Кто они — жертвы Багреевки?

Именно в этом списке фигурирует фамилия присяжного поверенного А.Ф. Фролова-Багреева. Недаром Тамара Владимировна Шмелева утверждала, что он «первым сложил голову на своей же даче».

Прежде, чем читатель прочтет выдержки из приложенного к его делу протокола допроса, внесем некоторые необходимые дополнения в его биографию: «Алексей Федорович Фролов-Багреев (1855—1920), уроженец Санкт-Петербурга, происходил из старинного дворянского рода, один из предков которого, татарский хан Багрим, женился на боярышне из рода Рюриковичей, получил русское дворянство и в придачу фамилию жены Фролов. Их потомки уже носили двойную фамилию Фроловы-Багреевы.»¹ Как присяжный поверенный Алексей Федорович имел безупречную репутацию среди обитателей Южного берега, вел самые выгодные престижные имущественные и гражданские дела и нажил на этом большое состояние. На 2 июля 1918 года по оценочной ведомости за ним значились следующие владения: дом по улице Милютинской, № 2; дом по улице Севастопольской, № 5; дом в урочище Караголь; дом по улице Екатерининской, № 5.²

В «Статистическом очерке Таврической губернии» за 1915 год усадьба в Караголе³ именовалась как «Ашик-Чам»⁴ и насчитывала в себе четыре десятины.⁵ По странному стечению обстоятельств, первое название оказалось прямо-таки пророческим.

По описанию Н.К. Запаращук-Рыбаковской и старейших работников горно-лесного заповедника, дом находился на седьмом километре Псарского (ныне Бахчисарайского шоссе), совсем рядом с его крутым поворотом. Как и все дома в лесной санитарной зоне, он был строго регламентирован по высоте и в материале, представляя собой двухэтажное деревянное сооружение на массивном бутовом цоколе, с большой деревянной верандой. Перед ней был разбит небольшой цветник, а вокруг — чаировый сад среди старых вековых сосен. В низине находился глубокий бетонный водозаборный бассейн, очевидно, из тех, что создавались на пути водовода, проложенного к дачам Исара из казенного источника «Припигади».

По сохранившимся в деле показаниям чувствуется, что допрашиваемый, основательно измотанный передрягами постоянных переворотов в Крыму, находился на грани срыва и только просил «отпустить его под подписку хоть на некоторое время, поскольку он человек немолодой, болен, никуда выезжать не собирается, всё свое имущество он утратил и утаивать ему нечего». Увы, уже на первой странице протокола допроса с едва заметными карандашными записями его показаний можно прочесть ясно читаемую резолюцию Чернабрывого: «Расстрелять».

К сожалению, в этом очерке невозможно прокомментировать весь списочный состав этой группы. Остановимся лишь на некоторых привлекших наше внимание фамилиях. Обладатель первой из них, судя по адресу «Псарское шоссе, 33», имел дом совсем недалеко от Фролова-Багреева и, вполне вероятно, был расстрелян одновременно с ним:

«Асанов Арсений Константинович, 1880 г. р., уроженец Ялты, подпоручик. Сын ялтинского чиновника.»⁶ Как отягчающее обстоятельство ему вменялось и то, что он «окончил юридический факультет Московского университета» и то, что «несколько лет служил в русской армии в 33-м запасном Симферопольском полку». Но более всего, видимо, раздражало палачей его чистосердечное признание, что он снова был призван в армию в 1920 году и «служил в 3-м Корниловском полку». Объясняя, почему не захотел уезжать из страны вместе с другими офицерами, Асанов ответил просто и лаконично: «поскольку не мог оставить родину и семью».

Г.Г. Харченко и А.Ф. Фролов-Багреев (расстреляны в декабре 1920 г.). В первом ряду, слева направо: Мария Волжанинова (гражд. жена А.Ф. Фролова-Багреева, расстреляна вместе с мужем), дочь супругов Харченко — Мария, Екатерина Харченко (жена Г.Г. Харченко). Фотография С. Коган. Собрание Н.К. Запаращук-Рыбаковской. Публикуется впервые

Еще более нелепой выглядит вина молодых солдат, призванных на короткое время в Белую армию, а до того имевших самые мирные на земле профессии, или вовсе не успевших ее получить по причине юных лет. Зная, с каким трудом на протяжении полувека в Никитском ботаническом саду и Магарачском училище виноградарства и виноделия старались воспитать свои отечественные кадры, особенно жаль погибших молодых специалистов. Но более всего жаль их родителей — садовников и виноделов. Каждый из них надеялся закрепить секреты своего мастерства за сыном. К сожалению, таких династий в Крыму осталось очень и очень мало.

В ялтинском музее Леси Украинки экспонируется редкая фотография. Она сделана в Египте, где знаменитая украинская поэтесса одно время лечилась. Здесь она встретилась и подружилась с семьей главного винодела Магарачского училища Сергея Федоровича Охременко. И даже взялась заниматься с его старшим сыном Дмитрием иностранными языками. На музейной фотографии он запечатлен вместе со своей матерью, братом Николаем, будущим многолетним заместителем директора ялтинского института «Магарач». Рядом на скамейке сидит сама Леся Украинка. А вот теперь мы видим ее повзрослевшего ученика в этом страшном списке:

«Охременко Дмитрий Сергеевич, 1885 г. р., уроженец пос. Магарач, Ялтинского уезда, дворянин. В 1916 г. окончил математический факультет Новороссийского университета; в 1920 г. служил в Белой армии, подпоручик».

