XXX. Большая вылазка 11 марта. Иеромонах Иоанникий. Смерть рядового Мартышина

«Героев дивных породил
В своих твердынях скороспешных,
Европу, мир весь удивил
Величьем подвигов чудесных».

Пр. Дорошкевич.

Неприятельские апроши подошли очень близко к Камчатскому люнету. Союзники работали без устали и, видимо, хотели захватить «Трех отроков в пещи».

Решено было уничтожить работы союзников. «Необходима вылазка, — доносил князь Горчаков. — Иначе французы схватят Камчатский люнет штурмом или охватят ближайшими апрошами, так что наши вынуждены будут сами его оставить. А пункт первой важности!»

Известие о вылазке, несмотря на желание сохранить его втайне, облетело весь севастопольский гарнизон и было принято с восторгом.

— Знаешь новость? — спрашивали офицеры друг у друга.

— Нет. А что?

— Прикидываешься... Хоть дело секретное... Наверно, слышал?

— Нет. Право, ничего не слыхал.

— Сегодня большая вылазка.

— Неужели?! Где? Как?

— С Камчатки сам Хрулев идет.

— Дело будет успешное! Помоги, Господи! Пошли им удачу! — говорили все.

Степан Александрович Хрулев был бравый боевой генерал. Это был бесстрашный вояка, готовый, очертя голову, итти в самый опасный бой. Он любил солдат, был прост в обращении и одним могучим словом умел вдохнуть мужество. Солдаты тоже любили своего «отчаянного генерала», как они его называли промеж себя.

Распорядителем большой вылазки был, действительно, назначен генерал Хрулев, а помощником его — Голев. Под начальство их поступило девять батальонов. Кроме того, еще в прикрытии шли лейтенант Бирюлев и капитан Будищев.

Ночь стояла лунная. Приказано было выступить в 11 часов, когда скроется луна. Собрались на Малаховом кургане. Вдруг в 8 часов вечера в нашей передовой цепи загремела перестрелка. Оказалось, что французы заняли наши ложементы около Камчатки.

Войска двинулись, не дожидаясь темноты. Впереди шел полковник Голев, командир камчатского полка. Камчатский люнет был его детище. Одиннадцать ночей воздвигал он его на страх врагам и теперь спешил отстаивать.

Перестрелка разгоралась.

— Ишь, как «он» строчит, — говорили наши солдаты, прибавляя шагу.

Смертоносный огонь не смутил наступавших. Подойдя тихо к ложементам, молча бросились камчатцы в штыки и выгнали неприятеля. Получив подкрепления, французы опять бросились на наших. Генерал Хрулев всем распоряжался сам. Камчатцы, днепровцы и моряки дрались отчаянно и разрушали неприятельские работы. Спускавшаяся с горизонта луна освещала страшную картину. Стрельба, разрыв бомб, лязг ружей, крики «ура», — все смешивалось в один протяжный стон, разносившийся по окрестности.

Генерал-лейтенант С.А. Хрулев

— Где наши? Где наши? — раздался вдруг позади резервов чей-то взволнованный голос.

Офицеры обернулись. Среди солдат пробирался монах. Его знали все. Это был Иоанникий Савинов, или «Аника-воин», как называли его солдаты. Он переживал с севастопольцами всю тяжесть осады: везде помогал, утешал и принимал последний вздох умирающих.

Луна осветила бледное, вдохновенное лицо пастыря. На нем была епитрахиль; в руке он держал крест, ярко блестевший при лунном свете.

— Где же наши? — повторил он с душевным волнением.

— Кто ваши, батюшка? — спросил кто-то из офицеров.

— Наши... Моряки.

— Они там впереди. Не ходите туда, батюшка!.. Там опасно!.. Там не ваше место. Идите на перевязочный пункт.

Мое место там, — ответил пастырь, — где утешают в страданиях и приготовляются к смерти.

В это время раздались сильные залпы. Монах кинулся вперед и исчез в темноте ночи.

Бой был в полном разгаре. Несколько раз соперники переходили поочередно в наступление. Уже новые работы французов были в наших руках. Четыре роты моряков разрушали их под страшным штуцерным огнем. Камчатцы и днепровцы, преследуя отступавших французов, наткнулись на свежие силы. Выстрелы замолкли. Начался рукопашный бой. Наши били французов прикладами, заваливали их в траншеях землей, камнями, турами. Ужасная резня доходила до крайних пределов.

Видя, что моряки исполнили свое дело, полковник Голев велел отступать. Из французских траншей в это время опять раздались сигналы наступления. Войска снова остановились и перешли в наступление. Так было несколько раз.

Между тем, силы французов росли. Нашим приходилось плохо.

Вдруг выглянула луна, спрятавшаяся было за тучу. Среди страшного боя раздалось громкое пение тропаря: «Спаси, Господи, люди Твоя и благослови достояние Твое, победы благоверному императору нашему на сопротивные даруя...»

Вылазка и марта 1855 года. Иеромонах Иоанникий

Иеромонах Иоанникий в епитрахили, с высоко поднятым в руке крестом, торжественно воспевал молитву, не обращая внимания на носившуюся кругом смерть.

Солдаты, вдохновляемые словами молитвы, не думали об отступлении. Они слышали пение, видели перед собою бесстрашного монаха с крестом в руках и восторженно стремились вперед.

Один из врагов уже бросился на безоружного пастыря и успел ударом штыка разорвать на нем рукав рясы и епитрахиль, но в то же мгновение был убит нашими солдатами.

