XXXIII. Деятельность врачей. Пирогов и Гюббенет. Преосвященный Иннокентий в Севастополе

«Иди н град сей... Пади там ниц, место бо сие свято есть».

Слова преосв. Иннокентия.

После бомбардирований, вылазок и сражений все госпитали и перевязочные пункты переполнялись ранеными. Нет возможности описать картину всех мук, страданий, ран и операций. Все медики, фельдшера и сестры милосердия, во главе которых стояли наш знаменитый хирург, академик Пирогов и профессор Гюббенет, свято и беззаветно трудились до изнеможения над своим великим чисто христианским делом. Не только весь севастопольский гарнизон, но и вся Россия высоко чтила их заслуги и самопожертвование. Многие заплатили за свое святое дело жизнью. Да, неоцененны заслуги операторов, работавших день и ночь при ужасных условиях, почти до истощения сил. Память о них должна быть дорога благодарному отечеству, и имена этих тружеников должны быть почитаемы наравне с героями-защитниками Севастополя.

Вот что пишет в своих записках наш знаменитый хирург Пирогов. Слова его ярко рисуют христианский труд как медиков, так и сестер милосердия:

«Для всех очевидцев особенно памятно будет время, проведенное с 28 марта по июнь месяц в Дворянском собрании. Во все это время, около входа в собрание, на улице, где нередко падали ракеты, взрывая землю, и лопались бомбы, стояла всегда транспортная рота солдат под командой распорядительного подпоручика Яни. Койки и окровавленные носилки были в готовности принять раненых. В течение девяти дней мартовской бомбардировки беспрестанно тянулись к этому входу ряды носильщиков; вопли несчастных смешивались с треском бомб; кровавый след указывал дорогу к парадному входу собрания. Эти девять дней огромная танцевальная зала беспрестанно наполнялась и опоражнивалась; приносимые раненые складывались вместе с носилками целыми рядами на паркетном полу, пропитанном на полвершка запекшейся кровью. Стоны и крики страдальцев, последние вздохи умирающих, приказания распоряжающихся громко раздавались в зале. Врачи, фельдшера и служители составляли группы, беспрестанно двигавшиеся между рядами раненых, лежавших с оторванными и раздробленными членами, бледных, как полотно, от потери крови и от сотрясений, производимых громадными снарядами. Между солдатскими шинелями мелькали везде белые капюшоны сестер, разносивших вино и чай, помогавших при перевязке и отбиравших на сохранение деньги и вещи страдальцев. Двери залы поминутно отворялись: вносили и выносили по команде: «на стол», «на койку», «в дом Гущина», «в Инженерный», «в Николаевскую». В боковой, довольно обширной комнате (операционной), на трех столах кровь лилась рекой при производстве операций; отнятые члены лежали грудами в ушатах. Матрос Пашкевич, отличавшийся искусством прижимать артерии при операциях (живой турникет Дворянского собрания), едва успевал следовать призыву врачей, переходя от одного стола к другому. С неподвижным лицом, молча он исполнял в точности данные ему приказания, зная, что его неутомимой руке поручалась жизнь товарищей. Сестра Бакунина постоянно присутствовала в этой комнате с пучком лигатур в руке, готовая следовать на зов врачей. За столами стоял ряд коек с ранеными, и служители готовились переносить их на столы для операций; возле порожних коек стояли сестры, готовые принять ампутированных. Воздух комнаты, несмотря на беспрестанное проветривание, был наполнен испарениями крови, хлороформа; часто примешивался и запах серы; это значило, что есть раненые, которым врачи присудили сохранить поврежденные члены, и фельдшер Никитин накладывал им гипсовые повязки. Ночью, при свете стеарина, те же самые кровавые сцены, и нередко в больших размерах, представлялись в зале Дворянского собрания. В это тяжкое время без неутомимости врачей, без ревностного содействия сестер, без распорядительности начальников транспортных команд Яни и Коперницкого не было бы никакой возможности подать безотлагательную помощь пострадавшим за отечество. Чтоб иметь понятие о всех трудностях этого положения, нужно себе живо представить темную южную ночь, ряды носильщиков при тусклом свете фонарей, направленных ко входу собрания и едва прокладывавших себе путь сквозь толпы раненых пешеходов, сомкнувшихся в дверях его. Все стремятся за помощью и на помощь, каждый хочет скорого пособия: раненый громко умоляет о перевязке или операции, умирающий — последнего отдыха, все — облегчения страданий. Где же возможно без деятельных, строгих мер, без неусыпной деятельности найти достаточно места и рук для оказания безотлагательной помощи?»