Известно, что возглавлявший в 1920 году Таврический университет академик Владимир Иванович Вернадский, чтобы спасти от расправы молодых людей, в спешном порядке в конце ноября 1920 года зачислил двести человек в ряды студентов. Увы, чекисты очень быстро сумели их почти всех выявить и уничтожить. Родители двоих студентов В.Г. Ульянова и Г.Г. Чернявского, — гражданские и военные инженеры путей сообщения — являлись обитателями первых курортных образований, построенных по типу «город-сад» и были до какой-то степени причастны к неосуществленным планам строительства упомянутой выше железной дороги.

Княжна Вера Петровна Багратион, младшая сестра Александра Петровича Багратиона. Фото 1910-х годов. Собрание Михаила и Николая Можайских (Париж), чья мать, Ольга Веригина, дружила и жила по соседству с семьей Багратионов в Ялте. Публикуется впервые

В поселке Понизовка, рядом с домом Чернявских, до сих пор существует скромное надгробие красного генерала, как говорят, скоропостижно скончавшегося в 1921 году. Можно себе представить, какую сердечную драму, стоившую ему жизни, пережил этот бывший царский военачальник после того, как узнал о гибели единственного сына.

А разве можно понять и простить безжалостное убийство немолодых, заслуженных боевых генералов, уже находившихся в отставке и потому не воевавших в Белой армии.

Вряд ли фамилия героев 1812 года Петра Ивановича и Александра Кирилловича Багратионов что-либо говорила тем, кто расстреливал их потомка. Вспомнили ее только зимой 1941 года, когда немцы подошли к самой Москве, и надо было воодушевить изрядно измученное и деморализованное войско с помощью исторических примеров героизма и патриотизма.

В 1920-м у большевиков были другие лозунги. Царские генералы им были нужны только в качестве красных спецов и то на короткое время. И потому всех, кого находили в Ялте, истребляли первыми.

В анкете князь Александр Петрович Багратион, похоже, что сознательно — не указал адрес своего проживания. Ведь в доме № 24 по улице Николаевской еще жили его сестры — младшая, Вера, и старшая, Елизавета Багратион, служившая всю германскую войну сестрой милосердия.

Княжна Елизавета Петровна Багратион, старшая сестра Александра Петровича Багратиона, расстрелянного в декабре 1920 г. в Багреевке. Фотография сделана в 1940 г. в доме Багратионов в Ялте. Фонды Ялтинского историко-литературного музея. Публикуется впервые

Несмотря на то, что многие страны Европы были втянуты в мировую войну, ни одна из них не позволяла себе поголовное истребление добровольно сдавшихся в плен. Согласно международной Гаагской конвенции 1907 года «О законах и обычаях сухопутных войн», воюющие стороны, в том числе большевистская Россия, брали на себя обязательство гуманно обращаться с пленными. К тому же, среди пленных насчитывалось немало талантливых кадровых офицеров и высокообразованных специалистов, чей опыт и знания еще могли пригодиться государству. В Крыму нередко уничтожались не только они сами, но и их семьи. А те, которым всё же удалось выжить, тщательно скрывали, даже от собственных детей, причину их сиротства.

Просматривая список, Н.К. Запаращук обратила наше внимание на следующую анкету: «Разумихин Александр Иванович, 1848 г.р., уроженец Николаева, Херсонской губернии, полковник». Она рассказала, что его женой была Софья Львовна Бертье-Делагард, родная сестра инженера-строителя, генерал-майора, автора множества краеведческих работ по истории Крыма — Александра Львовича Бертье-Делагарда, чуть ли ни самого знаменитого ялтинца той поры. Ныне живущие в Ялте потомки Разумихина ничего не знали о судьбе своего деда и прадеда и были буквально потрясены свалившимся на их головы известием. Не меньшее потрясение испытали исследователи творческого наследия Бертье-Делагарда. Наконец-то они узнали истинную причину невиданного разгрома, который в декабре 1920 года учинили красные в его доме.

А.Л. Бертье-Делагард. Ялта. Фото с цветного диапозитива Петра Веденисова, 1910-е годы. Фонды Алупкинского музея-заповедника

Когда смотришь на нескончаемые списки погибших юристов, судий, защитников, адвокатов, педагогов, общественных деятелей, — большую часть которых составляли либералы и демократы, — невольно возникает вопрос: «Кто из них предполагал, требуя для народа свободы, равенства и братства, что очень скоро, вместо народа, на свободу выйдут воры, убийцы, насильники, пьяницы, наркоманы и их первыми жертвами окажутся они сами?» С оглядкой на революционную ситуацию в ряде ныне «свободных держав» вопрос этот выглядит отнюдь не риторическим.

