Пепел по ветру (1571)

Готовность подданных защищать своего хана — Поход Девлета Герая к Козельску, встреча с беглыми боярами — Перемена цели похода и выступление на Москву — Сожжение Москвы в 1571 году — Переговоры Девлета Герая с Иваном IV

Девлет Герай умело пресек посягательства Селима II на исконное наследство потомков Чингиза, Престольный Край, однако и сам ничуть не приблизился к обладанию этим наследством: Тахт-Эли по-прежнему оставался в руках московского недруга.

Хан откровенно поделился с царем своим нежеланием видеть турок на Волге и даже намекнул, что это именно он спас русскую Астрахань от османов, однако Иван не пожелал понять этого намека и не стал ничуть сговорчивее.¹ Турки же, потерпев неудачу, предпочли сохранить с русскими мир, отказались от претензий на Хаджи-Тархан, а всю вину за недружественный демарш взвалили на крымцев — даже главный герой провалившейся кампании, Касым-паша, без стыда заявлял царским послам, что поход был затеей Девлета Герая.²

Намерение Селима II погубить Девлета вызвало в Крыму всеобщее возмущение. Подданные наконец-то стали уважать своего хана — если и не за военные успехи (которыми тот пока что не мог похвалиться), то за его самостоятельность и независимость. Казалось бы, Девлет, родившийся и выросший в Стамбуле, должен был стать правителем наподобие памятного всем Саадета Герая — то есть, верным султанским вассалом, равнодушным к местным политическим традициям. Судя по всему, поначалу так оно и было, ибо в письмах царю, написанных по свежим следам казанской катастрофы, Девлет Герай скорбел не столько о гибели волжских юртов, сколько о собственном престиже: так, в одном из посланий он с досадой вопрошал Ивана, почему тот не взял Казань при Сахибе Герае, а сделал это при нем, Девлете?³ Однако за годы, проведенные на крымском престоле, бывший султанский воспитанник вырос в достойного преемника прежних хаканов и стал сознавать, что за чин он носит, — Селим до сих пор кипел возмущением, прослышав, что Девлет Герай считает свой титул выше титула османского султана.⁴

Агрессия Москвы и двуличие Стамбула сплотили Крым вокруг хана. «Московский царь и турецкий султан помирились, — говорили крымцы, — а нашего хана султан хочет погубить». Подданные приходили к Девлету Гераю и клялись, что готовы стоять вместе с ним и против царя, и против султана. «А если не хватит сил, — решительно добавляли они, — то погибнем все вместе, но не сдадимся никому».⁵

Весной 1571 года Девлет Герай отправился со своим войском в очередной поход на Московию. Как показал опыт предыдущих кампаний, русские научились хорошо оборонять свою столицу, перегораживая дороги к ней засеками и постоянно держа на речных переправах вооруженные пушками отряды. Эта стража уже не раз преграждала Девлету путь к Москве, а надеяться на помощь османов не приходилось.

Избегая повторения прежних неудач, Девлет Герай в этот раз не строил амбициозных планов взятия Москвы и определил целью похода окрестности Козельска.⁶ Это позволяло напомнить царю, что хан не отступается от своих требований, а заодно и «подкормить» военной добычей свою армию, которая после двух неурожайных лет и тягот волжского похода сильно нуждалась в этом. С ханом шло 40 тысяч человек,⁷ многие из которых были участниками Хаджи-тарханской кампании. Эти люди терпели нужду больше прочих, поскольку, отправляясь на войну, крымский воин нередко брал взаймы лошадей и снаряжение под залог будущих трофеев, а хаджи-тарханский поход принес участникам лишь убытки и, соответственно, долговое бремя.

Когда крымские войска вступили в пределы Московии, у Девлета Герая состоялась неожиданная встреча, круто развернувшая весь ход кампании. Перед ханом предстали шестеро молодых русских бояр, явившихся в ханский лагерь и потребовавших немедленной встречи с крымским правителем. Девлет Герай услышал от них удивительные вещи.

Ни для кого за пределами Московии не составляло секрета, что Иван IV не зря носил прозвище «Грозный» и славился не только как завоеватель соседних стран, но и как тиран собственных подданных. Его Непрекращающиеся расправы с истинными и мнимыми противниками поражали своим изуверством всю Европу, которую в те суровые времена было очень непросто удивить жестокостями. Год назад, например, Иван Грозный совершил «победоносный поход» против населения Новгорода, заподозренного в измене царю. Личная царская гвардия, «опричники», за шесть недель истребила и замучила в Новгороде тысячи русских жителей города.⁸ Вслед за этим Иван IV взялся за московских бояр, которые якобы симпатизировали новгородцам. На одной из московских площадей были вкопаны виселицы, и царь на глазах у толпы устроил кровавую расправу, предав сотни людей лютой смерти, причем для каждого был изобретен свой мучительный способ казни.⁹ Это событие было лишь одним эпизодом из многолетней кампании царских репрессий против боярского сословия. Неудивительно, что некоторые бояре, успевшие бежать от царской ярости, в отчаянии мечтали даже об иноземном вторжении в собственную страну, лишь бы оно положило конец правлению тирана.

