев, то есть приблизительно 8 км (если принять за длину стадия 197 м)^**. Зная, что к началу нашей эры уровень Черного и Азовского морей, и, соответственно, ширина Перекопского перешейка совпадали с современными, приходим к выводу, что Страбон верно — с точностью до нескольких десятков метров! — указал эту ширину в его время.

Очень интересен и такой факт. Страбон, определяя ширину перешейка в 40 стадиев, добавил, что «некоторые» определяли се в 360 стадиев, то есть примерно в 72 км (при той же длине стадия — 197 м). Если вторая цифра действительно относится к Перекопскому перешейку, объяснить ее можно следующим образом.

Страбон, как и все ученые древности, при создании своей «Географии» широко использовал труды предшественников, написанные в VI—I вв. до н. э. Естественно, в них отражалась современная авторам географическая ситуация, которая могла уже не совпадать с обстановкой на рубеже эр. Страбон же, будучи добросовестным компилятором, указал на факт расхождения данных (40 и 360 стадиев), но не сумел объяснить его причину. А заключается она в том, что среди использованных Страбоном материалов находились источники VI—III вв. до н. э., то есть того времени, когда перешеек, соединявший Крым с материком — «пра-Перекоп», — действительно мог достигать ширины гораздо большей. А так как глубина западной части Меотиды незначительна, повышение уровня моря даже на один-два метра в ходе начавшейся нимфейской трансгрессии очень быстро — за 50—100 лет — и привело бы к появлению Сиваша (Гнилого моря) на месте «пра-Перекопа». Таким образом, Страбон совершенно точно описал современную ему ситуацию в Причерноморье: повышение уровня Понта и Меотиды, сужение «Пра-Перекопского» перешейка примерно в десять рез, образование залива Сиваш.

Но вернемся к событиям VI в. до н. э. Ров потомков слепых рабов, как мы выяснили, не мог находиться на Перекопе. Располагался он, без сомнения, на Акмонайском перешейке, на западной границе Керченского полуострова, ибо только там можно прорыть канал от Меотиды (район Арабатской стрелки) до Таврских гор, которые начинались у современной Феодосии. К сожалению, следы рва (и вала) на Акмонае до нашего времени не сохранились, хотя еще в конце XVIII в. П. Сумароков видел какой-то вал «не доходя Феодосии»⁸. Вероятно, значительно позже эта оборонительная линия была усилена греками, построившими на остатках вала каменную стену с пашнями («стена Леандра»). Фундаменты стены и башен на протяжении от «Арабата до Черного моря» были также зафиксированы П. Сумароковым и академиком П. Палласом, посетившим Крым в 1793—1794 гг.⁹.

Итак, если «потомки слепых» действительно выкопали ров, то сделали это в наиболее узкой части Керченского полуострова — на Акмонае, тем самым закрыв переправившимся через Боспор Киммерийский скифам путь в центральный Крым и в степные просторы Поднепровья.

Ну а потомки слепых рабов? Если они реально существовали, их следы нужно искать именно в Крыму. Для того, чтобы это сделать, не обойтись без подробного экскурса в историю и археологию тавров.

О присутствии на полуострове древнего нескифского населения недвусмысленно свидетельствуют и сами названия Крыма. Письменные источники эпохи раннего и позднего эллинизма именуют Крым Таврическим Херсонесом^***, Большим Таврическим Херсонесом, Тавридой, Таврикой (последний топоним применялся также к южной, горной части полуострова, заменяя топоним «Таврские горы»). Более ранние авторы — Геродот, Псевдо-Скимн, Псевдо-Скилак — сообщают, что в гористой части полуострова обитали племена тавров, приносящих попавших к ним чужеземцев в жертву богине Диане (Артемиде) или Ифигении. Однако, судя по приводимым различными авторами сведениям, район обитания тавров простирался от Керкинитиды (современной Евпатории) до Феодосии и Херсонеса Скалистого (Керченского полуострова?), то есть захватывал не только горы, но и часть степи. По словам Псевдо-Скимна (III—II вв. до н. э.), тавры вели кочевую жизнь в горах. Высказывания же о дикости, кровожадности и замкнутости тавров постоянно — в течение почти тысячи лет, даже после гибели их культуры! — встречаются в сочинениях греческих, латинских и византийских авторов¹⁰.

