Узел противоречий (1507—1515)

Итоги правления Менгли Герая — Ногайская Орда нападает на Крым — Поход Мехмеда Герая на Волгу — Распад союза Крыма и Московии — События в Казанском ханстве — Смерть Менгли Герая

Шло время — и правители, вершившие судьбами Восточной Европы в предыдущие десятилетия, один за другим сходили с подмостков истории. К середине 1510-х годов в мир иной отошло уже большинство прежних политических партнеров Менгли Герая: польские короли Казимир IV и Александр I, московский великий князь Иван III, ногайский бей Ямгурчи, молдавский князь Штефан, османский султан Баезид II. Разве что Шейх-Ахмед еще длил свое существование в литовском плену, но и его уже давно можно было списать со счетов. Менгли Герай оставался последним представителем своего поколения правителей; на смену старикам шли энергичные наследники.

Какой итог мог подвести Менгли Герай своему долгому правлению?

С одной стороны, хан добился немыслимого успеха: он превратил Крым в великую державу, которая теперь сама претендовала быть покровительницей соседних стран и народов. Он навсегда избавил Крымский Юрт от угрозы со стороны Великой Орды, сам ставши ее повелителем. Он переселил в крымские владения многие тысячи ордынских Мангытов, прибавив их силу к прежним «четырем столпам» своего Юрта — крымским кланам Ширин, Барын, Аргын и Кыпчак.¹

«Я буду как великий хан Тохтамыш, а ты как его главный бей» — провозглашал Менгли Герай, возводя своих аристократов в бейское звание.² Но до того, чтобы действительно стать новым Токтамышем, объединителем Великого Улуса, хану предстояло пройти еще очень неблизкий путь. Волжская Орда рухнула, но род Намаганов не пресекся на Шейх-Ахмеде. Ветвь этого семейства процветала на престоле Хаджи-Тархана и, в противовес Гераям, считала свой юрт прямым преемником Великой Орды.³ Эти претензии мало заботили бы крымского правителя — в конце концов, где-то по степям до сих пор скиталось несколько уцелевших братьев Шейх-Ахмеда, тоже мнивших себя повелителями империи, да и силами Хаджи-Тархан обладал весьма незначительными. Однако в спор вмешалась могучая Ногайская Орда — и Крыму, как в прежние времена, вновь пришлось с тревогой вглядываться в восточные горизонты.

Ногайцы ревностно защищали независимость своей орды и не желали видеть над собой ни Намаганов, ни Гераев. В 1503 году бей Ямгурчи признал было Менгли Герая своим господином — но правление этого бея было недолгим, а его преемники решительно отвергли верховенство Крыма. Более того, они задумали разгромить крымского хана, чтобы тот не смел считать ногайцев своими подданными.

В 1507 году, когда крымская армия ушла в поход на Литву, ногайская конница попыталась ворваться на полуостров. Наперерез ей успел выступить калга Мехмед Герай. На пути у него случилась неприятность: Мехмед упал с лошади и сильно расшибся, но, к счастью, это не помешало его войску перекрыть дорогу в Крым и отбросить ногайских мирз прочь от ханских владений.⁴

Неудача не смутила ногайского вождя Агиш-бея. Поднакопив сил, через два года он снова решил отправиться к крымским пограничьям, и на этот раз к нему присоединился хаджи-тарханский хан Абд-уль-Керим.

Новости о недобрых намерениях соседей сильно встревожили Менгли Герая. Получалось, что победа 1502 года не принесла Крыму желанной безопасности: над страной по-прежнему нависала угроза с востока — только теперь вместо Шейх-Ахмеда с его Мангытами жителям Крыма следовало опасаться Абд-уль-Керима с союзными ему ногайцами.

Попытку возрождения волжской Орды следовало пресечь на корню, и потому Менгли Герай поднял в бой всю военную силу, какую только смог собрать в своем государстве. Когда переписчики закончили подсчет войска, получилась гигантская цифра в 250 тысяч воинов!⁵ Такой колоссальной армии Крым никогда еще не собирал. В значительной части она состояла не из старожилов-крымцев, а из ордынцев, совсем недавно поселившихся в Крыму — стало быть, Менгли Герай не зря в последние годы потратил столько усилий, чтобы собрать под свою руку бродячие ордынские улусы.