Эту мысль разделяли и те шестеро, что явились в походный шатер Девлета. Они пообещали хану, что покажут дорогу, по которой крымцы смогут без помех пройти к Москве. Беженцы поведали, что в последние два года Московия сильно ослабела от неурожая и эпидемии чумы, что большая часть царской армии брошена на Ливонию, а сам Иван, хотя и стоит у столицы, располагает незначительными силами. Помня о четырех предыдущих неудачах, Девлет Герай, видимо, далеко не сразу поверил боярам, но те настаивали и уверяли: «Мы проведем тебя через Оку, и если тебе до самой Москвы встретится какое-нибудь войско, то вели нас казнить».¹⁰

Тогда Девлет Герай доверился нежданным союзникам и приказал своим отрядам следовать за ними.

Бояре не обманули хана. Девлет Герай переправил свою немалую армию через Оку, оставшись незамеченным царскими сторожевыми заставами. Преграда, которая когда-то остановила Сахиба Герая, перед которой не раз приходилось поворачивать назад самому Девлету, была преодолена. Заслышав о том, что крымцы вот-вот появятся у самой Москвы, всесильный царь оставил воеводу Ивана Бельского защищать город, а сам бежал в Ростов.

Подойдя к русской столице, крымское войско без труда отбросило отряды Бельского со своего пути и заставило воеводу скрыться под защитой кремлевских стен. Девлет Герай поставил свой шатер близ царской резиденции в Коломенском, а Мехмед и Адиль Гераи, сопровождавшие отца, расположились возле Воробьевых Гор. Крымские всадники разошлись по сторонам, опустошая окрестности и собирая добычу.

Назавтра, 3 июня 1571 года, Девлет Герай встал на возвышенности над городом, откуда открывался широкий вид на Москву. Хан видел, как 20-тысячный рой конницы рассыпался вокруг города — и вскоре над крышами деревянных зданий там и здесь заплясали языки пламени. В этот день над Москвой стояла странная погода: в небе собирались тучи, между ними порой проблескивали молнии, доносились раскаты грома — но ни капли дождя не падало на землю: это была редкостная «сухая» гроза. Как и бывает при грозе, после затишья поднялся сильный ветер. Его порывы мгновенно раздули пламя пожаров, и вскоре огонь уже несся по городу сплошной стеной, превращая Москву в гигантский ревущий костер. Ханские воины, бросившиеся было грабить дома, в спешке покидали город (некоторые не успевали выбраться и гибли в пламени), а конница окружила эту адскую топку, захватывая в плен тысячи горожан, бежавших прочь из Москвы. Ветер усиливался, бешеный вихрь жара и пепла заставил даже хана отступить чуть подальше. Тем временем в городе плавились и стекали со звонниц в землю колокола, лопались решетки на окнах царских хором, одно за другим рушились горящие здания, а москвичи, рвавшиеся в запертый изнутри Кремль, во множестве гибли от огня и давки. Впрочем, спасения не было и в Кремле: находившийся там Бельский задохнулся от дыма. Время от времени, сотрясая землю, над городом поднимались громовые облака взрывов: это взлетали на воздух пороховые погреба вместе с окружавшими их постройками.¹¹

За считанные часы Москва сгорела дотла.¹² Лишь черные стены Кремля высились над дымящимся пепелищем.

Девлет Герай развернулся и пошел домой в Крым. С дороги он послал к Ивану гонца, который явился перед московским правителем и спросил его: по душе ли ему пришлось наказание огнем? Затем гонец преподнес Ивану ханский подарок — длинный нож, которым великий князь, при желании, может зарезаться и тем самым избавить себя от невыносимого позора. Грозный в ярости рвал на себе волосы и бороду, желал убить посланца, но не посмел сделать этого.¹³ Ханские насмешки были вступлением к тому главному, что желал передать Ивану Девлет Герай: «Жгу и опустошаю всё из-за Казани и Хаджи-Тархана, а богатства всего мира считаю за пыль, надеясь на Божье величие. Я пришел на тебя, сжег твой город, хотел твоего венца и головы — но ты не пришел и не встал против нас, а еще хвалишься, что "Я, дескать, московский государь"! Если б были в тебе стыд и мощь — то ты бы пришел и стоял против нас. Захочешь быть с нами в дружбе — отдай наш юрт, Казань и Хаджи-Тархан. А захочешь казной и деньгами дать нам богатства всего мира — этого нам не надо, желание наше — Казань и Хаджи-Тархан; а дороги в твоей стране я видел и изучил».¹⁴

Для Девлета Герая наступил звездный час. Кто бы посмел теперь назвать «несчастливым» хана, который после двадцати лет выжидания нанес врагу удар в самое сердце? Хана, который повторил поход великого Тохтамыша, в 1382 году тоже превратившего Москву в руины?