Профессор Н.И. Пирогов

На перевязочных пунктах кипела такая же деятельность медиков и сестер. Вечером 26 мая и в ночь на 5 июня было особенно много раненых. Точно непрерывная волна, текли раненые на перевязочные пункты. Там все хлопотали, работали без устали. Больным тащили водку. Доктора занимались перевязкой; сестры милосердия, помогая им, раздавали водку и хлеб легко раненым, поили трудно больных виноградным вином и клюквенным соком.

Сестры до последней минуты обороны продолжали нести свою христианскую обязанность с необыкновенным усердием и неутомимостью.

«Я сам видел, — пишет один из участников обороны, — как нежные женские руки омывали и перевязывали отвратительные раны. Я видел, как глаза, полные слез, заботливо следили за последними корчами умирающих. Я слышал, как солдаты благословляли своих благодетельниц. Расскажу вам случай. Это было ночью. По палатам мрачный полусвет. Тяжело раненому солдату, хочется заснуть, по ему не спится: и боль от раны и жажда мучит, да еще, признаться, в бою-то смерть нам нипочем, а в госпитале куда как умирать не хочется! Вот проходит по палате дежурная сестра. Бедному солдату легче стало на душе, когда он увидел, что есть в мире существо, которое заботится о нем... Видно, это существо показалось ему лучше, чище всех женщин, которых он встречал в жизни... Провожая «милосердную» глазами, из души солдатской вырвались чудные наивностью слова: «Барышня, пройдите мимо еще раз!» Барышня, конечно, исполнила желание солдата, и, обойдя всех больных своих, она опять прошла мимо него. В это время солдат умирал; он умер с улыбкой на устах.

На перевязочных пунктах среди стонов и страданий слышались остроты и шутки раненых, слышалась русская удаль и молодечество.

Вокруг одной из сестер милосердия собралась целая толпа окровавленных солдат. Каждый из них ей рассказывал свое удальство и сцены при столкновении с неприятелем.

— Матушка, попробуй, как скусно-то! — говорил один, подавая сестре отнятый у француза галет.

— Сестрица, хлебни вражьей водки! Только пригубь, родимая. Я отнял ее у пьяного француза! — кричал другой.

— Барыня, хошь, подарю тебе французскую шапку, — говорил третий, отдавая кепи сестрице.

Сестра благодарила и отвечала, что ей нельзя иметь вражьей шапки.

— Посмотри-ка, барышня, — стонал один солдат, подползая к сестре милосердия. — Посмотри, как у меня плечо отбито... Проклятый англичанин камнем меня тузил.

Слушая эти рассказы, невольно подивишься русскому солдату: ни раны, ни увечья, ни боль, ни страдания — ничто не колебало его веселого, добродушного нрава.

Сам знаменитый наш оператор Пирогов являлся среди этих ужасов светлым, желанным маяком. К нему стремились все, в него верили, на него надеялись все страдающие.

— Попроси самого Пирогова перацию сделать — жив останешься, — говорили солдаты тяжело раненому товарищу.

И Пирогов, действительно, делал операции, изумлявшие всех. Это были чудеса искусства и науки. В Севастопольском музее есть отдел рисунков многих замечательных операций, сделанных профессором Пироговым и Гюббенетом.

Кроме огромных научных знаний, у знаменитого профессора Пирогова было то, что дороже всего в человеке: теплое, отзывчивое сердце, полное сострадательной любви к ближнему. Усталый, нервный, часто больной, он дни и ночи стоял, не разгибая спины над сложными операциями и отдавая все силы страждущим. Он яростно боролся, воевал жестоко с злоупотреблениями среди интендантов, энергично требовал улучшений, скорой помощи своим раненым и как радовался, когда его просьбы исполнялись и участь страдальцев облегчали. Это тоже был один из славных, незабвенных богатырей-защитников Севастополя.

Как профессор Пирогов был врачом телесным страждущих севастопольцев, так знаменитый проповедник, преосвященный Иннокентий, был их целителем духовным. Он напутствовал войска на войну, при каждом случае посылал им свое благословение и, наконец, явился сам среди севастопольцев.

В жизни гарнизона это был радостный, светлый день.