Столь ясные на первый взгляд и единодушные свидетельства не оставляют сомнений в том, где нужно искать памятники тавров. И действительно, еще в прошлом веке в горном Крыму было найдено и раскопано значительное количество погребений, совершенных в каменных ящиках. Обычно такой ящик состоял из сложенных прямоугольником четырех массивных плит, перекрытых пятой. Так как они внешне напоминали известные на Кавказе и в некоторых странах Европы древние мегалиты — дольмены — погребальные сооружения в виде каменного ящика или «домика» с отверстием в передней стенке, их стали именовать «крымскими мегалитами»^****. В середине 20-х годов нашего века известный археолог Г.А. Бонч-Осмоловский, проводивший раскопки в пещере Кизил-Коба под Симферополем, выделил ранее неизвестную кизил-кобинскую культуру, к памятникам которой были отнесены и «крымские мегалиты». Носителями кизил-кобинской (крымской мегалитической) культуры были признаны тавры.

Раскопки последних десятилетий позволили создать довольно полное представление об этой культуре, относящейся к IX—III вв. до н. э.¹¹. Прежде всего, она, в отличие от раннескифской, принадлежала оседлому населению. Тавры вели комплексное пастушеско-земледельческое хозяйство: выращивали пшеницу, ячмень, горох, чечевицу, разводили крупный и мелкий рогатый скот. Таврские поселения были небольшими, располагались в речных долинах, на возвышенностях и береговых мысах, нередко огораживались стенами из необработанных камней. Помимо землянок, наземных деревянных и каменных строений под жилье использовались пещеры и скальные навесы. Для изготовления орудий труда и оружия тавры широко использовали камень, кость, реже бронзу, иногда железо. Занимались они также охотой и рыболовством. В раннетаврских памятниках попадаются вещи, аналогичные находимым в погребениях киммерийцев Причерноморья и жителей Северного Кавказа эпохи поздней бронзы и раннего железа. Посуду тавры лепили из глины без применения гончарного круга. Часть керамики (столовая посуда) отличалась неплохим качеством, имела залощенную поверхность черного или серого цвета с налепным орнаментом.

Таврские могильники размещались на возвышенностях и насчитывали до нескольких десятков каменных ящиков. В каждом ящике погребалось обычно несколько умерших, помещаемых в скорченном положении на боку, в сопровождении каменных и бронзовых украшений, реже оружия, керамических сосудов. Особенно многочисленны могильники тавров в Байдарской долине.

До недавнего времени у большинства специалистов не было сомнений относительно единообразия кизил-кобинской (мегалитической) культуры и ее принадлежности именно таврам. Однако накопление археологического материала показало заметное своеобразие кизил-кобинских памятников, расположенных в предгорьях и на степном пограничье, их некоторое отличие от классических таврских древностей горного Крыма¹². Так, в предгорьях захоронения совершались не только в каменных ящиках, но и в ямах, перекрывались курганными насыпями. Погребения нередко не коллективные, а одиночные либо парные, при вытянутом положении скелетов. К тому же лощеная керамика, характерная для горных и предгорных памятников, как выяснилось, распространена в Крыму и в тех районах, где, согласно письменным источникам, тавров не было¹³.

Но как бы ни решался вопрос о соотношении горных и предгорных погребений Крыма эпохи раннего железа, следует признать бесспорным принадлежность горных мегалитических памятников историческим таврам. Не вызывает сомнения и следующее: по мере удаления от гор, в предгорьях и тем более степи, аборигенные кизил-кобинские памятники Крыма VII—VI вв. до н. э. все более приобретают «скифский» облик. В них чаще, чем в горах, встречается оружие скифских типов, «скифские» элементы погребального обряда и т. д.

