Археология и идеология

Вторая мировая война, ознаменованная стремлением фашистских оккупантов утвердиться в крымском «фатерланде», депортация крымских татар и крушение школы Н.Я. Марра активизировали интерес к этнической истории полуострова. Однако новый взгляд на проблему, порожденный патриотическим подъемом народа-победителя, приобрел политическую окраску.

Пристальному вниманию к этническим процессам на полуострове в немалой степени способствовали развернувшиеся в послевоенном Крыму масштабные раскопки позднеантичных и раннесредневековых могильников. В их числе следует, прежде всего, назвать рад памятников Инкерманской долины: Инкерманский некрополь, могильник у с. Черноречье, погребения на склоне высоты «Сахарная Головка» и некрополь на территории военного совхоза № 10 — «Севастопольский», а также захоронения, обнаруженные неподалеку от известного городища Чуфут-Кале (Бабенчиков, 1963; Борисова, 1959; Веймарн, 1948; 1957а; 1963; Стржелецкий, 1959). В плане полевой практики этот период завершился грандиозными раскопками Скалистинского могильника, предпринятыми в 1959—1960 гг. экспедицией под руководством Е.В. Веймарна (Веймарн, Айбабин, 1993. С. 3—4).

Именно с 50-х гг. отмечается рост интереса исследователей к формированию населения средневекового Крыма. Это было, с одной стороны, следствием накопления нового материала, с другой же — обуславливалось стремлением определить характер этнических процессов в Северном Причерноморье, в частности, в связи с этногенезом восточных славян.

В 1951 г. В.Д. Блаватский опубликовал материалы Ай-Тодорского могильника (Блаватский, 1951). Отмечая, что некрополь (судя по монетным находкам) относится к периоду, когда крымское побережье было покинуто римлянами и эта территория стала ареной готского вторжения, автор публикации все же склонялся к мнению, что изученный им некрополь не заключает ничего «специфически готского, а в его могилах погребались останки потомков обитателей «canabae», культура которых носила смешанный характер. Об этом свидетельствовал погребальный ритуал, в частности, кремация, связанная, как он полагал, с римским гарнизоном Харакса (Блаватский, 1951. С. 274). В представлении известного антиковеда могильник действительно не походил на «готский», т. к. совершенно не соответствовал тогдашним представлениям о раннесредневековой готской культуре: здесь не было украшений типа Суук-Су или Госпитальной улицы, а в обряде господствовала кремация, которая, как тогда было принято считать, для европейских готов не типична. Весь же набор инвентаря (фибулы, пряжки, сероглиняная гончарная керамика) демонстрировал обычный провинциально-римский облик. При этом подразумевалось, что кремирование покойников — вполне характерная черта римского обряда. Однако именно материалы Ай-Тодора на долгое время стали предметом дискуссии об этносе населения Южного берега и Крыма в целом.

Надо заметить, что в начале 50-х гг. процессами формирования исторического знания в СССР управляла не столько Академия наук, сколько партийная элита, считавшая ученых прежде всего «бойцами идеологического фронта».

В мае 1952 года в Симферополе состоялась объединенная научная сессия Отделения истории и философии АН СССР и Крымского филиала АН, посвященная проблемам истории Крыма. Известный археолог М.Ю. Брайчевский, которому довелось участвовать в качестве наблюдателя от Института археологии АН УССР, писал в своих воспоминаниях об особенностях послевоенной культурной и научной жизни: «Это было время апогея Сталинского культа. Начиная с 1946 г. в советской стране развернулась широкая программа идеологических диверсий, призванная утвердить в сфере духовной жизни «гениальные» наставления «великого вождя». Первыми пострадали литераторы (постановления о журналах «Звезда» и «Ленинград»), потом настала очередь других творческих сфер — философии, кибернетики, физиологии, языкознания, художественного искусства, кинематографии, музыки и т. п.» (Брайчевский, 2002. С. 175).

