Письмо Апатурия

В 1984 г. в процессе раскопок восточной окраины Керкинитиды был обнаружен обломок стенки амфоры с древнегреческой надписью — граффити из восьми строчек. Столь уникальная эпиграфическая находка превзошла все наши ожидания. Правда, археологическое лето того года было весьма «урожайным» на прочерченные на черепках надписи. Вспомним, например, упомянутое выше посвящение на донышке чернолакового скифоса Артемиде Эфесской — одному из главных божеств малоазийских греков. Эпистолярные памятники являются большой редкостью, и поэтому появление каждого такого документа — событие всегда радостное.

В этом жанре письменности — сама жизнь древнего эллина. Частное письмо, не рассчитанное на широкий круг читателей, естественно, не претерпевало какого-либо предвзятого редактирования из государственных, социальных или иных соображений. Письмо — чистый (для нас идеальный) исторический источник, в котором субъективное восприятие событий сочетается с наиболее объективным их освещением. Касаясь, казалось бы, вполне конкретных житейских вопросов, письмо непроизвольно (что для нас особенно важно) отразило определенный срез истории города.

Как известно, в Древней Греции пользовались различными материалами для письма: наиболее распространенными были восковые таблички (пинаксы), которые широко использовались не только для обучения детей в школе, но и просто для повседневных записей, включая деловые и финансовые, для черновиков и тезисов выступлений политических деятелей, ученых, поэтов, а также набросков, которые затем переносились на папирус и пергамен. Деревянными дощечками, покрытыми воском, пользовались постоянно, затирая каждый раз предыдущие тексты.

Папирус доставлялся из Египта — единственного производителя этого материала, где он благодаря жаркому климату и слою песка сохранился до наших дней. Наиболее известное место находок папирусных свитков — древний город Оксиринх. Оптимальные для этого материала условия сохранили уникальные отрывки из сочинений античных авторов, в том числе произведений, ранее считавшихся полностью утерянными для человечества. Вообще благодаря открытиям археологов в Египте родилась новая вспомогательная историческая наука — античная папирология.

К сожалению, в условиях Северного Причерноморья с более влажным и прохладным климатом папирус не сохранялся, во всяком случае пока ни один из них не открыт. Вместе с тем, древние свитки наверняка имелись на берегах Понта. Дион Хрисостом, писатель II в. н. э., посетивший Ольвию, не без удивления сообщал, что почти все ольвиополиты — потомки милетских переселенцев, основавших колонию в VI в. до н. э., наизусть знали «Илиаду». Значит, они обладали текстами. Поскольку же папирус доставлялся из Египта, он в силу своей дороговизны использовался для тиражирования трудов древнегреческих писателей и ведения государственной документации, например, написания постановлений совета и народного собрания, международных договоров, правовых обязательств. Последние хранились в полисных архивах; о существовании одного из них в Тире мы узнаем благодаря одному из почетных декретов города. Конечно, сюда привозили и уже готовые книги-свитки, которые и служили оригиналами для местных переписчиков.

Самым дорогим писчим материалом служил пергамен (соответствующим образом обработанная кожа животных, преимущественно овец и телят). Для того чтобы переписать поэмы Гомера, требовалась кожа целого стада животных. И хотя в причерноморских степях было достаточно скота, в силу сложности обработки кожи пергамен употреблялся понтийскими греками очень ограниченно. К тому же, он вошел, так сказать, в моду значительно позже папируса, со II в. до н. э.

Гораздо более доступными, но зато более тяжелыми и потому неудобными были свинцовые пластины, на которых без особого труда можно было нацарапать острым стержнем любой текст. Этот материал в силу определенных природных качеств надолго сохранял нанесенные на него знаки. Из «Описания Эллады» Павсания — писателя и путешественника II в. н. э. — мы узнаем о поэмах Гесиода, воспроизведенных на свинцовых пластинах. Наибольшей известностью в Причерноморье пользуется Березанское письмо на такой же скрученной в трубку пластине некоего Лхиллодора, относящееся к концу VI в. до н. э. Эней Тактик, военный инженер IV в. до н. э., к примеру, советует тайное послание нанести на оловянную пластинку, тогда ему не будет страшна сырость и его можно без опасения вшить в подошву сандалии.

