XXV. Юные герои Севастополя

Дети, жившие в окопах Севастополя в 1854 году, воспитались войной, сроднились с опасностью, вскормлены были нуждою, взлелеяны были лишениями.

Севастополь сделался рассадником героев больших и маленьких.

Не возможно умолчать о детях. Под градом вражьих пуль, по нескольку раз в день бегали они к своим близким, к отцу, деду, брату, на бастионы. То несет поесть, то пить, то чистую рубашку, то тулуп или починенные сапоги. Юнги черноморского флота, 13—15 лет, работали наравне с матросами и были награждены медалями, а некоторые — и Георгиевскими крестами. Иной мальчуган из жителей Севастополя, лет 10—12, целый день работает веслом на ялике, перевозя за маленькую плату с одного берега бухты на другой. Около него то вдруг лопнет бомба над бухтой, и осколки, падая, вспенят воду, то сама злая гостья захлебнется водой. Мальчуган снимет шапку и перекрестится, как при ударе молнии. Его глаза выразят испуг, а иногда и удивление... Вот грянула страшным грохотом ракета, и ее железная гильза скользит по водной зыби, как морской баснословный змей, грозя смертью. Наш мальчик, изо всех своих, еще слабых сил, старается убежать от нея, налегая на весла.

После первого бомбардирования Севастополя морское начальство приказало собирать неприятельские снаряды и сносить их в назначенные места, назначив за каждый снаряд по копейке. Сначала этим делом занялись солдаты, но вскоре уступили этот заработок ребятишкам.

— Ишь, стараются малыши... Поди, от земли не видно, а какое ядро катит, — удивлялись солдаты.

— Пущай, им на хлеб... До того ли нам...

— Ну, герои... Ишь, что делают...

И солдаты совершенно отступились ради ребят. И надо было видеть, что за сцены там происходили. Из-под самых батарей, несмотря на частый неприятельский огонь, целые артели мальчишек с утра до глубокой ночи таскали ядра; кому не по силам нести ядро в руках — катит его по земле; другие вдвоем тащат его в мешочке; иные везут два-три ядра в маленькой тележке; глядишь, в такую тележку впряглась и девчоночка, сама немножко больше ядра. Эта доставка снарядов была похожа на работу муравьев в муравейнике и всех забавляла.

Однажды к генералу Хрулеву солдаты привели мальчика лет десяти, босого, дрожавшего и перепуганного.

— Этот мальчишка, ваше превосходительство, подряд секретный взял, — докладывали солдаты.

— Какой же ты взял подряд? — спросил его генерал.

— Ядра ношу от рогатки к Камчатскому люнету.

Юнги черноморского флота: Бобер, Фарасюк, Новиков, Рипицын

Мальчику приходилось бегать более полуверсты под сильнейшим неприятельским огнем; на этом пространстве не только ежеминутно носились артиллерийские снаряды, но и, как назойливые пчелы, жужжали штуцерные пули. Каково было двигаться тут с 36-фунтовым ядром?!

— Много ли же ты стащил сегодня ядер? — спросил его генерал.

— Тридцать.

— Сколько же ты за это получил?

— Тридцать копеек.

— Что же ты на них сделаешь?

— Брату и себе сбитню горячего с молоком куплю. Станем пить.

Генерал улыбнулся и снова спросил:

— Ну, отчего же ты босой?

— Легче назад бежать, ваше превосходительство, когда ядро отнесешь.

Генерал обласкал мальчика, погладил его по голове. Офицеры дали ему денег.

Успокоенный мальчуган набрался смелости и попросил:

— Дозвольте, ваше превосходительство, ядра носить.

— Носи, молодец!

Мальчуган умчался так быстро, что только его босые пятки мелькали.

Очень часто помощь детей была гораздо важнее и действительнее. Были такие герои, которые и в пылу боя не хотели расставаться со своими отцами и даже заступали их место, когда их убивало неприятельское ядро.

На 5 бастионе был общий любимец — Николай Пащенко, 10-летний сын артиллериста. Отец его был комендором, т. е. наводил пушки. Мальчик смело и лихо прислуживал ему. Прилетело ядро и убило комендора. Мальчик с горькими слезами простился с отцом и бросился к пушке. Он стал на место отца и метко наводил пушки и мортиры. Он горел желанием отомстить врагу за смерть отца. За подвиги Николай Пащенко был награжден Георгиевским крестом.

В самом начале осады другой мальчик, сын матроса, Кузьма Горбаньев, явился на 4 бастион и стал проситься служить при пушках.

Дети, собирающие ядра

— Куда тебе, такому маленькому, на бастион! — сказал командир.

— Ваше благородие, возьмите... Я не маленький, мне уже четырнадцатый год, — умолял мальчик.

— Ты только другим станешь мешать, а пользы не сделаешь, — возразил командир.

— Никак нет-с, ваше благородие, — отвечал мальчик. — Нам это дело привычно. Мы с малолетства около пушек.

— А если тебя убьют или ранят? Разве ты не боишься?

— Бог не без милости, ваше благородие. Может, и не убьют... А коли убьют, что же, — воля Божья.

Маленький храбрец был принят на бастион. Он оказался славным и усердным помощником и сильно привязался к своему бастиону. Мальчик был серьезно ранен в ногу и отнесен на перевязочный пункт. Сделав перевязку, доктор велел итти и лечь в лазарет. Но смелый мальчуган убежал опять на свой бастион помогать морякам и ни за что не хотел итти в лазарет.