Безусловно, работа сессии в какой-то степени отражала обстановку массированного политического и идеологического прессинга, возникшего в СССР незадолго до смерти И.В. Сталина. Однако существовали и иные причины политизации исторической науки. Патриотический подъем, начавшийся в годы Великой Отечественной войны, обострение противоречий между странами-победителями, все это требовало четких определений роли восточного славянства в процессах мировой истории. К тому же концепция «славянского щита», вставшего на пути враждебных орд Востока и тем самым спасшего Запад, уже не отвечала внешнеполитическим целям руководителей великой державы. В условиях холодной войны можно было противопоставить «цивилизаторскую» миссию коммунизма в лице русских-славян, «разрушительному» влиянию окружающего буржуазного мира. Весьма существенно было и то, что в истории южных народов, входивших в состав СССР, накопилось множество крайне неудобных вопросов. Число таких проблем умножила депортация из Крыма нескольких этнических групп, в частности крымских татар. Началось массовое заселение крымских земель выходцами из России, Украины и Белоруссии. Идеологи поставили перед учеными задачу обосновать славянские корни древнейшего населения Крыма, что позволило бы увидеть в этномиграционных процессах, управляемых государством, торжество исторической справедливости.

Еще в 1947 г., когда создавался Крымский филиал Академии наук, перед Отделом истории и археологии была поставлена задача проводить изучение истории Крыма как неотъемлемого звена истории народов СССР, а именно русской истории (Стенограмма, 1952. С. 8). В те годы среди официальных историков была популярна теория происхождения славян от скифов, не требовавшая сложных объяснений и легко снимавшая череду естественных для науки противоречий. Концепция эта, восходившая к историографии XIX в. (Историография истории Украинской СССР, 1986. С. 20), легко обосновывалась в рамках теории Н.Я. Марра. Но как раз в те годы «марризм» попал под жесткую критику самого товарища Сталина, тем самым поставив вне закона и «скифо-славянское единство».

Прежде чем говорить о Сессии 1952 года, остановимся на книге П.Н. Надинского «Очерки по истории Крыма» (Крымиздат, 1951). Ее издание, в общем-то, и послужило катализатором к созыву научного собрания. Саму книгу можно было бы охарактеризовать как нечто среднее между учебником и научно-популярной монографией. Но весь парадокс в том, что она была, по сути, первой попыткой освещения истории Крымского полуострова с древнейших времен до середины XX в. Несомненно, такой охват не мог не импонировать потенциальным читателям, что повышало степень доверия к авторскому видению проблем. В духе времени П.Н. Надинский во вступлении клеймит буржуазных предшественников. Раскрывает он и главную их ошибку, заключавшуюся в том, что «история Крыма рассматривалась и освещалась оторванно от истории народов СССР, точнее, от русской истории». (Надинский, 1951. С. 23).

Прежде уже говорилось о «скифо-славянской теории». Вот как ее понимал Надинский: «Скифы, по свидетельству Геродота, сами себя называли Сколотами. Некоторые ученые-лингвисты видят в корне «скло» корень слов «склавины», «словены», «славяне» (выделено в книге — Авт.) (Надинский, 1951. С. 23). Но нас более всего интересует позиция автора в отношении этносов, обитавших в Крыму в раннем средневековье.

Автор не принадлежал к числу археологов, поэтому взгляды, изложенные в книге (на 57 страницах), в общем-то иллюстрируют спектр мнений, су-шествовавших в ученой среде тех лет. Обратимся к картине древней истории полуострова, представленной П.Н. Надинским. В целом она достаточно статична, в чем угадывается наследие «марровского автохтонизма». Автохнонизм же усугублен заранее заданной концепцией этнического развития.

П.Н. Надинский не обошел вниманием и явных пришельцев — готов. В этой части работы прозвучал ставший на многие годы популярным тезис о «растворении и ассимиляции» мигрантов коренными жителями, в данном случае тавроскифами. Для основной идеи книги П.Н. Надинского «крымские готы» лишь историографический парадокс, дело рук германского нацизма: «Вот эту-то группу наемников-готов, осевшую в Крыму и полностью растворившуюся среди местного населения, немецкие буржуазные историки и их подпевалы пытались, грубо фальсифицируя историю, изобразить «народом», якобы «оплодотворявшим» своей готской культурой население Крыма. Больше того, они приписывали этой группке готов создание самостоятельного в Крыму государства, которое будто бы просуществовало здесь вплоть до XIV—XV вв. и даже далее». В чем П.Н. Надинский совершенно прав, так это в том, что гитлеровские идеологи во время оккупации Крыма широко использовали эту «теорию» для оправдания своей захватнической политики. «Советскими историками сказки о «крымских готах» полностью разоблачены. Но все же кое-где на страницах исторических работ по старой литературной традиции до сих пор проскальзывают неверные взгляды по вопросу о «крымских готах». (Надинский, 1951. С. 43). Что ж, резко, но честно. «Византийцы содержали здесь (в Крыму Авт.) свои вооруженные отряды и, несомненно, пресловутые «крымские готы», пользовавшиеся заботой и вниманием императора, являлись наемниками Византии, выступая против тех, кто восставал против византийского господства». (Надинский, 1951. С. 44). Теперь вполне ясно: готы не только наемники-чужеземцы, но и пособники эксплуататоров в лице «византийского империализма». Несмотря на приверженность скифо-славянской концепции, автор выделяет крымско-славянский вопрос в отдельный раздел. На первый взгляд это кажется насколько неестественным. Но вспомним, что незадолго до этого раскопки в Инкерманской долине выявили посуду Черняховского типа «полей погребений». Она отличалась от скифских и тавроскифских древностей, но напоминала атрибуты культыры «славян-черняховцев». Следовательно, делает вывод Надинский, «...коренные жители Крыма сумели сохранить свои отличительные черты в общественно-культурном развитии, роднящие их со славянами Приднепровья» (Надинский, 1951. С. 46). Находками из Черноречья и проиллюстрирован раздел о ранних славянах в Таврике.

