«Падишах всех могулов» (1515—1517)

Воцарение Мехмеда I Герая — Его взаимоотношения с Селимом I — Новый титул хана — Неудавшийся поход против Хаджи-Тархана и Ногайской Орды — Ногайские беи добровольно подчиняются Крыму

Тот, кому предстояло стать новым правителем Крыма, был хорошо знаком своим подданным: Мехмед Герай вырос у них на глазах и в последние годы все чаще заменял стареющего отца в боевых походах и на заседаниях государственного совета. Столица готовилась к торжественной церемонии избрания нового хана, и для этого в Девлет-Сарай собирались беи и мирзы в сопровождении многочисленной свиты. Процедура выборов была лишь данью традиции: обычай предписывал, чтобы правителем стал старший в ханском роду, и лишь очень серьезные причины могли изменить этот порядок. Но обстоятельств, которые могли бы помешать избранию Мехмеда Герая, не предвиделось: после смерти отца пятидесятилетний Мехмед остался старшим в ханской фамилии, он уже давно стоял у руля государства и зарекомендовал себя как отважный воин и проницательный стратег. Представить кого-либо иного на его месте было невозможно.

Бремя ханских обязанностей легло на Мехмеда Герая еще до дня выборов: первой нуждой подданных было подтвердить свои старые ярлыки на владение землей или освобождение от налогов. Несомненно, в эти дни в столицу стекалось множество людей, несущих на подпись новому правителю свои бережно хранимые свитки, и Мехмеду Гераю пришлось выписывать подтвердительные грамоты уже на следующий день после похорон отца.¹

Наконец, в пятницу 23 апреля 1515 года беи торжественно возвели Мехмеда I Герая на престол Великого Улуса, а пост калги перешел к следующему по старшинству сыну Менгли Герая — Ахмеду.²

Выборы хана обычно сопровождались всенародным праздником с бесплатным угощением для жителей столицы и пиром для ханских приближенных. В столицу Крыма один за другим прибывали послы из Польши и Молдовы, Московии и Ирана, Египта и других арабских стран с поздравлениями от своих государей. Некоторые из них, не вполне доверяя известиям о кончине Менгли Герая, на всякий случай везли с собой два послания: одно к прежнему хану (на случай, если он, вопреки слухам, жив), а другое, приветственное, — к новому.³

Мехмед І Герай

С особым вниманием в ханском дворце ждали гостей из Стамбула: что скажет султан Селим, когда на крымский престол взойдет тот, с кем он имеет личные счеты?

Султан, пожалуй, действительно мог бы многое сказать по этому поводу. Его почтение к Менгли Гераю было общеизвестно, но турецкие хроники раскрывают истинное отношение султана к крымцам, которых он, не таясь, опасался. Однажды ночью, среди долгих бессонных раздумий, Селим призвал к себе в покои главного везиря и задал ему вопрос: «Кто для нас самый страшный враг?». «Персы», — не задумываясь, ответил везирь. «Ты ошибаешься, — возразил султан, — больше всего я опасаюсь татар, быстрых, как ветер, охотников на неприятелей...».⁴ Селим знал, о чем говорил: захватив Стамбул с помощью крымского отряда Саадета Герая, он успел оценить боевые качества крымских соседей.

Неприязнь султана к Мехмеду Гераю стала настолько известна, что Василий III даже предложил Турции заключить военный союз против Крыма.⁵ Но в итоге султан все же решил оставить свое мнение при себе: он уклонился от предложения русских и отправил послов с поздравлениями к Мехмеду,⁶ продемонстрировав, что признаёт его избрание ханом. Другого выбора султан и не имел: воцарение Мехмеда Герая было безупречным с точки зрения всех законов и обычаев.⁷

Мехмед Герай тоже предпочел сохранить видимую приязнь с Селимом, с нарочитым смирением подписываясь в письмах к нему «скромный Мехмед Герай, слабейший из всех созданий». Однако текст, подписанный столь смиренно, твердо давал понять султану, чтобы тот не рассчитывал на услуги крымских войск в своих европейских кампаниях.⁸

Мечта стать объединителем Великого Улуса была столь же близка Мехмеду I Гераю, как и его отцу. Похоже, что примером для нового крымского правителя служил уже не Тохтамыш и не Бату, а сам Чингиз-хан, ибо Мехмед Герай присвоил себе титул, подобающий лишь Чингизу: «падишах всех могулов» — то есть, «монголов»!⁹

Живые настоящие монголы обитали где-то в немыслимых далях евразийского континента; и если сам хан мог гордиться родством с их знаменитым правителем, то подвластный Гераям крымскотатарский народ имел к монголам лишь то отношение, что его предки были когда-то жестоко покорены монгольским оружием.

Но Мехмеда Герая не следует подозревать в безумстве, простершемся до претензий на Гоби и Алтай. Скорее всего, дело было в другом.

