Скифы и греки в Западном Крыму

За прошедший период развивались представления исследователей-антиковедов о характере взаимоотношений скифов и греков в Западном Крыму. Сам Херсонес, по мнению большинства специалистов, был отделен от Скифии землями тавров, потому вопрос о прямых контактах не ставился. Лишь недавно было высказано предположение о том, что с середины V в. прямое сообщение между предгорной территорией, занятой скифами в Юго-Западном Крыму, и Херсонесом, стало возможным по узкой полоске приморской лесостепи, лежащей между устьем Качи и Гераклейским полуостровом (Колтухов, 1998.).

Иными остаются представления об ионийской Керкинитиде (основанной во второй половине VI в.) и ее взаимоотношениях со скифами. Прибрежный город Северо-Западного Крыма, исходя из сообщения Геродота, маркировал северо-западную границу таврских и скифских владений (Кутайсов, 1992. С. 53). Это давало возможность его жителям контактировать как с теми, так и с другими варварами. В ранних слоях Керкинитиды были найдены обломки лепной лощеной посуды с резным орнаментом. Эти находки позволили М.А. Наливкиной писать о существовании на месте будущего города поселения варваров-аборигенов (Наливкина, 1955. С. 64). О.Д. Дашевская, более строго датировав такую керамику, увидела в ней свидетельство присутствия в греческом городе варварского этнического компонента (Дашевская, 1963. С. 209). Надежные археологические сведения об ионийском, или дохерсонесском периоде Керкинитиды появились сравнительно недавно в результате раскопок В.А. Кутайсова и его коллег (Кутайсов, 1990; 1992; 2004). Проанализировав встречаемость кизил-кобинской посуды в культурных отложениях Керкинитиды, исследователь датировал ее временем от начала V в. до середины — третьей четверти IV в. до н. э. (Кутайсов, 1987. С. 35). По его определению, она принадлежала таврам, составлявшим незначительную часть городского населения (Кутайсов, 1987а). Возведение крепостной стены Керкинитиды в первой трети V в. до н. э. было поставлено В.А. Кутайсовым в связь с агрессивными устремлениями скифов и следами военных действий, фиксируемых в это время на Боспоре. Относящееся к тому же столетию письмо Апатурия, в котором упоминается дань, выплачиваемая скифам, послужила основанием для предположения о скифском протекторате, осуществлявшемся не только над Ольвией, но и над ионийской Керкинитидой. Е.Я. Рогов, в свою очередь, считал сооружение крепостной стены ионийской Керкинитиды в 70—60-е гг. V в. до н. э. и сокращение ольвийской хоры в 70 гг. этого же столетия событиями одного порядка, связанными с давлением скифов на греческое население (Рогов, 1999). Установление в это время скифского протектората над Ольвией представлялось исследователю вполне вероятным, тогда как скифский протекторат над Керкинитидой рассматривался как реальный факт, засвидетельствованный известным письмом. Зависимость усилилась в конце V в. до н. э., что и определило прекращение выпуска монет в Керкинитиде.

Изучение более позднего периода херсонесской колонизации Западного Крыма обладает собственной, достаточно длинной историей. Скифский аспект на раннем этапе исследований был выражен опосредствованно, в основном в пространственных определениях границ херсонесских владений. Например, Ю.В. Готье допускал, что восточная граница хоры Херсонеса в Степном Крыму тяготела к Боспорскому царству (Готье, 1925. С. 183). Л.А. Моисеев предполагал аренду городом у скифов территории всего Северо-Западного Крыма (Моисеев, 1918. С. 254). Более осторожно охарактеризовал приморские владения херсонеситов С.А. Жебелев, отводивший им все западное побережье Крыма до Ак-Мечети. При этом, полагал ученый, «равнина», упомянутая в присяге, граничила со скифскими владениями (Жебелев, 1953. С. 220). Лишь в 30-х гг. П.Н. Шульц археологически определил северную и восточную границы владений херсонеситов в Северо-Западном Крыму. При этом исследователь полагал, что с IV в. до н. э. на побережье существовали укрепления греческие и скифские, а их взаиморасположение отражало напряженный характер отношений с варварами (Шульц, 1937; 1941). В соответствии с этим Н.В. Пятышева рассматривала скифо-херсонесские контакты в Северо-Западном Крыму как враждебные, впрочем, основное внимание уделялось событиям III—II вв. до н. э. хорошо отраженным в письменных источниках.