В свое время имена этих высокообразованных блестящих ораторов не сходили с газетных полос, а теперь им в награду досталась общая могила. Вот лишь некоторые имена:

«Венжер Николай Матвеевич, примерно 1860 г. р., уроженец Таврической губернии, титулярный советник, чиновник Всероссийского земского союза в Москве»;

«Виноградов (Винодаров) Евгений Александрович, 1875 г.р., уроженец д. Введенская Липецкого уезда, Тамбовской губернии, житель Ялты, бывший мировой судья в Ялте»;

«Любимов Леонид Павлович, 1884 г. р., уроженец Ярославской губернии, житель Ялты, адвокат, дворянин, занимается адвокатской практикой и общественной деятельностью в Ялте и в Крыму в целом.» Л.М. Абраменко предполагает, что Любимов и расстрелянный в Крыму (по сведениям С.П. Мельгунова, автора книги «Красный террор в России») социал-демократ, секретарь Плеханова, — это одно и то же лицо.

«Нелидов-Брауде Аркадий Аркадьевич, примерно 1890 г. р., уроженец Санкт-Петербурга; в 1912 г. окончил Демидовский юридический лицей; в 1920 г. мобилизован в Белую армию и служил в Севастополе чиновником военного времени»;

«Деревянко Илларион Михайлович (год рождения не указан), уроженец Полтавской губернии, житель Ялты, член городской Думы».

Прервем этот скорбный перечень, ибо, похоже, что Деревянко был допрошен с особым пристрастием и потому назвал целый ряд фамилий и адресов местных жителей, «богачей», бывших членов городской управы и гласных. К счастью, к этому времени многие из них находились от Ялты на недосягаемом расстоянии, но вот двое точно оставались в городе, и их сразу же схватили.

Только сейчас выяснилось, что первым, по роковому стечению обстоятельств, оказался «Харченко Григорий Григорьевич — зав. отделом снабжения при Ревкоме г. Ялты». Его даже не допрашивали, сочтя за лазутчика. По просьбе Екатерины Ивановны Харченко и за большие деньги сыновья позже расстрелянного грека А.Ф. Попандопуло выкрали тело ее мужа и похоронили на своем кладбище в Аутке. «Сколько ужасов пришлось пережить этой жизнерадостной, энергичной женщине, — вспоминает ее племянница Нина Константиновна Запаращук. — Ведь однажды, освободившись после дежурства, она по чистой случайности не попала под расстрел вместе с ранеными и со всем медицинским персоналом солдатского госпиталя в Тюзлере. Другой раз на ее глазах погубили двоюродного брата — штабс-капитана Дзеульского, о чем я уже сообщала ранее. Затем один за другим последовали аресты и ссылки ее самой, дочери-пианистки и зятя-инженера«.

Уму непостижимо, как у потомков этой семьи еще могли сохраняться компрометирующие их вещи и фотографии. Родители репрессированы, трое дядей расстреляны и только один — Василий Иванович Анциферов, талантливый инженер-механик — после ряда лет скитаний перебрался в Америку, где успел стать архитектором, построить несколько православных храмов и одновременно принять сан священника.

Дача генерал-майора А.Л. Бертье-Делагарда в Ялте (архитектор Н.П. Краснов). Фото Петра Веденисова, 1910-е годы. Фонды Алупкинского музея-заповедника. Публикуется впервые

Среди альбомов с фотографиями наше особое внимание привлек один весьма увесистый фолиант, вероятно, приуроченный к какому-то семейному торжеству. На его верхней крышке красуется металлическая пластинка с гравированной надписью: «Ялта. 11 октября 1897». На всех паспарту изображены различные виды Южного берега, в технике хромолитографии. Они подписаны художниками, тесно связанными с Крымом: В. Овсянниковым И. Галкиным, А. Писемским, С. Егорновым, А. Ендогуровым. Наверняка кто-то из них окончил знаменитую мужскую гимназию в Ялте. Много ее выпускников полегло тогда в Багреевке, а вместе с ними и их замечательный директор, который «всю свою жизнь посвятил делу просвещения народа»: «Сабин-Гус Иван Юрьевич, 1862 г. р., уроженец и житель Ялты».

Волна арестов и расстрелов с невиданной жестокостью обрушилась на все лазареты и госпитали, как армейские, так и находившиеся под патронатом Российского общества Красного Креста. Тысячи медицинских работников, от врачей до санитарок, проявивших обычное человеческое сострадание к солдатам, независимо от их «окраски», погибли вместе со своими страждущими подопечными. По сведениям С.П. Мельгунова, в земских санаториях одной только Алупки было одновременно уничтожено 272 человека. Неспособных передвигаться расстреливали без всякого анкетирования и закапывали рядом с местом лечения. Оказавшихся на тот момент вне службы забирали позже. Так погибли:

Ученики Ялтинской мужской гимназии перед центральным фасадом ее здания. В первом ряду возле мальчика в светлой форме стоит директор гимназии Иван Юрьевич Сабин-Гус (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке). Фонды Алупкинского дворца-музея. Публикуется впервые

«Арнгольд (Арнольд) Эдуард Георгиевич (Егорович), 1873 г. р. уроженец Санкт-Петербурга; в 1915 г. был в полярной экспедиции; флотский врач с 1898 г., коллежский советник; главврач санатория морского интендантства в Ялте»;

«Акинфьев Константин Иванович, 1868 г. р., уроженец г. Корец, Новоград-Волынского уезда, Волынской губернии, статский советник санитарного управления Белой армии»;

«Макаренко Виталий Никифорович, 1890 г. р., уроженец пос. Алупка, подпоручик погранстражи. Окончил медицинский факультет Московского университета и работал по профессии. Потомственный почетный гражданин». В анкете он пишет, что единственное его желание: «вернуться к мирному труду и лечить людей».