Выпущенные пятнадцатитысячным тиражом под редакцией профессора Я.Д. Козина «Очерки...» вызвали оживленный интерес и, судя по материалами Сессии 1952 г., неоднозначную реакцию, особенно в среде отечественных антиковедов и медиевистов. Скорее всего, именно выход в свет настоящего издания и послужил сигналом к созыву Сессии. Обратим внимание на такую деталь: несмотря на то, что на титульном листе книги значится 1951 год, в действительности она была подписана к печати лишь 7 января 1952 года, т. е. между публикацией и началом Сессии прошло чуть более трех месяцев.

Открывшаяся 23 мая Сессия собрала значительное число слушателей. Правда, среди присутствовавших профессиональных исследователей крымских древностей было не столь уж много. В основном это были историки — преподаватели из институтов и школ, а также «широкие круги партийной и советской общественности Крымской области». Это естественно: сессия проходила под эгидой первого секретаря Крымского обкома ВКПб. тов. В. Титова.

О ходе собрания сейчас судят в основном по материалам тезисов пленарных докладов, выпущенных в виде ряда брошюр довольно большим тиражом. Но при работе над темой удалось обнаружить в архиве Крымского филиала Института археологии НАН Украины переплетенный том «Стенограммы», куда включено гораздо большее число материалов (далее — Стенограмма, 1952). Они позволяют в какой-то мере уловить дух собрания, проследить коллизии в его работе. Тексты выступлений ранее не публиковались, поэтому позволим себе процитировать отдельные выдержки из них.

Со вступительным словом выступил академик-секретарь Отделения истории и философии АН СССР Б.Д. Греков, четко изложивший задачу. «Одной из основных ошибок является изучение истории Крыма в отрыве от истории русского народа... Значение местного населения в историческом развитии полуострова, в развитии его производительных сил недооценивались, и наоборот, слишком преувеличивалась роль чужеземных пришельцев-завоевателей — греков, римлян, готов, генуэзцев и т. д... С такими и подобными им грубыми ошибками и извращениями мы мириться не можем. Пришло время коренным образом пересмотреть целый ряд положений в освещении истории Крыма. Эта задача стоит перед нашей сессией. В ходе творческой дискуссии мы должны путем дружеской, товарищеской критики и самокритики вскрыть имеющиеся ошибки, наметить пути их преодоления, поставить новые задачи по изучению истории Крыма».

В первый же день Сессии выступил Б.А. Рыбаков с докладом «О серьезных недостатках и задачах в изучении истории Крыма» К сожалению, не удалось обнаружить полного текста его доклада. Вместо него в «Стенограмму» вложена соответствующая брошюра — тезисы (Рыбаков, 1952). В отпечатанном на пишущей машинке тексте «Стенограммы» сделана пометка: «стенограмма доклада Б.А. Рыбакова докладчиком не выправлена и не возвращена, прилагаются тезисы его доклада» (Стенограмма, 1952. С. 8). Второй доклад Б.А. Рыбакова «Славяне в Крыму и на Тамани» (его стенограмма также отсутствует) был заслушан на утреннем заседании следующего дня.

