Трапеза в андроне

Как уже сказано, мы практически лишены возможности судить о том, как было обставлено большинство помещений Керкинитиды. Однако ряд конструктивных особенностей отдельных комнат позволяет без труда восстановить их назначение и с большей долей вероятности реконструировать интерьер. Так, при раскопках одного из небольших жилых комплексов третьей четверти IV в. до н. э., расположенного в центре квартала, в одной из четырех комнат был открыт необычный пол, вымощенный галькой, установленной на ребро на песочно-известковом растворе¹. Галька была сверху также залита тонким слоем раствора, застывшая поверхность последней оставлена без какой-либо окраски. Сама же комната была почти квадратной формы (около 23 м²) и занимала северный угол постройки. Она имела выход прямо во двор. Вдоль четырех стен этого помещения располагались вымощенные аналогичным способом панели, немного приподнятые над остальной частью пола (всего на 6—10 см). Последние имели ширину 0,82—0,93 м и были разорваны напротив входа. Центральное пространство комнаты представляло собой ровную площадку прямоугольной формы. По сторонам ее сохранились пазы от деревянной опалубки, укреплявшей края панелей в процессе строительства — до тех пор, пока не застыл раствор. К сожалению, от стены самого помещения сохранились лишь плиты их основания и более ранние кладки, использованные в качестве фундаментов.

Дом с андроном в центральной части одного из жилых кварталов Керкинитиды. Третья четверть IV в. до н. э.

Андрон в одном из жилых зданий Керкинитиды. Вид с запада.

Трапеза в андроне. Реконструкция Томпсона (1954).

Как видно из приведенного выше описания специфических особенностей комнаты, она занимала в доме особое место. Функциональное назначение таких помещений было впервые верно определено в процессе раскопок одного из хорошо известных древнегреческих городов — Олинфа, где было только за первые несколько лет полевых исследований открыто более тридцати аналогичных построек. Д. Робинсон и Д. Грэйэм связывали их с упоминаемыми античными авторами андронами — обычно квадратными комнатами для приема гостей, праздничных трапез и пиров², которые своим названием обязаны древнегреческому слову, означающему мужа, мужчину. Они отличаются от остальных жилых помещений характерной для них панелью для установки пиршественных лож. Как известно, греки обедали полулежа на клине — специально предназначенной для этого тахте. У эллинов помимо, так сказать, званых обедов, на которые хозяева приглашали гостей, был распространен обычай совместных трапез, так называемый сисситий — при коллективных затратах на их проведение. По мнению Аристотеля, участие в сисситиях «служат показателем принадлежности к гражданству»³. Последние обычно проводились если не дома, то в специально предназначенных для этого помещениях, как например вдоль южной стой в Афинах или у знакомой гетеры. В Спарте и некоторых других дорийских государствах участие в сисситиях было обязательным для всех граждан, разделенных специально с этой целью на отдельные возрастные группы.

Таким образом, андрон являлся парадной комнатой и служил неотъемлемой частью дома семьи среднего достатка, не говоря уже о жилищах состоятельных граждан, где могло находиться несколько андронов разной величины. Нередко центральное, не занятое ложами пространство пола андрона украшалось галечной мозаикой или окрашивалось в красный цвет. Сами же панели, закрытые ложами и, следовательно, невидимые присутствующим, оставались в естественном цвете раствора (светло-серый тон) или выкладывались галькой темных и тусклых тонов. С особой тщательностью отделывались стены и потолок. Они прежде всего оштукатуривались и расписывались. В декоративной росписи стен как всегда преобладал излюбленный древними греками красный цвет. Однако нижняя, не видная посетителям часть пространства стен окрашивалась в более тусклые тона. Как правило, над желтым или черным плинтусом шел широкий светлый пояс, имитирующий орфостатный ряд стенной кладки (орфостаты — поставленные на ребро плиты). В более позднее, эллинистическое время (III—II вв. до н. э.) украшение стен андронов стало еще более изощренным: поле стены членилось на несколько декоративных поясов красного, желтого и их оттенков цветов, которые разделялись узкими орнаментальными полосками с растительным орнаментом, с узорами типа кимматия, меандра или какими-либо архитектурными элементами. Расписывались также и потолки. Поскольку стены керкинитидского андрона были выбраны до основания, остатков такой росписи, естественно, обнаружено не было. Тем не менее тут же были найдены мелкие куски красной штукатурки; следовательно, стены нашего андрона были раскрашены. Высокое качество галечных настилов и высокий уровень строительной техники позволяют ожидать открытия в Керкинитиде новых андронов, и некоторые из них могли украшаться мозаичным покрытием пола.

