XX. Приезд на войну Великих Князей. Инкерманское сражение

В тяжелую годину обороны Севастополя приезд на войну двух юных царских сыновей, Михаила Николаевича и Николая Николаевича, был особенно утешителен для войск.

Великие Князья прибыли в Севастополь 23 октября. Они остановились в бедном, маленьком домишке без всякого убранства, без всяких удобств.

Великие Князья пожелали немедля же двинуться в самое опасное место на Инкерманские высоты, где предполагалось сражение.

Как только на Инкермане показалась коляска с царскими сыновьями, солдаты со всех сторон с громкими, радостными криками бросились ей навстречу.

— Вот они, красные солнышки наши! Проведать нас приехали, — радостно говорили друг другу солдаты.

— Приехали, соколики, труды наши разделить, в дыму пороховом окреститься.

Шапки летели вверх, и неумолчно раздавались восторженные крики «ура!»

Великий Князь Николай Николаевич

Царственные юноши ласково, сердечно приветствовали загорелых воинов.

— Драться будем, ребята! — говорили Великие Князья.

— Рады стараться! — кричали одни.

— Готовы умереть! — отвечали другие, и бросали шапки, и бежали за коляской, утопая в грязи и глине.

— Государь император кланяться вам приказал, ребята! — передавали Великие Князья.

— Ура! Ура! — дрожало восторженно в воздухе.

Солдаты, осчастливленные, довольные, весело передавали друг другу:

— Слышали, братцы, царь-батюшка поклон нам прислал?

— Поди, тяжко было царю и царице сынов милых на войну снарядить, — толковали усатые воины.

Великий Князь Михаил Николаевич

И воодушевление загоралось в сердцах. На завтра назначена атака. Драться будут при царских сыновьях.

В Севастополь прибыли свежия силы, две новые дивизии под начальством Данненберга.

Войска сосредоточивались на Инкерманских горах.

Несколько дней под ряд шел дождь, и дул сильный морской ветер.

Наступил вечер 24 октября. На горах было тихо и так темно, что в двух шагах не видно было человека.

Севастополь тоже выглядел мрачным и темным, как могила. Выстрелы слышались редко.

Шел дождь. Полки и отряды генерала Соймонова собирались на площадях и улицах города. Составив ружья в козла, все тихо переговаривались и ожидали приказания выступать. Но батальонные и ротные командиры не знали, куда они пойдут. Между главными начальниками не было согласия.

Генерал-лейтенант Ф.П. Соймонов

Вдруг в самую полночь темнота прорвалась блеском огней: загрохотали снаряды, осветились бастионы.

И в Севастополе и под Инкерманом войска взволновались. Но очень скоро стрельба затихла. Это была ночная вылазка, чтобы отвлечь неприятелей.

В два часа на биваках около Инкерманских высот появились конные казаки, разыскивавшие начальников. Они привезли приказание Данненберга готовиться к выступлению.

На биваках все зашевелилось. Велено было соблюдать строгую тишину: не стучать, не кашлять, тихо готовить обед и кормить солдат.

Рассветало. Густой туман стлался над горами. Из землянок выползли солдаты, заспанные, полуодетые. Они обращались к востоку и горячо молились.

Офицеры, торопясь, пили чай. Солдаты толпою валили к ротному котлу. Тут поднимался спор и шум: одному казался мал кусок мяса, другому попалась кость.

Капральный ефрейтор внушительно мирил обоих:

— Чего шумите?! Такое ли время! Ну, что ж за беда, что кость попалась... Смотри, брат, чтоб и ее из брюха француз штыком не вытащил.

— В ружье! Стройсь! — послышались команды полковых командиров.

Все споры прекратились.

Солдаты тихо двинулись вперед. Из Севастополя тоже шли отряды. Между ними не было ни говора ни шуток. Каждый думал свою невеселую думу и мысленно прощался с жизнью, с родными, с близкими.