Много лет назад, двинувшись завоевывать мир, потомки Чингиз-хана присваивали покоренным народам старые монгольские названия, к которым сами привыкли в родных степях. Так, земледельческие народы в их устах получали название «тат» (в самой Монголии так называли уйгуров), а кыпчаки-скотоводы — «татар» (так называлось монгольское племя, истребленное Чингиз-ханом). Эти имена прижились: свои «таты» и свои «татары» были в Центральной Азии, на Кавказе, в Крыму и во многих других краях, где правили Чингизиды. Разноплеменные «татары» в разных уголках Великого Улуса сильно отличались между собой, и объединяла их лишь власть монгольской династии и одинаковое название, присвоенное им завоевателями.

Но теперь, когда центр Великого Улуса переместился в Крым, когда тут встал хаканский престол — разве уместно было называть здешних жителей прежним названием «татар», годившимся лишь для покоренных окраинных племен? Население хаканского юрта, главного юрта империи, должно называться «могулами», в точности, как при Чингиз-хане! Видимо, в этом значении Мехмед Герай и употребил этот термин, желая лишний раз подчеркнуть свой статус правителя Великого Улуса. Его нововведение, впрочем, не прижилось ни в Крыму (чьи жители предпочли остаться «татарами», «татами», «крымскими татарами», «крымцами», «крымским народом», но не приняли имени «могулов»), ни за пределами полуострова.¹⁰

Правитель был вправе примерять сколь угодно пышные титулы, но все они оставались пустым звуком до тех пор, пока Крымскому Юрту по-прежнему, как во времена господства Сарая, приходилось опасаться угрозы с востока. Но Мехмед Герай не был пустословом: заявляя о грандиозных планах, он был готов немедленно претворять их в жизнь.

На восточных рубежах Юрта стояла напряженная тишина: Хаджи-Тархан и Ногайская Орда были усмирены, но не приходилось сомневаться, что они (поощряемые, к тому же, Московией) рано или поздно снова пошлют своих всадников к крымским границам. Разведка донесла хану то ли тревожную, то ли курьезную новость: на виду снова показались сыновья Ахмеда — Хаджике и Муртаза, каким-то образом избежавшие печальной участи своего старшего брата. Удалившись в северокавказские степи и собрав там вокруг себя кучку случайных попутчиков, они «воссоздали» Великую Орду, провозгласив ее ханом Хаджике.¹¹ Само по себе это никак не угрожало Крыму — но кто-либо из более могучих обитателей тех краев вполне мог использовать беглых Намаганов в очередных кознях против Гераев, а это уже заслуживало пристального внимания хана.

Вскоре стало известно и то, что ногайцы с хаджи-тарханцами снова переправляют войска из Заволжья на западный берег Волги. Это вселяло подозрения, что степняки задумали очередное наступление на Крым. Пока перекопские окрестности снова не покрылись кибитками чужаков, Мехмед Герай решил ударить первым и поднял своих бойцов в новый поход на восток — дорога туда была ему хорошо известна.

В начале лета 1515 года крымская армия вышла за Перекоп. Хан планировал, как в прошлый раз, застать противника врасплох на переправе. Но, миновав речку Сют-Су,¹² Мехмед Герай встретил табунщиков, гнавших в Крым лошадей из Хаджи-Тархана. Расспросив их о последних событиях на волжских берегах, хан узнал, что ногайцы с хаджи-тарханцами уже проведали о приближении крымской армии и вернулись за Волгу.¹³

Мехмед Герай собрал военный совет. Было ясно, что бросаться в погоню и переправляться через широчайшую реку под дождем вражеских стрел будет безрассудством. Посовещавшись, командиры решили: хотя неприятелю и удалось скрыться, но к зиме степные бураны и голод обязательно выгонят его из заволжских полупустынь обратно на запад. А крымское войско пока что пусть вернется по домам, отдохнет и подкормит лошадей, а весной повторит поход. Беи настаивали, чтобы хан на следующий год непременно добился от Василия присылки судов, которые закроют ногайцам переправы. Порешив на этом, беи развернули поводья в Крым.¹⁴

Через несколько месяцев проблема отношений с Ногайской Ордой разрешилась сама собой, без всякого боя.

Как выяснилось, скрывшиеся от крымцев за Волгой союзники перессорились между собой, а два брата-предводителя Ногайской Орды, Ал-Чагыр и Шигим, поспорили за власть. Проигравшему Ал-Чагыру пришлось бежать из Орды. Он направился в Крым, прибыл к Мехмеду Гераю и, прося у него приюта, клялся быть его верным слугой.

Победитель схватки, Шигим, недолго радовался своей победе: узнав, куда убежал Ал-Чагыр, он встревожился, что тот заключит с ханом союз и с помощью крымского войска овладеет всей Ногайской Ордой. Поэтому Шигим следом за Ал-Чагыром отправил своих послов к Мехмеду Гераю, чтобы опередить брата и склонить Крым на свою сторону. Он предлагал хану самые выгодные условия: признал себя его подданным, обещал вместе выступить против Хаджи-Тархана, а в подтверждение своей преданности был готов породниться с крымским правителем и отдать свою сестру в жены хану, а дочь — ханскому сыну.