Работы 50-х — 60-х гг. на таких памятниках, как Чайка, Тарпанчи, Южно-Донузлавское городище, привели к отказу от гипотезы П.Н. Шульца. О.Д. Дашевская и А.Н. Щеглов убедительно доказали существование двух последовательных этапов заселения территории: херсонесского, начавшегося во второй половине IV в. до н. э. и позднескифского (Дашевская, 1971; Щеглов, 1971). Собственно скифскими памятниками исследователи признали лишь курганы, а это свидетельствовало о кочевом характере хозяйственной деятельности населения степи. О.Д. Дашевская отвергла предположение об аренде херсонеситами скифских земель, но не предложила какого-либо альтернативного варианта (Дашевская, 1971 С. 153.). Легкое начало херсонесской колонизации Северо-Западного Крыма А.Н. Щеглов связал с общей дестабилизацией Скифии в последние годы правления Атея и в период, последовавший после его смерти. Эта ситуация позволила Херсонесу в союзе с Керкинитидой захватить приморские земли. Для освоения новых пространств Херсонес переселил сюда часть зависимого таврского населения из Юго-Западного Крыма. Тогда же было отмечено и сокращение хоры в результате катастрофических событий, происходивших в течение двух-трех начальных десятилетий III в. до н. э. (Щеглов, 1978. С. 119, 127). Гибель многочисленных херсонесских поселений произошла несколько позже и была обусловлена катастрофой, ставшей результатом сарматского вторжения в междуречье Дона и Днепра. При этом специально отмечалось: разрушителями херсонесских усадеб в новой ситуации могли стать и сами скифы (Щеглов, 1984. С. 49).

Новая гипотеза о появлении в Северо-Западном Крыму ольвиополитов (предшественников херсонесских колонистов), основавших в начале IV в. до н. э. поселение Панское, указывала на вероятность конфронтации их с Херсонесом во второй или в третьей четверти IV в. до н. э. Данное предположение, первоначально высказанное А.Н. Щегловым и Е.А. Роговым, нашло поддержку у Ю.Г. Виноградова (Щеглов, Рогов, 1985; Виноградов, 1989). По сути дела представления о первоначальном скифо-херсонесском противостоянии в Северо-Западном Крыму сменились гипотезой об ольвийско-херсонесской войне. Однако необходимо отметить, что в то же время было высказано предположение о военном союзе Херсонеса и Керкинитиды, направленном против варваров (Колесников, 1985). Оно, безусловно, внесло опасную деформацию в «конструкцию» ольвийско-херсонесского конфликта. Позднее В.Б. Уженцев и В.А. Кутайсов вполне убедительно синхронизировали форт Панское, ранний жилищно-хозяйственный комплекс Калос-Лимена и их курганные могильники. Все эти памятники, по их мнению, появились не позднее первой четверти IV в. до н. э. и, несомненно, принадлежали ионийскому населению (Кутайсов, Уженцев, 1997). Подобное определение открывало путь к их интерпретации в качестве дальних выселков Керкинитиды. Впрочем, как показывает исследование В. Ф Столбы, в керамическом комплексе усадьбы 6 на поселении Панское, относящейся уже к херсонесскому времени, присутствует лепная посуда типичная для Буго-Днепровского степного района (см. Hannestad, Stolba, Sceglov, 2002, P. 188—189.), что может свидетельствовать в пользу ольвийского происхождения памятника (Колтухов, 2004. С. 111).