25 июня преосвященный служил на Северной обедню, и все, кто только мог, собрались помолиться и послушать русского «Златоуста», как его называли. Войско собралось на площади перед собором. Величественна была картина, представлявшаяся глазам. Яркое южное солнце. Толпы загорелых бойцов. Архиепископ в святительских ризах с посохом. Торжественны и трогательны были слова его и глубоко запали в душу каждого. Вот что он говорил взволнованным, проникновенным голосом:

«Не поучение говорить вам мы прибыли сюда. Нет, мы явились учиться у вас, славные защитники града, как исполнять заповедь Христа Спасителя: «Оставь отца, матерь твою и дом твой, возьми крест и гряди по Мне». Впредь, поучая паству, мне не надо далеко искать примеров добродетели; я скажу им: иди в град сей и поучись у первого встречного из братий твоих, защитников веры и мест, откуда впервые разлилось православие на родину нашу; пади там ниц, место бо сие свято есть. По всему лицу земли русской нет ни одного сына отечества, который бы в настоящее время не привитал мыслью с вами, мужественные защитники Севастополя, который бы не скорбел вашими скорбями, не болезновал вашими ранами, равно как не радовался бы о ваших успехах, не хвалился бы вашей твердостью и мужеством. Тем паче мне, как духовному пастырю страны сей, хоть и недостойному, невозможно не присутствовать всегда с вами духом, верою и молитвою и не разделять от души всего, что происходит с вами: и радостного и печального. Посему-то в прошедшем году, несмотря на то, что город ваш был посещен мною непосредственно пред тем, я, при первой вести о вторжении к вам врагов, немедленно поспешил сюда, дабы разделить с вами первые дни опасности, и если при всех усилиях не успел достигнуть тогда вас, то потому, что все пути к вам были уже пресечены врагами. Видя сие, я, подобно птице, кружащейся вокруг занятого гнезда ее, долго странствовал по разным местам вокруг вашего города и не прежде оставил здешний полуостров, как уверившись совершенно, что самая главная опасность для вас уже прошла, что все беззащитные места в вашем городе укреплены и вы можете с доброй надеждой стать против врагов. Как потом дорога была нам каждая весть о вас! С каким усердием принимали мы, с каким нетерпением слушали всякого, кто появлялся из вашего города! Сколько раз со своей стороны мы покушались оставить свое местопребывание и все дела и, так сказать, бежать к вам, чтобы собственными глазами видеть ваше многотрудное положение и разделить с вами наши чувства и ваши опасности. Наконец, давнее желание наше исполнилось! Благодарение Богу, мы теперь среди вас: видим лицо, слышим ваш голос, можем осязать вас руками нашими! В сем случае, прежде всякого слова, мы желали бы братски обнять всех вас и облобызать каждого тем святым лобзанием, которое апостол Павел препосылал сущим в отдалении возлюбленным ученикам и братиям своим о Христе. Да, возлюбленные, беспримерным мужеством против врагов и долготерпением вашим вы давно вышли и вознеслись из ряда людей и воинов обыкновенных, видимо приблизились к знаменитому сонму древних поборников земли русской, соделались не только любезными, но и священными для всех сынов отечества. Вы — слава России, утешение ее монарха, радость св. Церкви, предмет удивления для самих врагов и всего света!»

С умилением, со слезами на глазах слушали воины эту высокую оценку их подвигов и трудов из уст дорогого любимого пастыря. Возвратившись на бастионы, они передавали всем товарищам благословение преосвященного.

Преосвященный Иннокентий пробыл в Севастополе несколько дней, молился с защитниками, благословлял их, окроплял святой водой, освящал иконы, присылаемые со всех концов России и часто обращался к гарнизону с трогательными, утешительными словами:

«В минуту смертных опасностей, — говорил знаменитый пастырь, — не требуется от вас продолжительных молитв, ни обыкновенных в сем случае лощений, ни даже церковной исповеди «Боже, милостив буди мне, грешному!» — вот ваша молитва. «Без числа согреших, Господи, помилуй мя!» — вот ваша исповедь. «Пресвятая Богородице, спаси мя! Ангеле-хранителю, сохрани мя!» — вот ваши молебны. «Святителю Христов, Николае, буди мне помощник! Святителю Митрофане, не остави мене!» — вот ваши акафисты. Трудно ли сделать сие? А этого в вашем положении, когда то делается от души, достаточно для всякаго».

Приезд преосвященного Иннокентия был радостен для севастопольцев как светлый, живительный луч, и его ободряющие слова были полны значения и укрепляли и поддерживали дух и бодрость воинов. Как дорога и нужна была им эта поддержка!