Крым № 6, или в поисках новой текстуальной энергетики

Сергей Бугаев, Африка, незабываемый мальчик Бананан из культового фильма времен «перестройки» Сергея Соловьева «Асса», действие которого разворачивается в Ялте. Его дальнейший артистический путь не поместился в рамках экрана, идя в русле масштабных художественных концептуалистских экспериментов. В его петербургской мастерской побывало рекордное число знаменитостей — Феликс Гваттари (соавтор, вместе с Делёзом, фундаментального труда «Капитализм и шизофрения»), Жан-Франсуа Лиотар, Жак Деррида. Последний так расценит его опыт коллекционирования символов советской эпохи: «Я, кажется, вижу, к чему вы стремитесь. Вы, кажется, хотите придать этим предметам статус объектов вне истории».

В 1990 году Африка вместе с Сергеем Ануфриевым осуществил акцию «Рождение Агента». Они проникли в заброшенную в то время скульптуру Мухиной «Рабочий и колхозница» и выломали дверку внизу юбки Колхозницы, которая вела во внутренность монумента. Со ссылками на Деррида и Делеза, публике объяснялось, что тем самым был произведен акт дефлорации Советской Цивилизации и положено начало эпохи «Дональдеструкции».

— Мы похитили заслонку, дверь между двумя мирами, и завладели ею, — заявили тогда художники.

Тем не менее, несмотря на такое личное надругательство над данной цивилизацией, ее последующий распад художник пережил как «травму».

Через 206 лет после путешествия императрицы Екатерины II 1787 года из Петербурга в Крым, зимой 1993 года, в несколько убыстренном темпе Бугаев в основном повторил маршрут этого пути. Правда, это была не первая его поездка в Крым. С 1984 года он состоит в Крымской ассоциации психиатров, психологов и психоаналитиков, участвуя в проведении разных проектов. Например, с композитором Брайеном Ино, специалистом по аудиотерапии, он посещал ряд психиатрических больниц, где выступал перед психическими больными. В одной из больниц же был создан эскиз к проекту «Асса-2», однако Сергей Соловьев не захотел снимать продолжение фильма [170].

Особенность поездки 1993 года состояла в том, что теперь Африка выступал не в роли аудио или арт-врача, а в роли больного, так что эта поездка имела инициационный характер. Как и одного из участников вояжа Екатерины II, принца де Линя, основным мотивом стала жажда обретения новой идентичности.

Участник акции, философ и психоаналитик Виктор Мазин во врачебно-художественном дневнике этого путешествия «Афразия» обрисовывает своего рода «Дикое поле» эксперимента, опять-таки заставляя вспомнить отношение к суше, отделяющей северные и южные моря Восточно-Европейской равнины, у Б. Шергина и М. Волошина. «Речь, вероятно, пойдет о континенте, о непрерывном пересобирании Образа из сопредельных фрагментов, о последовательном формировании фиксируемого в качестве твердой земли всегда лишь возможного основания, твердого вопреки хрупкости души, человека, художника.

Например, возможно, будет сказано о своего рода тектонической контаминации, которая разворачивается в области становления субъекта по границе сопряжения онто-био-морфо-генетических программ и социо-экологических обстоятельств складчатой территории.

Именно это разворачивание "внешних" баталий на "внутренней" территории и приковывает взгляд заинтересованного наблюдателя, который, сам того не замечая, испытывает в своей зависимости от наблюдаемого безусловные перемены».

Это путешествие началось тоже (как и в 1787 году) холодным январем (28.01.1993). «Мы едем в Симферополь через Москву и Киев, то есть через две столицы, через два очага формирования истории и географии Руси, России, Советского Союза, России, Украины. Возникновение на пути из бывшей столицы России в столицу Крыма Симферополь двух столиц "новой" России и "новой" Украины — не кажется случайным. И не в последнюю очередь в связи с теми переживаниями, которые навели Сергея Анатольевича Бугаева на мысль о необходимости соучастия психиатрии в его судьбе» [84, 95].

Под «переживаниями» имеется в виду психическое расстройство, вызванное распадом СССР, в которое впал Африка, решив излечиться от него в Симферопольской психиатрической больнице, под крылом друга и соратника по ряду творческих начинаний психиатра и художника Виктора Самохвалова. То есть это оздоровительное путешествие с самого начала замышлялось и как художественная акция. Дотягивает ли самопостановочный характер предприятия до жанрового масштаба оперы и здесь, как это можно сказать в случае путешествия Екатерины II в Крым? Конечно, это авангардистская опера, в духе «Жизни с идиотом» Альфреда Шнитке. И элементы новейшего экспериментального романа в этом тексте-экспромте имеются.

Для медленного и плавного перехода от традиционного художественного существования к медицине состоялась встреча с одним из создателей группы (точнее, как позиционируют себя сами медгерменевты, Инспекцией) Медицинская Герменевтика Сергеем Ануфриевым (ставшим позднее известным также как соавтор заметного на нынешнем литературном горизонте романа «Мифогенная любовь каст»), «Художественная практика "Медицинской герменевтики", — пишет Макс Фрай, — не может быть описана в рамках обычной классификации по жанрам: она включает в себя изготовление художественных объектов, перформансы, писание текстов и просто ведение дружеской беседы, но, в сущности, не является ни тем, ни другим, ни третьим и не суммой всех этих занятий. <... >. Уже название группы указывает, что она занята в основном определением и истолкованием неких симптомов с целью, возможно, лечения болезни, о которой они свидетельствуют» [127]. Так искусство, медицина и герменевтика образуют жанровый текстуальный треугольник, очерчивающий символическую территорию событий.

«30.01.93. Суббота. За беседой с Ануфриевым о ванной и поезде как местах наиболее удачных — в силу частичного снятия физической гравитации — для проявления ментальной гравитации мы подъезжаем к Матери Городов Русских — Киеву.

Состояние Сергея Анатольевича Бугаева переменчивое: редкие вспышки заинтересованной активности сменяются длительной безучастностью. За окном бежит

Днепр, зона расселения славянских племен. Москва-река, а тем более река Нева, будут освоены позже.

Место памятника Ленину уже занимает электронное информационное табло. И теперь рабочие неспешно отбивают рельеф, изображающий Красную площадь. Возбужденный и ошарашенный этим деянием, причитая, Сергей Бугаев фотографирует происходящее...