Чем же объясняется отмеченный рост сходства? Возможно, тем, что кизил-кобинское население предгорий и части степи уже в VII в. до н. э. вступило в прямые контакты с появившимися в Крыму скифами. Подобные контакты вполне могли привести к появлению в столь ранний период группы смешанного скифо-кизил-кобинского населения, оставшегося в Крыму после ухода основной массы скифов в Переднюю Азию. Подобные процессы этнического смещения были обычны в древности, а при наличии преимущественно дружеских отношений между взаимодействующими этническим группами они ускорялись, не исключено, что потомки слепых рабов Геродота — это население, образовавшееся в результате смешения скифов и кизил-кобинцев. Возможно, им принадлежат захоронения VII—VI вв. до н. э., обнаруженные при сооружении Симферопольского водохранилища в районе Марьино и Лозовое¹⁴. В небольших ямах, заваленных камнями и перекрытых курганными насыпями, находилось но одному погребенному в вытянутом (изредка полускорченном) положении головой на запад. Захоронения бедные; кроме лощеных сосудов с резным геометрическим орнаментом, в них встречались керамические пряслица (грузики для веретена), кусочки красной краски, изредка — скифские бронзовые наконечники стрел, кремневые отщепы. Несколько более богатым было парное погребение VI в. до н. э., исследованное у с. Белоглинка под Симферополем. Примечательно, что мужской скелет был в вытянутом (как у скифов), а женский — в полускорченном положении (по обычаю тавров). Погребения, сходные с описанными, концентрируются в крымских предгорьях, но встречаются и в степи. Так, в одном из курганов у с. Колоски (Сакский р-н)¹⁵ в яме, засыпанной камнями, таким же образом погребены мужчина и женщина. Рядом с женщиной в истлевшем мешочке лежали ее украшения: бронзовый браслет, подвеска из раковины моллюска, бусины из кости и мела. Здесь же находились кусочки алой краски, два пряслица, песчаниковая плитка — палетка, лощеный кубок кизил-кобинского типа, кусок мяса жертвенного животного. Вероятно, это погребение конца VI в. до н. э., как и захоронение у с. Белоглинка, свидетельствует о восстановлении скифо-кизил-кобинских связей путем смешанных браков. Некоторые скифские погребения этого времени в Крыму содержат отдельные элементы кизил-кобинской культуры, в частности керамику. Для захоронений скифы начинают использовать каменные ящики. В целом они заметно богаче кизил-кобинских, в них чаще встречается оружие (Березовка, Аршинцево, Золотое и т. д.).

«Чисто» скифских погребений этого времени в Крыму найдено пока немного. Одно из них, в кургане у с. Изюмовки (Кировский р-н), было разрушено при вспашке. Помимо длинного железного меча, по рассказам очевидцев, в нем находились шлем и панцирь.

Надежным свидетельством скифской принадлежности погребенного считается наличие в могиле предметов, выполненных в скифском «зверином стиле». Искусство этого стиля было основано на умении художника создавать сложные, передающие определенные религиозно-мифологические идеи композиции, используя в качестве графических элементов фигуры или части фигур животных. птиц, рыб. При этом животные изображаются в определенных, четко фиксируемых позах, количество которых сравнительно невелико. В зверином стиле оформлялись не только украшения, по и оружие, металлическая и деревянная посуда, ковры, одежда и т. д. Скифским мастерам удавалось создавать в разном материале стилистически близкие и удивительно гармоничные произведения. Прекрасным образцом раннего звериного стиля является наконечник лука, найденный в кургане Темир-гора. Здесь на основной образ (голова хищной птицы) наложены сдвоенные изображения зайцев и, вероятно, хищника из породы кошачьих. Подобное соединение, однако, не нарушает целостности восприятия главного образа, делая его более выразительным. Оригинально — в виде головок хищных птиц — трактованы концы рогов оленя на бляхе из кургана 7 у с. Колоски.

Золотая бляха в виде оленя (Куль-оба, IV в. до н. э.)

Итак, варварское население предгорного и степного Крыма в VI в. до н. э. в основном состояло из скифов, скифо-кизил-кобинцев (смешанный этнос) и кизил-кобинцев. Последние обитали преимущественно в предгорьях, образуя своеобразный вариант таврской мегалитической культуры. Контакты скифов с горцами-таврами в это время вряд ли были активными.

Эпоха скифо-киммерийского конфликта и переднеазиатского похода скифов совпала с событием, оказавшим большое влияние на демографическую ситуацию и культурное развитие южных районов Европы — Великой греческой колонизацией.

Колонизация северного побережья Понта (Черного моря) эллинами¹⁶ началась во второй половине VII в. до н. э., но первые сведения об этом районе они получили, вероятно, значительно раньше. Первой греческой колонией в Крыму был город Пантикапей (современная Керчь), основанный в конце VII в. до н. э. выходцами из крупного торгово-ремесленного малоазийского города Милета. Чуть позже, в течение VI в. до н. э., возникли колонии Нимфей (у поселка Героевка), Мирмекий (в 4 км к северу от Керчи), Тиритака (у пос. Аршинцево), Феодосия, Порфмий (у наиболее узкой части Керченского пролива). Все они расположены в восточной части Керченского полуострова, на побережье Боспора Киммерийского и ближайших к нему морских заливов. Эта часть Крыма благодаря изрезанности береговой линии, наличия бухт и естественных укрытий наиболее благоприятна для оборудования корабельных стоянок и портовых сооружений. Обилие глины и камня (известняка) обеспечивало колонистам хороший строительный материал для возведения жилых построек и укреплений. Немаловажным было наличие в округе будущей колонии пригодной для возделывания сельскохозяйственных культур земли и источников питьевой воды.