Со своей стороны, эти показания мы имеем возможность дополнить другими, не менее примечательными. Отец Виталия — Никифор Стефанович Макаренко — в течение двадцати лет был дьяконом алупкинского храма Святого Архистратига Михаила, славился прекрасным голосом, преподавал пение в церковно-приходской школе. Из его воспитанников образовался лучший приходской хор на Южном берегу Крыма. Он родился в городе Белополье Сумской губернии и, по всей видимости, являлся не только земляком знаменитого советского педагога Антона Семеновича Макаренко, но и его родственником.

Алупка. Дача Н.С. Макаренко, сын которого, Виталий, расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке). Фото 1910-х годов. Собрание Федора Лентулова (Москва)

Примечательно, что в алупкинском доме дьякона в 1908—1916 годах неоднократно останавливался и создавал свои произведения выдающийся художник Аристарх Лентулов. В Алупке он предпочитал изображать зеленые купола местной церкви, турецкие павильоны парка и сияющие голубизной вершины Ай-Петри.

В этой же группе нами обнаружен «Берлин Виктор Николаевич, 1894 г. р., уроженец Ейска, Кубанской области, житель Ялты», должно быть, родственник или даже муж Марии Андреевны Берлин, которую фотографировала в 1989 году в Багреевке Т.В. Душина. Удивительно, что у нее сохранился тот же самый адрес, что и до революции — Аутская, 10, квартира 3 (ныне ул. Кирова). Точно такой же фигурирует в анкете арестованного.

Наличие в этой группе фамилий В.Н. Берлина и А.Ф. Фролова-Багреева являются для нас очень важным доказательством версии относительно места казни всех 315 человек. Оно находится там, где его когда-то указала игуменья Евдокия, а именно, — в бывшем имении присяжного поверенного Алексея Федоровича Фролова-Багреева.

Какой изуверской логикой обладали те, что держали под арестом столько людей в одном месте, выносили приговор в другом и казнили в третьем. Сначала 315, а через три дня 101 человек. Не час и не два длинной нескончаемой черной лентой с 7 по 10 декабря тянулось это скорбное шествие по сумеречным зимним улицам Ялты через Ливадийскую слободку по Исарскому шоссе к лесной даче эмира Бухарского, а оттуда всё выше и выше в горы к уже заполненному на четверть бассейну... И бежали вслед по кустам и буграм, падая и срываясь, матери, жены и сестры. Где-то среди них затерялись тени еще двух наших свидетельниц М.В. Сидерской и В.В. Читовой. Они не дожили до появления книги Абраменко, а то бы увидели на ее страницах имена своих родных:

«Сидерский Николай Васильевич, уроженец Кролевецкого уезда, Черниговской губернии, писарь в Киевском окружном суде»;

«Читов Александр Иванович, 1892 г. р., уроженец Ялты, житель Ананьевского уезда, Херсонской губернии, писарь, проживал по у л. Аутская, 17».

После десятидневного перерыва (а, скорее всего, его не было совсем, просто не осталось никаких документов) 21 декабря 1920 года та же неугомонная «тройка» в составе Председателя Удриса, членов Агафонова и Тольмаца снова вынесла постановление о расстреле. На этот раз это оно содержалось в папке, с которой, собственно говоря, родился замысел «Последней обители». В «Списке» насчитывается 204 человека. Воистину, когда приходит судный день, «не предпочтется царь воина, не преимуществует владыко раба: кийждо бо от своих дел или прославится, или постыдится». Как и в предшествующих группах, в этой — такое многообразие национальностей, вероисповеданий, сословий, профессий и адресов, словно в них спрессовалась до размеров шагреневой кожи сама необъятная Российская империя.

Но прежде, чем продолжать рассказ, заострим внимание на некоторых индивидуальных особенностях развития Южного берега Крыма во вторую половину XIX века. С тех пор, как царская семья поселилась в Ливадии, Ялта с ее окрестностями стала негласно именоваться некоронованной столицей Российской империи. Сюда во время пребывания императорской семьи приезжал весь двор, все члены правительства, весь дипломатический корпус и командный состав армии, а следом за ними богатые купцы и предприниматели.

Алупка. Храм Св. Архистратига Михаила (арх. Х.К. Васильев, 1908). Праздник Воскресения Христова. Видовая открытка 1908 г.