Опыт обобщений в какой-то степени позволяющий понять характер греко-скифских взаимоотношений пришелся на конец 80-х — начало 90-х гг. В.Ф. Столба высказался в пользу мнения о достаточно благоприятном восприятии скифами и Керкинитидой экономического роста Херсонеса во второй половине IV в., сопровождавшегося освоением им Северо-Западного Крыма. Появление на монетах Керкинитиды «скифских» сюжетов позволяет предполагать тесные отношения города со скифской державой Атея (Столба, 1990. С. 7, 12). Изучение лепной посуды, найденной на поселениях херсонесской хоры, дало основание для заключения о постоянном присутствии скифов в среде херсонеситов. В этой же работе было достаточно убедительно показано то, что отношения Херсонеса со скифами прервались в первой трети III в. до н. э. (Столба, 1990. С. 11, 12).

В диссертации С.Б. Ланцова, посвященной истории Северо-Западного Крыма в составе херсонесского государства, была уточнена хронология херсонесских поселений. Их появление отнесено к началу последней трети IV в. до н. э. По его мнению, гибель многих из них (не ранее 60-х гг. III в. до н. э) стала следствием враждебных действий скифов (Ланцов, 1991. С. 11, 14). Свободное же внедрение херсонеситов в Северо-Западный Крым связывалось с необходимой для скифов, а также жителей Керкинитиды и Херсонеса защитой береговой линии от высадки македонского десанта, ставшей возможной после 331 г. (Ланцов, 1991. С. 13). Скорее всего не только обитатели новых поселков, но и все военные силы Керкинитиды и Херсонеса не отразили бы такой десант даже с помощью скифов. Да и первой целью его были бы Керкинитида или Херсонес с их портами, а не слабо заселенное побережье. Однако создание симмахии, направленной против возможной агрессии Македонии или другого противника, одним из условий которых было свободное освоение Херсонесом западного побережья, теоретически может объяснять беспрепятственность и интенсивность херсонесской колонизации. Интересно, что в одной из последних своих работ Е.Я. Рогов объяснял херсонесскую колонизацию наличием союза между Керкинитидой и Херсонесом, поддержанного Гераклеей и направленного против варваров (Рогов. 1999). Его существование привело к освобождению Керкинитиды от скифской зависимости в середине третьей четверти IV в. до н. э. Появление же херсонеситов в Северо-Западном Крыму объясняется не только притязаниями городской общины, но и интересами метрополии — Гераклеи Понтийской, после победы Левкона над Феодосией утратившей доступ на боспорский хлебный рынок. Активная же экспансия Херсонеса в Северо-Западный Крым была отнесена к концу третьей четверти IV в. до н. э.

В.Б. Уженцев, посвятивший диссертацию Калос-Лимену (Уженцев, 2002), так же выступил против мнения о захвате Северо-Западного Крыма херсонеситами в результате ольвийско-херсонесской войны. Следы разрушения ионийских поселений в третьей четверти IV в. до н. э. исследователь связал с нападением номадов, впрочем, склоняемых к этому Херсонесом. В его представлении в херсонесский период отношения жителей Северо-Западного Крыма со скифами развивались довольно мирно. Массовое разрушение херсонесских поселений в Северо-Западном Крыму, предпринятое кочевниками (скифами или сарматами), было датировано концом первой — началом второй трети III в. до н. э.

