Т.М. Фадеева. Княжеский дворец на плато Мангуп. Опыт историко-культурной реконструкции

На плато Мангуп, где сохранились руины столицы средневекового греческого княжества Феодоро (XIV—XV вв.), привлекают внимание остатки княжеского дворца с башней вблизи от оврага Гамам-дере. Они упомянуты в наиболее раннем описании XVI в. Мартина Броневского. В отличие от цитадели — прямоугольного в плане здания, перестроенного турками, — он сохранился значительно хуже, но, на наш взгляд, представляет значительно больший интерес. Оригинальная, архитектура этого единственного памятника дворцового строительства позднесредневекового Крыма до сих пор не привлекала должного внимания — возможно, из-за слабой сохранности руин. Так, кладка восточной стены, не имевшей специального ложа, была расхищена до основания.

Предлагаемый нами опыт реконструкции, основанный на археологических и сравнительно-исторических данных, позволяет говорить о нем как о доме-усадьбе, укорененной в древних малоазийских традициях.

Дворец был открыт Р.Х. Лепером в 1912 г.; тогда же была найдена и надпись с датой сооружения здания (1425 г.). Исследованиями дворца в 1938 г. занимался крымский археолог А.Л. Якобсон, а в 1968 г. — Е.Г. Суров (Екатеринбург). Результаты раскопок позволяют представить его как большое (30 на 40 м) двухэтажное здание, ориентированное с севера на юг; к северной стене примыкала трехэтажная башня-донжон: в ее южную (обращенную внутрь двора) стену некогда была вделана плита с изображением двуглавого орла и надписью: «Была построена эта башня вместе с дворцом в благословенной крепости, которая видна ныне, во дни Алексея, владыки города Феодоро и Поморья». При раскопках дворца было найдено множество обломков керамики, как местной, так и привозной: персидской, турецкой, египетской. Особый интерес представляют обломки поливных чаш с монограммой Исаака — князя, правившего Мангупом с 1471 по 1475 г.

Дальнейшие исследования, предпринятые А.Л. Якобсоном, были сосредоточены вокруг северо-западной части здания, в результате чего был сделан поспешный вывод о его асимметричности. Давая общую характеристику дворца, А.Л. Якобсон писал: «В художественно-композиционном отношении дворец представляет собой асимметричный комплекс, на северной и южной периферии которого высились, с одной стороны, донжон, с другой — центральное двухэтажное здание. К последнему примыкали одноэтажные, иными словами, пониженные служебные помещения и хозяйственные пристройки, а к донжону — открытая галерея, объединявшая южную группу построек в единый архитектурный комплекс» [1].

Дворец справедливо отнесен ученым к числу уникальных архитектурных памятников Крыма. И последующие исследования это только подтвердили.

В итоге разведок 1968 г. (экспедиция Уральского Гос. ун-та совместно с Бахчисарайским историко-археологическим музеем под руководством Е.Г. Сурова) был сделан убедительный вывод о симметричности восточной и западной частей дворца [2]. При исследовании фрагмента восточного крыла северной стены дворца оказалось, что фундамент этого крыла составляет одно целое с нижними рядами кладки башни. Таким образом, башня не была поздней пристройкой, а являлась неотъемлемой частью дворца-крепости. Это, в свою очередь, дает основание для предположения, что в надписи Алексея речь идет не о постройке, а о восстановлении башни.

Наконец, дворец имел несколько колоннад. Это, прежде всего, два двойных ряда колонн, которые шли вдоль восточного и западного помещений дворца с севера на юг; вход также был оформлен колоннами, подпиравшими арки.

Итак, контуры дворца мангупских князей восстановлены. Остался неисследованным его юго-восточный угол, скрытый холмом, поросшим растительностью. Предположительно он идентичен юго-западному углу здания. План дворца и найденные при раскопках детали дают материал для реконструкции его архитектурных объемов. Кроме того, нами были привлечены материалы из истории архитектуры — византийские дворцы и тип дворцового сооружения Малой Азии.

Дворцы Константинополя до нас не дошли; историки архитектуры судят о них по остаткам руин, материалам археологических раскопок и литературным описаниям, на основе которых сделаны реконструкции. Дворцы, судя по описаниям, были великолепны, они оказали значительное влияние на прочие постройки того времени.