Б.А. Рыбаков отмечал, что поскольку Северное Причерноморье и Крым являются естественным продолжением Русской равнины, то и историки должны рассматривать эту территорию во все эпохи под углом взаимосвязей с этой равниной, ее земледельческим населением, а конкретно — славянским, русским населением, которое, по его мнению, начало осваивать эти земли уже в первой половине I тыс. н. э. Утверждалось, что при современном состоянии археологии можно говорить о появлении славян в Крыму и на Тамани примерно с III в. н. э. Значительное место уделялось «разоблачению готских фальсификаций в истории Крыма». Б.А. Рыбаков счел недопустимым, чтобы Крымскую Готию (в названии которой он усматривал сугубо географическое понятие) в исследованиях превращали в государство готов-германцев, настаивая при этом, что на самом деле готы — несколько небольших племен с очень невыразительной культурой, сыгравших весьма скромную роль в истории Крыма. Правда, «неудовлетворительной» он находил и упомянутую выше автохтонную теорию В.И. Равдоникаса, но прежде всего за то, что последний следовал «политически неверным» построениям Н.Я. Марра. Подвергся критике и поляк Тадеуш Левицкий, кстати, тоже за преувеличение роли готов в истории Крыма. В итоге Б.А. Рыбаков предложил советским историкам всячески «разоблачать многочисленные фальсификации» и показывать «действительную незначительную роль готских племен в истории полуострова» (Рыбаков, 1952. С. 3—15). Однако политическая конъюнктура и научное исследование имеют между собой мало общего. В 1948 г. тот же Б.А. Рыбаков назвал древности Суук-Су «бесспорными готскими погребениями», хотя уже выражал сомнения по поводу отнесения к «готским украшениям» поднепровских изделий круга эмалей и зооморфных фибул (Рыбаков, 1948. С. 57—71).

Выступивший на сессии В.Д. Блаватский в основном критиковал Н.Я. Марра и его приверженцев, в частности, за увлечение «автохтонизмом». Он говорил: «Местное население в работах «учеников» Н.Я. Марра очень часто не имеет исторической конкретности и выступает не как определенные племена, а как обезличенная масса, что лишает все эти построения научной ценности» (Стенограмма, 1952. С. 18). Как не странно, под критику попал и труд П.Н. Надинского. Оказалось, что его автор не указал на «отчужденность эллинской и местной культуры в Северном Причерноморье». Это положение, принятое Надинским, было положено в основу трактовки роли античных государств Причерноморья, в результате обитатели эллинских городов предстали лишь «колонизаторами». Положение усугубила приверженность автора «Очерков...» к «ошибочной марровской концепции во взглядах на скифов и происхождение славян». Но действительное возмущение Блаватского было вызвано дилетантским подходом популяризаторов к истории. В качестве примера докладчик упомянул некого писателя Алексея Югова. Однако критика относилась не столько к малоизвестному крымскому писателю, сколько к «историку» — Надинскому. (Станограмма, 1952). Вообще на Сессии наиболее «популярными» личностями выглядели Н.Я. Марр (к тому времени покойный) и здравствующий П.Н. Надинский, именно их фамилии звучали почти в каждом докладе. Но если Марра, «разоблаченного тов. Сталиным», принято лишь критиковать, то отношение к Надинскому было явно неоднозначным.

«Славяно-русский патриотизм» П.Н. Надинского поддержал академик А.П. Смирнов, выступивший в прениях по докладу Б.А. Рыбакова. Нисколько не отрицая отмеченных Рыбаковым ошибок, среди которых наиболее существенной (точнее, противоречащей сталинской концепции) казалась прямая линия происхождения славян от скифов, А.П. Смирнов, со свойственной ему корректностью, предлагал выход из создавшегося затруднительного положения: «древние славяне (культура полей погребений — Авт.), попав в северную часть степной и Левобережной Украины, встретили там сарматские племена, с которыми и ассимилировались... общение между этими племенами привело к появлению общих черт культуры... хотелось бы обратить внимание на то, что древние славяне, попав в III—IV вв. в южный Крым и на Тамань, оказались в другой среде, которая оказала влияние на дальнейшее сложение их культуры» (Стенограмма, 1952. С. 41—44).