В каждом конкретном случае создание поселения — колонии — было не просто способом решения внутригородских проблем, а очень важным событием в судьбе целого человеческого коллектива, обретающего на неизведанных берегах чужого моря свою вторую родину. Много трудностей ожидало переселенцев: шторма и бури, непривычный северный климат, возможная опасность со стороны аборигенов (варваров, как их именовали эллины). В случае вооруженного конфликта с аборигенами переселенцев на начальном этапе колонизации ожидала почти неминуемая гибель из-за их малочисленности и отсутствия укрепленных укрытий.

Так что мирные взаимоотношения с местным населением по крайней мере первое время были абсолютно необходимы эллинам. А такое население (очевидно, не очень многочисленное) в VII—VI вв. до н. э. в Восточном Крыму имелось. Это были скифы, кизил-кобинцы и группа этнически смешанного населения. Некоторые исследователи допускают присутствие и поздних киммерийцев либо их потомков, иногда отождествляя их с кизил-кобинцами.

Настоящее «знакомство» скифов с эллинами произошло, очевидно, в районе Боспора Киммерийского не позднее начала VI в. до н. э. при возвращении скифов из Передней Азии. Однако находки родосско-ионийской керамики в двух крымских погребениях скифов второй половины VII в. до н. э. удостоверяют наличие греко-скифских контактов и в более ранний период. Нет сомнений, что установившиеся связи эллинов со скифами и «степными кизил-кобинцами» были мирными. Стефан Византийский сохранил для нас интересную легенду о том, что земли для основания Пантикапея сыну колхидского царя Эета уступил скифский царь Агаэт¹⁷. Кстати, само название города Пантикапей не греческое, а местное, индоиранского происхождения, означающее «рыбный путь». Возможно, так называлась речушка, некогда впадавшая в Керченский пролив в районе города (совпадения названий города и реки, на котором он стоял, в древнегреческой топонимике нередки).

Заслуживает особого внимания и следующий факт: в древнейших греческих слоях культурных отложений и чуть ниже их на территории Пантикапея, Феодосии и Нимфея отмечены следы пребывания варварского населения и даже целых его поселений. В частности, там найдена хорошо известная лощеная керамика кизил-кобинского типа, изредка — скифского.

Таким образом, имеющиеся данные, хотя они отрывочны и не всегда поддаются однозначному толкованию, свидетельствуют о мирных контактах переселенцев с местным населением. Приморские греческие города в VI в. до н. э., видимо, не имели укреплений. В это же время возникают и первые сельские эллинские поселения, также неукрепленные, на некотором удалений от моря: у сел Марьевка, Андреевка Южная, Южно-Чурубашское и др.

Мирное сосуществование приносило несомненную пользу и эллинам, и варварам. Эллины без помех могли заниматься хлебопашеством и виноградарством, строительством, рыболовством, железоделательным и бронзолитейным ремеслом, торговлей. Последняя имела характер натурального обмена. Скифы в обмен на скот и шкуры получали красивую привозную керамику, художественные изделия из бронзы и драгоценных металлов, возможно, ткани и вино. Судить о масштабах обмена в VI в. до н. э. трудно, но скорее всего он был невелик. Возможно, это объясняется относительно небольшой численностью скифского и скифско-кизил-кобинского населения в степных районах Крыма. Основная масса скифов, пройдя через северный Крым и низовья Дона, расселилась на широких просторах северопричерноморских и приазовских степей, проникла далеко на север, в лесостепь.

Главным занятием скифов, по единодушному утверждению древних авторов, было кочевое скотоводство. Кони, крупный и мелкий рогатый скот круглый год находились на подножном корме. Постоянные перекочевки в широтном направлении сочетались с сезонными меридианальными перемещениями. В начале лета скот гнали с юга степи на север, к лесостепной границе, осенью — на юг, где зима была мягче и дольше сохранялся травяной покров. Вероятно, именно в осенне-зимний период численность скифского населения в Крыму возрастала. А весной и летом крымские степи пустели.