Над всей этой несметною ратью встал Мехмед Герай, который летом 1509 года повел воинов на восток, к Волге. Калга подоспел как раз в тот момент, когда ногайцы перебирались через реку: половина их уже переправилась на западный берег, а прочие всё еще оставались в заволжской степи. Мехмед Герай без труда разгромил неприятельское войско, пополам разрезанное широкой рекой. Множество ногайских воинов попало в плен, и когда Мехмед Герай привел их в Крым, то шествие пленных через Перекоп продолжалось более 20 дней.⁶

Угроза миновала, и было очевидно, что ногайский бей теперь не скоро отважится вновь напасть на Крым. Но не менее очевидным стало и то, что спор с юртом Намаганов далек от завершения и еще принесет Гераям немало хлопот в будущем — тем более, что за спиной Абд-уль-Керима, помимо ногайцев, начал вырисовываться и другой сильный союзник.

Готовя волжский поход, Менгли Герай попросил нового правителя Московии, Василия III, чтобы тот отправил вниз по Волге к Хаджи-Тархану несколько судов с пушками. Такую помощь предусматривал договор, по которому Крым и Москва обязывались вместе бороться с Намаганами — «Ахматовыми и Махмутовыми детьми».⁷ Но вместо ожидаемого подкрепления хан получил уклончивый отказ: князь просил не гневаться и оправдывался, что из-за войны с Литвой не может заняться постройкой и снаряжением кораблей.⁸

На самом деле причины отказа заключались вовсе не в литовской войне.

Менгли Герай делал явные успехи на международном поприще, и пышная фраза его титула «великий хан Великой Орды» с каждым годом все больше соответствовала реальному положению дел: Крым стал сильнейшим из всех государств, возникших на осколках бывшей империи. В Москве появились опасения, что Великий Улус, возродившись под венцом Гераев, вернет и прежние отношения со своими московскими данниками, чего князья, разумеется, не желали. Поэтому между Москвою, Хаджи-Тарханом и ставкой ногайских беев все чаще стали курсировать неприметные в степных пустошах гонцы. Московские придворные писари составляли послания мастерски — так, чтобы ни один крымский шпион, случайно прочтя грамоту, не смог доказать, что князь призывает ногайцев неустанно громить Крым. Зато мирзы выражались в ответ прямо и были готовы воевать вместе с Василием против Крыма — «лишь дай нам знать, хотя бы птичьим свистом».⁹ Просьбы князя подкреплялись подарками и не оставались без ответа: так, первая ногайская атака на Крым 1507 года была устроена с прямого одобрения Москвы.¹⁰

Впрочем, дружба Крыма с Московией дала первую трещину еще ранее того: яблоком раздора между бывшими союзниками стала Казань.

Пока Мухаммед-Эмин, храня добрые отношения и с Москвой, и с Крымом, правил Казанским юртом, при дворе Менгли Герая подрастал его младший брат — Абд-уль-Лятиф. Когда тот вышел из детского возраста, Иван упросил Менгли Герая и Нур-Султан прислать юношу в Москву, что и было сделано. В 1497 году великий князь возвел его на казанский престол, но скоро раскаялся в этом, потому что Абд-уль-Лятиф, в отличие от старшего брата, сбросил всякую зависимость Казани от Московии. Неудивительно, что Иван сместил его с трона и возвратил в Казань верного себе Мухаммед-Эмина.

Менгли Герай не одобрял устремлений Абд-уль-Лятифа, чья вражда с Москвой была лишь на руку Орде. Хан не стал возражать против его отставки, но был всерьез оскорблен тем, что князь отправил его названного сына в унизительную ссылку. Так не подобало поступать с членами семьи своего главного союзника. Менгли Герай даже пригрозил Москве расторжением союза и после длительных переговоров добился того, что провинившийся был освобожден из-под ареста и поселен при княжеском дворе.¹¹ И Менгли Герай, и Нур-Султан много раз просили Василия вернуть Абд-уль-Лятифа в Крым, а князь столь же упорно отказывал.

Но и Мухаммед-Эмин, вернувшись в Казань, не оправдал надежд своего московского благодетеля. Видя, как русские поступили с его братом, и желая избавиться от тяготившей его зависимости, он отказался подчиняться Москве, а когда Иван умер, Мухаммед-Эмин заявил, что не приносил присяги верности Василию III и не связан перед ним никакими обязательствами.¹² Тогда новый князь отправил на Казань войска. В 1505—1507 годах татарская армия отбила несколько русских наступлений, а Мухаммед-Эмин разослал послов в Крым и Польшу с призывами о помощи.¹³

Это стало концом крымско-московского союза.

Тот общий интерес, что объединял Крым и Москву в борьбе с Сараем, исчез после победы Менгли Герая над ордынским ханом. Еще в марте 1502 года, за считанные месяцы до разгрома Орды крымцами, московский князь опасался вставшего близ его границ Шейх-Ахмеда и даже впервые за многие годы выплатил ему дань.¹⁴ Теперь же Москве было некого и нечего бояться.