В связи с «готским вопросом» интересно выступление антрополога К.Ф. Соколовой. В основном оно сводилось к несоответствиям антропологических серий древних германцев и средневековых жителей Крыма. Но некоторые эмоциональные пассажи ее выступления характеризуют общий тон и стиль собрания. Они коснулись, например, результатов раскопок средневекового могильника Алушты, исследования которого только что закончил В.Ю. Кухаренко. Оказывается, что автор раскопок в отчете о могильнике, представленном в Алуштинский музей, сделал вывод о принадлежности могильника готскому населению. Из доклада следует, что Кухаренко был обязан пересмотреть вопрос об этническом составе раннесредневековых жителей окрестностей Алушты, а не объявлять его готским. В результате — обвинение: «укоренившееся мнение, унаследованное от буржуазных историков и археологов, мешает углубленному научному исследованию истории Крыма и направляет историков по ложному пути». Тут же и вывод: «исследуемые нами черепа принадлежат не готскому, а сармато-аланскому населению» (Стенограмма, 1952. С. 45). Остаются, правда, письменные источники о крымских готах. Докладчик предлагал не менее оригинальный выход из этой неудобной ситуации: ведь можно допустить, что эти готы не были германцами, представителями «северо-европейского типа». Тут же выясняется: характерный для некоторых черепов из Крыма «центрально-европейский брахикранный (широкоголовый) тип широко распространен по всей Центральной Европе. Он встречается в Румынии, Албании, Болгарии, Боснии, Герцеговине (обратим внимание на перечень дружественных стран — Авт.) и составляет один из основных компонентов южных славян, прослеживающийся также в могильниках Крыма...». Однако, по иронии судьбы, именно раскритикованный Ю.В. Кухаренко впоследствии первый археологически проследил продвижение готов-германцев вельбаркской культуры на территорию Восточной Европы (Кухаренко, 1980).

Обстановка на конференции была достаточно наэлектризована, а полемика часто перерастала в обвинения, которые, учитывая политическую обстановку, могли иметь далеко идущие последствия. Об этом свидетельствуют как воспоминания М.Ю. Брайчевского, так и материалы «Стенограммы».

Известному советскому византинисту А.Л. Якобсону пришлось буквально оправдываться перед «публикой». Ему ставили в укор «преувеличение» разрушительных последствий для Юго-Западного Крыма, обусловленных походом кн. Владимира. В свое «оправдание» Якобсон заявлял, что писал об этом четыре года назад, а теперь критически пересмотрел свои взгляды и склонен связывать разрушения с походами хазар и печенегов. Что же касается похода Владимира, Якобсон настаивал, что высказывался «...о прогрессивности (курсив — Авт.) похода Владимира на Корсунь, в результате которого было ликвидировано византийское засилье в Крыму и тем самым были уничтожены преграды для закрепления Руси на Черном море, т. е. в районе, теснейшим образом связанном с Русью; иначе говоря, поход Владимира на Корсунь привел к укреплению русской государственности в Северном Причерноморье».

И уж совсем нелицеприятная история произошла с выдающимся отечественным иранистом В.И. Абаевым. В докладе он пытался рассказать о частном «боспорском сюжете» нартского эпоса, связанном с именем загадочного Кафты-Сары. Но доклад не был завершен. Председательствующему на заседании Е.Н. Павловскому поступила записка: «...Ваша (т. е. Абаева — Авт.) работа была освещена и осуждена в апреле на научной сессии в Осетии. С какой целью вы опять докладываете его?». Ответа не последовало, В.И. Абаев покинул трибуну. Возможно, суть конфликтной ситуации раскрыл д. и. н. Н.А. Смирнов, который в дополнении к своему докладу «Воссоединение Крыма с Россией и его прогрессивное значение» обвинил В.И. Абаева в откровенной попытке «протащить свою порочную буржуазно-националистическую концепцию о так называемой Великой Алании и нартском эпосе, как историческом источнике алан-иранцев по происхождению, и показать, якобы ведущую роль алан в Крыму, как это он уже сделал, включив в Аланию чуть ли не всю юго-восточную Европу». (Стенограмма, 1952. С. 204). Выяснилось, что на научной конференции, происходившей за месяц до этого в Осетии, основным вопросом стояла «критика и разоблачение марристской концепции Абаева в области истории осетинского языка его буржуазно-националистической концепции в области истории осетинского народа и, в частности, нартского эпоса». Несмотря на приглашение, Абаев на ту конференцию не явился. В отместку, ее участники приняли решение потребовать от Абаева прекратить упорное молчание и выступить с «развернутой критикой своих ошибок». Вместо этого Абаев приехал в Крым и «сделал попытку навязать здешним историкам свою порочную схему и внести путаницу в их и без того сложную и трудную исследовательскую работу...» (Стенограмма, 1952. С. 205).

Из материалов «Стенограммы» мы узнаем и о перипетиях судьбы статьи С.Ф. Стржелецкого и Е.В. Веймарна о славянах в Крыму, подготовленной, как выясняется, еще в январе 1951 г. (см. ниже). Об этом рассказал один из соавторов — С.Ф. Стржелецкий, которому было предложено выступить в прениях по поводу доклада Б.А. Рыбакова.