Сообщив о победе султану, Девлет Герай удостоился от него лишь немногословной сдержанной похвалы.¹⁵ Селим II, похоже, был уязвлен новостью: ведь хан за один день, без огневой поддержки янычар, блестяще справился с самой Москвой — тогда как Касым-паша с вдвое большим войском две недели бесполезно простоял под Астраханью и отступил назад. Падишах тоже послал царю требование очистить Волгу, но внес туда свои коррективы: во-первых, оставляя Казань Девлету Гераю, Селим «зарезервировал» Хаджи-Тархан для себя. Во-вторых, хан упоминался в письме не под своим обычным титулом, а под неопределенным термином «эмир», под которым можно было разуметь как суверенного правителя, так и всего лишь провинциального наместника.¹⁶ Скрытый спор о том, чей титул выше, явно продолжался.

Подавленный позорным разгромом, Иван Грозный в переписке с Крымом принял смиренный тон вассала, употребляя униженное выражение «бить челом», обычное когда-то в обращении московских князей к ордынским владыкам. Царь соглашался отдать Хаджи-Тархан и желал лишь выяснить, на каких условиях Девлет согласен принять юрт: можно ли, чтобы Адиль Герай (которого Девлет прочил в правители Тахт-Эли¹⁷) был вассалом не крымского, а московского правителя? Можно ли, чтобы при нем постоянно пребывал царский представитель? В ответ Девлет Герай указал, что речь шла не только о Хаджи-Тархане, но и о Казани. Иван не спорил, и предлагал уладить этот вопрос, обменявшись специальными посольствами.¹⁸ Заодно царь прощупывал почву: что скажет Девлет Герай, если вместо освобождения юртов Москва предложит хану большие деньги? Но здесь Девлет Герай, вопреки своему обыкновению, остался равнодушен: ведь он после многих лет неудач наконец-то заслужил имя и славу, которых не купить ни за какое золото, а грядущее освобождение Волги обещало эту славу весьма преумножить...

Если поражение и сбило с царя спесь, то отнюдь не лишило его хитрости. Иван желал подольше протянуть время в переговорах (ведь посольства можно было готовить и год, и более), чтобы успеть оправиться от удара и собрать силы. Покладистость в вопросе о Хаджи-Тархане тоже была не случайна: ведь, помимо Девлета, на Тахт-Эли претендовал и Селим, что порождало надежду сыграть на противоречиях Бахчисарая и Стамбула.

Девлет Герай сразу понял уловку Ивана IV и не дал втянуть себя ни в денежный торг, ни в дипломатическую волокиту. Хан стал готовить на следующий год новый поход на Москву.

Примечания

1. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 261.

2. Посольство Ивана Новосильцева в Турцию, с. 194; H. İnalcık, The Origin of the Ottoman-Russian Rivalry, p. 88—89.

3. Н.А. Смирнов, Россия и Турция в XVI—XVII вв., с. 92.

4. Посольство Ивана Новосильцева в Турцию, с. 207. Надо сказать, что Девлет Герай имел все основания придерживаться такого мнения. Хотя Османы, создатели одной из могущественнейших империй, обладали, по сравнению с Гераями, гораздо большей военной силой и вытекающим из нее международным авторитетом, в династическом отношении Гераи превосходили их знатностью происхождения: родоначальником турецкой династии был анатолийский эмир Осман-Гази, тогда как далеким предком Гераев был сам «Потрясатель Вселенной» — Чингиз-хан. Подобное же отношение к султанской фамилии впоследствии высказывал и сын Девлета, Гази II Герай (см. Примечание 85 в части IX этой книги).

5. Посольство Ивана Новосильцева в Турцию, с. 216.

6. А.А. Новосельский, Борьба Московского государства с татарами, с. 26.

7. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, «Русский исторический журнал», кн. 8, 1922, с. 52; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 279.

8. А. Гваньини, Описание Московии, Москва 1997, с. 113—119; Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, с. 48—51; Г. Штаден, О Москве Ивана Грозного. Записки немца-опричника, Ленинград 1925, с. 90—91; Дж. Горсей, Записки о России XVI — начала XVII вв., Москва 1991, с. 54—55; Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. IX, с. 85—89; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 202—205.