Видя, как поворачивается ситуация, Менгли Герай решил восстановить союз с прежним другом Крыма и давним соперником Московии — Польско-Литовской державой. Король Зигмунт I был рад, что Крым снова готов стать союзником его государства. Но он не мог оказать действенной помощи ни Крыму, ни тем более Казани, поскольку и сам едва справлялся с московским наступлением на восточные окраины Великого княжества Литовского — даже несмотря на военную поддержку, которую ему оказывали ханские сыновья.

Таков был узел противоречий, распутывать который предстояло уже наследнику Менгли Герая, Мехмеду. Крым поднялся на невиданную ранее высоту и значительно увеличил свою силу — но получил взамен одного противника на востоке сразу трех неприятелей с востока и севера: Абд-уль-Керима, Агиш-бея и Василия. С точки зрения крымского престола все трое были удельными правителями провинций Великого Улуса,¹⁵ и тот, кто принял на себя сан хакана, был просто обязан оправдать свой титул, склонив соседей если не к покорности, то к миру.

Менгли Герай провел на крымском престоле почти полвека — 43 года. На его глазах Крым сильно изменился: с южных побережий навсегда исчезли друзья-генуэзцы,¹⁶ лесной край готских князей стал турецкой провинцией, а равнины севера наполнились многолюдьем степняков-новопоселенцев. Хан помнил свою страну в разные эпохи и в разных обличьях; он и сам менялся вместе с ней: юный принц, растолкавший братьев на пути к трону; тридцатитрехлетний пленник стамбульского двора, чудом вернувшийся на родину; семидесятилетний патриарх, обладатель престола покоренной им империи...

17 апреля 1515 года великий хан Великой Орды Менгли Герай отошел туда, где ничего не значат самые высокие титулы, но где много стоит обретенное при жизни доброе имя. На следующий день прах хакана был погребен в Салачикском мавзолее.¹⁷

Взоры Крымского Юрта обратились к Мехмеду Гераю.

Калга распорядился, чтобы два его брата немедленно отправились с войсками на Перекопский перешеек и наглухо перекрыли его, никого не впуская на полуостров и не выпуская с него. Исключений не делалось ни для кого: и простые, и знатные путники с обеих сторон были вынуждены остановиться и ждать, пока крепость Ор-Капы снова откроет свои засовы. Весь полуостров превратился в эти дни в укрепленную твердыню, затворившую свои врата.¹⁸ Предосторожность Мехмеда Герая понятна: ведь известие о кончине хана вполне могло вдохновить соседей на какие-нибудь смелые шаги. Чем позже за пределами полуострова станет известно о смерти Менгли Герая — тем безопаснее будет для Крыма.

Поставив на перешейке сторожевые отряды, Мехмед Герай разослал гонцов за всеми остальными своими братьями: предстояли выборы нового правителя, и все ханское семейство было обязано явиться в столицу. Торжество предстояло тем более выдающееся, что в 1515 году избирался не просто хан Крыма, а великий хан Великого Улуса.

Примечания

1. Вследствие своей многочисленности и традиционной значимости в Орде переселившиеся в Крым Мангыты стали вторым по влиянию кланом после Ширинов. Однако вплоть до времен Сахиба Герая они не считались «крымским родом» и не входили в состав «четырех Карачи» — совета беев четырех знатнейших кланов Крыма. Состав этого совета менялся на протяжении истории ханства. При Менгли Герае его составляли беи родов Ширин, Барын, Кыпчак и Аргын, а в XVII веке карачами называли уже беев родов Ширин, Мансур (т. е. Мангыт), Барын и Сиджеут. Первенство всегда оставалось за Ширинами. См. U. Schamiloglu, The Qaraçi Beys of the Later Golden Horde: Notes on the Organization of the Mongol World Empire, «Archivum Eurasiae Medii Aevi», vol. IV, 1984, p. 284; B.F. Manz, The Clans of the Crimean Khanate (1466—1532), «Harvard Ukrainian Studies», vol. II, nr. 3, 1978, p. 284, 287—288; A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimée au début du XVle siècle, p. 330; В.Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 28—32; Халим Гирай султан, Розовый куст ханов или История Крыма, с. 31.

2. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 172; А.Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 163.

3. И.В. Зайцев, Астраханское ханство, с. 59—63.

4. В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 164.

5. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 70; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 164.

6. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 70—80; И.В. Зайцев, Астраханское ханство, с. 70—71. Следует заметить, что пленных ногайцев привели в Крым не для казни и не для продажи, а для поселения в ханских землях — в точности так же, как поступали ранее с ордынцами. Очевидно, пленники были отданы в распоряжение бея рода Мангыт, который и расселил их в своих улусах. В 1511 году несколько мирз, пришедших из Ногайской Орды, пытались отбить от Перекопа улусы с женщинами и детьми — очевидно, они таким образом пытались вернуть в родные кочевья своих соотечественников, переселенных Менгли Гераем в приднепровские степи.

7. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 19, 71. «Ахматовы дети» — Шейх-Ахмед, Сеид-Мухаммед, Муртаза и прочие их братья. «Махмудовы дети» — Абд-уль-Керим и вся династия хаджи-тарханских ханов.

8. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 20, 64, 65. Василий III, сын Ивана III, занял московский великокняжеский престол после смерти своего отца в 1505 году.

9. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 13. В оригинальном старорусском переводе — «птичьим языком».

10. В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 164; А.Б. Кузнецов, Россия и политика Крыма в Восточной Европе в первой трети XVI вв., в: Россия, Польша и Причерноморье в XV—XVIII вв., Москва 1979, с. 68—69; А.Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 175—179.

11. Переговоры по делу об Абд-уль-Лятифе послужили причиной, по которой Менгли Герай отложил отправку в Москву освобожденных им из Молдовы русских дипломатов с итальянскими мастерами (в числе которых был Алоизио Ламберти да Монтаньяна, см. главу «Трон "повелителя мира"»). Упомянутый Менгли Гераем в письме «чудодейственный перстень» был подарен им великому князю в знак примирения по вопросу о дальнейшей судьбе пасынка.

12. А.Л. Хорошкевич, Русь и Крым: от союза к противостоянию, с. 166—167.

13. Книга посольская Великого княжества Литовского. 1506, «Сборник кн. Оболенского», № 1, 1838, с. 22; М.Г. Худяков, Очерки по истории Казанского ханства, с. 55—69; J. Pelenski, Russia and Kazan, p. 30—33; Sh. Daulet, The Rise and Fall of the khanate of Kazan (1438 to 1552), p. 175—186.

14. А.А. Горский, Москва и Орда, с. 182—183.

15. Гераи признавали за хаджи-тарханским правителем сан «хана», оставляя титул «великих ханов», «хаканов», исключительно за собой. Чин московского великого князя в крымской иерархии соответствовал статусу улусного бея. Так он порой назван и в ханских документах (Ch. Lemercier-Quelque-jay, Les khanats de Kazan et de Crimée face à Moscovie en 1521, «Cahiers du monde russe et soviétique», vol. XII, nr. 4, 1971, p. 483).

16. Выше говорилось, что большинство кефинских генуэзцев было вывезено османами в Стамбул. Небольшая их группа, однако, сумела избежать этого и после возвращения Менгли Герая в Крым попросила убежища в Крымском ханстве. Хан выделил беженцам землю возле села Сююр-Таш и принял некоторых из них на дипломатическую службу. Община потомков генуэзских беженцев, постепенно утрачивая родной язык и обычаи (но долго сохраняя римско-католическое вероисповедание) просуществовала в Крыму до конца XVII века. Постепенно община утратила и конфессиональную идентичность, частично приняв ислам, а частично православие, вследствие чего к началу XVIII века полностью растворилась среди окружающего населения — греков и крымских татар. См.: Описание Черного моря и Татарии, составил доминиканец Эмиддио Дортелли д'Асколи, префект Каффы, Татарии и проч. 1634, «Записки императорского Одесского общества истории и древностей», т. XXIV, 1902, с. 127—129; М. Броневский, Описание Татарии, с. 345—346; R.J. Loenertz, Le origine della missione secentesca dei Domenicani in Crimea, «Archivum fratrum Praedicatorum», vol. V, 1935, p. 269—285; О. Гайворонський, Колонія генуезьких біженців у Кримському ханаті, Бахчисарай 2002, с. 3—13 [http://www.eskiyurt.iatp.org.ua/depository/fotisala.pdf, retrieved 06 May 2007].

17. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131, 143. В некоторых хрониках приведен рассказ о том, будто Мехмед Герай, находясь в момент смерти отца за Перекопом, приказал скрыть этот факт от подданных до тех пор, пока сам не прибудет в столицу. Вследствие этого Менгли Герай был похоронен якобы только через 40 дней после смерти (M. Ürekli, Kırım hanlığının kurulusu, s. 24). В свете данных московских послов, находившихся на месте событий и приводящих точные даты смерти Менгли Герая и восшествия на престол Мехмеда Герая, эти сведения следует признать легендой. В середине апреля 1515 года Мехмед Герай находился в Девлет-Сарае и ему ничто не мешало похоронить отца в полном соответствии с мусульманским погребальным обрядом, на следующий день после смерти. Однако факт смерти хана действительно мог стать известен за пределами полуострова с опозданием, поскольку Мехмед Герай принимал специальные меры к этому.

18. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131.