Показательно, что С.Ф. Стржелецкий был уверен: Сессия направлена против взглядов Павла Наумовича Надинского, о чем он и сказал в кратком предисловии. На возмущенную реплику Надинского ответил: «Я так сужу по тезисам, где очень часто упоминают вашу фамилию и очень редко упоминается фамилия П.Н. Шульца. Однако... ваша точка зрения основана на трудах П.Н. Шульца и на этих трудах П.Н. Щульца и на руководстве Шульца историческим фронтом в Крыму...» (П.Н. Шульц был включен в состав редколлегии «Очерков...»). Далее посыпались обвинения в адрес П.Н. Щульца, которому, считал докладчик, присущ «настоящий марризм».

Позиция С.Ф. Стржелецкого, приглашенного выступить по поводу доклада Рыбакова, а не с разоблачением Шульца, связана именно с ситуацией вокруг статьи о «крымских славянах»:

— Нами — Е.В. Веймарном и мною — были подготовлены статьи по вопросу о славянах в Крыму. Эти статьи были сданы Вам (П.Н. Шульцу — Авт.) в мае прошлого года. С мая прошлого года по настоящий год не могла быть обсуждена, и только вмешательство Президиума Филиала Академии наук позволило разрешить нам этот вопрос и обсудить статью. Павел Николаевич, вы не хотели обсуждать эту статью, в которой критиковались ваши взгляды, вы рекомендовали, чтобы раньше она печаталась, а потом обсуждалась, тем самым отказывались от обсуждения важнейших исторических вопросов древнего Крыма.

— Просим перейти к теме доклада и обойтись без помоев, — послышался голос из зала.

— Домбровский, я привык уже к подобным вашим репликам...

Несмотря на многочисленные замечания, нарекания и даже колкости, отпускавшиеся докладчиками в адрес П.Н. Надинского, автор «Очерков...», безусловно, сознавал, что именно его книга послужила предлогом к созыву Сессии. Конечно, это был триумф. Сам П.Н. Надинский проще и лучше других выразил суть конференции и причины возникших на ней вопросов. Чтобы охарактеризовать «научную и гражданскую позицию автора «Очерков...», думается, стоит привести выдержки из его выступления: «Товарищи! После освобождения Крыма от фашистских захватчиков мы здесь, в Крыму, оказались в очень затруднительном положении. В результате войны, как вы знаете, произошли большие изменения в составе населения полуострова. Многие из жителей Крыма — переселенцы, которые переехали в Крым. Они хотят знать и изучать историю своего края. В литературе же, которая издавалась в довоенные годы, Крым изображался как очаг иноземных культур, все русское охаивалось, а воссоединение Крыма с Россией трактовалось как сплошное зло. Можем ли мы книги с такими порочными выводами рекомендовать нашему населению Крыма? Приходится все заново пересматривать и переосмысливать. В результате у историков Крыма сложились определенные взгляды на изучение и освещение истории Крыма как русского Крыма. Но эти взгляды в первые годы не находили поддержки у многих. Некоторые историки, особенно археологи, по-прежнему оставались на старых позициях....» (Стенограмма, 1952. С. 135).

Критикуя антиковедов за «увлечение» греческой цивилизацией, поставленной якобы в противовес местным варварам, П.Н. Надинский говорил: «Мне иногда кажется, что некоторые такого рода (имеется в виду Блаватский и Белов — Авт.) археологи и историки при изучении истории древнего Крыма скорее чувствуют себя греками, чем советскими, русскими историками (аплодисменты). Пора бы переселить этих людей в Крым, из дома греков-колонизаторов в избу тавро-скифа...»! (Стенограмма, 1952, с. 136).