Вероятно, очаги максимальной идеологической нагрузки в настоящее время больше всего и беспокоят. Исторический период первостепенного значения не имеет. Важен комплекс («текстуальный блок», в терминологии Ю. Кристевой. — А.Л.). Важны действия и взаимодействия, разыгрывающиеся с одинаковой мощью по разным силовым временным пунктам. Все ожили: Ярослав Мудрый, Иван Грозный, Петр, Ленин, Сталин. И сам Н.Ф. Федоров, для которого искусство и наука соединились в общем деле воскресения умерших отцов. В Софийском соборе ноуменальное доминирует над феноменальным. И через Софию-премудрость монументальное доминирует над феноменальным. И через Софию-премудрость Киев стал ядром не только христианизации, но и оксидентализации¹: эйдос Платона, а не копье монгола, вводится через Киев. Именно с этого участка начинается адаптация к западной дискурсивности.

Глас Божий — Всюду слышимый.

Глас Божий — Всюду видящий.

Не они ли ведут к синдрому психического автоматизма, который несколько лет назад Сергей Бугаев называл своим любимым синдромом. Нелегко, видимо, бороться с синдромофилией» [84, 96—97].

На следующий день, который также прошел в Киеве, по описанию В. Мазина, Африка многократно отбивал чечетку, всегда неожиданно и в самых неподходящих для этого местах — в очень узком, почти отвесном винтовом проходе на колокольню в Киевско-Печерской лавре, в ресторане «Днипро», в вагоне метро... Время от времени пел частушку военных времен «Гитлер был укушен за ногу бульдогом» и громко смеялся.

«Киев в хрустальном дребезжании. Мороз. Пронизываемый кристалликами. Посетили еще ряд сакральных позиций: видели отцов, братьев живых, святые мощи в пещерах. С.А. Бугаев говорил о гипербулике² и о доминировании у человека инстинктов — пищевого, полового и стремления уйти на покой, то есть уснуть, умереть: фактически описывал, в соответствие с З. Фрейдом, основные влечения — Lebenstriebe и Todestriebe».

В. Мазин размышляет о нешуточном характере задуманного предприятия. Ведь население психбольницы, представляя собой модель социума в целом, имеет свою жесткую иерархию. За пару недель до начала поездки по TV был показан репортаж из Ингушетии, где после бомбежки из какого-то городка бежало все здоровое население, включая врачей местной психбольницы. И тогда брошенные на произвол судьбы больные сразу же избрали комитет спасения как орган самоорганизации. Больные самоорганизовались и собственными силами навели порядок. Более того, были провозглашены мир и дружба политически разделившихся чеченов и ингушей, начался праздник интернационального единения, а также свободы в пределах больницы (на «волю» никто не бежал). Буйные при этом были изолированы в подвальных помещениях. То есть произошло выделение больных среди больных, как это происходит в «здоровом» обществе, по описанию М. Фуко.

Путешественники размышляют, что новенькому в психбольнице придется проходить обряд инициации, что бы занять «свое» место в структуре данной социальной общности. Учитывая особенности Бугаева, В. Мазин приходит к выводу, что больного не устроит субмиссивная (подчиненная) позиция. «Риск, лишенная внешней логики самоссылка в неблагоприятные условия могут быть связаны с бессознательным поиском опасности, сопряженным со стремлением уменьшить невротическое беспокойство» [84, 98]. Африка часто заговаривает о распаде страны, беспокоится за будущее разных ее регионов, мыслит «героически-освободительным образом». Так диссоциация страны, состоящая из ряда разнокодовых диссоциаций — территориальной (распад страны), экономической (распад единой государственной формы собственности), идеологической (распад единой идеологии), «товарно-этикеточной» (появление рекламы на разных языках/появление невиданных продуктов типа йогурта, папайи и киви — привела к диссоциации личности. Ни участники тогдашнего эксперимента, ни автор этих строк не обладают статистическими данными о росте числа шизофреников после распада СССР, но личный опыт свидетельствует о шизофренизации в геометрической прогрессии.

1.02.93 путешественники уже в Симферополе. В городе хмуро и холодно. В такой сезон 170 лет тому назад Константин Батюшков здесь окончательно сошел сума.

Африка всячески оттягивает визит в клинику. Группа совершает сужающийся фракталообразный обход по геометрии города, несколько раз успев пообедать. Наконец около 17.00 состоялась краткая, носившая сугубо деловой характер встреча с профессором В.П. Самохваловым. О художественной составляющей опыта знают только он сам, заведующая острым психическим отделением Крымской республиканской психиатрической больницы И.А. Строевская и три молодых помощника Самохвалова Лена, Олег и Айдер. На направлении был поставлен диагноз предварительного обследования — «Реактивное состояние». В детстве, между прочим, Африка мечтал быть космонавтом, а одна из первых его картин после переезда в Ленинград представляет собой яркое нео-экспрессионистское изображение Белки и Стрелки — первых космонавтов-собак.

И вот в 18.30, после завершения формальных процедур, в ходе которых больной Бугаев периодически взрывался странным дребезжащим смехом, санитары уводят его по коридору, вдоль которого группами располагались старожилы заведения. В больнице — педикулез. Бритье наголо неизбежно.

Психиатрическая больница была организована в Симферополе в 1824 году, чуть ли не раньше возникновения самого города, на базе солдатского госпиталя. В конце XIX века по проекту архитектора Фрезе в центре города было построено специальное здание, изначально задуманное как психиатрическая больница, с моргом и водонапорной башней. То есть если в других городах в центре находится крепость. Собор или рыночная площадь, то здесь именно больница (напротив — почти столь же древняя тюрьма). Это здание до сих пор не подвергалось существенной реконструкции.

Первыми пациентами этой больницы были страдавший белой горячкой солдат Сидоров и «непотребная девка Парашка» с «французской болезнью» (сифилисом). Во время Второй мировой войны с приходом немцев, как это обычно бывало, большая часть больных была уничтожена в газовых камерах. Однако вновь поступавших больных лечили уже немецкие врачи, заполняя истории болезни на немецком языке. В советский период в больнице проводилась терапия в основном нейтолептиками и шоковыми дозами инсулина. Такой стандартный подход иногда приводил к гибели пациента. Мне известен случай, кода поздно вечером был доставлен отдыхающий из санатория с галлюцинациями. Дежурный врач велела «успокоить» его, и он умер. Вскрытие показало, что галлюцинации возникли на почве пищевого отравления. У другого пациента, местного журналиста, галлюцинации вызывал... тоже так до летального исхода и не распознанный солитер, в больнице, с ее пищевым рационом, естественно, только усиливавший провоцирующее чувство голода давление на желудок жертвы.