Французы бежали и, очистив первые укрепления, отступали в беспорядке.

Иеромонах занялся было ранеными. Опустившись на колени, он кое-как перевязывал и говорил святые слова утешения. Вдруг пуля, пущенная в него, оторвала нижнюю часть креста и контузила отважного монаха. На все уговоры он не захотел итти на перевязку.

Между тем, солдаты увлеклись преследованием. Они ворвались во вторую линию неприятельских траншей, забрались на английскую батарею, колотили прислугу, опрокидывали орудия и стремились дальше и дальше. Генерал Хрулев, видя большое увлечение солдат и опасаясь, чтоб их не перебили все прибывающие свежие силы союзников, велел играть отступление. Но солдаты не верили, лезли вперед и говорили:

Схватка с французами и марта 1855 года

— Это неприятель трубит нарочно... Не таковский наш генерал, чтобы велел отступать!

Несколько раз горнисты трубили отступление, но солдаты не шли назад. Жестокий рукопашный бой шел в траншеях. Остановить наших было некому. Все офицеры были убиты.

— Дайте нам подкреплений! Подкреплений дайте... Раненые могут остаться на поле! — кричал чей-то голос в отдалении.

Хрулев двинулся на этот призыв. Перед ним вырос кричавший. Это был все тот же иеромонах Иоанникий Савинов.

— Батюшка, подкреплений я вам не дам, — убежденно сказал Хрулев. — Окажите мне важную услугу. Каждая минута дорога! Скажите нашим в траншеях, чтобы немедленно отступали, подбирая раненых. Иначе выйдет беда!

Монах поспешно отправился в траншеи и передал приказ начальника.

— Ну, — говорили солдаты, — если батюшка говорит, что генерал приказал отступать, так, должно быть, и следует. Назад, ребята!

Солдаты отступали неохотно. Приходилось силою тащить их поодиночке. Многие не хотели отступать, пока не уберут своих раненых товарищей. Этим героям-богатырям приходилось по нескольку раз отбивать штыками преследовавшего их неприятеля. В таких случаях они с жаром бросались обратно.

— Стойте, братцы! Пустите! Наши там «ура» зашумели, — говорили солдаты с носилками и, положив на землю раненых, бежали опять на поддержку отступавших.

Оставляя траншею за траншеей, наши солдаты уводили пленных, уносили раненых товарищей и множество неприятельского оружия.

Многие тяжело раненые французы были подобраны нашими и доставлены на перевязочный пункт. Он представлял в эту ночь ужасное зрелище. Вся зала была битком набита ранеными. Одни лежали на кроватях, другие — на полу, рядами.

Доктор Гюббенет в своих записках пишет:

Перемирие 12 марта 1855 года (с народной картины того времени)

«С трепетным чувством печали и глубочайшего уважения я проник в это собрание страдальцев. Смотря на бледных, порохом опаленных храбрецов, с разбитыми и окровавленными членами, но с выражением спокойствия, покорности, даже некоторого довольства на лице, я невольно думал: с такой армией можно завоевать мир».

Много крови стоило дело 11 марта, но камчатцы и днепровцы долго не могли забыть его и сложили о нем даже песни.

На другой день было перемирие. Недавние враги сделались друзьями на несколько минут. А вечером, когда кончилась уборка тел, французы открыли по «Камчатскому люнету» страшную канонаду.

Много героев пало на Камчатке. Но один из них, рядовой камчатского полка Егор Мартышин, замечателен своей смертью. Ядро размозжило Мартышину левую ногу и оторвало ему кисть руки. Товарищи бросились к нему, подняли, положили на носилки.

— Нет, братцы, стойте, — прерывающимся, но спокойным голосом проговорил раненый. — Несите меня только двое! Если с каждым, кого зацепит чугунка, будут уходить по четыре человека, этак нашу «Камчатку» стеречь будет некому.

Размозженная нога несчастного едва держалась на тоненьких жилах, кровь лилась ручьем. Преодолевая жгучую боль, Мартышин просил:

— Несите меня, братцы, по траншее... Хочу с товарищами проститься!

Просьбу его исполнили и спустились в траншею. Здесь он остановил несших его солдат.

— Стойте! Прощайте, братцы, — обратился он к собравшимся около него товарищам.

По сумрачным их лицам текли слезы.

— Прощайте, братцы! Служите батюшке-царю, как следует храбрым карабинерам! Недавно пред святым крестом и Евангелием вы держали присягу на честную и верную службу царю Александру II. Служите сыну, как служили отцу его, императору Николаю, и Господь Бог благословит службу вашу. Прощайте, братцы-карабинеры, помяните меня, грешного! Умирать за правое дело не страшно! Одно, братцы, больно, что не удалось мне охотником вовремя в траншею сходить.

Голос раненого слабел. Ротный командир дал ему рубль и велел его скорее нести. Мартышин отдал рубль своему товарищу Захару Васильеву.

— Ты, брат Захар, — сказал он, — как принесешь меня к перевязке, первым делом отыщи священника. Попроси, чтоб он меня исповедал и приобщил св. таин, а после моей смерти сотворил бы по душе моей панихиду. Этот рубль отдай от меня священнику.

Все было исполнено, как хотел умирающий. Принесенный на перевязочный пункт чуть живой, Мартышин исповедался и приобщился св. таин и тотчас же скончался.

Еще героя-защитника лишился Севастополь.