П.Н. Надинский продолжил: «...Особенно раздувалась состряпанная немецкими буржуазными учеными так называемая «теория о крымских готах». Тов. Рыбаков в своем докладе касался этого вопроса и убедительно показал полную научную несостоятельность этой теории. Мне не хочется останавливаться на политической стороне этого вопроса. Теория о «крымских готах» (в рукописи, напечатанной на пишущей машинке, сочетание взято в кавычки фиолетовыми чернилами — Авт.) широко пропагандировалась в 20-е и начале 30-х годов. Главными ее пропагандистами явились лица, которые были разоблачены как враги советского народа. Они, эти враги советского народа, выполняли социальный заказ своих империалистических хозяев, пытались доказать, что в Крыму на протяжении почти полутора тысяч лет якобы существовало государство готов, и что готы якобы оплодотворили Крым своей высокой культурой. Больше того, согласно этой теории, делались попытки установить кровное родство крымских татар с готами, доказывая, что в жилах светловолосых и голубоглазых татар течет арийская кровь... Во время немецкой оккупации Крыма теория о «крымских готах» была полностью использована фашистскими захватчиками для оправдания захвата Крыма» (Стенограмма, 1952. С. 138—139). «В связи с этим мне хочется обратить внимание на недопустимое явление, когда в отдельных трудах, публикуемых в наше время, имеет место популяризация, я бы сказал, чуждых нам людей. Вот примеры: в книге В.Ф. Гайдукевича «Боспорское царство», изданной в 1949 году, делается очень много ссылок на Васильева и Эрнста без всяких оговорок. Кто такие Васильев и Эрнст? Васильев — историк, автор известной работы, лживой, ненаучной работы о готах. Этот Васильев в 30-х годах при поездке за границу остался там и ныне, как враг Советского Союза, выступает с клеветой против Советского Союза, и этот Васильев, автор антинаучной работы о готах, для некоторых наших историков является авторитетом, и на него ссылаются, и не только ссылаются, его помещают в указателе и рекомендуют советскому читателю знакомиться с ним. Этого, товарищи, допускать, по-моему, нельзя. Кто такой Эрнст? Это немец, приехал в Крым в 1912 году и стал работать в Севастополе топографом. Во время Первой мировой войны его попросили оттуда, он окопался в Симферополе, заделался археологом и проч., написал несколько книжек, конечно, лживых. Ничего научного в них нет. Этот преступник был разоблачен в 1936 г. и присужден к высшей мере наказания, тогда высшая мера наказания была 10 лет. Его сослали. Сейчас, после войны, в 1949 году товарищи приводят его как авторитет в своей работе. Зачем это делать? В Крыму самым ярым пропагандистом, организатором пропаганды «готской теории» являлись лица, в числе которых первое место принадлежало Эрнсту; был здесь Полканов и целый ряд других. Надо здесь поговорить о том, как же наши враги создают теории, которые направлены во вред советскому государству, советским людям. (Стенограмма, 1952. С. 147; подробнее о «деле» Н.Л. Эрнста см: Филимонов, 2003. С. 172—179; Филимонов, Храпунов, 1996). «Многим сидящим здесь известно, что «готскую теорию» начали пропагандировать в двадцатые годы. Сюда приезжало несколько археологических экспедиций, одна так называемая Русско-американская археологическая экспедиция, которую субсидировал и возглавлял не то немецкий, не то американский шпион (! — Авт.) Вольшток (поверх печатного текста исправлено — Гольмшток: имеется в виду Евгений Александрович Голомшток, русский эмигрант, в то время сотрудник музея Филадельфийского университета США, удачно обменявший в Германии коллекцию черепов из Эски-Кермена на собрание древностей Древнего Египта — Авт. см.: Піоро, 1990а. С. 146). Это же факт, теперь это всем известно. Чем занималась эта экспедиция? Она искала материал для доказательств этой враждебной для нас «готской теории» (добавим: в 1933 г. начальник экспедиции Ф.И. Шмит был арестован по обвинению «в связях с заграницей», он умер в ссылке в Средней Азии в 1942 г. — Лет.).

— Больше того, — продолжил Надинский.

— Ноев ковчег не искала? — сострил Т. Титов.

— Не знаю. Товарищи, которые с этим соприкасались, знают. Но я боюсь, что, когда они около Севастополя копали, их интересовали отнюдь не гетские могилы...» (Стенограмма, 1952. С. 147).

Надинский достойно закончил свою пламенную речь словами: «Мы должны повести решительную борьбу против холодного и равнодушного изложения исторических фактов. Идейная направленность, большевистская партийность должны быть непременным правилом в нашей научной работе. Все мы должны работать так, как нас учит великий Сталин!» (аплодисменты) (Стенограмма, 1952. С. 150).