Водители городского транспорта с гордостью объявляли название ближайшей одноименной остановки — «Психбольница». Но однажды это название изменилось на «Художественный музей», и такое торжество транспортного оптимизма как будто бы предваряло общую стратегическую цель эксперимента Африки по изживанию болезни художеством. Больница находится на улице Розы Люксембург. По этому поводу можно было бы вспомнить и влюбленного в эту немецкую революционерку героя «Чевенгура» Копенкина, но, кажется, констатировать платоновскую ситуацию, не владея языком самого Андрея Платонова, — только поминать его имя всуе. Отметим только, что и Крым в целом стал средоточием психиатрических клиник. По мнению профессионалов психиатрии, периодически пробуждающийся архаический миграционный механизм влечет шизофреников в Крым из разных регионов бывшей страны. По установленным В. Мазиным данным, все лидеры крымских политических партий — бывшие пациенты психбольницы с разными диагнозами. В описываемый период они появлялись в больнице с просьбой сохранить за ними инвалидность, дающую право на получение пенсии и возможность не работать, но при этом убрать сам диагноз. «Эти люди способны к мощной индукции, и за ними действительно движутся "нормальные" народные массы» [84, 104]. К моменту прибытия Африки в больнице пребывало 1100 больных, около 300 из которых находились в закрытых стационарах, в том числе судебно-психиатрическом.

Что же касается Африки, по его собственному признанию Самохвалову в момент госпитализации, при виде девушки-врача он испытал сильное половое возбуждение. «Страх перед потерей себя, похоже, вызывает к работе инстинкт самосохранения, сохранениия-себя-в-другом». В первые дни Пациент перенес также тяжелый грипп и приступ зубной боли, что специалисты трактовали как своего рода конверсии на тело, т.е. перевод болезни с психического уровня на физический.

В главной психиатрической клинике Крыма имеется своя палата № 6, с хроническими больными. Для врачей это своего рода индикатор здоровья остальных обитателей всего 1-го отделения больницы. Другие больные считают обитателей этой палаты единственно подлинно сумасшедшими и предпочитают с ними не общаться. Это маргиналы, которые видом своим демонстрируют прочим маргиналам их внутрибольничную центральность. Эту палату называют также «Зверинцем», что подчеркивает человеческий (гуманистический) характер представителей других палат. «Звери и с-ума-сошедшие лишены главного в человеке — сознания, совместного знания о самих себе: Homo sapiens отличает себя от Homo Delirius и Homo Animalus» [84, 104—105]. Находясь во взбудораженном состоянии, новый пациент начал вступать в контакт в основном с обитателями палаты № 6.

Если руководствоваться внешним видом и врачей, и больных, то подавляющее большинство находится тут в состоянии бодрости и радости. «Этот веселый человек с румянцем — наш врач, а вот румянец — не по причине крепкого здоровья, у него туберкулез», — провел художественную экскурсию профессор Самохвалов.

Не совсем здоровые врачи и не совсем вылечившиеся больные впадают в состояние «госпитализма», то есть налицо крымский вариант «Волшебной горы» (романа Томаса Манна). Ряд врачей всю жизнь проводят на территории больницы, где обрели свое жилье. Доктор С., лечивший Африку от простуды, говорил ему: «Не подумай, что я сумасшедший, но все проблемы возникают у меня там, за воротами больницы, а здесь — все в порядке. Через год В.П. Самохвалов сообщит в телефонном разговоре, что этот доктор переведен в пациенты. Буквальное повторение «Палаты № 6» Чехова.

Такое же нежелание покидать территорию больницы охватывает и некоторых выписавшиеся больных. К примеру, художника Анатолия Николаевича Перегуда. В свое время, в один из весенних дней 1958 года стены и асфальт города-героя Севастополя был покрыт надписью «Все силы на борьбу за наилучшее будущее человечества». Диагноз, который был поставлен автору, — «простая шизофрения». В надписи было обнаружено издевательство над всей страной. Индивидуально выраженный коммунистический лозунг послужил достаточной уликой, не подозрением, а достоверным симптомом, что, по Лиотару, является отличительной чертой тоталитаризма.

Госпитализация автора привела не к исчезновению лозунга, а к его, если так можно выразиться, «пленительному умалению». Каждый день на карточке размером с лист записной книжки лозунг продолжает регулярно проявляться над стендом для киноафиш. Официально выписанному из больницы, но не пожелавшему покинуть ее пределы Перегуду было выделено жилье, он выполнял некоторые художественные задания руководства больницы по созданию санкционированных призывов. В свободное время он охотно излагал содержание своих стихов, поэм, пьес. Заполняя паузы не то чтобы «изложением», а скорее «разложением» разнообразных размышлений, отчасти соотносимых с некоторыми высказываниями Африки: «Ленин, совсем как Иисус Христос через две тысячи лет, тоже всю свою жизнь выступал против богачей, что их нужно ликвидировать, чтобы побольше везде забастовок устраивали, в России и в других странах. В конце жизни даже фамилию себе придумал "Ленин" чтобы все люди как можно больше ленились».

Как писал примерно в это же время организатор Боспорских форумов современной культуры в Кечи (1993—1995), а позднее Крымского клуба в Москве Игорь Сид,

О, завтра в кайф тебе слабать
псалом, и горшую рениксу,
дерзай! Но в вечный наш шаббат
душа обязана лениться.

Я же в это время, также проживая в Крыму и тоже еще ничего не зная о «тайной» миссии Африки, работал корреспондентом крымской, но всесоюзной, по замыслу, газеты «Будем милосердны». Моя статья «Пятнадцать Советских Союзов» вызвала шквал одобрительно-невразумительных отзывов читателей. Госпитализм — не есть ли это термин для обозначения социального строя, утверждаемого на просторах бывшего СССР посредством шизофренизации? И тут впору вспомнить топографический принцип описания механизма действия невроза навязчивых состояний И.П. Павлова — образование болезненных пунктов и инерционный характер психических процессов в данном пункте по типу условного рефлекса.

Афразия (или афазия), как известно, вид психического речевого расстройства. Но термин этот приобретает и явные геополитические (и геопоэтические) очертания, на фоне, скажем, лихачевской Скандовизантии как характеристике Древней Руси или геоидеологической конструкции Евразия. Это косвенно подтверждает и эволюция культурологических проектов Сида, в ходе развития которых деятельность одно время ярко блиставшего на небосводе актуальной литературной жизни Москвы Крымского (геопоэтического) клуба была несколько свернута в пользу воли к Африке (сайт www.africana.ru дает объемное представление данных усилий, практическим плодом которых стала организация индивидуальных туров на Мадагаскар).

Толчком к настоящему сближению пациентов и Африки в Крыму стал следующий эпизод (6.02.1993). По телевизору показывали изучавшего счастье человека с кокосовым орехом под солнцем Флориды. Как бы бессознательно Пациент произнес: «Именно в этом месте я должен сейчас быть». Все с одобрением повернулись к нему и оживленно запричитали: «Все мы там сейчас должны быть».

И тогда наш Пациент принял решение выпустить стенгазету и подготовить специальную выставку, развернув ее в палате и в туалете. Это как бы подтверждает сказанное в предваряющей данный вояж беседе для журнала «Кабинет»:

— Африка, если перестанет творить, попадет в клинику.

