Своевольное семейство (1516—1519)

Отношения хана с Ахмедом Гераем — Ахмед Герай покидает Крым и пытается вести самостоятельную внешнюю политику — Попытки примирения — Ахмед Герай просит у султана помощи против хана — Гибель Ахмеда Герая — Заговор Ширинов

Если на внешнем фронте правление Мехмеда Герая началось с крупных побед, то во внутрикрымских делах хану пришлось столкнуться с серьезным конфликтом, главную роль в котором сыграл его брат Ахмед Герай.

Ахмед ничем не выделялся среди прочих сыновей Менгли Герая — за исключением, разве что, хромоты. Будучи следующим по старшинству братом после Мехмеда Герая, он с полным основанием претендовал на пост калги, и хотя отношения Мехмеда с Ахмедом были не слишком теплыми, в день воцарения нового хана Ахмед получил причитавшийся ему по обычаю чин. Это, впрочем, не принесло ему ожидаемого влияния и почета: вторым лицом в государстве фактически стал не он, а старший сын Мехмеда, Бахадыр Герай. Сам воспитав себе надежного помощника и советчика, Мехмед Герай поручал сыну все важные дела и полностью доверял его мнению, а Ахмед Герай оказался лишенным всякого веса при дворе. Придворные поговаривали: «У Бахадыр-султана в руках и отец его, и все люди — что он захочет, то и сделает».¹

Невнимание хана и пересуды челяди глубоко уязвляли самолюбие Ахмеда Герая. Раздраженный тем почетом, которым пользовался при дворе племянник, Ахмед Герай досадливо сетовал: «Когда отец наш был хан — то он один и был ханом, а мы, дети, его слушались; и беи, и все люди его тоже слушались. А теперь брат наш хан, и сын у него — тоже хан, и беи у него — тоже ханы... Как не стало отца — мне от своего брата никакого почтения не было».²

Не вынеся такой жизни, оскорбленный калга покинул Крымский полуостров и удалился в свой удел на Нижнем Днепре у крепости Ак-Чакум (Очаков). Если, по его словам, при нынешнем дворе все были «ханами», то теперь «ханом» позволил себе стать и он сам, действуя в своем улусе как независимый правитель и не появляясь более в ханской столице. Может быть, Ахмед Герай рассчитывал, что Мехмед станет упрашивать его вернуться обратно — но тот не жаждал общения с вечно обиженным братом и, казалось, вовсе позабыл о нем. Почувствовав вкус к вольной жизни, калга решил самостоятельно заняться внешней политикой.

Если раньше Ахмед охотно участвовал в походах на московские окраины, то теперь, назло брату, вызвался быть верным другом Московии. Невзирая на мир, заключенный между Крымом и Литвой, Ахмед Герай намеренно посылал своего старшего сына Геммета в походы на украинские владения Литовского княжества, а Василию, напротив, писал длинные послания, полные дружественных заверений. Калга извещал князя о положении дел в ханстве и планах крымской армии, клялся непрестанно громить польского короля и строил фантастические планы совместного с Василием завоевания Киева и Вильна.³ Ахмед Герай называл себя в письмах «холопом великого князя», чем неслыханно унижал достоинство ханского рода, а при встрече с московскими послами выводил перед ними своего младшего сына и демонстративно спрашивал его: «Чей ты сын?». «Я великого князя сын», — заученно отвечал мальчик, но московский посланец видел фальшь и писал в отчете своему правителю: «А что у него в сердце, государь, — кто знает...».⁴

Ахмед Герай заискивал перед московским князем, дабы тот поддержал его в борьбе против хана — но Василий III не верил его внезапно проявившемуся дружелюбию, относился к своему новоявленному «холопу» без всякого почтения и не воспринимал его всерьез: для Ахмеда не осталось секретом, что в какой-то беседе Василий назвал его «ни к чему не годным хромцом и глупцом».⁵