Совсем недавно вышли в свет две обобщающие работы ведущих специалистов по античной археологии Западного Крыма. Скифский пласт в монографии В.А. Кутайсова вполне соответствует концентрированному содержанию его прежних работ (Кутайсов, 2004). В.М. Зубарь же весьма обстоятельно, в ключе, общем для антиковедов, изучающих Западный Крым, излагает свои взгляды на взаимоотношения греческого населения Херсонеса, Керкинитиды и поселений хоры со скифами (Зубарь, 2004). Например, выплата дани Керкинитидой во второй половине V в. до н. э., по мнению ученого, не была устойчивым и долговременным явлением. Город выплачивал дань не регулярно, а периодически, в связи с появлением кочевников под его стенами (Зубарь, 2004. С. 24). И теоретически, и практически это возможно, однако не следует связывать такой вывод с отсутствием в Северо-Западной Таврике значительного массива погребальных памятников скифов V в. до н. э. Судя по упомянутым выше работам В.С. Ольховского, В.А. Колотухина, С.Г. Колтухова и С.И. Андрух, плотность скифских погребений в западной части Крымского полуострова в целом и в северо-западном районе в частности, в это время достаточно велика. В районе же Бокальского сухоречья известны погребения тяжело вооруженных воинов и представителей скифской аристократии. Некоторая неясность возникает в связи с ликвидацией «ольвийского» периода в истории поселения Панское, так как лепная керамика усадьбы Панское I/6 свидетельствует о прямой связи с ольвийско-нижнеднепровским регионом (Колтухов, 2004. С. 101). Впрочем, исследователь все же допускает участие жителей Побужья в освоении Северо-Западного Крыма в херсонесский период (библиографию см. Зубарь, 2004, с. 37), что вполне отвечает датировке этой усадьбы. Военно-политическая дестабилизация в Северо-Западном Крыму у середины IV в. связана не с войной между полисами, а с военно-политической активизацией скифов (Зубарь, 2004. С. 36). Интересно новое предположение о восстановлении независимости Керкинитиды у рубежа II—III в. до н. э. и охране границ отложившегося района скифской кочевой ордой (Зубарь, 2004, с. 51).

Анализ представлений, сложившихся к концу прошлого столетия в сложную и сравнительно непротиворечивую систему, свидетельствует о том, что процесс колонизации и развития греческих поселений в западной части Крыма в целом освещен. Однако отношение собственно скифов к этим событиям так и не было сформулировано, поскольку они служат для антиковедов только «этнографическим фоном», на котором протекала многообразная колонизационная, военная, дипломатическая и хозяйственная деятельность ионийцев, ольвиополитов и херсонеситов. Из всего сказанного выше следует лишь то, что дальнейшее развитие как античного, так и скифского направлений в археологии Западного Крыма должно приобрести некие синтетические формы, возможно, близкие тем, которые уже существуют в боспорских исследованиях.

* * *

В целом же обобщение опыта изучения скифских древностей на территории Крымского полуострова приводит к ряду интересных выводов. Богатство боспорских, прикубанских и степных «царских» курганов предопределило «фунеральный» характер скифской археологии девятнадцатого века. Именно в это время были обнаружены самые яркие крымские захоронения скифов. Впоследствии погребения из Степного и Предгорного Крыма были однозначно охарактеризованы как скифские. Этнокультурная атрибуция захоронений с греко-варварскими чертами в курганах Европейского Боспора оказалась не столь простой. Эти аристократические, преимущественно воинские, могилы и сейчас рассматриваются исследователями в основном как захоронения эллинизированных варваров, предположительно скифов, входивших в состав боспорской верхушки.

Эпизодические раскопки курганов со скифскими погребениями происходили в Крыму и в первой половине двадцатого века. Однако скифского направления в крымской археологии еще не существовало. Даже многочисленные поселения, обследованные в это время в Предгорном и Северо-Западном Крыму, охарактеризованные П.Н. Шульцем как скифские, затем были убедительно атрибутированы как памятники позднескифской культуры.

Формирование области археологической науки, в задачу которой входило изучение памятников именно скифских (а не позднескифских), относится в Крыму только к 50—60-м гг. прошлого столетия. Это направление связано с научной деятельностью Т.Н. Троицкой, А.А. Щепинского, Э.В. Яковенко, А.М. Лескова и И.Т. Кругликовой, с последующими работами В.С. Ольховского, А.А. Масленникова, В.А. Колотухина. Определяющей особенностью крымской скифологии с 60-х гг. прошлого века, как и на юге Украины, стало закрепление «погребальной направленности» полевых исследований, обусловленной масштабными раскопками курганов в зонах орошения. В наши дни археологи могут оперировать комплексами нескольких сотен скифских погребений Крымского полуострова, но в минимальной степени привлекая для своей работы материалы поселений и стойбищ. К тому же поселения эпизодически изучались только на периферии Европейского Боспора и рассматривались преимущественно в контексте истории этого государства. На остальной территории Крыма существование скифских поселений и стойбищ отмечалось лишь в процессе археологических разведок, результаты которых до сих пор не опубликованы. Такая специфика полевых исследований предопределяет несколько ограниченные возможности интерпретации уже накопленного материала.