Надпись можно сделать и на другом материале. Совсем недавно было опубликовано уникальное по своему жанру и содержанию прорицание дидимского оракула на костяной пластинке, относящейся к третьей четверти VI в. до н. э.^* Оно предназначалось для милетских колонистов в Нижнем Побужье и было найдено опять же на острове Березань. Пожалуй, самым простым было подобрать валявшийся прямо под ногами черепок пошире с гладкой поверхностью (благо таких фрагментов всегда в избытке на любом греческом поселении) и начертить на нем несколько строчек. Именно так и поступали эллины, когда им предстояло подать голос в народном собрании по вопросу изгнания какого-либо лица, внушающего подозрение. Такое голосование глиняными черепками (по-древнегречески — остраконами) было впервые введено афинским реформатором Клисфеном в конце VI в. до н. э. Оно получило распространение в полисах с демократическим устройством. Эта особая мера, названная остракизмом, была направлена на ликвидацию опасности установления тирании. Правда, позднее остракизм нередко использовался для устранения своих политических противников в острой борьбе партий. В Афинах встречены сотни керамических обломков с именами известных политических деятелей. Остраконы в последние десятилетия стали находить и в Херсонесе, но пока в гораздо меньшем количестве. Черепки с мужскими личными именами и отчествами могли также служить, по мнению Ю.Г. Виноградова, своеобразными бюллетенями для голосования при выборе должностных лиц или их коллегий. Однако вернемся теперь к нашему эпиграфическому памятнику.

Письмо из V в. до н. э.

Керкинитидское письмо было извлечено из культурного слоя, залегающего ниже современного уровня грунтовых вод, то есть из сплошной полужидкой грязи, где почти каждый черепок приходилось извлекать из отдельных ее комьев земли, тщательно перебирая их руками. Сейчас трудно представить, что послание Апатурия могло быть в таких условиях и не обнаружено в результате его залегания чуть-чуть ниже или расположения в слое под какой-нибудь более поздней неразобранной кладкой или помещением (а такие случаи не исключены). Детальный историко-физиологический анализ текста письма был выполнен Э.И. Соломоник при его публикации¹. Стиль этого своеобразного источника, как и других эпистол античности, приближается к разговорной речи. Поэтому в данном конкретном контексте смысл одного из встреченных в нем терминов остается не совсем ясным. Ю.Г. Виноградов предложил свое понимание одного из «темных мест» надписи, которым мы воспользуемся ниже. Он высказался в пользу второго из приведенных Э.И. Соломоник чтений заключительной клаузулы документа².

Письмо Апатурия. Прорисовка.

Итак, приведем перевод надписи:

«Апатурий Невмению. Соленую рыбу свези домой и равное количество связок для нее; и пусть никто не занимается твоими делами, кроме меня; и, конечно, тщательно следи за волами; и узнай кто будет платить дань скифам»^**.

Прежде всего, следует иметь в виду то обстоятельство, что перед нами особый вид документа — деловая записка, распоряжение, направленное торговому партнеру или, судя по самому тону письма (повелительному наклонению) и фразе, «пусть никто не занимается твоими делами», скорее всего находящемуся в соподчиненном положении временному распорядителю имущества. Как Апатурию, так и Невмению, хорошо был известен предмет их переписки, что не требовало каких-либо дополнительных разъяснений или уточнений. Они прекрасно знали то, о чем идет речь. Нам же сейчас понять их заочный диалог несравненно трудней. К тому же, письмо составлено стилистически очень тяжеловесно (достаточно сказать, что в нем использовано четыре соединительных союза «и»), а также пропущено несколько связывающих текст слов. Складывается впечатление, что Апатурий изложил свое поручение в спешке, использовав для этого первый подходящий черепок с ровной и гладкой поверхностью. Причем он твердо следовал правилу — не делать переносов слов.

Как бы там ни было, перед нами предстает предприимчивый человек, имеющий свой дом в черте города и связанное с ним хозяйство. Значит, он являлся полноправным гражданином полиса, ибо никто другой не имел права на жилище внутри крепостных стен. Кроме того, Апатурий был обладателем тягловой силы, а следовательно, располагал земельным участком в округе Керкинитиды. Он занимался заготовкой для длительного хранения соленой рыбы или лишь перерабатывал приобретенный продукт. Апатурий вел какие-то дела и неплохо ориентировался во взаимоотношениях родного полиса с местным варварским окружением. Перед нами в таком случае вырисовывается образ типичного эллина, занимающегося разноплановой предпринимательской деятельностью — таким его рисует античная литературная традиция.