9. А. Гваньини, Описание Московии, с. 130—135; Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, с. 51; Г. Штаден, О Москве Ивана Грозного, с. 92; Дж. Горсей, Записки о России, с. 55; Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. IX, с. 91—97; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 205—206.

10. Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. IX, прим. 352.

11. Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, с. 52—53; Г. Штаден, О Москве Ивана Грозного, с. 106—110; Дж. Флетчер, О государстве русском, Москва 2002, с. 101—102; Дж. Горсей, Записки о России, с. 56—57; Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. X, с. 106—108; С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 264.

12. С.М. Соловьев говорил о 3 часах, за которые сгорел город (С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 264). Современники событий указывали и иные цифры: 4 часа (Дж. Флетчер, О государстве русском, с. 101); 6 часов (Г. Штаден, О Москве Ивана Грозного, с. 106; Дж. Горсей, Записки о России, с. 56) и даже 3 дня (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, с. 53).

13. Красочный эпизод с ножом толковался современниками по-разному. Джером Горси передает слова ханского посла так: «Великий царь всех земель и ханств, да осветит солнце его дни, послал к нему, Ивану Васильевичу, его вассалу и великому князю всея Руси, с его дозволения, узнать, как ему пришлось по душе наказание мечом, огнем и голодом, от которого он посылает ему избавление (тут посол вытащил грязный острый нож), — этим ножом пусть царь перережет себе горло» (Дж. Горсей, Записки о России, с. 58). Джильс Флетчер придает событию то же значение, но излагает его менее подробно: «Крымский хан возвратился домой со своим войском и прислал (как мне говорили) русскому царю нож, чтобы он зарезал себя после такой потери и в таком отчаянии» (Дж. Флетчер, О государстве русском, с. 102). Иоганн Таубе и Элерт Крузе, напротив, интерпретируют подарок как примирительный шаг (не лишенный, впрочем, насмешливой иронии): «После нескольких дней пути, отправил он [гонца] к великому князю и послал длинный нож в знак уважения и велел сообщить ему, что великий князь не должен гневаться за то, что он ему причинил, и не бояться, ибо он снова скоро вернется» (Послание Иоганна Таубе и Элерта Крузе, с. 54). В том же примирительном ключе толкует эпизод и Н.М. Карамзин (очевидно, на основании русских источников): «"Так говорит тебе царь наш: мы назывались друзьями; ныне стали неприятелями. Братья ссорятся и мирятся. Отдай Казань с Астраханью: тогда усердно пойду на врагов твоих". Сказав, гонец явил дары ханские: нож, окованный золотом, и примолвил: "Девлет-Гирей носил его на бедре своей; носи и ты. Государь мой еще хотел послать тебе коня; но кони наши утомились в земле твоей"» (Н.М. Карамзин, История государства Российского, кн. III, т. IX, с. 108—109).

Описание Горси отличается от параллельных ему источников наибольшей детальностью; ему и отдано предпочтение в тексте. В целом же, мотив о ноже как подарке побежденному врагу является распространенным фольклорным сюжетом.

14. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 264—265. Если эта изложенная в русских источниках цитата является верной передачей слов Девлета Герая, то фраза «А еще похваляешься, что я, дескать, московский государь!» может являться отголоском спора о статусе правителя Московии. По всей видимости, Девлет Герай упрекает Ивана не столько в личном малодушии, сколько в неадекватности подобного поведения царскому титулу, который Иван присвоил себе. Можно предполагать, что изначальная фраза хана звучала наподобие: «А еще похваляешься, что я, дескать, московский падишах!». (Перевод слова «падишах» как «государь» был стандартной практикой в дипломатической переписке Крыма и Москвы — см., напр., С.Ф. Фаизов, Письма ханов Ислам-Гирея III и Мухаммед-Гирея IV к царю Алексею Михайловичу и королю Яну Казимиру. 1654—1658. Крымскотатарская дипломатика в политическом контексте постпереяславского времени, Москва 2003, с. 80, 87, 116, 124, 136, 142).

15. Ch. Lemercier-Queiquejay, Les expeditions de Devlet Girây contre Moscou en 1571 et 1572, «Cahiers du monde russe et soviétique», vol. XIII, nr. 4, 1972, p. 557—558.

16. A. Bennigsen, L'expédition turque contre Astrakhan en 1569, p. 443; Н. inalcik, Power Relationships Between Russia, the Crimea and the Ottoman Empire, p. 192—195; A. Fisher, Crimean Separatism in the Ottoman Empire, in Nationalism in a Non-National State. The Dissolution of the Otoman Empire, Columbus 1977, p. 65.

17. В.И. Буганов, Документы о сражении при Молодях в 1572 г., «Исторический архив», № 4, 1959, с. 182.

18. С.М. Соловьев, История России с древнейших времен, т. VI, с. 265.