Отряды генерала Соймонова собрались около 2 бастиона. Здесь сам генерал обошел войска, ободрял солдат, говорил:

— Надеюсь, покажете себя молодцами. При Великих Князьях драться будете. Оберегать Их надо.

Вокруг все было тихо. Окрестность заволакивал густой туман.

Между тем, англичане, ничего не подозревая, крепко спали в своем лагере. Ночная вылазка была отбита. Продрогшие, измокшие английские передовые посты не могли преодолеть дремоту.

В четыре часа в Севастополе заблаговестили. Союзники и на это не обратили внимания, думали, что воскресенье.

Они слышали отдаленный шум, скрип колес, заколачивание гвоздей, но и этому не придали значения.

Инкерманское сражение. Черные английские стрелки

Каков же был ужас англичан, когда на рассвете в их лагере внезапно раздались крики: «Русские идут!»

Ударили спешно тревогу. В одну минуту все вскочили, засуетились.

Поднялась невообразимая суматоха. Кругом выстрелы, крики. Русские наступают со всех сторон. Грянуло русское «ура!» — и передовые укрепления англичан были уже в наших руках.

Вот, батальоны полков томского, колыванского, екатеринбургского сметают перед собою одну за другою бригады англичан, захватывают их укрепления, орудия.

Неприятель мечется в ужасе при виде наших серых шинелей, точно грозные волны вливающихся в тумане через бруствер.

Тарутинцы и бородинцы бросились на английскую батарею и, несмотря на залп, овладели ею.

В самую трудную минуту прапорщик тарутинского полка Соловьев и унтер-офицер Яковлев первые бросились на вал в штыки и погибли. За ними ворвались ожесточенные солдаты, и батарея была взята.

Завязалась отчаянная свалка. Англичане храбро отбивали свою батарею. Она переходила из рук в руки. И все-таки осталась за нами.

Уже англичане отступали. Смерть носилась повсюду. Люди падали рядами. Но русские штыки все еще двигались зубчатой стеной вперед.

Вдруг, как скорбное эхо, пронеслось известие, что убит генерал Соймонов, что все старшие офицеры выбыли из строя. Между начальниками вышло какое-то недоразумение. Подкреплений не приходило.

Генерал-лейтенант П.Я. Павлов

Двадцать батальонов колонны генерала Соймонова должны были отодвинуться с поля действия. Ряды уменьшались.

Генерал Данненберг готовился к новой атаке. Но полки Павлова запоздали. Они едва подымались по грязным, скользким крутизнам. С огромным трудом тащили артиллерию.

Первыми поднялись охотцы, якутцы, селенгинцы. Их было мало.

Не дождавшись остальных, генерал Данненберг повел их в бой.

Наши батальоны кинулись вперед и атаковали сильную английскую батарею. Ее защищали знаменитые английские «черные стрелки», неустрашимые, искусные.

Храбро сразились соперники: ударили в штыки, дрались прикладами, обломками оружия, камнями. Не отступали охотцы и взяли батарею. Дорого досталась им победа: командир и половина полка легли на поле битвы.

К англичанам спешила на помощь их гвардия и быстрым натиском выбила охотцев из батареи.

Здесь был убит знаменщик охотского полка, и полковая святыня попала в руки врагов.

Унтер-офицеры Иван Баранов и Осип Игнатьев, увидев, что нет знамени, дико вскрикнули и бросились назад. Знамя развевалось на батарее. Недолго думая, храбрецы ворвались в середину неприятелей, вырвали знамя и так быстро убежали, что неприятели не успели опомниться.

Русские тоже не дремали. Якутцы и Селенгинцы ударили в тыл, и батарея снова была в наших руках. Плохо приходилось англичанам. Войска наши дрались лихо, ожесточенно. Никто не думал о смерти.