Для надежной интерпретации письма Апатурия прежде всего нам следует попытаться с максимальной точностью определить его дату. Для этого мы располагаем двумя методами: археологическим и эпиграфическим. Первый сводится к выяснению конкретных стратиграфических условий самой находки, второй целиком основывается на палеографическом анализе текста как такового, его шрифта и особенностей надписи. При этом следует иметь в виду необходимость дальнейшей детальной разработки хронологии древних надписей и особенно граффити в силу небольшого количества таковых. К тому же, в отличие от лапидарной эпиграфики, где тексты выбивались на стелах профессиональным резчиком от имени государства (всей гражданской общины), надписи на черепках могли принадлежать любому жителю апойкии, где уровень грамотности был в целом достаточно высок. Автором письма мог стать и ученик, осваивающий премудрость письменности, и старец, давно ею овладевший; следовательно, орфография текста бывала очень различной.

Сразу же после обнаружения письма Апатурия Невмению археологами оно было отнесено к самому концу V в. до н. э., ближе к рубежу V—IV вв. до н. э. (условно около 400 г. до н. э.). Такой вывод логически вытекал из следующих наблюдений. Послание Апатурия происходит из стратиграфического горизонта, связанного с важнейшей вехой истории Керкинитиды — дальнейшим пространственным расширением территории города, что потребовало полной перестройки фортификационных сооружений и жилых кварталов. В процессе такой капитальной архитектурно-градостроительной реконструкции города была, в частности, разобрана одна из куртин восточной оборонительной стены, а на ее месте, над стерильным песком, образовалось искусственное всхолмление высотой 1,6 м — проще говоря, отвал вперемешку с различным бутовым мусором, состоящий из золистых темных по цвету отложений с прослойками желтого суглинка (переотложенных развалов сырцовых стен). В ходе строительства, после переноса крепостной линии чуть восточней предыдущей оборонительной кладки, этот невысокий холм оказался в городской черте. Затем все это пространство было снивелировано и занято жилыми постройками. Таким образом, рассматриваемая находка сделана на участке между двумя оборонительными линиями — 470— 460 гг. до н. э. и рубежа V—IV вв. до н. э., на самом краю зольника, на том месте, где позже прошла одна из поперечных городских улиц, между жилыми кварталами. Упомянутый зольник датируется на основании известных археологам типов керамической тары, ионийской посуды и аттического импорта последней четвертью — самым концом (или рубежом) V—IV вв. до н. э. Полное отсутствие здесь фрагментов гераклейских амфор, заполнивших черноморский (в том числе и керкинитидский) рынок с самого начала IV в. до н. э., не позволяет относить появление тут данного черепка с граффити позднее указанного времени. Такой датировке не противоречит и сам фрагмент стенки амфоры, на которой была нанесена надпись. Черепок этого сосуда — коричневого в изломе цвета (с внутренней стороны є серым закалом), рыхлой структуры с примесью песка в тесте и с большим количеством видных на поверхности золотистых блесток. Эти данные говорят о том, что он, скорее всего, принадлежал одной из фасосских амфор третьей четверти V в. до н. э., так называемых сосудов пифоидного типа. Сама ее надпись была нанесена несколько позже — где-то около 400 г. до н. э.

Таким образом, основное направление палеографического поиска было сразу задано археологами. Детально проанализировавшая рассматриваемый текст Э.И. Соломоник констатировала следующее: «Шрифт этой надписи наиболее близок к ионийскому письму V в. до н. э. и к упорядоченному аттическому шрифту конца V или рубежа V—IV вв. до н. э.». Иначе говоря, и археологические и эпиграфические данные в нашем случае полностью совпадают. Они однозначно указывают на отнесение этого эпистолярного памятника именно к рубежу пятого и четвертого столетий до нашей эры.

Э.И. Соломоник также детально выделила все черты ионийского диалекта письма. Ионийская огласовка его, как и ряда прочих надписей из Керкинитиды, а также ряд археологических фактов — таких как строительная техника построек, общий характер развития денежного обращения полиса, символика и эмблематика ранних монет города, — все это окончательно убеждает в ионийском происхождении Керкинитиды.