Мехмеду Гераю поначалу было мало дела до этой добровольной ссылки брата, но когда стало известно, что тот, помимо Московии, хочет завязать дружбу и с Хаджи-Тарханом, хан решил встретиться с Ахмедом. Калге было послано приглашение на заседание государственного совета. Посчитав, вероятно, что своим отсутствием он наконец-то заставил хана считаться с собой, Ахмед Герай отправился в Салачик. Но когда калга встретился с братом, оказалось, что дела хана отнюдь не разладились за год отсутствия Ахмеда при дворе, и что хан пригласил его вовсе не для того, чтобы покаяться перед ним. Мехмед Герай объяснил, что Крым нуждается в мире с Польшей и Литвой, а Ахмед Герай мешает этому, беспрестанно нападая на литовскую Украину. Хан попросил калгу, чтобы тот ушел из-под Ак-Чакума, примирился с королем и отправил к нему своего младшего сына Юсуфа (согласно обычаю, по которому сын или близкий родич одного правителя, гостящий при дворе другого, становился залогом мирных отношений двух стран).

Услышав все это, разочарованный Ахмед Герай свирепо плюнул перед ханом на пол, покинул дворец и удалился обратно в свой улус.⁶

Как ни был задет Мехмед Герай этой выходкой, ему пришлось вернуться к вопросу об отправке кого-либо из младших членов ханского семейства в Польшу: король Зигмунт настаивал на этом для заключения мирного договора. Вопрос был непростой и вызывал много споров, поскольку при дворе были как сторонники, так и противники такого союза. Бахадыр Герай, выступавший за тесную дружбу с Польшей и Литвой, убеждал отца, что это совершенно необходимо, и Мехмед Герай был согласен с ним.

Хан позвал свою супругу Нурун-Султан, чтобы та привела двух младших братьев Бахадыра — Гази и Бабу Гераев. Когда мальчики явились на собрание, Мехмед Герай подвел второго из них к Бахадыру: «Вот сын мой и брат твой, отдай его в Литву. Ты знаешь, что делаешь».

Бахадыр Герай обрадовался, что отец прислушался к его совету, но тут один из придворных тихо сказал маленькому принцу: «Беги скорей к матери, не то отдадут тебя литовцам, и ты умрешь там!». Испуганное дитя в слезах умчалось к матери, которой уже нашептали, как опрометчиво она согласилась на путешествие сына. Нурун-Султан забрала детей и отправилась прочь, передав хану: «Когда меня не будет — тогда и отдавайте моих детей в Литву, а до того, пока я жива, детям моим там не бывать!».

Узнав об этом, Бахадыр Герай в возмущении бросился к отцу: «Какой же ты хан, когда тебя женщина не слушается!».

Раздраженный Мехмед Герай, которому уже порядком надоело своенравие родичей, взорвался и с издевкой бросил сыну насмешливый «совет», как заставить всех повиноваться: «Что ж, поедь, догони ее — и я возьму твою мать за волосы, а ты отрежь ей голову, и тогда забери своего брата!!!».⁷ Действительно: упрекать всегда легче, чем терпеливо управляться со столь своевольным семейством... Мира в ханском доме не было уже давно, и Нурун-Султан не стыдилась опускаться до мелочных жалоб на собственного мужа перед московскими послами — мол, хан проматывает деньги в пиршествах со своими остальными, любимыми, женами.⁸

Союза с королем так и не получилось, мир сменился войной. Хан вновь позвал к себе калгу, и тот, узнав о перемене в ханской политике, прибыл к Мехмеду Гераю. Ахмед Герай упал перед ханом на колени, раскаиваясь в своем своеволии и обещая впредь полное повиновение. Обняв брата и подняв его с пола, Мехмед Герай заверил, что прощает его.⁹

К сожалению, примирение оказалось недолгим. Неизвестно, что именно послужило причиной нового скандала между братьями — но уже через несколько месяцев калга снова был за Днепром, в Ак-Чакуме. Убедившись, что московский князь не слишком заинтересован в нем как в союзнике, Ахмед Герай задумал нанести брату страшный удар с другой стороны: навести на него османского султана.