Но, волею судьбы, вдали от византийской столицы сохранились дворцовые постройки, дающие представление о том, как могли выглядеть центральные улицы Константинополя. Это дворцы Венеции. В архитектуре венецианских палаццо варьируются такие общие конструктивные элементы, как сквозная аркада в центре здания, повторяющаяся в более миниатюрных формах на верхнем ярусе, а по бокам от нее — два закрытых объема с окнами.

Наиболее характерным сооружением такого типа можно назвать дворец Фондако деи Турки (X—XII вв.), построенный в подражание наиболее роскошным византийским зданиям Константинополя. В подобном стиле — с выступающими башнями и почти квадратным внутренним двором, — судя по старым чертежам, был некогда построен сам Дворец дожей, декор которого особенно насыщен восточными мотивами. Главные улицы византийской столицы почти сплошь были застроены подобными зданиями. Их колоннады обрамляли улицу с двух сторон, что отчасти напоминало улицы римских городов в южных провинциях. Однако в Константинополе на колонны опирались арки, а не прямые антаблементы.

Оси колонн верхнего яруса на фасаде дворца Фондако деи Турки не совпадают с осями колонн нижнего яруса. Это придает зданию воздушность и живописность и напоминает аналогичное расположение колонн в двух ярусах интерьера храма св. Софии. На фасаде дворца Фондако деи Турки намечены две башни по углам здания, между которыми расположена аркада.

Отмечалось, что аркады, занимающие основную часть фасада, — наследие позднеримской античности. Но есть в этом типе зданий и особый вклад малоазийского востока.

Мы уже упоминали о тесных связях средневековой Таврики с малоазийским побережьем. Связи эти уходят и в более древние эпохи. Во всяком случае, именно здесь, в ареале хеттской и сирийской культур, в первом тысячелетии до н. э. сложился тип дворца-крепости, известный историкам архитектуры под названием «бет-хилани». В нем различимы следующие конструктивные элементы.

Вариант реконструкции дворца князей Феодоро. XV в. Автор — архитектор Н. Менчинская, Москва

Вход оформлен как портик с двумя параллельно идущими рядами колонн (2—3 колонны), к нему ведут ступени. За портиком находится либо внутренний дворик, либо парадное помещение. По обе стороны портика высятся два несколько выступающих вперед помещения, которые, продолжаясь, ограждают с двух сторон внутренний дворик или парадный зал и замыкаются третьим помещением, образуя ряд комнат в форме буквы П [3]. Тип здания «бет-хилани» в разнообразнейших вариантах оказался настолько устойчивым, что был воспринят в Византии, затем в Венеции, где дал особенно пышные образцы дворца с аркадой входа типа fondaco-portico (дворец с портиком) [4]. Выявленный раскопками план дворца мангупских князей поражает соответствием древней традиционной схеме хеттско-сирийского дворца — «бет-хилани».

Можно сказать, что здесь она явлена в простой и ясной форме, без второстепенных деталей. Симметричное здание прямоугольной, почти квадратной формы (40 на 35 метров) было обращено фасадом на юг. Два боковых, прямоугольных в плане помещения соединяла изящная колоннада со стрельчатыми арками, опиравшимися на восьмигранные колонны (их фрагменты были найдены при раскопках). Параллельно колоннаде шла узкая сквозная галерея с двумя малыми глухими камерами на концах, отделявшая внутреннее пространство дворца.

План дворца I. 1 — раскопы 1912 г.; 2 — раскопы 1968 г.; 3 — сооружения, раскопанные в 1968 г. II. Реконструкция: 1 — раскопанные части; 2 — реконструированные части

Относительно его внутреннего устройства нет устоявшегося мнения. До раскопок Сурова основным вообще считали помещение C, внешние стены дворца называли «оградой», а по выявлении его симметричности — чем-то вроде «парадного зала, разделенного на три части двумя двойными аркадами на 24 столбах». Но в этом случае (не говоря уже о трудностях перекрытия такого огромного пространства) оно, пожалуй, напоминало бы трехнефную базилику. Это выглядит несколько кощунственно, учитывая, что совсем рядом высился главный храм города — трехнефная базилика свв. Константина и Елены.