Интерпретация этого документа тесным образом связана с точным определением местоположения корреспондента и адресата письма. От этого в известной степени зависят и масштабы отраженных в послании торгово-экономических и политических связей: колонии с метрополией (т. е. Керкинитиды с Милетом или другим малоазийским городом) или апойкии с одним из ближайших к ней полисов, например Ольвии, Истрии и т. д. В последнем случае, как нам кажется, более иных приемлемом, эти контакты носят локальный характер. Письмо Апатурия, по всей видимости, является одним из наиболее ранних свидетельств о прямых связях Ольвии и Керкинитиды, что также подтверждается и нумизматическими данными: находками, например, ольвийских монет в Керкинитиде и керкинитидских в Ольвии. Решение поставленного вопроса затрудняется еще и тем обстоятельством, что нет полной уверенности в том, что Невмений получил адресованное ему послание. Конечно, вполне логично предположить, что письмо дошло до адресата и было выкинуто в конечном пункте. Однако нельзя до конца исключить и такую жизненную ситуацию: черепок с надписью так и не был по каким-либо житейским причинам отправлен, например, в силу дополнения первоначального текста другими поручениями или какими-то новыми разъяснениями. Наконец, Невмений, получив послание, к примеру, в Ольвии и выполнив его там, явился обратно в Керкинитиду, прихватив письмо с собой, где оно затем и было выброшено. Подобные соображения показывают лишь весь спектр возможных вариантов, из которых одни более допустимы, другие менее. Похоже, что рассматриваемый документ благополучно проследовал заданным маршрутом — от адресата к корреспонденту (не в пример нашей современной почте).

Текст письма после краткого обращения отправителя к получателю четко членится четырьмя соединительными союзами на пять самостоятельных пунктов. Причем лишь первых два из них логически как-то связаны между собой; остальные же являются практически независимыми пассатами. Таким образом, надпись является перечнем отдельных распоряжений, поэтому текст ее в стилистическом отношении несколько неудобен для чтения.

Содержание второй и третей строчек полностью соответствует нашим знаниям о характере занятий жителей Керкинитиды. Рыбный промысел был распространен вдоль всего побережья Тарханкутского полуострова в Крыму и особенно в Каркинитском заливе, который служил естественным питомником рыб осетровых пород. Ловля и засолка рыбы, по всей видимости, были столь привычным занятием керкинитов, что городские монетарии придали одной из ранних своих монет вид осетровой рыбы — белуги, и в дальнейшем ее изображение перешло на лицевую сторону следующей монетной серии последней четверти V в. до н. э. Как известно по свидетельствам античных авторов, в Греции очень ценилась именно рыба осетровых пород из Понта. Одним из таких экспортеров частично переработанного продукта могла быть и Керкинитида наряду с Боспором и Ольвией.

В пятой-шестой строчках высказана озабоченность Апатурия о волах. Они использовались не только как средство передвижения, но и в качестве основной тягловой силы при вспашке. Иначе говоря, перед нами еще одно подтверждение зерновой специализации хоры Керкинитиды. Это существенно отличало ее от ближайшей округи Херсонеса (на Гераклейском полуострове), где доминировали виноградарство и садоводство. Там земельные наделы были разделены плантажными кладками на отдельные секции, которые в свою очередь имели еще более мелкое членение. Как показывает аэрофотосъемка, аналогичным было размежевание западного пространства Тарханкутского полуострова³. В противоположность аграрным структурам ближайших владений Херсонеса, Калос-Лимена и Тарханкута округа Керкинитиды, очевидно ориентированная на выращивание злаковых культур, подобного деления не требовала и, судя по многолетним наблюдениям, не имела. Насколько прав автор этих строк, покажет будущее. Однако уже сейчас А.Н. Щеглов высказал совсем иную точку зрения: по его мнению, в окрестностях Керкинитиды располагались традиционные наделы, подобные тем, что зафиксированы возле Калос-Лимена.