Скифы умели перерабатывать и заготовлять впрок продукты животноводства: вялили мясо, из кобыльего молока получали сыр (вспомним легенду о слепых рабах!), очень широко использовали кожи, шерсть и кость для изготовления конской упряжи, одежды, предметов обихода. За скотом ухаживали и мужчины, и женщины. Мужчины не только охраняли и пасли стада, но и охотились: дичи в степях в то время было немало. Женщины работали главным образом «дома», а домом скифу и его семье служила повозка-кибитка. Запряженные парой волов, крытые войлоком и задрапированные домотканными коврами повозки медленно двигались за стадами, мужчины и подростки сопровождали их верхом. Возможно, в местах более длительного пребывания, например на зимниках, скифы сооружали стационарные жилища наподобие юрт или чумов из деревянных жердей и шкур животных. В случае необходимости их можно было демонтировать и перевозить на повозках.

Мобильность скифов подчеркивали многие древние авторы, видя в этом основную причину их непобедимости. Так, по словам Геродота, «никто из тех, кто вторгся к ним, не может спастись бегством, а если они не пожелают, чтобы их обнаружили, захватить их невозможно: ведь они не основывают ни городов, ни укреплений, но все они, будучи конными стрелками, возят свои дома с собой, получая пропитание не от плуга, а от разведения домашнего скота; жилища у них на повозках. Как же им не быть непобедимыми и недоступными для нападения?»

Скифы хорошо приспособились к кочевой жизни в безлесных степях. Вот, например, как они готовили пищу во время совершения жертвенных обрядов (очевидно, так же и в повседневной жизни): «...Для варки мяса придумано у них следующее: как только они сдерут шкуру с жертвенного животного, они очищают кости от мяса и затем кладут мясо в котлы (если они у них окажутся) местной выделки... Бросая в них мясо, варят его, поджигая внизу кости жертвенных животных. Если же у них под рукой нет котла, они кладут мясо в желудки жертвенных животных и, подлив воды, поджигают кости. Кости горят прекрасно, а желудки легко вмещают мясо, очищенное от костей. И таким образом бык варит сам себя, и остальные жертвенные животные — каждый варит само себя». То, что описанный способ варки мяса не выдуман Геродотом, подтвердили наблюдения этнографов: в недавнем прошлом его применяли буряты, якуты и некоторые другие народы.

В местах длительных стоянок скифы занимались и ремеслами. Прежде всего кочевникам требовались металлические изделия — оружие, конская сбруя, инструменты для обработки дерева, кости, кожи. Скифы умели получать и обрабатывать бронзу, железо, золото. Значительное количество бронзы требовалось для изготовления наконечников стрел (каждый скиф имел их по нескольку сот) и котлов для варки мяса. Часть необходимого металла и металлических изделий кочевники получали путем грабежа и сбора дани, а часть — путем торгового обмена. С появлением на берегах Понта эллинских колоний легче стало получать продукты и изделия мирным путем.

В отличие от скифов, крымские аборигены — кизил-кобинцы, а может быть, и значительная часть смешанного населения, жали оседло. Варварские поселения располагались в местах, удобных для ведения сельского хозяйства и рыболовства — в предгорьях и прибрежной воне. Судя по археологическим находкам, жители поселений выращивали пшеницу и ячмень, разводили крупный и мелкий рогатый скот. Чисто скифские поселения VI в. до н. э. в Крыму пока не найдены, фиксация же следов зимников и кратковременных стоянок кочевников вообще очень трудна.

Важным событием в истории населения Причерноморья является скифо-персидский конфликт в конце VI в. до н. э. Он довольно подробно описан Геродотом, упоминается в сочинениях ряда других древних авторов.

Толчком к войне, по словам Геродота, послужило желание Дария I Гистаспа, царя огромной Персидской державы, «отомстить» скифам за обиды, причиненные ими во время переднеазиатских походов VII в. до н. э. Повод довольно странный, ибо мидийцы, как известно, в конце концов сумели постоять за себя, изгнав скифов за пределы Передней Азии (впрочем, каких только поводов к началу опустошительных войн не знала история человечества!). По мнению более поздних авторов — Помпея Трога и Иордана — поход персов был вызван отказом скифского царя Иданфирса (Иантира, Аптира) выдать свою дочь замуж за Дария.