Максим Рыбаченко

Другой юный герой, 12-летний сын матроса, Максим Рыбаченко, сначала собирал с другими ребятишками неприятельские ядра в оврагах и на полях и приносил их на бастион. Офицеры и матросы всегда шутили с веселым, быстроглазым мальчуганом.

— Ты бы лучше на службу к нам шел, приятель.

— Дозвольте... Я останусь... Я шибко хочу воевать, — отвечал шустрый мальчуган.

— Тут у нас страшно... Бомбы да пули летают...

— Я их ничуть не боюсь, дядюшка... Одна меня и то едва не зацепила... Я убег от нея.

— Ну, приятель, коли она зацепил, так не убежишь, — смеялись солдаты.

С тех пор мальчуган, являясь, настойчиво просился на бастион.

И обрадовался же он, когда ему однажды позволили остаться. Бывали дни, когда ядра и бомбы то и дело посещали бастион, разрывались, убивали бравых матросов, а Рыбаченко все бесстрашно помогал «дядюшкам», возился около пушек и в глаза смотрел, чтобы только всем услужить. Он был любимое дитя всего бастиона. Храбрый мальчик тоже был награжден Георгиевским крестом.

Дети в то время в Севастополе только и знали одну игру — в войну. На всякой площадке были построены маленькие батареи, обведенные траншеями; вместо флага развевался кусок красной тряпки; вместо пушек поставлены были бревешки. Круглые комки грязи служили ядрами; горсть мелких камешков, облепленных глиною, с успехом заменяла бомбу, особенно если разбивалась о головы осаждающих удальцов. Штурмы назначались ежедневно то в одном, то в другом углу слободы, и к назначенному месту стекались ребятишки со всего околотка. Начиналась правильная осада. Воины строили батарей, вели траншеи. Начиналось бомбардирование. Осажденные делали вылазки, давали полевые сражении — на кулачки. Бывали дни жестокого бомбардирования; осаждающие с криком «ура» брали крепость. Очень часто ребятишки, разделившись на две партии, из-за канавок, изображающих траншеи, бросали друг в друга начиненные порохом бабки. Вставленный внутрь фитиль производил разрыв незатейливого снаряда; осколки кости, разлетаясь, до крови ушибали маленьких героев.

— Егорка ранен!.. Братцы, Егорка ранен! — кричала толпа мальчишек, окружая товарища, на щеке которого виднелась кровь.

Дети в то время только и знали одну игру — в войну

Раненого тащили на воображаемый перевязочный пункт, где девочки, в роли сестер милосердия, обвязывали Егорку тряпками.

Кроме приступов, дети иногда разыгрывали целые сражения. В особенном ходу были Синопское и Инкерманское. Храбрейшему из мальчуганов давали имя Нахимова. Он руководил боем. Часто подобные примерные бои оканчивались действительной дракой: одному кос разобьют, другому фонарей наставят или лоб раскроят. Однажды подобное сражение, а именно Синопское, кончилось тем, что тяжело и опасно разбили голову маленькому мальчугану. В знаменитое дело вступилась полиция. Разумеется, Нахимов и кто был помолодцеватее удрали. В руки десятских достались четыре «турка» и девочка лет восьми. Всех их отвели к частному. Решено было всем отпустить розог, чтобы не затевали сражений. Приговор немедленно исполнили над «турками». Дошла очередь до девочки.

— Я не дралась, барин, ваше благородие! — кричала и рыдала девочка. — Помилуйте. Я ведь не дралась.

— Врешь! Все вы там были.

— Нет, помилуйте, мы-то не были! Спросите всех! Все скажут, что не были... Я не дралась. Я была Корнилов. Мы с пароходами оставались...

Николай Пащенко встал на место убитого отца

Маленького Корнилова помиловали.

Осада производила такое глубокое впечатление на детей, что они больше ни о чем не говорили, как о войне. Слово «трус» считалось самым бранным и оскорбительным.

Много детей осиротело во время этой войны. Много было убито, ранено...

Одна старушка, торговка на базаре, приютила троих крошечных сирот. Отца, моряка, убили. Вдруг на базаре лопнула бомба и убила старуху. Дети опять осиротели.

Бывали и такие случаи: упадет бомба на улице, сделает рикошет, подхватит ребенка и разбросает кругом его маленькие члены.

Однажды бросило бомбу среди игравших ребят. Ребятишки подбежали и стали бросать в нее камешки. Бомба разорвалась и всех их убила.

На перевязочных пунктах частенько можно было встретить и женщин и детей.

— Где тебя, тетушка, ранило? На бастионе? — спросила как-то сестра милосердия пожилую женщину, лежавшую на лазаретной койке.

— Дома, сестрица. Дома, осколком через окно. Я на бастион не хаживала. Да я что... Пожила... Сынишку жаль... Все черевы вывернуло... Помрет, пожалуй.

И женщина, указав на койку рядом, залилась горькими слезами.

Около нее, действительно, лежал, едва переводя дух, худощавый, бледный, как смерть, мальчик лет 12.

— Не плачь, тетка... Бог милостив. Ты только попроси ему Пирогова «перацию» сделать. Останется жив твой мальчонка, — утешает ее близ лежащий солдатик с повязанной головой.

В неподвижных глазах мальчика утке виднелась смерть, и никакое искусство Пирогова не могло ему помочь.

Кровь невинных жертв этой чудовищной борьбы взывала к Небу!