Дворец типа «бет-хилани» предполагает другую планировку: внутренний двор, окруженный по трем сторонам крытыми аркадами или жилыми помещениями.

Восьмигранные колонны были обычными для того времени, в чем убеждают многочисленные архитектурные памятники Крыма XIV—XV вв. (Солхата, Бахчисарая, предгорного Крыма и т. д.). Именно восьмигранные колонны были найдены при раскопках дворца Алексея. В помещении F были найдены фрагменты их капителей — пальметки или, скорее, лилиевидные листочки с глазком, типичные для сельджукского искусства XIII—XIV вв., хорошо известные в постройках Крыма (мечеть Узбека в Солхате, постройки в монастыре Сурб-Хач). Для архитектурного убранства XV в. капители с орнаментом лилиевидного типа не характерны. Это еще один признак того, что колоннада с такими капителями относится к XIV в.

Толщина стен говорит о том, что здание было двухэтажным. При этом фланкирующие аркаду входа боковые помещения, вероятно, были выше — стены их толще. Стены верхнего этажа покрывала штукатурка с фресковой росписью. Оконные проемы были отделаны мраморными наличниками. Причем среди найденных архитектурных фрагментов особое внимание привлекает один, опубликованный А.Л. Якобсоном под названием «верхняя часть наличника двойного окна». Эта деталь описана как «трехлопастное завершение, по всей вероятности, двойного окна в верхней части стены» [5].

Аналоги подобным наличникам мы находим в верхних ярусах старейших венецианских дворцов, где они считаются деталью восточного происхождения. А если к указанному фрагменту сверху приложить такой же фрагмент, то получится четырехлопастное декоративное окно: ряд таких окон над портиком типа стрельчатой аркады образует излюбленное украшение венецианских дворцов.

Найдены и фрагменты, составлявшие верхнюю часть стрельчатых арок. Другой деталью восточного происхождения считаются мерлоны, завершающие кровлю венецианских дворцов. В мангупском дворце они венчали, по крайней мере, башню, и можно предположить, что они завершали стену фасада. Таким образом, уцелевшие архитектурные фрагменты в сравнении с богатым материалом аналогичных деталей в постройках того времени могут служить основой для реконструкции мангупского дворца хотя бы в обобщенных формах.

Выскажем предположение, что здание подобного типа не было единственным. К этому склоняет восхищение иеромонаха Матфея в его «Описании города Феодоро» (1395 г.) «архитектурой зданий» и неоднократно упоминаемые им «дивные строения» в виде «портиков» меж «четырехгранных контрфорсов». Если подразумевать под ними вышеописанную аркаду фасада, то находит объяснение и употребленный Матфеем термин «контрфорсы»: это две глухие (возможно, типа башен) части здания («ризалиты»), между которыми и расположена аркада или «портик».

Более того, образцом архитектуры дворца могли служить и здания подобного типа в Херсоне. На эту мысль наводит следующий фрагмент из описания Мартина Броневского: после упоминания стен и башен города, он описывает «царский дворец с огромными стенами, башнями и великолепными воротами (входом?). Но прекрасные колонны из мрамора и серпентина, которых места и теперь еще внутри видны, взяты турками и перевезены через море для их собственных домов и зданий» [6]. Это явно не классическое греческое здание с портиком; «огромные стены и башни» вполне соответствуют типу «бет-хилани», а «прекрасные колонны внутри» могли оформлять проем между башнями и внутренний двор.

«Венецианские аналогии» находят поддержку и в исторических обстоятельствах. Соперничество Венеции и князей Феодоро с Генуей способствовало их сближению — вероятно, не только политическому, но и культурному. К тому же венецианцы были гораздо терпимее в религиозном отношении, нежели ярые католики-генуэзцы. Недаром резиденцией венецианского консула была Солдайя (Судак) — древний христианский город с богатой и разнообразной культурой, впитавшей восточные малоазийские влияния, в отличие от Каффы, фактически построенной генуэзцами для себя заново.