В Олинфе неотъемлемой частью многих андронов являлись небольшие прихожие. Там удалось проследить следующую закономерность: если в самой пиршественной комнате имелся мозаичный набор, то аналогичное покрытие находилось и в передней. Причем сюжетное изображение в прихожей было рассчитано на его восприятие не при входе со двора, а при выходе из самого андрона, в то время как в самом парадном помещении оно было ориентировано всецело на вход.

В наиболее богатых домах устраивалось по два андрона, каждый на разное число пиршествующих. Небезынтересным является вопрос о том, на какое количество мест был рассчитан керкинитидский андрон, то есть сколько лож для пирующих было здесь размещено. Обычно длину ложа определяют равной среднему человеческому росту — 6 футов по Витрувию, то есть чуть меньше 1,80 м. Для андронов характерно несимметричное расположение дверных проемов. Перенос их в одну из сторон на расстояние, необходимое для расположения здесь в полную длину одного ложа; к другой стороне двери в таком случае мог примыкать лишь торец еще одной тахты. В нашем же случае вход в комнату располагался посреди стены, обращенной во двор и по сторонам его: таким образом, по всей видимости, размещались две тахты. Иначе говоря, при наиболее рациональном использовании всей панели на ее поверхность можно было установить восемь лож. Число же расположившихся на них угощаемых могло при желании вдвое превышать количество клине. Например, в «Пире» Платона опоздавшему к началу обеда Сократу ничего не оставалось, как прилечь с возлежащим в одиночестве Агафоклом, а пришедший под занавес подвыпивший Алкивиад примостился третьим между ними.

Хозяину дома предстояло также решить столь немаловажный вопрос о размещении гостей, ибо традиционно одно место являлось более почетным, чем остальные. У эллинов таковым считалось первое, у некоторых понтийских греков, например гераклиотов, — первое на среднем ложе, у римлян — так называемое консульское место — последнее на среднем ложе. Почетным также служило ближайшее к хозяину место. Зная это, а также принимая во внимание состав и нравы своих гостей, он мог угодить каждому из них, разумно распределив приглашенных и таким образом всем уделить должное внимание. Наилучший способ выхода из такого довольно щепетильного положения предложил в «Застольных беседах» Плутарх: «Тому можно угодить первым местом, тому — средним, тому — ближайшим к хозяину, тому — рядом с близким другом или с учителем; другие оценят гостеприимство и дружественное времяпрепровождение больше, чем какое-либо почетное место»⁴.

Для древних греков трапеза в андроне была не просто обедом, мы бы даже сказали не столько обедом, сколько жизненно необходимым эллинской натуре поводом для общения с друзьями и согражданами, во время которого возникали философские беседы, обсуждение произведений античных авторов, да и, наконец, чисто мужские разговоры, что называется, не для женских ушей. Женщины и младшие члены семьи, естественно, такие мероприятия не посещали. В качестве прислуги использовали рабов или гетер. Ничто так не сближает и не объединяет граждан разного положения в государстве, по мнению Аристотеля, как сисситии. Вместе с тем для многих беднейших слоев населения было накладно делать взносы на такие совместные обеды. Отсюда, исходя из общегосударственного интереса, происходит такое демократическое требование, как проведение совместных обедов за счет всей гражданской общины.

Прийти в гости было возможно не только по настоянию инициатора приема, но и получив приглашение от уже приглашенного непосредственно устраивающим обед. Такие посетители стали называться у древних греков «тенями». Классический пример одной такой казусной ситуации привел Платон в «Пире». Сократ, направляясь на ужин к Агафоклу, повстречал Аристодема и позвал его с собой. Сам же он по дороге, предавшись своим мыслям, отстал, и Аристодем заявился на пирушку один, но, тем не менее, был приветливо встречен хозяином и устроен вместе со всеми. Плутарх высмеял подобный случай, назвав Аристодема тенью, двигающейся впереди тела, за которым находился источник света. Мудрый моралист не рекомендовал злоупотреблять этим обычаем, чтобы не ставить в неудобное положение принимающего.

Греки трапезничали полулежа, облокотившись на левую руку и подложив подушки под спину. Возлежание за обеденным столом — по словам Плутарха — освобождает тело от излишнего движения и напряженности, а следовательно, позволяет сосредоточить все внимание на интеллектуальном общении. Перед каждым из них ставился небольшой, уже сервированный столик-трапеза. После первых блюд, состоящих из рыбы и птицы с многочисленными к ним острыми приправами, когда все насытились едой, совершали возлияние Дионису несмешанным (чистым) вином. Затем переходили ко второй части обеда, называемой симпосиумом. Она включала вино и десерт, и во время нее разгорались всевозможные дискуссии, дружеские споры, воспоминания, рассказывали анекдоты, в том числе и на фривольные темы. Обычно выбирался председатель симпосиума, в обязанности которого входило вести трапезу, определять объем и крепость выпитого вина. Платон, к примеру, настаивал на том, чтобы роль симпосиарха выполняли трезвые люди. Во всяком случае неплохо бы, если бы он знал застольные возможности каждого из сотрапезников, как на них действует вино, в том числе чистое. Первый кубок на симпосиуме, на этот раз уже смешанного с водой вина, посвящали Зевсу Сотеру (Спасителю), ибо он орошал виноградную лозу дождевой влагой.