Союзники не надеялись устоять, и уже был дан ими приказ кораблям разводить пары и готовиться к принятию войска. Союзники решили, в случае потери сражения, сесть на суда и оставить берега Крыма.

И вдруг поле битвы огласилось пронзительным звуком рожка. То неслись во весь дух на помощь англичанам зуавы и алжирские стрелки. Впереди них летел храбрый французский генерал Боске. Артиллерия едва поспевала за ними. За артиллерией еще бежали свежие батальоны. Англичане приветствовали своих спасителей радостным криком.

С этой минуты русские не могли надеяться на успех. Они дрались храбро, отчаянно, но сил было мало, силы слабели.

Много подвигов было совершено во всех полках, и многое покрыто сумраком могилы.

Вот рядовой колыванского полка Поленов, отбиваясь отчаянно прикладом направо и налево, видит себя окруженным англичанами и прижатым к стене. Ожидая неминуемого плена, он быстро крестится и бросается в пропасть головой вниз.

Сражение под Инкерманом. Схватка полков 11-й дивизии с французами

В пылу битвы солдат охотского полка вынес на плечах убитого французского офицера. На вопрос, зачем он притащил убитого, великодушный человек отвечал: «Это — храбрый офицер. На моих глазах он уложил троих наших и моего капрального. Я не спускал с него глаз; добрался-таки и всадил ему штык. Падая, он перекрестился. Значит, он христолюбивый воин. Его следует похоронить с нашими». Это и было исполнено.

5-й роты юнкер Исаков решился принести в Севастополь тело любимого всеми ротного командира. Он взвалил его на плечи, но был убит.

Подполковник Горев отбивал батарею. Он вбежал в середину неприятеля, зажимая одной рукой ухо, из которого лилась кровь, а другою махая саблей. «За мной!» — кричал он и упал раненый. Солдаты ворвались в отряд и выхватили его из рук врагов. Истекающий кровью, полковник твердил слабым голосом несшим его солдатам: «Оставьте меня, ребята, на поле... Я теперь не нужен... Идите на помощь! Бросьте меня!»

Великие Князья во время сражения появлялись то тут, то там, воодушевляли, подкрепляли. Кругом Них летали бомбы, и лопались гранаты, свистели штуцерные пули.

Князь Меньшиков в донесении своем государю императору об Инкерманском сражении писал:

«Лишне было бы говорить, что во все эти минуты, которые могли быть роковыми, Государи Великие Князья были, осмелюсь и здесь повторить, истинно русскими молодцами!

Генерал Данненберг

«Ваше императорское величество осчастливите все вверенное мне войско, определив Их Высочествам тот орден за воинские доблести, который в мыслях каждого из нас им присужден».

Инкерманское сражение было проиграно.

В огне неприятельской артиллерии русские должны были отступать. Все крепче и теснее смыкали они ряды и отражали атаку союзников. Минут по пять длились схватки, в которых солдаты дрались то штыками, то прикладами.

Английский корреспондент того времени писал:

«Нельзя поверить, не бывши очевидцем, что есть на свете войска, которые умеют так блистательно отступать. Преследуемые артиллериею, батальоны их отходили медленно, поминутно смыкая ряды и по временам бросаясь в штыки на союзников. Это отступление русских Гомер наверно бы сравнил с отступлением льва, когда он, окруженный охотниками, отходит шаг за шагом, потрясая гривою, обращает гордое чело к врагам своим и потом снова безбоязненно продолжает путь, истекая кровью от многих ран, ему нанесенных, но непоколебимо мужественный, не побежденный».

Главнокомандующий, заметив общее отступление, подскакал к генералу Данненбергу.

— Вы велели отступать? — спросил он.

— Да, ваше сиятельство.

— Но нам не возможно отступать! — воскликнул князь. — Здесь надо остановить!

— Здесь нельзя остановить... Здесь только можно всех положить, — отвечал Данненберг. — Если вы полагаете это возможным, прикажите наступать, а с меня прошу снять командование.