— Мы, кстати, с ним об этом уже говорили. Он сказал, что когда попадет туда, будет продолжать создавать произведения.

С психиатрической точки зрения такое состояние обозначимо как синдром навязчивой репрезентации (СНР). При этом носитель этой идеи самой идее противопоставлен. Идея столь же принадлежит ему, так как она «родилась» и «существует» в «его голове», сколь и не принадлежит — он лишь одержим ею, и она не подвластна ему, а авторитарна и садистична. Этот механизм установления господства себя над собой рождает в своей раздвоенности сомнение. Целый веер сомнений типа «ложиться или не ложиться в больницу», «делать или не делать выставку» раскрывается в центральном: «Быть (художником) или не быть?».

Помнится, самый первый таким образом вопрошавший (Гамлет) тоже притворялся сумасшедшим...

В течение последующих пяти дней Пациент испытывает состояние возбуждения и бездействия. Не говоря ничего, куда-то убегает, потом рассеянно что-то слушает, потом наблюдает за какой-то сценой. Понаблюдать, конечно, есть за чем. Вот (11.02.1993) в отделение поступил кришнаит, часами распевающий мантру: «Харе Кришна, Харе Кришна...».

Всякая сопровождающаяся посвящением смена статуса, переход из одного состояние в другое сопровождается и сменой имени. Деноминацию пережили и город на Неве (альтернативами «исконному» Санкт-Петербургу тоже были Петроград и футуристическое предложение от Солженицына — Свято-Петроград), и Пациент оттуда. Последний получил несколько новых имен, среди которых закрепились — Питер и Балтика. Имена эти точно маркируют пространство. «Балтика» указывает на контрапункт Черного моря — Балтийского, на котором был основан город имени хранителя, Святого Петра. А имя Сергей оказалось недостаточно значимым и было вынуждено уступить место тотемному имени, имени на переходный период, которое связывает персонаж с территорией. Имя создает поля толкований. Толкования расширяют сеть коннотации имени, подключают его к сети камуфлирующих друг друга замещений. В одном из финских журналов: свое имя Африка получил от собственных родителей, кенийских дипломатов. В другом, американском, это имя было интерпретировано как связь с великим русским поэтом Пушкиным, предки которого были из Африки. Поэтическая же линия вела от Пушкина к Андрею Белому, настоящая фамилия которого была — Бугаев. Сам Бугаев теперь точно не знает, почему он Африка — так назвал его Борис Гребенщиков, когда привел в «Ассу».

«Больные» и «здоровые» крымчане демонстрируют патриотически навязчивый крымоцентризм. По местному телевидению молодой художник на основе сравнительного анализа физической карты мира и «Божественной комедии» Данте приходит к выводу, что Крым — место грядущего пришествия Сатаны. Но для «выздоровевшего» больного, добровольного обитателя клиники Перегуда, как и для большинства крымчан по месту рождения или по призванию Крым остается местом Рая (несмотря на все местные свершения «меченого»). Основания для Рая, по Перегуду: Крым — середина мира, 45-я параллель. На последнее обстоятельство особое внимание обращал и Макс Волошин в геопоэтическом проекте превращения Крыма в английскую колонию. А Сид утверждает: «Эстетическая ось мира проходит через Крым». Сид, смертельно обидевшийся на меня Сид за то, что при первом цитировании этого посыла в статье «Крым: у входа в Аид» для «Литературного пейзажа» журнала «Знамя» (1997, № 7) вместо «мира» у меня почему-то (ответь, доктор Фрейд) вышло — «Крыма» же, так что получилось: «Эстетическая ось Крыма проходит через Крым» — почти как «Экономика должна быть экономной».

Однако вернемся к «крымопсихономике». 12.02.1993 Пациент по-прежнему находится в состоянии торможения, поглощен авизированным миром больного, отказываясь от осуществления своих планов. В. Мазин предполагает, с опорой на труды доктора Строевского, что это и есть «период ухода»: «Отдалиться от людей, чтобы пропеть им новую песнь» [84, 111]. Так, из двух действий, складывается «синдром Заратустры»: сначала — уход, отшельничество, потом — возврат, самопрезентация, в ритуальных актах выступающая как претензия на высокий пост в социальной иерархии. Субъект оказывается перед необходимостью само-презентироваться. Это выражается в удвоении одной из двух стратегий: само-обнаружения и само-скрывания. Одна из любимых китайских поговорок Бугаева: «Чтобы быть незаметным, нужно стать в центре города под ярким фонарем». Аналогичная стратегия свойственна ему при включении механизма концептуалистского переприсвоения уже готовых образов — художников и «страны» (коллекционирование флагов и монументов).

Это чередование составляет еще одни ритм повторов появления и исчезновения. В процессе повторения проявляется и процесс семиотизации (Р. Якобсон). «Несоздание произведений открывает путь медицинскому вмешательству, так как, если всякое творчество является психотерапией, то прекращение творчества запускает другую психотерапевтическую машину. Брешь между мозгом индивида и средой обитания заполняется медицинскими препаратами. Социальная среда репрессирует такого рода индивида, используя два механизма: либо, по тем или иным мотивам, препятствуя его творчеству; либо провоцирует его на постоянное творчество, доводя художника до состояния, требующего вмешательства психиатрии. Явление усилено и "благоприятно" обусловлено массовым воспроизводством и механизмами функционирования художественного рынка».

13.02.1993. Пациент жалуется на уголовные элементы в отделении. Его мучает насилие над больными. Больные же стоически уверены, что их спасут из космоса.

14.02.1993. Пациент сосредоточен на теме татар, лечения, войлока (в связи с историей художника Бойса, которого в годы войны, в которой он принимал участие в качестве летчика, якобы спасли татары, обмазав жиром и закутав в войлок), болезни как адаптации.

15.02.1993. Адаптация означает и согласие на определенные условия, и чувство комфорта именно в данных условиях. Пациента спасает сон, в который он подолгу погружается в самых неблагоприятных для этого условиях. В. Мазин видит сходство этой ситуации с эпизодом фильма «Асса», когда приговоренный к смерти Банан спокойно уснул между своих убийц в автомобиле в момент его транспортировки к месту убийства, во сне же он увидел произведения искусства.

16.02.1993. У Пациента развивается культ яйца: на яйца он обменивает всю остальную еду. По Мазину, в этом могло выражаться: а) стремление запасти питательный продукт; б) регресс к фаллической фазе развития; в) символический возврат к мировому космическому яйцу пренатального³ состояния. Вообще-то яйца, наравне с хлебом, выполняют функцию денег в больницах, пионерских и исправительных лагерях.