Как только Ал-Чагыр услышал, что в Крым прибыли послы Шигима, он незамедлительно покинул полуостров. «Ал-Чагыр убежал от меня, — удивлялся Мехмед Герай, — не знаю, чего он опасается».¹⁵ Пугливость ногайского гостя показалась хану странной — ведь Шигим уверял в своих посланиях, что не будет больше враждовать с братом. Но Ал-Чагыр, разумеется, гораздо лучше знал, насколько искренними могли быть эти обещания.¹⁶

Уладив дело с Ногайской Ордой и приняв ее в свое подданство, Мехмед Герай испытал большое облегчение — по его собственным словам, у него «сердце на место встало».¹⁷ Повод к радости у хана и в самом деле был. Без всяких усилий со стороны Крыма, без сражений и кровопролитий, была устранена угроза с востока. Опасный союз между хаджи-тарханскими Намаганами и ногайцами рухнул сам собою, а бывшие противники превратились в добрых соседей и близких родичей.

Примечания

1. Памятники дипломатических сношении Древней Руси с державами иностранными: Памятники дипломатических сношений Московского государства с Крымской и Ногайской ордами и с Турцией, т. II, «Сборник Императорского русского исторического общества», т. XCV, 1895, с. 140.

2. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131.

3. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 131—135, 156.

4. В.Д. Смирнов, Крымское ханство под верховенством Оттоманской Порты до начала XIII века, Москва 2005, с. 290—291.

5. Памятники дипломатически сношений, т. II, с. 113—117, 121; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimée face à Moscovie en 1521, «Cahiers du monde russe et soviétique», vol. XII, nr. 4, 1971, p. 484; H. İnalcık, The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry and the Volga-Don Canal (1569), «Ankara Üniversitesi Yıllığı», vol. I, 1947, p. 54.

6. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 156.

7. A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimée au début du XVIe siècle. De la tradition mongole a la suzeraineté ottomane, «Cahiers du monde russe et soviétique», vol. XIII, nr. 3, 1972, p. 328.

8. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapı, ed. A. Bennigsen, P.N. Boratav, D. Desaive, Ch. Lemercier-Quelquejay, Paris 1978, p. 114; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimée face à Moscovie en 1521, p. 490, 481—484.

9. Материалы для истории Крымского ханства, извлеченные по распоряжению императорской Академии наук из Московского главного архива Министерства иностранных дел, изд. В.В. Вельяминов-Зернов, Санкт-Петербург 1864, с. 1. В оригинале: («بار جامفول باشاهى»).

10. В.В. Бартольд, Сочинения, т. V, Москва 1968, с. 559—561; В.А. Бушаков, Этноним «татары» во времени и пространстве, «Qasevet», № 23, 1994, с. 24—29; Ф.Д. Люшкевич, Термин «тат» как этноним в Средней Азии, Иране и Закавказье, «Советская этнография», № 3, 1971, с. 25—28; C. E. Bosworth, E. Jeremikhs, Tat, in Encyclopaedia of Islam, vol. X, Leiden 2000, p. 368. О происхождении и использовании терминов «тат» и «татар» существует обширная дискуссионная литература, ссылки на которую приведены в перечисленных изданиях.

Еще один яркий пример, когда в титулах крымских ханов использовался утративший первоначальное значение монгольский термин, можно видеть в традиционном перечислении народов, подвластных крымским правителям. Приведу один из многих образцов стандартного ханского титула XVII столетия (Ислям III Герай, 1652): «Uluğ Orda ve Uluğ Yurtnıñ, ve Taht-i Qirimnıñ, ve barça Noğaynıñ, ve tağ ara Çirkesnıñ, ve Tat milân Tavgaçnıñ, ve Deşt-i Qipçaqnıñ, ve barça Tatarnıñ uluğ padişahı» — «Великой Орды и Великого Юрта, и Крымского Престола, и всех ногайцев, и горных черкесов, и татов с тавгачами, и Кыпчакской Степи, и всех татар великий падишах» (Материалы для истории Крымского ханства, с. 459). Изначально «татами» и «тавгачами» в монгольском улусе Чингиз-хана называли соседние народы: уйгуров и китайцев, затем эти же термины были распространены на самые разные народности в разных областях империи. В Крыму термином «тат» обозначали население горной части полуострова, тогда как название «тавгач» не было присвоено ни одной из народностей, населявших полуостров. Этот компонент чингизидского титула утратил в Крыму всякий смысл — однако в силу освященного веками обычая традиционная формулировка «таты и тавгачи» использовалась Гераями на протяжении всего XVII столетия. См. С.Ф. Фаизов, Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654—1658. Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского времени, Москва 2003, с. 29, прим. 49.

11. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 144—145; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, Москва 2002, с. 150—152.

12. Ныне известна как река Молочная; окрестности г. Мелитополя Запорожской области.

13. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 147, 150.

14. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 151.

15. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 378.

16. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 291, 292, 311, 378, 364, 311; В.В. Трепавлов, История Ногайской Орды, с. 153—154; А. Исин, Казахское ханство и Ногайская Орда во второй половине XV—XVI в., Семипалатинск 2002, с. 59—60.

17. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 297.