Многие обосновывались здесь надолго, покупали имения, воздвигали дворцы, сажали парки, сады, виноградники и, конечно же, принимали живейшее участие в благоустройстве города, в строительстве церквей, гостиниц, больниц, санаториев, приютов для детей-сирот и бедных больных. Последних требовалось особенно много, потому что вслед за Марией Александровной в Ялту, с последней надеждой, устремилась вся чахоточная Россия.

Безусловно, в преодолении этой тяжелой болезни есть огромная заслуга наших знаменитых врачей: Сергея Боткина, Антона Чехова, Владимира Дмитриева, Сергея Елпатьевской), Исаака Альтшуллера, Александра Боброва и многих других подвижников. Но, если хорошенько подумать, что они могли сделать без моральной и материальной поддержки со стороны тех, кто обладал средствами и был отзывчив на чужую беду?

Ялта. Бывшая вилла княгини Н.А. Барятинской «Сельбиляр» (арх. Н.П. Краснов, 1887). Фотооткрытка начала 1950-х годов

Непередаваемое чувство стыда и боли испытали любящие свой город и знающие его историю ялтинцы, когда увидели среди приговоренных к смерти имена некогда самых достойных и уважаемых благотворителей:

«Барятинская Надежда Александровна, 1847 г. р., уроженка Петербурга, княгиня, статс-дама двора Императора Александра III»;

«Мальцов Иван Сергеевич, 1847 г. р., уроженец Санкт-Петербурга, генерал от инфантерии в отставке. Награжден многими орденами и медалями Российской империи, проживал в пос. Симеиз»;

«Мальцов Сергей Иванович, 1876 г. р., уроженец Орловской губернии, полковник Российской армии, в Белой армии не служил, проживал в пос. Симеиз»;

«Мальцова Ирина Владимировна, 1880 г. р., уроженка Петербурга, княжна Барятинская, проживала в Симеизе».

Последнему нищему в Ялте было известно, что княгиня Барятинская щедро помогала нуждающимся, строила и содержала убежище для бедных при Аутской церкви Во имя Успения Пресвятой Богородицы. Собственно говоря, и сама церковь вместе с причтом поддерживалась ее стараниями. На безвозмездных началах княгиня отдала из своего имения участок земли под строительство мужской гимназии. В санатории «для недостаточных чахоточных больных» имени императора Александра III на ее взнос в сумме 7000 рублей был сооружен отдельный корпус в память матери и брата: «графини Надежды Александровны и графа Владимира Александровича Стенбок-Фермор».

Кого презирать, а может, всё-таки по-христиански пожалеть за тяжкий грех предательства? — Ибо не ведали, что творили. Услужливого доносчика А. Григорова, советовавшего «путем различных предложений и нажимов добиться от них, каких они знают членов национального общества и прочих контрреволюционных организаций»? Или — бывшую горничную Барятинских М.И. Новикас, что в мгновение ока перевоплотилась в «красную сестру»? Та с готовностью указала, какие драгоценности, образки и иконы были отданы княгиней Барятинской, «чтобы скрыть, в одну из церквей по Аутской улице»? Увы, слабое, но всё же утешение — для остававшихся в живых детей — свою смерть их старая беспомощная мать встретила в окружении родных.

Не забыли чекисты и о доносе члена городской думы Деревянко, арестовав его очередную жертву. Ею стал предпоследний «недобитый генерал», преклонных лет гласный ялтинской городской Думы «Петруш Николай Андреевич, 1856 г. р., уроженец с. Апостолово Херсонской губернии, генерал-майор Российской армии в отставке, награжден многими орденами Российской империи».

За ним последовал совсем старенький генерал-майор в отставке, кавалер многих российских орденов «Прибыльский Николай Александрович, 1844 г.р., уроженец Тифлиса».

Такими же вопиющими по своей циничности являются дела на очередную группу медицинских работников. Уже зная, что их ждет, они остались верными клятве Гиппократа и не захотели оставлять на произвол судьбы больных и раненых во вверенных им госпиталях. Абраменко обнаружил и предал гласности обстоятельства одного такого ареста. Заполненная при этом анкета гласила, что ее составительницей являлась «Трубецкая Наталья Николаевна, 1870 г.р., уроженка Харьковской губернии, княжна, сестра милосердия в санатории Красного Креста № 10 в Ливадии».

Работники лазарета высказали свое возмущение политкому и особому отделу по поводу необоснованного ареста Трубецкой. И что же? 16 из них были расстреляны следом за ней. Заодно отправили в мир иной одного из самых уважаемых докторов Ялты. Вот его анкета: «Воскресенский Константин Сергеевич, 1862 г. р., уроженец и житель Ялты, главный врач 1-го лазарета 104 дивизии, врач Ялтинской городской управы, статский советник». Резюмируя материалы допроса, Абраменко сделал вывод, что Воскресенский «погиб из-за своей принципиальности и врачебной чести при проведении судебной экспертизы».

Алупка. Профессор Александр Алексеевич Бобров (в центре) с женой Екатериной Дмитриевной (крайняя слева) в окружении ее сестер (Постельниковых) на лестнице своего дома. 20 июля 1898 г. Собрание Н.Л. Грейнер (Петербург)

Таким же честным и порядочным показал себя при аресте другой, совсем юный медицинский работник «Постельников Георгий Глебович, 1901 г. р., уроженец Киева, фельдшер санатория «Здравница», который обвинялся влечении солдат и офицеров Белой армии, а также за их заступничество».