Выходит первая стенгазета, инициированная Пациентом, но выполненная другим больным. Мышление берет верх над деянием. Одна из проблем искусства — изготовление его чужими руками. Сознание при наемной форме производства произведений приобретает не только дополнительные пары рук, но и дополнительные навыки. Пациент приобретает книгу «Герои Советского Союза» и на следующий день пытается за сигареты нанять помощников по вырезанию из книги портретов для выставки. Использование готовых (ready-made) форм — проявление десубъективации и деавторизации. Основоположник данного жанра Уорхол — один из героев Африки и один из пунктов сборки Идеал-Я.

Название газеты довольно самокритично: «Это газета самых многочисленнейших в мире больных, тормозящих больше всех Совершенствование Человечества под руководством Психиатрии». Тексты этой крымской психиатрической свободы слова прямо противоположны друг другу.

1. «В постоянном увеличении психиатров и психбольных? Для психиатрии смысл, конечно, есть. Подавляющее большинство психиатров "работают" чисто для своей зарплаты, работают чисто формально, без всякого смысла для всего человечества, и в огромный убыток для человечества.

18.02.1993. Ночью, когда Пациент клеил Героев Советского Союза, к нему подошел один обитатель и спросил: «Ты диссидент?». А потом тихо запел: «Союз нерушимых республик свободных...»

20.02.1993. Обитатели весь день обсуждали проблему СПИДа. Пациент, вероятно, в связи с высокой температурой, заигрывает с Обитателями, имитирует их речь, жесты и мимику. По мнению наблюдателей, это пример пересубъективации как пример истерического изменения личности, то есть десубъективация как пересубъективация.

23.02.1993. Все отделение праздновало День Советской Армии и Военно-Морского флота. В «Зверинце» на стенах над кроватями, лишенных традиционных подушек и одеял, висели чистые листы бумаги с тщательно наклеенными на них фотографиями Героев Советского Союза. Это был первый этап к собственно подготовке выставки в Музее Прикладного искусства в Вене. В этот же день Африку выписывают из больницы. По этому случаю из Вены приезжают Питер и Икси Невер. Как интерпретируется созданный в это время Африкой рисунок «Автопортрет» (№ 6), на рисунке изображен ребенок с особенно точно изображенными ушами и квадратной радужкой одного из глаз (что связано с комплексом близорукости и контактными линзами). В целом, это лицо победителя, что в этологии называется «плюс-лицо». «Доминантный ребенок тот же юноша, являющийся источником Героя, который в итоге вырастает в Мудрого старца. Негативной стороной этого личного мифа является бродяга (собиратель сплавного леса в сновидениях), странник, бегущий из дома и воспринимаемый дома как злодей. Женскими элементами роста Героя являются непосредственность и теплота и фатальность эротики Принцессы-Соблазнительницы, а при достижении образа Героя — идея объединения с Амазонкой как олицетворением женского интеллекта, женщиной-компаньоном. Учитывая 10 выростов "огнебыка", их семантику можно интерпретировать как X карту Торо "Колесо фортуны": счастье и несчастье одновременно, приобретение и утрату, словом, стереотипное повторение. Целостная семантика личности Африки выглядит как бессознательное стремление к вырастанию из юноши в Героя. Отсюда стремление к презентации героических (имперских) символов, интеллектуализации при отказе от эмоций, воздушной стихии из стихии огня (устремление Ленина в космос в центральном зале венской выставки, красные [огонь] флаги)». Так объясняется презентация в симферопольской клинике множеств Героев Советского Союза. В.П. Самохвалов не совсем согласен с трактовкой символическими родственниками Африки (в частности, В. Мазиным) поведения Африки как болезни, синдрома навязчивой репрезентации. Для профессора это — вырастание архетипа героя с фиксацией на идеях инициации. Синдром же отличается более строгой стереотипизацией, меньшей продуктивностью и большей консервативностью. «В случае с Африкой мы замечаем нечто более интересное, особую когнитивную символизацию с определенным семантическим полем, которое отчетливо очерчено. Пример творчества Африки идеален для понимания эволюции символа и возникновения принципиально нового символа. Это связано с тем, что его творчество аналогично патологическому, впрочем, как любое творчество, благодаря иконичности более наглядно позволяет понять стадии онтогенеза нового символа». Его репрезентация бывших институтов власти направлена в будущее, поскольку в результате контаминации объекта возникает новый символ с новой семантикой (контекстом). «Реализуя индивидуальный (коллективный) подсознательный миф, он использует объекты прошлого для построения личного (коллективного) будущего. Его путь Героя — это, в сущности, лишь одна ячейка общенациональной биологии» [84, 134].

24.02. Начинается трехдневный отдых в Ялте. Нельзя сказать, что Сергей Бугаев стал менее странным — он резко встает, чтобы куда-то бежать, но тут же ложится в постель. Скорее госпитализм прогрессирует, пришел к выводу В. Мазин. Предсказанный Самохваловым кривой путь домой осуществляется вопреки желанию скорейшего возвращения домой. Вновь имеет место отсрочка и обход: из Симферополя в Ялту, из Ялты в Симферополь, из Симферополя в Киев, из Киева в Москву, и лишь оттуда в Петербург.

Как резюмирует итоги эксперимента В.П. Самохвалов, из чтобы уточнить законы эволюции искусства, полезно в качестве объекта исследования рассматривать не саму символическую систему, а художника, точнее, поведение последнего. Это предположение связано с гипотезой о том, что поведение можно объективно наблюдать и транслировать в контекст материальной культуры и мифа. Из триады: поведение, объекты культуры, тексты культуры — для Самохвалова первая составляющая является самой объективно фиксируемой. Ведь поведение нисходит к глубинному эволюционному бессознательному, потому что мозг человека включает в себя мозг рептилии, млекопитающих и приматов. «В иерархии элементов поведения человека, и в частности Художника, можно с помощью достаточно простых методов выявить те, которые связаны с древнейшими адаптациями и относительно новыми историческими слоями. В поведении запечатлена память об индивидуальном и историческом прошлом. Таким образом, понимание текста культуры возможно через поведение конкретного творца культуры» [84, 121].

Предложенный С. Бугаевым и В. Мазиным крымский психиатрический арт-проект, который для самих художников был шагом для осознания Африкой структуры и цели предстоящей на родине доктора Фрейда выставки крымскими учеными-психиатрами был истолкован как подтекст (палимпсест) своего проекта. Любопытно, что в качестве одной из идей Боспорских форумов 1993—1995 гг. была попытка подхода к Крыму как к палимпсесту. «TABULA RASA» — так была названа концептуальная выставка московских художников на пустынном и, как тогда казалось, никому не нужном острове Тузла в Керченском проливе, ставшая гвоздём программы 1-го Боспорского форума. Предполагалось, что геопоэзис лучше всего пойдет на территориях, не отягощённых чрезмерным культурно-историческим «балластом» и другими заметными геопоэтическими проектами. Как известно, вскоре геополитика именно здесь же и перечеркнула геопоэтические начинания. Теперь тут особо не поконцептуальничаешь...