Возможно, истинные причины неожиданной враждебности Дария к скифам были более прозаичными. Персидская держава, созданная около 700 г. до н. э. Ахеменом, предком Дария, представляла собой конгломерат десятков племен и народов, говорящих на разных языках и находящихся на разных ступенях общественного развития. Одним из условий существования государственных образований, подобных державе Ахеменидов, являлись постоянные войны не только с внешними врагами, но и с собственным населением, большая часть которого стремилась сбросить ненавистное персидское иго. Постоянно вспыхивавшие во всех уголках империи восстания подавлялись с неслыханной жестокостью. Военные победы способствовали укреплению единоличной власти персидского царя, пополняли казну за счет ограбления завоеванных стран, обеспечивали державу огромными трудовыми ресурсами — рабами, пленными, данниками. Все это, однако, не гарантировало целостность, мир и спокойствие этой империи. Ее северо-восточные окраины подвергались набегам воинственных кочевников — саков и массагеров, по своей культуре и, вероятно, языку близких скифам. Не исключено, что цель похода Дария заключалась не только в захвате добычи, укреплении личной власти царя, устрашении как врагов, так и союзников, но и в том, чтобы путем разгрома причерноморских скифов лишить азиатских кочевников их естественного союзника.

Дарий серьезно готовился к войне. Собранная им по всей империи разноязычная армия насчитывала, по древним источникам, 700—800 тыс. человек пехоты и конницы, а также 600 кораблей. Ему активно помогали союзники-тираны (единоличные правители) ряда греческих городов, сохранявшие свою власть с помощью персов. По мнению современных исследователей, численность персидских войск, участвовавших в походе, была в пять-десять раз меньшей — от 5 до 100 тыс. человек.

Точная дата похода Дария неизвестна. По разным источникам он состоялся между 515 и 512 гг. до н. э. Перейдя по сооруженному греками наплавному мосту из составленных друг с другом бортами судов через пролив Боспор Фракийский (современный Босфор) в Европу, персидская армия, двигаясь по территории Фракии, достигла Дуная. Переправа через Дунай осуществлялась тем же способом, что и переправа через Боспор Фракийский. На левобережье Дуная начиналась Скифия.

Подробное изложение хода скифо-персидской войны сделано в ряде специальных исследований¹⁸. Вместе с тем краткое описание ее дать необходимо и здесь, так как и население Крыма косвенно оказалось вовлеченным в нее.

Скифы, считая, что одолеть персов в открытом бою не сумеют, послали гонцов к соседним племенам. Среди собравшихся на военный совет предводителей восьми граничащих со скифами племен были и цари тавров, обитавших, как известно, в горах Крыма. Данное сообщение для нас весьма важно. Во-первых, устанавливается, что скифы и тавры в Крыму были соседями, то есть контролируемые ими территории имели общую границу, проходящую, вероятно, по северным склонам внешней гряды гор. Во-вторых, подтверждается обособленность и независимость тавров, а также их раздробленность на мелкие родо-племенные группы («разделенные на различные царства тавры» упоминаются и в значительно более позднем сочинении Аммиана Марцеллина¹⁹).

Лишь будины, гелоны и савроматы согласились помочь скифам. Остальные, включая тавров, объявили о своем нейтралитете h нежелании вмешиваться в конфликт. Скифы, сформировав три больших отряда под командованием Таксакиса, Иданфирса и Скопасиса, двинулись против персов с целью заманить их в глубь степей. Большую часть стад, повозки с женщинами и детьми скифы отправили на север, к лесостепной границе. Оставшееся скифское войско, в основном конное, избегало решительного сражения, но изматывало армию Дария в мелких стычках, уничтожало запасы продовольствия и растительность, засыпало колодцы и источники. Не совсем ясно, насколько глубоко персы проникли в Скифию. Они двигались на некотором расстоянии от побережья Понта, параллельно ему. Хотя Геродот пишет, что они достигли Танаиса (Дона) и даже перешли его, вряд ли ото соответствует действительности; по оценкам специалистов маловероятно, чтобы персы продвинулись восточнее района современного города Бердянска. Эта попытка скифов втянуть в войну сохранивших нейтралитет соседей, в том числе тавров, не удалась. Возникла прямая угроза выступления соседних племен против скифов. Боясь оказаться в западне между персами и таврами на сравнительно небольшой территории полуострова, скифы не вошли в Крым, а продолжали отступать на восток. Затем, совершив манёвр, основные силы скифов повернули на запад, к Дунаю. Несмотря на успешный рейд персов (вероятно, их конницы) в земли будинов и гелонов, персидская армия была уже настолько ослаблена, что Дарий теперь сам стремился не допустить решительной битвы. В конце концов, бросив в практически беззащитном лагере обоз, раненых и больных, он с наиболее мобильной и боеспособной частью войска бежал к Дунаю. Передовой скифский отряд подошел к мосту через Дунай раньше отступавших персов. Скифы предложили охранявшим переправу/рекам — союзникам Дария — разрушить мост и тем самым обрести независимость, так как персидская армия, отрезанная на левобережье Дуная, несомненно, была бы полностью уничтожена. Но греческие тираны, на словах согласившись с предложением скифов и даже разрушив небольшую часть моста, все же предпочли, ради сохранения собственных привилегий, богатств и власти, предать интересы народа, и Дарию с остатками войска удалось покинуть Скифию и спастись.