Подумать только, Юра (так звали его близкие) меньше месяца прослужил в Белой армии, и причем медицинским работником. Возможно, жизнь его была бы спасена, расскажи он, что брат его бабушки, профессор А.А. Бобров, являлся основателем первого в России детского костно-туберкулезного санатория в Алупке, уже с 1904 года названного его именем. Что четыре другие бабушки — сестры Постельниковы, — будучи совсем молоденькими, вынесли на своих плечах основную часть организационных и материальных затрат, связанных с устройством этого санатория, а потом безвозмездно работали там долгое время сестрами милосердия, санитарками, не гнушаясь при этом никакой черной работы.

В этой же группе погибло множество крупных гражданских чиновников, владельцев и управляющих заводов, шахт и фабрик. Думаю, заинтересованного читателя привлекут их имена.

В свою очередь, крымские биографы отца Сергия Булгакова должны обратить внимание на фамилию инженера, начальника Ялтинского почтово-телеграфного округа В.С. Ракитина.

Указанный Ракитиным в анкете ялтинский адрес (ул. Дарсановская, 9) окончательно убедил нас, что речь идет о человеке, в чьем доме снимал квартиру, когда служил в Александро-Невском соборе, знаменитый философ и богослов отец Сергий Булгаков.

Семья Ракитиных. В центре — Владимир Семенович (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке), на его коленях сидит дочь Тамара (в замуж. Черкес). Слева — жена Елена Калустовна (урожд. Мурзаева, в первом браке Котинкова) с сыном Сергеем Ракитиным. За ними стоит Владимир Михайлович Котинков (сын от первого брака). Справа — ее дети от первого брака: Екатерина (стоит) и Петр (сидит; расстрелян в Ялте в 1918 г.). Брат Е.К. Ракитиной — Владимир Калустович, — мировой судья Карасубазара, был расстрелян в начале декабря в Феодосии. Фото около 1917 г., Ялта. Собрание Т.Е. Манцевой (Москва). Публикуется впервые

Надо же такому случиться — уже шла верстка книги «Последняя обитель», как вдруг в Мисхор из Москвы неожиданным образом приехала отдыхать ничего не знавшая об участи своего деда его внучка — Т.Е. Манцева. Ее встреча с краеведами принесла взаимную пользу. Татьяна Елисеевна посвятила нас в историю семьи Ракитиных, чьи корни со стороны бабушки уходят в прошлое армянского, караимского и русского народов, издревле проживавших в Крыму. Она также рассказала, что Ракитины были тесно связаны с Булгаковыми и их родственниками — Токмаковыми. А их дети неизменно становились крестниками у Токмаковых.

До недавнего времени потомки форосского батюшки отца Павла Ундольского также ничего не знали о судьбе его сына. Заполненная им 14 декабря 1920 года анкета прояснила некоторые обстоятельства, при которых он был арестован: «Ундольский Василий Павлович, 1886 г. р., уроженец Покровского уезда, Владимирской губернии, образование высшее».

Отправляясь в Ялту на сборный пункт, он, видно, надеялся, что его скоро освободят, и поэтому заранее написал обязательство: «О перемене адреса обязуюсь осведомить местный комиссариат по месту регистрации» и даже указал свой адрес: Байдарская волость Ялтинского уезда, имение «Форос». Естественно, никто его не собирался отпускать. Он был расстрелян через неделю после регистрации. Тем временем родители сбились с ног, разыскивая Василия. А ведь его отец протоиерей Павел Ундольский был очень уважаемым и широко известным пастырем. Ему пришлось от основания строить и украшать известную форосскую церковь на Красной скале во имя Святого Воскресения Христова и быть там бессменным настоятелем вплоть до момента ее закрытия в 1927 году.

Свою фамилию отец Павел унаследовал от прадеда, служившего священником в селе Ундол. Этот сельский батюшка в свое время имел честь стать духовником находившегося в своем У идольском имении Александра Васильевича Суворова. А его правнук, отец Павел, был лично знаком со многими знаменитыми обитателями Фороса. Говорят, сам Федор Шаляпин, когда отдыхал у Ушковых, пел в его церковном хоре. И уж точно известно, что ни кто иной, как сам Антон Павлович Чехов помогал батюшке в сооружении школы в Мухалатке.

Незадолго до появления Манцевой случилось другое невероятное событие. В архиве СБУ чудесным образом отыскалась еще одна расстрельная папка. В ней лежали анкеты на 22 человека. Самая первая имела непосредственное отношение к исчезнувшему в Симферополе дедушке Т.В. Душиной: «Алчевский Дмитрий Алексеевич, 1865 г. р., уроженец Харькова, проживает в Ялте, пос. Кикинеиз, имеет двоих дочерей».