Ученые на примере Африки описали клинику нового синдрома навязчивой презентации (с утверждением авторства термина В.А. Мазина). Для них стало очевидным, что это этап формирования принципиально новых когнитивных (символических) структур. Так родилась концепция Принципиально Нового Символа теории эволюции искусства и проект «Острый опыт научной эндоэкспектации⁴». Далее этот научный проект стал частью экспозиции. Таким образом, перед нами уникальный случай теснейшего плодотворного диалектического взаимодействия искусства и психиатрии, который ранее наблюдался только в сопоставлении искусства и художественной критики, искусства и искусствоведения (соответственно — литературы и литературоведения, литературной критики).

В палимпсесте проекта группы С.А. Бугаева предполагается: «Вполне возможно, что самой важной проблемой научного и метанаучного концептуального проектирования является вопрос о выборе между эндоэкспектацией и инспекцией». То есть следует ли объект рассматривать изнутри или извне, и что достигается и утрачивается при выборе между этими двумя типами проектирования и их последующими презентациями?

«Заметно, что эволюция познания вообще идет в направлении от инспекции к эндоэкспектации, регресс познания означает возврат к инспекции. Всякий раз, когда эндоэкспектация удачна, возникает новое направление науки и искусства. Возможно также, задачей концептуального искусства является обозначение и распознавание символов Мира в человеке (эндоэкспектирование) и человека в Мире (инспектирование). Сам человек организован по принципу двух миров: проективного и интроективного, то есть поглощенного; кроме того, сам человек одновременно является объектом инспекции и эндоэкспектации. Символы двух Миров взаимно транслируются, поэтому выпадение символических структур во внешнем Мире приводит к изменению "внутреннего" языка (речи, поведения). Этот процесс клинически выглядит как афазия. Стереотипная презентация философами рассматривается как результат научного шовинизма, связанного с погруженностью в инспектирование и утратой способности заглянуть внутрь явления (Fayerabend, 1975).Шовинистической науке (выделено мной. — А.Л.) следует противопоставить научный анархизм, который рассматривает любую концепцию как версию, подверженную естественному отбору».

В химии и биохимии все результаты получены исключительно инспекционным методом. Тогда как алхимия намечала иной путь развития науки, приписывая элементам этические и психологические качества (добро, зло, алчность), сопряженные с космическими силами. Алхимики пытались рассматривать химические реакции с позиций фермента или ингибитора, считая себе посредниками в превращении элементов. После Средневековья эта позиция считалась бредовой. Большинство разделов химии теперь обходятся без эндоэкспектирования, но без этого метода уже не может обойтись биохимия. Все данные о строении ДНК и РНК, о структуре белков и генов, цикл Кребса (процесса полного окисления в организмах), взаимодействии вирусов с клетками получены на свету. В организмах же большинство таких процессов протекает в полной или относительной темноте. Для того чтобы выяснить, как все это выглядит внутри нас, необходимы специальные исследования в среде, эквивалентной организму. Но пока биохимики, не располагающие технологией, сравнимой по своим размерам с величиной молекул белка, не могут получить таких данных.

Физика от классической механики до современной ядерной физики также исходит из положений тотальной инспекции Аристотеля. Законы Ньютона касаются наблюдателя, находящегося за пределами тех тел, механика которых констатируется. Однако как могут выглядеть эти законы с позиций самих взаимодействующих, движущихся и находящихся в состоянии покоя тел? Физику мешают эндоэкспектироваться, по всей вероятности, размеры и неодушевленность предметов познания.

Все математические модели до недавнего времени были результатом инспектирования, что отражается в равнозначной взаимозаменяемости математических символов. Однако большинство разделов новых математик, таких как теории множеств и топология, имеют операции с неопределенными величинами и понятиями. А такой подход в принципе соотносим с неопределенностью и спонтанностью интуиции. По всей вероятности, математика имеет огромный потенциал эндоэкспектации, который с течением времени может быть транслирован из нее и в другие науки.

Биология в основном пользуется методами эксперимента, то есть инспектированием. Исключением оказывается этология, занимающаяся наблюдением за человеком и животными в неэкспериментальных, естественных условиях. Исследование этологом культуры предполагает его включенность в культуру. А если этолог наблюдает за приматами, он и должен в принципе вести себя, как примат, включаясь в иерархию группы, учитывая принципы ее организации.

В медицине также доминирует метод инспектирования, однако и с эндоэкспектацией связаны немалые достижения. К попыткам проникновения во внутреннее пространство болезни можно отнести опыты самонаблюдения при прививании самому себе инфекционных патологий, испытания на себе препаратов. Как пишет в статье «Этика и этология художника» сам Сергей Бугаев-Африка, «традиция такого рода отношений все-таки определенным образом присутствует еще и тогда, когда, скажем, такие люди, как Богданов, организуют глобальный утопический процесс полного переливания крови жителям земли с целью их объединения» [84, 139].

Позднее Сергей Соловьев (не кинорежиссер, а поэт, художник, ведущий цикла культурологических представлений в московских клубах «Речевые ландшафты») в своем «крымском» романе «Дитя» как будто бы развивает эту идею в утопическом проекте карнавального обмена: «Народы меняются гимнами, флагами, нац. костюмами, гос. языками, паспортами, генетическими и банковскими кодами, а главное — национальными характерами. Такие массовые ежетысячелетники по влезанию в шкуру другого народа. На, скажем, месяцев девять» [176, 11]. Такой обмен детализируется в новом сборнике «Крымский диван»: «...Мы придумываем планетарный перформанс: каждая страна запускает в небо дирижабль, несущий под своим брюхом самую сокровенную национальную реликвию; дирижабли несут вокруг земли, нации освобождаются от своих фиксаций и фобий; небо едино! Через несколько страниц у нас пришли в движение и вступили в территориальный адюльтер мировые скульптуры, здания, улицы... Обменявшись серией будетлянских рисунков, мы договорились уже до обмена паспортами, языками, национальными характерами... А потом, поуспокоившись, спускаем со стапеля Эльсинора призрак отца Гамлета: семиметровый радиоуправляемый буй в виде отца, бороздящий океанические воды. Этот тускло мерцающий фрейдоносец, пошатываясь, гудит во мгле: "Прощай и помни обо мне!" И смолкаем, задумавшись о создании женщины — иной, альтернативной...» [177, 398].