Вероятно, на месте дворца и ранее стояло какое-то монументальное здание для местного правителя. Об этом говорит неоднородность культурного слоя на его территории, где наряду с раннесредневековой керамикой встречается позднесредневековая, а из найденных монет одна — императора Аркадия (395—408 гг.), а другая — Джучидов (XIII—XIV вв.). Сам дворец, судя по датировке найденной керамики и архитектурных деталей, был построен (или возобновлен) еще в XIV в. Но в конце этого или в самом начале XV в. он был разрушен пожаром, следы которого обнаружены при раскопках. В 1425 г. князь Алексей восстановил и обновил дворец.

При раскопках выявлены два строительных периода, причем в ходе второго первоначальный замысел подвергся искажению, что особенно отразилось на галереях входа.

В помещении E обнаружены две большие ступени. Они, вероятно, представляют собой остатки широкой лестницы, ведущей во второй этаж центральной залы. Таким образом, небольшое помещение E являлось подлестничной каморкой и самостоятельного значения не имело. Первоначально открытая сквозная колоннада была превращена с обеих сторон в сплошную стену путем заполнения бутом пространства между колоннами (в стену включены три основания восьмигранных колонн с фасками, расположенные на равном, примерно 2 метра, расстоянии друг от друга). Так вместо сквозной галереи входа образовалось помещение, по всей вероятности кладовая, где хранились припасы: здесь обнаружены остатки больших пифосов и амфор, множество осколков посуды. Среди фрагментов сосудов — одна с монограммой Хуйтани.

Башня с северной стороны сохранилась лучше других частей дворца. Для ее реконструкции можно привлечь следующие материалы: фрагменты известняковых плит для перекрытия пола или потолка; обломки архитектурных деталей: карнизы трех типов, части барабанов круглых колонн, вероятно, принадлежавших базилике; такие же встречались и в других частях дворца. В юго-западном углу башни открыты остатки (предположительно) винтовой лестницы. Вход на башню был из второго этажа или со второго яруса (или крыши) галереи. Она состояла из подполья и трех этажей; верх украшали мерлоны-карнизы, обнаруженные среди обломков и камней внутри обрушившейся башни.

Что же еще могут поведать руины? Оказывается, нечто, на первый взгляд, совершенно парадоксальное. План Мангупского дворца аналогичен плану знаменитого замка в Тракае, построенного литовским князем Витовтом в 1403—1405 гг.

Совпадают характерные признаки: симметрично пристроенная башня, помещение с галереями, обрамляющими внутренний двор и т. д. Отсутствует лишь аркада входа. Но, как мы видели, при перестройке мангупского дворца она была заложена камнем.

Тракайскому замку явно повезло больше, чем его прототипу: он не был разрушен при военных действиях, меньше пострадал от перестроек и реставрации, и потому сохранил свой первичный облик без существенных изменений. Он был построен на острове Гальве в самом начале XV в. Часть территории островка занимал «предзамок» — форбург, отделенный от замка рвом с водой.

Посол Венеции Контарини, бывший здесь в 1477 г., назвал замок «дворцом». До 1535 г. он служил резиденцией литовских князей. Имена строителей и архитекторов дворца остались неизвестными.

Мощный и компактный по формам, прямоугольный в плане, двухэтажный, с двадцатипятиметровой квадратной в плане башней-донжоном дворец-замок отличается суровой простотой объемов. Вход, устроенный в нижней части башни, ведет во внутренний дворик, разделяющий два крыла здания. Вдоль них по первому и второму этажам располагались деревянные галереи, опоясывающие вымощенный двор.

Все правое крыло второго этажа занимает зал (21 на 9 метров), освещенный пятью окнами, с готическим крестовым сводом на нервюрах. Такие же своды перекрывают и другие помещения замка. Окна левого крыла — узкие, ярко выраженных готических пропорций; между тем, в правом крыле они закругленные.

Следы фресковой росписи, украшавшей стены, еще в XIX в. читались так ясно, что в 1822 г. вильнюсский художник Смоковский скопировал их. Оказалось, что в замке, в основных чертах готическом, роспись выполнена в ином стиле, фигуры, композиция и орнаментика оказались очень близки византийскому и древнерусскому искусству. Длительное историческое общение народов, входивших в состав Великого княжества Литовского, обусловило сближение и взаимовлияние культур. Среди придворных художников великих князей литовских были литовцы, украинцы и белорусы, а возможно, и крымские «гото-греки».