Семья Ундольских. В центре сидит настоятель храма Воскресения Христова в Форосе отец Павел Ундольский. За ним стоит сын Василий (расстрелян в декабре 1920 г. в Багреевке). Фото около 1918 г., Форос. Собрание семьи Ундольских (г. Владимир)

Вот когда пришлось узнать совсем немолодой женщине, что ее дедушку расстреляли не в Симферополе, а в Багреевке. 22 декабря приговор выносила уже знакомая нам тройка палачей: Удрис, Тольмац и Агафонов. К тому же в эту группу попали семь сестер милосердия, заступившихся на свою беду за арестованную княжну Н.Н. Трубецкую. Привлекла нас здесь также анкета уроженца Симеиза инженера-строителя Николая Павловича Субботина (1863—1920). Построенная им собственная дача в стиле северного модерна называлась в честь героини популярной драмы Ибсена «Нора». Она считалась одной из самых красивых в Симеизе и в то же время самой сложной по своему конструктивному решению. Ее буквально врезали в крутой склон скалы.

Приближался Новый год и рождественские праздники, а ударники чрезвычайной «тройки» без устали продолжали трудиться. 4 января 1921 года Удрис, Тольмац и Михельсон подписали приговор на двадцать человек. Состав тот же — чиновники, раненые госпиталей, бывшие солдаты, стражники, рабочие. И здесь не обошлось без доноса. Некий Яковлев требовал немедленно арестовать «бывшего министра Скорнякова, помещающегося в доме Барятинских и б. палача правительства Врангеля, судебного пристава Шмелева», которые, дескать, «гуляют на воле». По желанию трудящихся их арестовали и расстреляли. В чем провинился перед ними бывший министр лесного хозяйства Крыма А.А. Скорняков? Разве, что ратовал за сохранение лесов, в которых теперь прятались противники нынешнего режима. Что касается В.В. Шмелева, то, как известно, в его обязанности не входило исполнять роль палача... Воспоминания его дочери Т.В. Шмелевой ни в чем не погрешили против истины. Отца приговорили 4 января, а расстреляли «через 24 часа», то есть, действительно, в ночь на 6 января Светлого Рождества Христова. И он, действительно, лежит в той же земле, что и «очень старая княгиня Барятинская, которую гнали на ее голгофу...».

Алупка. Климатическая колония для учителей церковноприходских школ имени Александра III. Арх. Н.П. Козлов. Ныне Дом имени Святителя Луки (Крымского) при храме Святого Благоверного Великого князя Александра Невского. Фото А.Э. Циммермана, 1913 г. Фонды Алупкинского музея-заповедника. Публикуется впервые

Но «правосудие», как выразился Л.М. Абраменко, на этом не закончилось. В тот же день, 4 января 1921 года, той же «тройкой» рассмотрена еще пачка анкет на 58 человек.

До революции в маленькой, но богатой на состоятельных людей Алупке действовало ряд общественных благотворительных организаций, на средства которых строились и содержались большая церковь, больница, амбулатория и нескольких санаториев. Вторым по значимости и величине после детского костнотуберкулезного санатория имени профессора А.А. Боброва, считалась построенная и освященная в 1913 году в присутствии царственных мучеников климатическая колония для учителей церковно-приходских школ России. Она создавалась по инициативе Училищного совета Святейшего Синода Русской православной церкви во ознаменование 25-летия основания таких школ.

Последний директор превращенной в лазарет колонии, он же настоятель ее домового храма во имя Святого Благоверного князя Александра Невского протоиерей Константин Маркович Аггеев (по свидетельству другого Алупкинского священника отца Николая Царенко) был арестован 20 декабря и «больше не вернулся».

Только сейчас из заполненной им 31 декабря 1920 года анкеты и других материалов этого дела выясняется, кем был этот мученик: «Аггеев Константин Маркович, 52 лет, родился в крестьянской семье Тульской губернии. Закончил магистрат Киевской духовной академии и носил звание профессора. Был женат и имел детей. До октября 1917 года состоял Председателем учебного комитета и членом Всероссийского церковного собора. В августе 1918 года был послан в Украину для ревизии духовных учреждений. В Крыму возглавлял Союз православных верующих и состоял профессором в Севастопольском высшем социально-юридическом институте».

На анкете резолюция: «протоиерей, бежал от красных, расстрелять». Рядом с датой вынесения приговора «2.01.21» — подпись: «Удрис».

В деле сохранилась фотография пастыря. Строгое взыскующее лицо провидца. В своих воспоминаниях митрополит Евлогий (Георгиевский) называет его своим другом с семинарских лет и характеризует как «популярного законоучителя» в Петербурге. Преподавал в Смольном институте, в Ларинской гимназии и в других учебных заведениях города.