Князь Меньшиков ничего не ответил, повернул лошадь и уехал в Севастополь. Он был мрачен как туча.

Солнышко выглянуло из-за туч и на мгновение осветило окровавленные Инкерманские высоты. Ужасная представилась картина: все поле было усеяно убитыми. Тут же валялись трупы лошадей, обломки оружия, ящики, лафеты, колеса.

Между кустами шевелились и ползли раненые. Гул стоял от стонов и воплей страданий. По временам некоторые из этих несчастных вскакивали на ноги, дико озирались и снова падали, истекая кровью; другие, не желая попасть в плен, ползли за войсками в Севастополь.

Старуха с оладьями

При отступлении тарутинского полка, солдат Федор Нечаев, видя множество раненых, отставших далеко позади, постоянно бегал за ними и вынес на своих могучих плечах более 15 человек под выстрелами неприятелей. Наконец, сердобольный солдат заметил еще двух раненых товарищей под скалою, на которой стояла неприятельская батарея. Они спрятались там и не надеялись на спасение. Нечаев сбегал за ними, обоих их привел к своим и даже принес их ружья, несмотря на то что неприятель осыпал его пулями.

После Инкерманского сражения солдаты, сумрачные, покрытые грязью и обрызганные кровью, отступали под огнем неприятеля. За отступавшими тянулась, оставляя кровавый след, цепь раненых.

Измученные ранами, голодом, жаждой и усталостью, солдаты присели передохнуть.

Дорога была грязная, изрытая ядрами, покрытая трупами. Все напоминало недавний ужас только что кончившегося сражения.

Вдруг среди солдат очутилась старушка с вязанкой дров и огромным мешком за плечами, не известно откуда пришедшая.

— Бабка, откуда ты? Кто ты такая? — спрашивали солдаты старуху.

— Матроска я, служивенькие... Пришла не из-за моря.

Старушка присела на землю и развязала свой мешок. В мешке оказались сковорода, изрядный горшок и бутылка.

В одну минуту старушка развела огонь. Дрожащие старческие руки принялись за стряпню: из бутылки наливалось масло на сковородку, из горшка накладывалось тесто. Вкусные оладьи шипели, жарились и живо поспевали.

Старуха оделяла ими солдат и ласково приговаривала: «Ешьте, родненькие, на здоровье! Набирайте силушки!»

Жареные оладьи подкрепляли раненых.

— Спасибо, бабушка! Век не забудем тебя! Прими ты от нас малость за труды... — говорили солдаты и лезли за сапог, чтобы достать заветную тряпку, в которой были завернуты трудовые гроши.

— И-и-и-и, служивые, что это вы?! Обижаете старого человека! Не возьму ничего! Разве не хотите принять от меня трудов? — говорила старушка обидчиво и не взяла ни гроша.

Вышло все тесто, скрылась и старуха. Никто не знал ее имени. Но ее знал всеведущий Господь. Вослед ей неслись горячие благословения.

В Севастопольскую войну женщины везде и всюду приходили на помощь.

Между тем, все войска столпились у моста: тут была и артиллерия, и пехота, и раненые. Неприятель провожал их батарейным огнем и штуцерными пулями.

Адмирал Нахимов больше всего заботился и болел душой за раненых. Он прислал за ними гребные суда, сам распоряжался нагрузкою и отправкой их в город.

Великие Князья в тот же день посетили Севастополь, побывали на бастионах и батареях и всем храбрым защитникам передавали царское спасибо.

После Инкерманского сражения князь Меньшиков совсем упал духом, был мрачен, молчалив и ни слова не сказал войскам.

Много было пролито в этот день драгоценной русской крови, много верных сынов своих лишилась Россия.

Потеря наша состояла из 4 генералов, 281 офицера и 10 442 солдат. Союзники потеряли около 5 тысяч, в том числе 8 генералов.