XXVI. Новый год. Жизнь осажденных и союзников. Кончина государя императора Николая I. Восшествие на престол Александра II. Новый главнокомандующий

Приближался новый 1855 год. Наступила холодная, зимняя погода. То шли дожди, сменявшиеся градом и снегом, то вдруг наступали заморозки или трещали настоящие морозы, по выражению Наполеона, «пятая стихия России — самая ужасная».

Плохо было в это время в Крыму: дороги были непролазные, с огромными выбоинами и колеями. По краям дорог валялась падаль. Воздух был отвратительный, зараженный. Тяжело жилось в эту пору осажденным севастопольцам: провизия и все необходимое подвозилось с трудом; во всем чувствовался недостаток; начались заразные болезни. Одежда у наших солдат поистаскалась; полушубками были снабжены далеко не все. Приказано было полушубки передавать друг другу, т. е. чтобы идущие на службу брали их у остающихся. Полушубки эти были узки и коротки, по большей части даже не прикрывали всего живота.

Хотя русский человек и привык переносить большие морозы с открытым горлом и открытой грудью, но все-таки он бывает одет в теплый тулуп. Солдатам же на бастионах и в траншеях в изорванных шинелях бывало так же плохо, как и англичанам в одеялах, употребляемых ими вместо бурок. Однако, между русскими героями не мало было забубенных головушек, которые не горевали и в протертых шинелишках.

Главнокомандующие союзников

Вот какие зачастую бывали там примеры: в траншейном карауле в сильный мороз дежурил солдатик. Он без полушубка, в рваной шинели. Промерз бедняга, выскочил из траншеи к стороне неприятеля и начал бегать вдоль нее. Взглянул в сторону неприятеля и видит — двое англичан тотчас последовали его примеру и стали бегать около своей траншеи, не стреляя по нему.

— Ага, проклятые! — закричал им наш солдат, продолжая бегать. — Проняло! По делом, не лазьте, куда не звали! Дайте, дайте срок, — продолжал он кричать, грозя кулаком англичанам, — подождите, не такой еще вас хватит! Дайте срок, подойдет крещенский! Все, как тараканы, померзнете в ваших штанах да шинелях!.. Нам что?! Нам-то нипочем! — кричал он, танцуя на одной ножке. — Нам что?Г Наше дело привычное! Мороз — свой брат!

В другой раз такой же воин камчатского полка плясал в траншее, похлопывая рукой об руку. Ему тоже не досталось тулупа, а шинель, подбитая ветром, не грела. Долго плясал бедняк, не попадая зубом на зуб, а все-таки приговаривал:

— Эх, кабы Бог дал, морозец скрепчал, посмотрел бы я тогда на тонконогого француза.

Положение французов и англичан в это время было просто отчаянное. Изо дня в день толпы этих людей с отмороженными руками и ногами передавались нам. Хотя это были и враги, а все-таки было их жаль. Они голодали и холодали в своем лагере и искали спасения у русского великодушия. Русская душа везде нараспашку. Голодных и полузамерзших врагов солдаты принимали радушно: оттирали им отмороженные члены, вели в баню, обували, одевали, поили и кормили, чем Бог послал, и отправляли, как пленников, на Северную.

Жизнь союзников на чужой земле, при чуждых условиях была, конечно, тяжелей нашей. Главной квартирой англичан была Балаклава, а французов — Камышевая бухта. Союзные войска ютились в наскоро сколоченных палатках и страдали от холода, голода, болезней. Особенно трудно было избалованным англичанам. У них в армию поступали на хорошее жалованье, и войска были изнежены.

Тяжелее всех было туркам. У них не было ни крова, ни теплой одежды, ни продовольствия. Французы им еще иногда помогали, а англичане относились с презрением и заставляли их перевозить тяжести вместо вьючных животных.

Император Николай I

Лучше других все-таки устроились французы. Несмотря на холод и ненастье, они усердно работали, устроили сносные дороги от Камышевой бухты до лагерей и поторопились устройством бараков, сначала для своих раненых, а затем для всей армии. На берегу Камышевой бухты вырос довольно большой городок, который французы называли «Камьешь». Там было много магазинов, гостиниц, даже красовался театр. В минуту передышек от войны веселый народ — французы, устраивали спектакли. Театр был устроен на скорую руку. Пол из земли. Кругом холст на кольях. Потолок — небо. Люстра — луна, а освещение — свечи, воткнутые в коробки от сардинок. Скамейки для зрителей были насыпаны из земли. Декорация была намалевана тремя красками: красной, белой и желтой, которыми во французской армии красили сапоги. Особенным успехом пользовались пьесы: «Смешные англичанки» и еще «Как французский капрал дурачил англичанина». Разыгрывали их зуавы. Выходили они в париках из бараньих шкур, в смешных костюмах, с муфтами, сделанными из пороховых мешков, и в шляпах из холста и кушаков. В день спектакля около театра выставлялась огромная глиняная кукла с афишей. Спектакли устраивались в пользу раненых и собирали иногда довольно много (до 700 франков). В кружку клали, кто сколько мог. Очень часто громкому смеху в театре вторил грохот пушек, свист снарядов и производил странное, тяжелое впечатление. Иногда в театр доносилась какая-нибудь тяжелая весть о вылазке, смерти, — представление вдруг прекращалось, и актеры и зрители бежали на кровавый призыв.