Алупка. Медицинский персонал и крымское духовенство в день освящения и открытия санатория. Фото А.Э. Циммермана, 22 октября (по ст. ст.) 1913 г. Фонды Алупкинского музея-заповедника. Публикуется впервые

В 1985 году имя его промелькнуло в литературоведческом исследовании Никиты Струве, написанном по поводу авторства «Романа с кокаином» некоего М. Агеева. Уже первое примечание обращает внимание читателя, что фамилия автора пишется с одним «г», в отличие от той, где «Аггеев» имеет два «г». Как напоминает Струве, эту фамилию «прославил в начале века блестящий законоучитель, проповедник и публицист о. Константин Аггеев». Далее в скобках следует еще одно пояснение: «убит большевиками в Крыму, в 1920 г.».⁷

Вне сомнений, речь идет об одном и том же пастыре. Он — единственный из всех, избранный из избранных, кого Всевышний призвал в канун Рождества Христова совершать великое таинство. Сопровождать, ободрять и напутствовать Последним Словом приявших в Багреевке мученический венец. С горечью пришлось узнать, что отца Константина арестовали и расстреляли в один и тот же день вместе с сыном. Из анкеты: «Аггеев Иван Константинович, 1898 г. р., уроженец Мариуполя, студент Киевского политехнического института и Петроградской сельскохозяйственной академии, солдат, деловод Алупкинского лазарета № 5, проживал в поселке Алупка, в санатории духовного ведомства». Судя по одному из ответов анкеты, на момент ареста в этом санатории жила его мать, а, возможно, и юная жена с ребенком.

В то время арест священнослужителей в Ялте — случай исключительно редкий. Слишком высоким авторитетом пользовались они у своей паствы. Нашли другой способ их уязвить — брали членов семьи. У протоиерея Массандровской церкви отца Матвея Богославского убили сразу двоих сыновей. Старшего, Александра, — в Багреевке, при том в числе первых. Заполняя анкету, он рассказал, что является уроженцем Ялты и выпускником ее гимназии. Октябрьская революция застала его на военной службе в Иркутске. Дважды был ранен. На вопрос: «Какие цели были, участвуя в армии Врангеля?», не таясь, ответил: «Защищал правительство Врангеля». Младший брат Александра — «Богословский Алексей Матвеевич, 1897 г. р., в прошлом прапорщик, расстрелян 5 февраля 1921 года в Севастополе».

Протоиерей Константин Аггеев, последний директор санатория и настоятель его домового храма во имя Святого Благоверного князя Александра Невского (расстрелян в январе 1921 г. в Багреевке). Фото около 1919 г. из следственного дела. Архив СБУ (Киев)

Остается предполагать, что и остальные люди (91 человек) в группе пленных и офицеров Белой Армии, — чей приговор о расстреле был вынесен 28 января 1921 года той же самой «тройкой», — сложили свою голову в Багреевке. Пока такой полной уверенности нет лишь относительно двадцати жителей Ялты и Алушты, о которых Абраменко написал, что они «в перерывах между проведением массовых экзекуций» подвергались репрессиям «по одиночным делам». Часть их была отправлена в концлагеря, остальные — расстреляны в неизвестном для нас месте.

Таким образом, можно с уверенностью говорить, что по Ялте из всех девятисот человек, чьи фамилии удалось установить на сегодняшний момент, по крайней мере, восемьсот тел покоятся в Багреевке.

При этом нужно иметь в виду, что сей список является далеко неокончательным. Так, в нем нет фамилий людей, о которых достоверно известно, что они расстреляны в Багреевке, как, например, Александр Дзеульский и два его товарища. Не обнаружены также имена арестованных и расстрелянных вместе с Мальцовыми других обитателей Симеиза: владельца дачи «Ампир» полковника Николая Кошеверова, генерал-лейтенанта Якова Петровича Семенова и его дочери — замечательной певицы Анастасии.

Фигурирующие в списках «Последней обители» лица были казнены в период с 7 декабря 1920 года по 28 января 1921 года включительно, тогда как игуменья Евдокия указала, что расстрелы в Багреевке продолжались по 25 марта 1921 года. Нужно также учитывать, что названная ею общая цифра погибших в количестве шести тысяч человек касалась всего Южного берега Крыма, от Алушты до Фороса включительно.

Их там подвергали самым изощренным экзекуциям. Хладнокровно топили с мола и на баржах, расстреливали и вешали в лесу и в горах, на кладбищах и виноградниках Симеиза, Алупки, Гурзуфа, Алушты. Точно известно несколько таких мест: акватория бухт в Ялте и в Лимене, Елизаветинское кладбище и виноградники в Алупке, окрестности лазаретов в Мисхоре, Тюзлере, территория бывшего морского госпиталя в Массандре, парк в Чукурларе, Журавлиная балка. Недаром крымские священники и миряне в своих заупокойных молитвах произносят от сердца идущие слова: «Помяни, Господи, души всех ныне поминаемых усопших рабов Твоих. Помяни и тех, кои имена Тебе ведомы. Помяни и тех, кому некому поминать...»

Примечания

1. Ткачева О.В. То же.

2. ГААРК. Ф. 522. Оп. 1. Д. 2381. Л. 89.

3. Черное озеро (тат.).

4. Влюбленная сосна (тат.).

5. Список населенных пунктов Таврической губ. — Вып. 8. Ялтинский уезд. — Симферополь, 1915. — С. 26—27.

6. Здесь и далее цитируются выдержки из кн. «Последняя обитель...» Л. Абраменко (К., 2005).

7. Струве Н.А. К разгадке одной литературной тайны. «Роман с кокаином» М. Агеева. — Вестник РХД., № 144. — Париж; Нью-Йорк; М., 1985. — С. 165.