Однако вернемся к крымскому психиатрическому ответу на петербургский художественный вызов Африки, к двум, наметившимся в Крыму в 1993 году, подходам к науке, которые формируют два противоположных подхода к концептуальным образованиям. Инспекция предполагает экспирацию, в переводе с латинского (expiracio) — выдох, испарение, то есть феномен отталкивания и отрицания от исследуемой группы, возникающий при инспекции, что ведет к догматизму. Инспекция сопровождается стериотипным и навязчивым воспроизведением одинаковых мыслительных конструкций, стереотипной презентацией. Такое воспроизведение является структурирующим ритуалом и аналогично увеличению проецируемых «Я». «Биологической причиной такой традиции является снижение репродуктивности человека, что вынуждает его замещать число возможных потомков числом стереотипно повторяемых объектов. Число типов презентаций конечно и соответствует числу воплощаемых мифологем... Стереотипизация способствует консервации презентаций и соответственно культуральных символов. При условии снижения разнообразия и гипертрофии, стереотипная презентация приобретает имперский тип. Позитивное значение воспроизводства стереотипных символов состоит в том, что данный процесс является высоко адаптивным, он поддерживает устойчивость культуры» [84, 125—126].

Совсем иначе дело обстоит с инспирацией (от лат. inspiration) — вдох, наполнение. При рассмотрении явления в его внутреннем мире происходит интроекция, основанная не столько на объяснении, сколько на понимании объекта или явления. Этот по сути своей творческий процесс таит свои опасности, так как предполагает слияние с объектом. Так, если исследуемым явлением служит болезнь, вполне вероятно, что исследователь и сам не сумеет выйти из этой болезни. Основной задачей тут оказывается сочетание «регресса к объекту» с «актуальным переживанием собственного Я». Такой процесс напоминает контролируемый транс или игру на сцене. Обучение управляемому трансу с сопутствующим строгим контролем состояния является обязательным условием введения в шаманскую технику.

В какой степени эти идеи применимы к гуманитарным наукам? Когда М. Волошин критикует заданный Пушкиным романтико-туристический, поверхностный, взгляд на Крым всей предшествовавшей ему русской литературы и искусства, предлагая на опыте собственной судьбы постижение этой трагической земли изнутри, он выступает за прогрессивный гуманитарный переход от инспекции к эндоэкспектации. А когда современный литературовед Андрей Зорин просто объявляет гипсовые фигуры пионеров в крымских парках советской эпохи симметричным отражением развернувшейся на этих землях в XVIII веке «метафоры мирового господства» [71, 131], это регресс к инспекции. Поразительно, что даже бывший солдат вермахта, ставший потом выдающимся искусствоведом, Ханс Зельдмайр, был более вдумчивым к данным, заслужившим у нашего современника только презрение, предметам. «Летом 1942 года в России я видел в одном типичном "парке культуры" следующую сюрреалистическую картину, причем — в действительности: на фоне сине-стального неба возвышалась некая скульптура — одна из тех античных скульптур, что серийно фабрикуются из самого дешевого бетона с гипсовой обмазкой, одна из тех, какие знает всякий, где-либо посещавший подобные "парки культуры". Из обрубка оторванной руки торчал многожильный проволочный каркас — как обнаженная сеть кровеносных сосудов. И за всем этим — небесная безоблачная синева. К цоколю статуи один солдат пристроил снятое колесо какой-то машины и расстелил поверх свой красный шейный платок, а между ног Аполлона, на плоскости цоколя разложил свой ужин, три трофейных яйца. Подавляющий, резкий свет послеобеденного солнца являл всю эту сцену в какой-то зверской, стальной жесткости и с такой пластикой, которая вызывала боль. Если бы можно было установить выдержку, как в цветном фильме, на мгновение, умещающееся в разрыве одной секунды, получилось бы несомненное произведение сюрреалистического искусства, — быть может, не шедевр, но, во всяком случае, — не слабее всех тех дюжин и сотен достижений, что можно видеть на выставках сюрреализма. Художником, создавшим эту композицию, была тотальная война, которая случайно и в искалеченном виде собрала вместе в тесном пространстве что-то, никак друг другу не принадлежащее, извратила вещи и помешала им (оставаться самими собой). Инструментом искусства могла служить наведенная на резкость цветная камера, я был только посредником, который открыл в реальности подобный, никогда прежде не изображавшийся мотив» [27, 74]. А. Зорин же вольно или невольно санкционирует памятникоборчество, переходящее в могилоборчество, на просторах бывшего СССР, принимающего порой весьма нелицеприятные черты.

К сожалению, некоторые тезисы А. Зорина берутся за отправную точку дальнейших инспекций в его же духе. «Для нас в первую очередь привлекательна идея политического единства русского славянства и гораздо менее привлекательны "пережитки великодержавности", "бытовое и милитаристское истолкование русской тяги к

Крыму", о которых ведет речь А. Зорин в статье "Крым в истории русского самосознания"», заявляют разработчики проекта рабочей группы Вологодского государственного технического университета «Образ Крыма в творчестве писателей, поэтов и художников Русского Севера» [162] на Летней школе Международного консорциума изучения европейских культур, о чем еще пойдет речь ниже. Милитаризм, конечно, очень плох, но почему он отождествляется с «бытовой» тягой? Более того, «бытовая» тяга поставлена по «порочности» своей на первое место, а «милитаристская» — на довольно оскорбительное для нее самой, если таковая, действительно, существует в природе, второе? Возможно ли политическое единство на основе искоренения именно бытовой тяги? Не подрывают ли начитавшиеся А. Зорина, увлеченные утопическими научными обещаниями К. Вашика и опоенные с подачи В. Казарина продукцией Бахчисарайского винзавода северяне экономические основы такого единства? К сожалению, и без них курортная бытовая тяга наиболее мобильной части россиян ориентирована теперь больше на Анталию, Хургаду и брега Сиамского залива, чем на брега Тавриды, что способствует дальнейшему крымскому запустению. Об отмеченной «ячейке филологической биологии» особый разговор ниже.

Что же касается чисто теоретической вероятности вариантов силового давления в той или иной политической ситуации — тут как раз сейчас можно было бы вообще обойтись без «милитаризма», в связи с возросшим значением газовой заслонки между геополитически разведенными «рабочим» и «колхозницей». Правда, такая ситуация способствует поискам нового, просвещенного милитаризма XXI века со стороны иных брегов. Информация о первом на территории бывшего СССР саммите НАТО в Риге в конце ноября 2006 года крайне скудна, но, если верить газете «РБК-daily», стратегической его целью был поиск путей создания сил быстрого реагирования для предотвращения «энергетических угроз». Накануне один влиятельный американский сенатор-республиканец приравнял попытку приведения цены на газ Россией для Украины к мировым стандартам к... «вооруженному нападению». Поэтому легендой ближайших военных учений было предложено сделать «помощь стране, пострадавшей от энергетического шантажа» [208]. Однако мощное хорошо самоорганизованное ненасильственное выступление населения Феодосии в мае 2006 года против антиконституционного натовского присутствия в Крыму ставит повсеместное воплощение подобных легенд под вопрос.