После окончания работы (25 мая 1951 г.) сессия приняла Решение, выдержанное в духе «критики и самокритики», подчеркнутой роли ВКПб и лично товарища Сталина. Здесь, в частности, отмечалось, что в изучении истории Крыма «...наблюдалась фальсификация исторической роли готов. Готы, составлявшие в III—VI вв. незначительную часть пришлого населения Крыма, постепенно ассимилированные, объявлялись создателями никогда не существовавшего готского государства. Эта реакционная теория, созданная для оправдания немецкой империалистической агрессии, проникла в отдельные работы советских археологов (В.И. Равдоникасу.. Схоластическая антинаучная концепция Марра в вопросе этногенеза славян проникла в работы некоторых историков и археологов. В опубликованных в 1950—1951 гг. работах П.Н. Шульца и П.Н. Надинского имеются ошибочные положения по этногенезу славян» (Стенограмма, 1952. С. 333—337).

В результате осуждения «ошибок», археологи попали в двусмысленное положение. «Готский вопрос» подлежал суровой критике — это было очевидно. Но отвергалась и, надо заметить, отвергалась справедливо (хотя и на фоне борьбы с марризмом), версия о скифах-славянах. С другой стороны, следовало отыскать в Крыму славян, пусть не коренных, пусть пришлых, но славян настоящих, чья культура была бы сходна с древностями Поднепровья, это было важнейшим условием. А так как первой «надежной» славянской культурой представлялись древности «полей погребений» зарубинецкого и Черняховского типов, то именно среди них следовало искать предшественников «крымских славян». Раскопки позднеантичных некрополей Инкерманской долины и Ай-Тодора вроде бы давали определенные основания для данной гипотезы. Если она действительно подтверждалась, тогда время появления «Черняховских» древностей на полуострове и определяло начало «Русского Крыма».

Показательно, что под удар критики не попали ираноязычные скифы, «местные аборигены-тавроскифы» и сарматы. То есть возможность для наполнения живыми соками усыхающего этногенетического древа «скифы — тавроскифы — славяне», все же была сохранена. Из числа же ираноязычных народов традиционно выделяли аланов. К счастью, критические замечания Н.А. Смирнова по поводу «Великой Алании» Абаева в Крыму услышаны не были. Опасность «аланского национализма» Крыму не грозила, а потому на алан можно было списывать все непонятное и необъяснимое в истории и археологии эпохи Великих миграций и раннего средневековья.

Версия о мигрантах-славянах, оказавшихся в Таврике в бурную эпоху на рубеже античности и средневековья, нашла отражение в статье Е.В. Веймарна, С.Ф. Стржелецкого, опубликованной в том же году в «Вопросах истории», ведущем печатном органе советских историков (Веймарн. Стржелецкий, 1952). Авторами приводились примеры находок из могильников Инкерманской долины, в том числе трупосожжения и гончарные сосуды «культуры полей погребений» Черняховского типа, принадлежавшие, как полагали авторы, ранним славянам (Веймарн. Стржелецкий, 1952). О сложностях, связанных с выходом статьи, мы уже частично знаем из стенограммы Сессии.

Дополнительная и крайне любопытная информация выясняется из воспоминаний Е.В. Веймарна, опубликованных И.С. Пиоро (1990а. С. 147): «Все началось с указаний компетентных органов о необходимости доказать, что Крым — это изначально славянская земля. Эта «необходимость» появилась сразу после депортации крымских татар и массового заселения полуострова русскими, главным образом выходцами из Орловской и Пензенской областей. Возглавил это «научное направление» помощник руководителя историко-археологической секции Крымского филиала, специалист по истории революции, гражданской и Великой Отечественной войн, в прошлом — работник обкома партии П.Н. Надинский. Нехватка эрудиции позволила ему использовать для своей концепции теорию Н.Я. Марра о стадиальности. Согласно «историческим построениям» П.Н. Надинского, крымские скифы были предками славян. К сожалению, под влияние П.Н. Надинского в те годы вынужден был попасть руководитель секции П.Н. Шульц. Попытки политических угроз делались и мне, но я решительно отказывался стать приверженцем этой «концепции». Меня поддержал сотрудник Херсонесского музея С.Ф. Стржелецкий. ...кроме того, в Бахчисарай была направлена ревизия по проверке финансовой деятельности Инкерманской экспедиции... Против меня было открыто уголовное дело. Президиум Крымского филиала в период отсутствия его председателя, академика Е.Н. Павловского, 7 февраля 1953 г. принял решение о моем увольнении с должности... 12—13 июня, к счастью, уже после смерти И. Сталина, в Бахчисарайском районном суде было рассмотрено дело... на суде меня полностью оправдали... Времена постепенно менялись, и мы получили возможность спокойно заниматься научной работой». (Піоро, 1990а. С. 147).