Победа скифов была бесспорной. Она оказала заметное влияние не только на судьбы скифского населения Причерноморья, но и соседних народов — савроматов, тавров, будинов, гелонов, фракийцев и др. Память об этой победе сохранялась в течение сотен лет, а ход войны, стратегия и тактика скифов изучались историками и военными деятелями эпохи античности и раннего средневековья. Скифы подтвердили свою славу непобедимого народа.

Примечания

*. Ссылки на сочинение Геродота даются по последнему комментированному изданию²⁰.

**. Стадий — античная мера длины. В эллинских городах и областях использовался стадий разной длины — от 156 до 210 м.

***. Херсонес — по-древнегречески «полуостров, мыс».

****. «Мегас» — по-гречески большой, «литос» — камень.

1. Раевский Д.С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. — М., 1977.

2. Тереножкин А.И. Киммерийцы. — К., 1976; Щепинский А., Черепанова Е. Степные курганы. — Симферополь, 1972. — С. 42.

3. Корпусова В.Н. Расписная родосско-ионийския ойнохоя из кургана у с. Филатовка в Крыму // ВДИ. — 1980. — № 2.

4. Ленин В.И. О государстве // Полн. собр. соч. — Т. 39. — С. 73.

5. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. — 2-е изд. — Т. 21. — С. 163.

6. Геологическая история Керченского пролива в позднечетвертичное время // Позднечетвертичная история и седиментогенез окраинных и внутренних морей. — М., 1979; Федоров П.В. Плейстоцен Понто-Каспия. — С. 19.

7. Латышев В.В. Известия древних писателей, греческих и латинских, о Скифии и Кавказе // ВДИ. — 1947. — № 4. — С. 202, 206.

8. Сумароков П. Записки крымского судьи... — С. 93.

9. Сумароков П. Записки крымского судьи... — С. 103; Путешествие по Крыму академика Палласа в 1793 и 1794 годах. Поездка во внутренность Крыма, вдоль Керченского полуострова и на остров Тамань // ЗООИД. — 1883. — Т. 13. — С. 50.

10. Ольховский В.С. Население Крыма по данным античных авторов // СА. — 1981. — № 3.

11. Лесков А.М. Горный Крым в I тысячелетии до нашей эры. — К., 1965; Дорогой тысячелетий. — Симферополь, 1969. — С. 16—25.

12. Щепинский А. Во тьме веков. — Симферополь, 1966. — С. 131—151.

13. Ольховский В.С. О населении Крыма в скифское время // СА. — 1982. — № 4.

14. Шульц П.Н., Столяр А.Д. Курганы эпохи бронзы в долине Салгира // КСИИМК. — М., 1958. — Вып. 71; Столяр А.Д., Щепинский А.А. Курганы у симферопольского водохранилища // Катакомбные культуры Северного Кавказа. — Орджоникидзе, 1981.

15. Ольховский В.С. О населении Крыма... — С. 62.

16. Античные государства Северного Причерноморья. — М., 1984.

17. Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. — М.; Л., 1949. — С. 34.

18. Черненко Е.В. Скифо-персидская война. — К., 1984; Рыбаков Б.А. Геродотова Скифия. — М., 1979.

19. Латышев В.В. Известия древних писателей, греческих и латинских, о Скифии и Кавказе // ВДИ. — 1949. — № 3. — С. 288.

20. Доватур А.И., Каллистов Д.П., Шишова И.А. Народы нашей страны в «Истории» Геродота. — М., 1982.