Современные социологи и культурологи (к примеру, Мартин Ван Кревельд) считают, что война остается культурно обусловленным видом человеческой деятельности. Текст обладает своей энергетикой и продуктивностью, и ситуация вокруг Крымского текста позволяет сделать предположение и о возможности текстуальных войн, если разобраться, какие и откуда средства уже начинают вкладываться и извлекаться из данного текста.

Завершить же тему Африки и Крыма хотелось бы его собственной интерпретацией описанной поездки в Крым как поездки, в символическом смысле, именно на Запад, а не на Юг (что отчасти повторяет смысл путешествия Екатерины II в Крым в 1787 году). «Для того чтобы вычертить фигуру того, что происходило, стоит сказать и о том, что существует такое представление. Что нужно постоянно куда-то уезжать; в особенности в том, что касается Советского Союза или России, всегда возникает такой вопрос, особенно на Западе, где мне много раз приходилось путешествовать, и всякий раз меня спрашивали, собираюсь ли я уехать из России, и если собираюсь, то куда. На тот момент я не хотел никуда ехать, но когда оказался в Крыму, то есть в другом государстве, то понял, что уже уехал, что и оказалось своего рода ответом на предложение куда-то уехать. Кроме того, уезд на Запад не представляется мне перспективным именно в плане проработанности западного дискурса, его полной стабильной конечности, в то время как бесконечный космос психических явлений, раскрывающийся перед нами в собственной стране, ждет своего анализа. А уезд в больницу как в модель общества именно является вариантом такого анализа. Этот комплекс психических явлений настолько мощен и на Западе, и на Востоке, что люди, которые рано или поздно оказываются втянутыми в игру пациент-и-врач, не всегда могут вырваться за ее пределы, и она остается единственной существенной гранью, которая и служит элементом манипуляции в конце концов... Таким образом, уехав из Петербурга в Крым, я уехал, можно сказать, на Запад, или, можно сказать, уехал за горизонт, потому что в принципе психиатрическая клиника — явление международное, по сути своей интернациональное...» [84, 148].

«Путь домой» — так называется рисунок 4, простая линия с кружочками. Географически Санкт-Петербург находится на северо-западе от Крыма, то есть слева и сверху. Однако Африка изображает его на северо-востоке. То есть подсознательно он включает сюда дорогу к дому, в котором он родился (в Новороссийске, который восточней Крыма).

Аналогичным образом и Сид проводит силовую геопоэтическую линию от Крыма до Мадагаскара (продолжение линии, так сказать, подсознательно — от Африки до Африки на юго-запад). Вот и Сергей Соловьев в «Крымском диване» проводит такую линию, с геоэротическим уклоном (или выпрямлением).

«По поселку (Гурзуфу. — А.Л.) проходит Александрийский меридиан Земли, нечто вроде позвоночного столба цивилизаций.

От африканского копчика через средиземноморский крестец шла возгонка энергий вверх, к гиперборейскому гипоталамусу, но в районе двенадцатого грудного позвонка, где-то в этой местности, они схлестывались со встречным потоком, образуя некое завихрение с последующим защемлением, массируемым с обеих сторон многопалыми потоками новых энергий до очередного взвихривания и нового хондрозного перекоса.

Хотя с другой стороны, согласно эзотерической карте мира, местность эта репрезентирует планетные гениталии, что несколько рассогласовывает александрийскую версию.

В качестве примиряющей территории можно упомянуть и о пятой пране —упане, называемой нижним дыханием.

Упана имеет дело с харчем и с исходом энергий вовне.

То есть со смертью, в понимании индусов, процесса повседневного, непрерывного и, наряду с четырьмя другими пранами, корректирующего дальнейший ход колеса сансары.

Трудно переоценить роль пупка и сфинктера — этих двух сфинксов упаны.

Последний должен быть туг и упруг, как зажмуренный ротик младенца, сосущего грудь.

Так или иначе, местность представляет собой край.

Для южных цивилизаций — край северный, за которым мир становится безвиден и пуст.

Для северных, имея в виду Державу, край южный, за которым она, как сказано, обрывается над морем черным и глухим, то есть своего рода ее, Державы, крайнюю плоть (что, по данной логике, подразумевает возможность геополитического обрезания. — А.Л.).

С боков она также поджата — по одну сторону Азией, по другую — Европой.

Так и стоит подбоченясь, подобрав цветастые юбочки гор, отточенные прибоем» [177, 78]. В ожидании африк?

Очередное торжество «дональдеструкции» С. Бугаева-Африки — проходившая летом 2005 года в Третьяковской галерее на Крымском валу выставка Бугаева «Бессознательное: не верь глазам». Фигура больного здесь — одна из центральных. Артист — художник — похититель — пациент — врач приглашает на прием к собранным им социальным костюмам. «Тотальное коллекционирование», как расценил опыт Бугаева Михаил Рыклин, то есть собирательство как художественный жест делает любой траур всеобщим, отрывает от самого предмета траура, делает его предметом обмениваемости.

Как отмечает Д. Замятин, «трансцендирование пейзажей, а по сути их, также их самостоятельное воспроизводство вне зависимости от попыток наблюдателя нащупать "реальную почву" под ногами, установить свое положение в традиционном географическом пространстве, стало непременным условием существования сферы тотального геокультурного визионерства» [68, 117]. Накопленный в XX веке концептуальный опыт художников, писателей, философов и критиков, «замысливших побег» в растворяющее пространство позволил отождествить пространство с тотальным наблюдением, что ведет к исчезновению позиции как наблюдателя. Это изменило идеологию путешествий, которые ранее были традиционным способом накопления культурных впечатлений. Увеличение скорости передвижения привело к тому, что сам путешествующий воспринимается скорее в терминах баллистики, став простым физическим телом, как бы окутанным облаком растворяющих его образов и текстов. «Всякий раз, выезжая из определенного места, путешественник начинает двигаться к нему же (вспомним художественный опыт Венедикта Ерофеева), пытаясь посредством все новых и новых интерпретируемых географических образов пробиться к уже несуществующему центру, который отказался от своей периферии». В полной мере это относится и к крымскому опыту Африки, которого можно поместить среди «героев тотального наблюдения» — Жан-Жака Руссо и Луиджи Пиранделло, Тернера и Кольриджа, Раймона Русселя и Вальтера Шебарта, Велемира Хлебникова и Жана Эпштейна, Альбера Жарри и Анри Бергсона.

Примечания

1. То же, что и вестернизации.

2. Гипобулика, гипобулия — снижение волевой активности, желаний и побуждений к деятельности.

3. Пренатальное — относящееся к поздней стадии индивидуального эмбриогенеза.

4. Эндоэкспектирование — наблюдение явлений, групп и объектов изнутри, с точки зрения самого объекта.