Ко всем бедам союзников начались такие морозы, что и старожилы в Крыму не запомнят.

День Нового года был встречен в Севастополе тоскливо. Темные, свинцовые тучи висели над городом, грозное море чернело и волновалось; издали казалось, что над Севастополем нависли двойные тучи. Из верхних падали то дождь, то снег, то град. Из нижних неслись снаряды, осколки, пули. Враждовавшие по-прежнему дрались и в новом году.

В севастопольском гарнизоне знали, как плохо приходится неприятелю: все ждали с минуты на минуту, что главнокомандующий воспользуется их тяжелым положением и перейдет в наступление. Все тогда верили в успех. Но главнокомандующий был человек нерешительный и упустил благоприятное время. Впрочем, войска не падали духом, отбивали атаки, ходили на вылазки, дежурили дни и ночи на бастионах, рылись под землею. В это время было получено известие, что войска союзников хотят отрезать севастопольскую армию от России. Князь Меньшиков приказал 5 февраля взять Евпаторию штурмом, но опять-таки проиграл сражение.

Император Александр II

18 февраля в Севастополь пришла горестная весть: скончался император Николай I. Севастопольцы были потрясены неожиданным известием и со слезами молились за усопшего царя, страдавшего за них душой и до последней минуты жизни их вспоминавшего.

19 февраля 1855 года на престол вступил император Александр II. И тотчас же в Крыму был назначен новый главнокомандующий — князь Михаил Дмитриевич Горчаков. Князь Меньшиков просил увольнения по расстроенному здоровью.

Духовник Александра II, приветствуя его восшествие на престол, сказал:

Князь Горчаков

— В тяжелую годину, государь, принял ты царство свое.

Эти слова были справедливы. Россия изнемогала под гнетом войны. Четыре народа боролись против нея, а союзников у нее не было.

Во всех церквах читали манифест молодого царя: «С железом в руках, с крестом в сердце станем пред рядами врагов на защиту драгоценнейшего в мире блага — безопасности и чести отечества».

Нечего и говорить, как горячо откликнулось русское сердце на этот призыв. Все помогали, кто чем мог. Богатые давали тысячи, бедные — последние гроши. Лучшие русские люди бросали дом, семью и шли на тяжкие труды и почти на верную смерть. Если бы собрать все горячие слезы матерей, жен, сестер, лишившихся в ту тяжелую годину своих самых близких, кажется бы, по матушке-Руси потекла новая широкая река.

Граф Лев Толстой в своих севастопольских рассказах говорит: «Из-за креста, из-за названия, из-за угрозы не могли люди принять эти ужасные условия. Должна быть другая высокая побудительная причина. И эта причина есть чувство, редко проявляющееся, стыдливое в русском, но лежащее в глубине души каждого — любовь к родине».

Князь Горчаков был назначен главнокомандующим в самое трудное время. Большая часть укреплений была подбита. Силы истощены. Неприятель стал отогреваться на солнышке и, наученный опытом, сделался сильнее. С возобновлением навигации стали подвозиться к нему большие запасы всего. А у нас, по бездорожью, во всем было затруднение.

Князь Горчаков был человек простой, заботился о солдатах и ненавидел фальшь и ложь. Славу отечества и долг он ставил выше всего. Это была честная и благородная душа. Храбрый, справедливый, он не был только опытным полководцем и во многом доверялся другим, окружающим его. Все, что возможно было сделать для спасения чести и славы нашего оружия, князь Горчаков сделал. Больше всего он хлопотал об улучшении быта армии, увеличил жалованье офицерам, заботился о заготовлении патронов, артиллерийских припасов и о продовольствии войска; он следил и строго преследовал те страшные злоупотребления, которые позволяли себе интенданты. Сухари в армию часто доставляли гнилые, говядину не свежую, пропадали целые тюки с одеждой, и герои валялись в землянках на голой земле и часто им не во что было переодеться. Работал Горчаков дни и ночи без устали. По его мнению, «нельзя было отдыхать, когда что-нибудь могло быть не исполнено».

Князь видел опасное положение Севастополя и ничем уже не мог помочь. «Не требуйте от меня чудес. Страна разорена. Войска измучены. Припасы почти уничтожены», писал он военному министру.

И, конечно, при таком положении только чудо могло спасти Севастополь.