Селим I навсегда запомнил те дни в Крыму, когда калга Мехмед Герай требовал связать его и отправить на расправу в Турцию. Султан ничего не забыл и ничего не простил хану, хотя и хранил до сих пор молчание. При османском дворе жили двое ханских братьев: Саадет Герай и присоединившийся к нему Мубарек Герай. Они писали Мехмеду Гераю из Стамбула любезные письма, уверяя, что вовсе не собираются оспаривать у него трон и титул.¹⁰ Но обмануть крымского правителя было невозможно: хан знал, что на самом деле они намерены оспорить и то, и другое, и что Селим при случае охотно поможет им, мстя за свое давнее унижение.

Стамбульские гости слали письма не только в Салачик, но и в Ак-Чакум, и содержание этих посланий оставалось для хана секретом. Столь же таинственными были и переговоры калги с султанскими посланцами, которые беспрестанно наведывались к нему.

Наконец, тайна открылась: в начале 1519 года Ахмед отправил в Турцию своего сына Геммета Герая за военной помощью против хана.¹¹ Будучи первым наследником, Ахмед Герай, не иначе, рассчитывал свергнуть брата с помощью янычар и завладеть ханским троном.

На этот раз терпение Мехмеда Герая лопнуло и он оставил свое обычное миролюбие. Узнав об открытой измене Ахмеда Герая, он приказал двум своим сыновьям выйти с войском и разгромить его. Те отправились к Днепру. Бахадыр Герай встал на Перекопе и заградил подступы к Крыму, а Алп Герай разыскал мятежника в степях и убил его. «Такова была воля Аллаха, — подвел итог Мехмед Герай, — брат мой Ахмед Герай-султан поверил слову злого человека и отложился от меня, и пошел по пути зла, и Аллах ему воспрепятствовал...».¹²

Хотя Ахмед Герай и был покаран самым суровым образом, дурной пример его своеволия оказался заразителен. Видя долготерпение хана по отношению к неприкрытому мятежу калги, крымские вельможи стали вести себя намного смелее. Агиш, бей рода Ширин, похвалялся: «Меня беем сделал Аллах и Менгли Герай — а этого хана ханом сделал Аллах и я во главе четырех карачи-беев».¹³

Ширины давно были настроены против хана. В его споре с Ахмедом они держали сторону калги, женатого на Ширин-Бек, внучке Эминека. Причиной к недовольству вельмож послужило то, что Мехмед Герай, по их мнению, слишком высоко вознес Мангытов в ущерб привилегиям старых крымских родов.¹⁴ После гибели Ахмеда Герая рознь между Ширинами и ханом усилилась. Ширины укрыли у себя супругу мятежного калги с двумя его младшими сыновьями, Юсуфом и Бучкаком Гераями. Появились подозрения, что в клане Ширинов зреет заговор — и эти подозрения лишь усиливались от того, что Ширинские предводители избегали встречи с ханом и игнорировали заседания государственного совета.¹⁵

Тем не менее, Мехмед Герай надеялся поладить с аристократами миром. Хан приблизил к себе племянника Агиш-бея, Бахтияр-мирзу — одного из наиболее влиятельных представителей Ширинского клана. Он защищал его от обвинений в измене, которые выдвигал Бахадыр Герай и даже тайно платил Бахтияру жалование, скрывая это от своих сыновей.¹⁶ Но мирзу не тронули попытки хана подружиться с ним. Вместе со своими родичами и единомышленниками из других кланов он тайно готовил переворот, намереваясь свергнуть хана (стало быть, обвинения Бахадыра были не беспочвенны).

Из-под пера Бахтияр-мирзы и его сообщников за море к Саадету Гераю летели письма, где Мехмед Герай изображался в самых черных красках: хан обвинялся в распущенности, пьянстве, дружбе с шиитскими еретиками и даже в сговоре со злейшим врагом османов — персидским шахом. Мирзы упрашивали Саадета Герая прибыть в Крым и взять власть в свои руки: «Мы все готовы положить за Вас свои головы!» — клялись заговорщики во главе с Бахтияром.¹⁷