О популярности пиров у эллинов весьма красноречиво свидетельствуют археологические данные. Прежде всего поражает разнообразие и количество всевозможных видов чернолаковой посуды, предназначенной для таких мероприятий. Огромные для смешивания вина с водой кратеры, разнообразные, необходимые для розлива этих крепких напитков кубки, различные сосуды для питья — килики, скифосы, канфары, ритоны. Последние украшались растительным орнаментом и сюжетными рисунками, как правило, на мифологические темы. Эти мотивы к месту могли стать предметом пристального обсуждения здесь же в андроне. Нередки на них и нравоучительные сценки — о вреде скифского пьянства и т. д. Все подобные изображения и орнаменты выполнялись в чернофигурной, позже краснофигурной технике. И хотя в пословицу вошло скифское (более широко — варварское) пьянство неразбавленным вином, нередко и сами эллины «перебирали». Вероятно, именно в таком хмельном состоянии выцарапывались иногда надписи на столовой посуде, которые получили в малой эпиграфике особое название — застольные, выделяемые в научных работах в отдельную группу. Помимо того что ими портилась дорогая посуда гостеприимных хозяев, они нередко бывают весьма трудны для понимания. Например, в Херсонесе на одном из чернолаковых сосудов было прочерчено несколько слов, одно из которых — «лизать». Быть может, если бы стены андронов сохранялись в полную высоту, то и здесь бы мы могли прочесть ряд соответствующих различных сентенций, тонких наблюдений, нанесенных дрожащей рукой. Им бывает иногда весьма трудно подобрать эквивалентное выражение в русском языке, тем более если эпиграфист женщина.

Фрагмент краснофигурного кратера — сосуда для смешивания вина с водой — с изображением флейтистки между двух всадников. IV в. до н. э. Из раскопок Керкинитиды.

Фрагмент краснофигурного кратера с изображением сцены схватки Ахилла и Пентесилеи. Из раскопок Керкинитиды. IV в. до н. э.

Если же между гостями возникает не на шутку горячий спор, угрожающий вот-вот перейти в ссору, или пора прервать надолго затянувшееся обсуждение какого-либо запутанного вопроса, то следует сделать паузу: послушать кифаредов («поющих под аккомпонемент кифары») или одних кифаристов («играющих на кифаре»); пусть зазвучит мелодия флейты и лиры; можно и самим спеть, посмотреть пантомиму, забавные или любовные сцены из комедии Менандра. По словам Плутарха, лучше провести симпосиум без вина, чем без Менандра. Вместе с тем нужно было соблюдать чувство меры: симпосиумы не следовало превращать в философскую дискуссию или концерт. Обе эти части должны были удачно дополнять одна другую. Конечно, столь насыщенная увеселениями программа была под силу состоятельному эллину где-нибудь в одном из крупных греческих центров.

Зато и на периферии едва ли не каждый симпосиум мог включать популярную игру — коттаб. Она сводилась к тому, что последними недопитыми каплями вина старались попасть в какую-либо мишень, произнося при этом имя любимой. Меткость попадания якобы свидетельствовала о том, пользовался ли соискатель взаимностью. Игра имела также и целый ряд других нюансов. Особенно для этого подходили некоторые аттические чернолаковые килики V в. до н. э. и аналогичные им изделия с загнутыми вверх под прямым углом тонкими ручками. Они позволяли легко взять килик двумя согнутыми пальцами и выполнить движение, необходимое для полета и попадания в цель остатков вина. Не отсюда ли то огромное количество отломанных ручек этих сосудов, находимых при раскопках античных напластований древнегреческих городов?

Среди других развлечений на симпосиуме, по словам Плутарха, распространенными были предлагаемые друг другу загадки, грифы, числовые толкования имен и всевозможные иные забавные задачи. Как известно, древние греки для обозначения чисел использовали буквы греческого языка. Значит, можно было подсчитать сумму того или иного названного слова, а затем подыскать другое с таким же числовым обозначением. Иначе говоря, все это создавало обстановку непринужденности и раскованности. Неплохо, когда за столом оказывался какой-нибудь балагур, склонный к импровизации.