Обратимся к последним уникальным по своему содержанию строкам письма Апатурия. Их исключительность определяется упоминанием скифов. Учитывая множественное число термина, его можно воспринимать и как более общее географическое понятие — Скифия. Оно до сих пор остается самым ранним упоминанием этого этнонима как в лапидарных северопричерноморских надписях, так и в малой эпиграфике. В свое время известный эпиграфист Б.Н. Граков вынужден был констатировать факт полного отсутствия слова «скифы» в текстах классического времени (V—IV вв. до н. э.), которых к тому же оказалось очень немного⁴. Такое положение почти не изменилось за прошедшие годы. Наше же письмо близко к повествованию Геродота об этом варварском народе. Причем в нем упоминаются не простые контакты с соседними скифами, а указывается на определенную форму зависимости Керкинитиды от последних, что и нашло свое отражение в уплате полисом скифам определенных податей. Такой характер взаимоотношений одного из малых северопричерноморских полисов со скифской державой требует более широкого взгляда на всю проблему контактов эллинских городов с местными племенами.

Детальный анализ этюда Геродота о понтийской Ольвии, лапидарных надписей и монет подвели Ю.Г. Виноградова к выводу об установлении в первой трети V в. до н. э. над Нижнебугским полисом скифского протектората⁵. Это потребовало укрепления города оборонительными сооружениями. Такая же судьба постигла и Никоний. Скифская экспансия затронула также и Восточное Причерноморье, что нашло свое отражение в консолидации апойкий Боспора Киммерийского под властью Археанактидов. Именно в начале — первой половине упомянутого столетия, как уже сказано выше, боспорские города почти одновременно были обнесены крепостными стенами.

При таком развитии событий номады, по всей видимости, не оставались безразличными и к Северо-Западному Крыму, где находилась Керкинитида. Город, как и другие перечисленные выше колонии, был в конце первой трети усилен мощными фортификационными строениями. Другими словами, Керкинитида, так же как и Ольвия и Никоний, могла оказаться, в отличие от Боспора, уже в первой трети пятого столетия в определенной зависимости от скифского царства. Однако это является хотя и весьма вероятным, но все же предположением, а не установленным историческим фактом. Реальностью же остается то, что Керкинитида в самом конце V в. до н. э. должна была платить подати скифам, то есть находилась под протекторатом последних, если только допустимо употребление подобного термина для античной эпохи.

Письмо Апатурия к Невмению — пока единственный эпистолярный документ Керкинитиды, реально отражающий почти не освещенные в других источниках вопросы истории и экономики Керкинитиды. Поэтому предполагаемая выше интерпретация эпиграфического памятника является одним из возможных вариантов и нисколько не претендует на окончательность. Она в известной степени отражает уровень современных знаний о рассматриваемом нами древнегреческом городе. Новые открытия письменных свидетельств (если таковые будут) помогут значительно их углубить.

Представляется весьма перспективным проведение в ближайшее время текстологического исследования всех граффити из того же стратиграфического горизонта Керкинитиды, в частности, с целью возможного выявления других надписей (посвятительных, бытовых) Апатурия на различной посуде. К сожалению, его письмо к Невмению не привязано к конкретному жилому дому внутри города. Это лишает нас возможности персонифицировать одну из анонимных жилых построек Керкинитиды, получить представление о материальном положении их владельца, благоустройстве его быта и многое другое. Привязка подобного документа помогла бы «оживить» один из городских комплексов.

Примечания

*. В Дидимах недалеко от Милета находился храм Аполлона Филесия.

**. «...Равное количество связок для нее» — чтение, предложенное Ю.Г. Виноградовым вместо «равно и кровельные брусья (или другой товар)» у Э.И. Соломоник.

Список использованной литературы

1. Соломоник Э.И. Два античных письма из Крыма // ВДИ. — 1987. — № 3. — С. 114—125.

2. Виноградов Ю.Г. Политическая история Ольвийского полиса VII—I вв. до н. э. — М., 1989. — С. 91.

3. Sсеglоv A.N. Utilisation de la photographie aerienne dans l'etude du cadastre de Chersonesos Taurique (IV—II-e S. av. N. E.) // Dialogues d'histoire ancienne. — 1980. — № 6. — P. 63.

4. Граков Б.Н. Термин «ΣΚΥΟΑΙ» и его производный в надписях Северного Причерноморья // КСИИМК. — 1947. — № 16. — С. 86.

5. Виноградов Ю.Г. Западное и Северное Причерноморье в классическую эпоху // История Европы. Т. 1. — Древняя Европа. — М., 1988. — С. 379.