В Кефе побывал посланец, тайно посланный к Ширинам от Саадета и Геммета Гераев. Он сообщил, что Селим I готов помочь своим фаворитам и даже назвал точную дату переворота. Бахтияр нетерпеливо ожидал турецкого десанта — но назначенная дата миновала, не ознаменовавшись никакими событиями, и мирза снова писал стамбульским принцам, с досадой спрашивая: почему намеченное не осуществилось и когда следует ждать следующей попытки?¹⁸

Селиму I было некогда сейчас вмешиваться в крымский спор: в эти годы он был занят завоеванием Египта и Мекки. Он лишь указал хану в письме, чтобы тот не смел причинять какого-либо вреда семье Ахмеда Герая,¹⁹ — продемонстрировав тем самым, что потомки мятежного калги и весь род Ширинов взяты под личное покровительство падишаха.

Казалось, недоброжелатели обложили хана со всех сторон — и все же, несмотря на немалые сложности в отношениях со знатью, Мехмед Герай оставался хозяином положения, и его наиболее блистательные достижения были еще впереди.

Примечания

1. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 438; В.Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, «Ученые записки Московского государственного университета», № 61, 1940, с. 53. Бахадыр Герай здесь наделен титулом «султан», что следует разъяснить подробнее. Слово «султан» использовалось во всем мусульманском мире в значении «государь», «правитель», будучи арабским аналогом тюркского титула «хан» («хакан») и персидского «шах» («падишах»). В Орде, Турции и многих других странах этим словом обозначался держатель высшей власти. И если в Турции эта традиция сохранялась на протяжении всего существования Османской империи, то в Крыму практика применения этого титула со временем изменилась. Вначале в Крыму (как и в Орде), «султаном» называли только верховного правителя (хана): здесь примером могут служить надписи Хаджи Герая на монетах («султан справедливый») и Менгли Герая на столичных постройках в Салачике («султан, сын султана»). Однако уже в первой половине XVI века ханов перестали называть «султанами», оставив этот титул только для тех представителей династии Гераев, которые никогда не занимали престола: ханских братьев, сыновей, племянников и т. д. Таким образом, в Крыму титул «султан» стал обозначать не самого правителя, а лишь его родственников. В этом значении его и следует понимать везде, где говорится о «Герай-султанах», «крымских султанах» и т. п.

2. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 359, 304. Приведены фразы из двух разных писем Ахмеда Герая к Василию III.

3. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 212, 348, 367, 394; В.Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 54.

4. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 368.

5. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 366.

6. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 360, 472, 473, 501, 502.

7. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 502—503.

8. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 364.

9. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 513.

10. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 272.

11. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 607.

12. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 636.

13. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 313.

14. В.Д. Смирнов, Крымское ханство, с. 299; В.Е. Сыроечковский, Мухаммед-Герай и его вассалы, с. 58; A. Bennigsen, Ch. Lemercier-Quelquejay, Le khanat de Crimée au début du XVIe siècle, p. 334.

15. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 668, 670.

16. B.F. Manz, The Clans of the Crimean Khanate (1466—1532), «Harvard Ukrainian Studies», vol. II, nr. 3, 1978, p. 301, 303—304.

17. Le khanat de Crimée dans les Archives du Musée du Palais de Topkapi, p. 106—107. Обвинения Мехмеда I Герая в пьянстве, помимо этого письма и упоминавшейся выше жалобы Нурун-Султан московскому послу, звучат также в сообщении Аппак-бея (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 272). Подобная частота свидетельств может указывать, что обвинения были небезосновательными (это, впрочем, не оправдывает тех категоричных уничижительных характеристик, что были вынесены хану на этом основании позднейшими историками, см. H.H. Howorth, History of the Mongols from the 9th to the 19th Century, part II, London 1880, p. 477; Ch. Lemercier-Quelquejay, Les khanats de Kazan et de Crimée face à Moscovie en 1521, p. 480). Достойно внимания, что сам Мехмед I Герай четко разграничивал время для развлечений и для государственных дел. Однажды, когда Агиш-бей явился к хану обсудить внешнеполитические вопросы, он застал его на пиру. «Сегодня мы пьяны, — сказал бею Мехмед Герай, — напомни с утра, тогда и поговорим» (Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 372).

18. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 670.

19. Памятники дипломатических сношений, т. II, с. 670.