Другими словами, если от мангупского дворца до нас дошли в основном контуры фундамента, да некоторое количество архитектурных деталей, то литовский замок позволяет увидеть в общих чертах его архитектурные объемы. Вероятно, перед нами пример взаимовлияния культур народов вдоль древнего «пути из варяг в греки». Постараемся вначале поместить эту загадку в исторический контекст.

В XIV в. Литва была одной из самых могущественных и воинственных стран Европы. Великий князь литовский Витовт дошел в 1369 г. до Солхата — центра Крыма, когда тот еще не представлял собой самостоятельного государства, а был улусом Золотой Орды. Одним из результатов этого победоносного похода было переселение в Литву части местного крымского населения — татар и караимов [7]. Историки объясняют это как своего рода военную контрибуцию — Литва, стремительно расширившись, нуждалась в людях для заселения обширных владений, и в особенности, для защиты западных границ, смежных с землями немецких рыцарских орденов.

Как и в Крыму, в Литве потомки пленных царевичей и мурз, обычно именуемых в историографии литовскими татарами, вошли в состав служилых людей Великого княжества Литовского и пользовались шляхетскими правами. Значительное место среди них занимали караимы-караи. Как и в Крыму, где их охране была доверена крепость Чуфут-кале, замок литовских князей в Тракае в основном находился под охраной караев. Замок, располагавшийся на острове, был соединен с берегом мостом, и на этом участке берега жили только караи, занимая самые важные стратегические позиции. Улица перед замком называется Караиму, и такое же название носит близлежащий островок. На северной границе города также были построены крепости, и гарнизоны там были караимские. Караимы пользовались в Литве привилегиями, были приравнены к польским и литовским гражданам.

Можно предположить, что в этой среде под общим наименованием крымских татар могли находиться люди разных профессий — не только военные, но и ремесленники, каменотесы и архитекторы. В сознании последних сохранялся «идеальный образец» дворца, прототипом которого был для них дворец Мангупский.

Сказанному не противоречит и другое замечание. Готы, германское племя, были в Крыму представителями особой варварской культуры, первоначально возникшей в суровых лесах Прибалтийского края. Северные готские влияния на юге России изучены пока недостаточно. А между тем, «Их могучая историческая роль и колоссальной быстроты успех, с которыми они овладели всеми областями южно-европейской культуры, — пишет исследователь крымскотатарского жилища Б.А. Куфтин, — показывают, что они на своей родине являлись и политически, и культурно более развитыми, чем прочие германские племена» [8]. При обследовании характерного типа деревенского жилища предгорного района западного Крыма, а также реконструкции древнего готского жилища на основании словарного материала из готской библии Вульфилы IV в., отмечено, что терминология крымскотатарского жилища сохранила некоторые готские элементы (прежде всего — «разан» — бревенчатое основание всего дома в сопоставлении с готским «разн» — дом).

Предположим и мы, что, возможно, готы принесли свои приемы не только в строительство сельского, но и укрепленного жилища. И не их ли отражение находим мы в некоторых конструктивных элементах мангупского дворца?

Литература и источники

1. Якобсон А.Л. Дворец // Материалы и исследования по археологии СССР — № 34. — 1953. — С. 390.

2. Суров Е.Г. Раскопки дворца XV в. на плато Мангупа в Крыму // КСИА — Вып. 129. — М., 1972. — С. 96—99.

3. Всеобщая история архитектуры. — М., 1980. — Т. 1. — С. 246.

4. Fugagnollo U. Bisanzio e l'Oriente а Venezia. — Triest, 1974. — P. 113—190.

5. Якобсон А.Л. Дворец // МИА. — № 34. — М.—Л., 1953. — С. 392—394.

6. Броневский М. Указ. соч. — С. 341.

7. Мухлинский А. О. Исследование о происхождении и состоянии литовских татар. — СПб., 1857.

8. Куфтин Б.А. Жилище крымских татар в связи с историей заселения полуострова. — М., 1925. — С. 14.

9. Там же. — С. 22.