Одна из особенностей современной археологии заключается в том, что принципиальные проблемы истории Северопричерноморской Скифии решаются на материалах Прикубанья-Предкавказья, Подонья, Степной и Лесостепной Украины. В этих исследованиях памятники Крымского полуострова обычно выполняют вспомогательную роль. На раннем этапе ими, как правило, маркируют один из маршрутов, соединивших Предкавказье со степными и лесостепными территориями Северного Причерноморья, или одну из зон расселения царских скифов, а также скифов-кочевников. На финальных этапах истории Степной Скифии крымские равнины рассматривают либо как часть гипотетического Крымско-Приазовского царства, либо как территории, которые по большей части входят в состав Боспора, по крайней мере, связаны с ним политически и экономически. Интенсивные отношения между крымскими скифами и Боспорским царством изучаются преимущественно антиковедами. В таких исследованиях (посвященных военным, политическим, административно-хозяйственным взаимоотношениям) с момента издания нескольких важнейших работ Ю.Г. Виноградова (Vinogradov, 1980; Виноградов, 1983. С. 394—419) возобладал контекст военных и дипломатических союзов, либо подчинений и противостояний. В изучении же этнокультурной истории скифов Восточного Крыма основную роль сыграли исследования скифологов: Э.В. Яковенко, С.С. Бессоновой. Е.П. Бунятян, Н.А. Гаврилюк.

Близкое явление, но в менее развитой форме, можно наблюдать в исследованиях античных древностей Западного Крыма. Здесь одним из инструментов исторических реконструкций служит сам бесспорный факт скифского присутствия и воздействия на развитие ионийских, ольвийских и херсонесских поселений. Это влияние интерпретируется различным образом, прежде всего на основе анализа эпиграфических источников и нумизматических коллекций. Выводы используются для обоснования гипотезы о скифском протекторате, характеристики фона «ольвийско-херсонесской войны», или греко-скифского противостояния, для объяснения причин фортификационных мероприятий в греческих городах и поселениях или в связи с объяснением катастрофических событий.

Одной из важнейших проблем скифо-сарматской археологии в Крыму является определение связей и степени преемственности между скифской и позднескифской культурой. До восьмидесятых гг. прошлого столетия они рассматривались как этапы развития одного этноса и одной культуры. Однако хронологический разрыв между скифскими и сарматскими памятниками степных пространств Северного Причерноморья в значительной мере подтверждается и на крымских материалах. Опираясь на такие наблюдения, некоторые исследователи приходят к выводу о том, что Крымская Скифия II в. до н. э. была новым этнополитическим объединением, а не прямым преемником Скифии IV — первых десятилетий III вв. до н. э. Другая группа ученых продолжает видеть в Крымской Скифии уцелевший анклав Степной Скифии. Впрочем, у двух, на первый взгляд, взаимоисключающих суждений существуют принципиально важные точки соприкосновения. Во-первых, историческая связь между скифами, таврами, тавро-скифами, обитавшими на Боспоре, в Степном и Горном Крыму, и позднескифским населением Крымского полуострова существовала, хотя состав населения претерпел серьезные изменения. Это заключение в целом принимается всеми. Во-вторых, катастрофические события, произошедшие в Северном Причерноморье в III в. до н. э. кардинально изменили лицо варварского населения степи и примыкающих к ней пространств. Поэтому в позднескифском государстве времен Скилура и Палака следует видеть объединение земледельцев и скотоводов с новой материальной культурой. И это положение в целом признано. Но оно же однозначно свидетельствует в пользу того, что собственно скифский период в истории Крымского полуострова завершился в хронологических рамках первой четверти или первой трети III в. до н. э.