Помимо Эгейских центров — таких как Афины, Олинф, Приена и прочие, известны андроны и в таких городах Северного Причерноморья, как Ольвия, где середина одной из подобных комнат была покрыта мозаикой с геометрическим орнаментом, напоминающим нарядный ковер. Другая имела сюжетную мозаику в центральном круге, обрамленном фризом с изображением грифонов и других животных. Поиски аналогичных парадных комнат в других местах позволили отыскать их следы в Пантикапее и среди сильно руинизированных построек Фанагории. Хотелось бы остановиться на широко известном мозаичном панно из Херсонеса с изображением двух обнаженных женских фигур. Ее открыватель Г.Д. Белов в интерпретации этого сюжета исходил из функционального назначения самой комнаты, в которой находилась мозаика и которую он счел домашней баней. Тем не менее вторичное использование этого галечного настила в качестве пола каменного помещения II в. до н. э. не исключает более ранней даты его возникновения и первоначально иного назначения данного памятника монументально-декоративного искусства. По мнению реставрировавшего рассматриваемый настил О.И. Домбровского, он являлся ничем иным, как не полностью сохранившимся полом андрона более раннего дома IV в. до н. э. Мозаичный рисунок был сохранен в силу своей художественной выразительности в доме II в. до н. э., но не в своем первозданном назначении: строителям или владельцу жилища просто стало жаль уничтожать такой памятник искусства и мозаика была приспособлена к новым, весьма конкретным нуждам. Мнение О.И. Домбровского подтверждается не только археологическими наблюдениями, например, залеганием мозаики в бане значительно ниже уровня двора самого дома, к которому она принадлежала, или тем фактом, что сама она была перекрыта каменной ступенью, установленной прямо на галечный настил, но, прежде всего, неправильным положением мозаичной композиции по отношению к входу. Достаточно напомнить, что все сюжетные мозаики Олинфа рассчитаны на восприятие их сразу при входе в андрон и, наоборот, мозаичные настилы в прихожих парадных комнат — при выходе из последних. Вместе с тем нет ни одного случая размещения мозаичного панно боковой стороной к двери. Видимо, первоначально настил был несколько шире и изображение на нем женщин обрамлялось фризом из пальметт, от которого сохранилась только одна, перекрытая упомянутой ступенью. Наконец, следует напомнить, что ширина выложенного из темной по цвету гальки обрамления центральной композиции —90 см, — а также находки кусочков красной штукатурки обычны именно для андронов.

Совсем недавно О.И. Домбровский вновь обратился к детальному анализу художественного смысла самого сюжета херсонесской мозаики и пришел к выводу, что композиция эта суть некая аллегория: богиня Афродита изображена в двух ипостасях — Небесной Урании и Земной Пандемос. Такое философское изучение картины исключает ее первоначальное применение в столь утилитарных целях.

Качество штукатурно-малярных работ и галечное покрытие пола андрона Керкинитиды, а также техника кладок самого здания свидетельствуют о высоких профессиональных навыках строителей, возводивших рассматриваемый дом города. Вполне вероятно, что эти мастера принимали участие в отделке и других построек как внутри самой Керкинитиды, так и за ее пределами. Во всяком случае в отдельно стоящей усадьбе у бухты Ветреной, вблизи Калос-Лимена, в одном из помещений был обнаружен абсолютно аналогичный галечный пол и оштукатуренные стены. А.Н. Щеглов интерпретировал саму упомянутую комнату, как баню, базируясь на сопоставлении ее с ролью рассмотренного выше мозаичного настила из Херсонеса. Таким образом, иное назначение херсонесской мозаики требует и иного объяснения назначения комнаты в сельском комплексе на херсонесской окраине, который принадлежал весьма состоятельному владельцу.

Анализ всего лишь одного памятника показывает, что даже на отдаленной периферии греческой ойкумены (более того, в провинции даже северопричерноморского региона) эллины оставались верны своим традиционным привычкам и обычаям, несмотря на более скромное материальное благосостояние и постоянные контакты с варварским миром.

Список использованной литературы

1. Кутайсов В.А. Дом с андроном из раскопок Керкинитиды // СА. — 1985. — № 3. — С. 178—190.

2. Robinson D.M., Graham J.W. The Hellenic House // Excavations at Olynthus. — 1938 — Part 8. — P. 171—185; Robinson D.M. Domestic and Public Architecture // Excavations at Olynthus. — 1946. — Part 12. — P. 9, 15, 58, 193, 229.

3. Аристотель. Указ. соч. — С. 433.

4. Плутарх. Застольные беседы. — Л., 1990. — С. 11.